Своенравная рабыня

Александра Волк, 2020

Мир, где женщина – это красивый и слабый цветок, а мужчина – эгоистичный садовник. Но ты – адания-шая! В тебе сила древнего народа, ты управляешь эмоциями других. Почему же на тебе рабский ошейник и запястья покрыты следами от веревки? Потому что допустила ошибку, огромную ошибку…

Глава 5

— Услада моих глаз.

И гробовая тишина после этих слов.

— Аааааааааа! — заорали едва ли не в унисон все девчонки, когда до них дошло, что «услада моих глаз» это они, а охреневший мудила стоит и беззастенчиво любуется женскими прелестями.

Я в тот момент только и успела, что всего раз окунуться в озеро. Выныриваю, а тут принесла нелегкая одного из наших псевдо-спасителей. Женский ор кого угодно оглушит, я аж скривилась.

Стоит это нечто с перекинутым через плечо огромным мешком, щурится, будто в пещере не полумрак, а солнышком по глазам ему бьет. Наверное, от нашего вида в мокрых тряпках, облепивших все изгибы, его ослепило. Улыбается, как котяра у миски со сливками. Все пищат, орут, мечутся из стороны в сторону, пытаясь спрятаться, а я вздыхаю. Ну и как тут не повздыхать, когда устала до гробовой доски от вечного страха, что вот он час расплаты не за горами. И вся учтивость спасителей — ложь с большой буквы.

Наоравшись вдоволь, девчата примолкли. Стоят кто где и испуганно смотрят на… «Кстати, а кто это? И почему Миори рядом с ним?» — только и успела подумать, как этот лукаво-ухмыляющийся бес скинул свой мешок на землю и шагнул в нашу сторону с поднятыми вверх ладонями, будто решил сдаться в плен.

— Не бойтесь. Я лекарь.

Лекарь? Меня известие о его профессии не успокоило, а вот многие из девчонок сразу будто размякли. Леора даже заулыбалась в ответ и, выжав свои длинные волосы, вышла из воды и пошла к нему. А когда я подошла, Леору уже усердно щупали: вёлся медосмотр. Но лично для меня, все его мацанья слишком уж откровенно лгали. Так называемый лекарь явно пользовался своим положением и вовсю лапал «пациентку», перешучиваясь с ней. Зубы умело заговаривал. Он свое обаяние и на мне попытался испробовать, но, видимо, не глуп, понял всё по моему взгляду и без слов. Медленно выпустил руку Леоры из своих длиннющих пальцев (да, я успела подметить, что они у него, как у музыканта, а еще подметила, что как бы не злилась, парень вызывает некое расположение: и своей приятной внешностью, и улыбчивостью — хоть мне и не понравился этот вывод) и протянул ладонь ко мне, как бы приглашая коснуться его. При этом взгляд заинтересованный.

— Я могу осмотреть тебя?

— Зачем?

— Ваш путь был слишком трудным. Возможно…

— Никаких возможно! — выдала я и скрестила руки на груди, показывая, что не поддамся на его улыбочки.

— Ничего не беспокоит, не болит? — опустил он свою ладонь и бросил взгляд на… Миори? Я даже слегка удивилась.

Миори улыбнулась ему в ответ. Причем улыбка вышла такая естественная, что у меня окончательно чуть дар речи не пропал. А Леора — та вообще попыталась меня пристыдить. Видите ли, я неуважительно разговариваю с лекарем. И откуда я вообще такая дикая. Да, откуда я никто не знал, и как бы ни пытались выспросить, я молчала. Не хотела попасть впросак — слишком мало узнала за этот год о местных народах, а те, кто жил на границе с пустошью кардинально отличались от меня внешностью. Да и с произношением у меня была беда бедой. В общем, всё указывало на то, что я нездешняя, но откуда именно — незачем было кому-либо знать.

— Эля, не упрямься. У тебя наверняка руки болят. Да и кожа… — скосилась Леора на мои ладони, напоминая о раздражении на них из-за перчаток, которые мне пришлось слишком долго носить под палящим солнцем и при отсутствии достаточного количества воды. Ее взгляд также скользнул к моей шее, а рука коснулась ошейника, точно такого же, как у меня и у Миори…

И тут до меня, наконец, дошло, что казалось неестественным, что выбивалась из привычной картины — у Миори больше не было на шее атрибута невольницы. Я смотрела на ее худенькую смуглую шею, на которой остался лишь розоватый след, обернулась назад, убеждаясь, что кроме нее у всех остальных ошейники есть, и снова уставилась на подругу. Но Миори не могла прочитать моих мыслей и истолковала по-своему. Она быстро достала из мешка лекаря какую-то баночку, скрутила крышку и протянула мне. Вроде сказала, что это мазь для моих рук, но я не уверена.

— Почему у тебя нет… ошейника? — перебила я ее.

Вокруг будто образовался вакуум, не пропускающий звуки, настолько тихо. Я видела растерянность на ее лице, видела, что она не знает какие слова подобрать, но не понимала, почему она всё еще молчит. Но у Миори нашелся тот, кто ответил за нее. Лекарь забрал баночку с мазью из ее рук и, взяв мою ладонь, положил на нее. На какой-то миг я почувствовала тепло чужого прикосновения, посмотрела в глаза лекаря и услышала:

— Миори ша-ахкая, ее никто не может сделать рабыней. Ее жизнь принадлежит только великому ша-ах над нашими головами.

— Ша-ахкая? — повторила я. — «Я знаю кто это», — подумала, вспомнив, что однажды мне уже довелось познакомиться с женщиной, забирающей чужую боль. — «Но почему не сказала? Они бы отпустили ее», — и произнесла то же самое вслух.

— Я знала, что за мной придут, и не хотела вас бросать.

— Знала? И что теперь? Нас отпустят?

Я всегда умела выбивать людей из колеи прямолинейностью, и сейчас видела тот же результат, что и всегда: растерянность, глазки забегали, ручки задрожали, слов подобрать не может.

— Рабынь не отпускают. Вы собственность Киреи. Мой брат доставит вас в Са-ах, — снова в разговор влез лекарь, хоть его и не просили.

— Твой брат? — спросила я, но ответ уже знала: брат лекаря кэя.

— Да. Законы Киреи справедливы. О вас сообщат вашим родным, они смогут выкупить каждую. Если откажутся, тогда торги.

«Торги. Вот значит, какую участь уготовила мне судьба. Я переживала, что Миори пострадает от рук того урода, прячущего лицо, а могла попробовать сбежать. Я ради нее пошла с ним, раскрыла свой дар, лишившись единственного козыря, а она всё это время ждала подмогу в лице толпы мужиков и считала, что спасает нас? Меня так уж точно ее вариант помощи не устраивает!» — я зло сверлила взглядом девчонку, которую еще недавно считала ровней себе, а теперь узнаю и не от нее лично, что рабский ошейник ей надели по ошибке.

В тот момент я чувствовала столь сильную злость и обиду, и разочарование, что и не заметила, как спроецировала свои эмоции на лекаря, по глупости не отпустившего мою ладонь. Я поняла, что делаю, когда его пальцы сжались так крепко, что моя ладонь побелела, и, не задумываясь о последствиях, я резко изменила эмоциональный поток, внушая ему притяжение к себе, ложную любовь, вожделение.

Но что-то снова пошло не по плану.

***

«Услада моих глаз», — Арияр не лгал, он на самом деле любил всех женщин без разбору, и не важно, рабыня перед ним, или свободная. Привычная реакция его тоже не испугала, а слова: «Не бойтесь. Я лекарь», — сделали свое дело, женщины успокоились. В Киреи привыкли доверять лекарям, никто не ждал, что их может ждать опасность со стороны того, кто посвятил себя спасению чужих жизней. Арияр никогда и не использовал свои умения или статус во зло, но и отказать себе в такой малости, как позаигрывать, он не мог.

«Никогда не устану любоваться столь прекрасным зрелищем», — именно об этом подумал Арияр, скидывая мешок с плеча и показывая рабыням раскрытые ладони перед собой в знак мира.

Для него был естественен ход происходящего, он родился и вырос в народе, где рабство не считалось чем-то ужасным. Он не видел ничего предосудительного в том, что более сильные лишают свободы более слабых, но жизнь он любил. Наверное, поэтому избрал путь лекаря. А может, таким выбором хотел слегка насолить отцу за его холодность к своим детям.

«А вот и первая…» — улыбка на лице Арияра расширилась при виде выходящей из воды женщины — красивой женщины. Даже обидно, что столь прекрасная ния́на, представительница не очень многочисленного народа у южных границ киреоров, славящихся ни только красотой своих женщин, но и своей неуступчивостью во многих вопросах, которые для других не являются проблемой, попала к работорговцам. Теперь ее участи не позавидуешь. Для нияны закрыли вход на земли ее народа, и в особенности в дом ее семьи — таковы их устои. Многие из ниян, осознав, что произошло, не могут смириться и пытаются себя убить. Арияр, вспомнив об этом, на миг растерялся, но женщина шла к нему на встречу уверенно и улыбаясь, ее красивые бедра плавно двигались в такт каждому шагу, мокрая ткань облепила тело, выставляя напоказ упругую пышную грудь, узкую талию. И он никогда не умел скрывать своего интереса и с жадностью двигался взглядом по женскому телу, дольше всего засмотревшись на длинные ноги, пока нияна не оказалась в шаге от него.

Арияр едва справился с комом в горле и вспомнил, что он всё же в первую очередь лекарь, а женщина перед ним, как бы ни была соблазнительна, перенесла слишком многое и ей необходима его помощь. Он мог предложить помощь и раньше, но брат считал, что лучше подождать день, дать рабыням возможность свыкнуться с присутствием дагалов, а уже в ла-ахо, если, конечно, никто сильно не пострадал, лекарь должен проявить заботу. Позже, когда женщины немного успокоятся, их обо всем расспросят.

Вот только Арияр толком и не успел побеседовать с нияной, как к ним подошла другая рабыня — и на этот раз лекарь почувствовал себя не в своей стихии, но не показал этого.

— Я могу осмотреть тебя? — спросил он женщину, рассматривая ее.

— Зачем? — впервые на его вопрос прозвучал столь странный ответ, так еще и с такой интонацией в голосе, будто его хотят ледяной водой окатить.

Взгляд, выражение лица, поза — в рабыне каждая мелочь говорила лишь об одном, о недоверие к нему. К нему! К тому, кто уж точно не причинит ей вреда, если только не придется защищаться. Подобные мысли даже слегка позабавили.

Но всё пошло наперекосяк еще до того, как он понял, почему чувствовал себя неуверенно рядом с ней.

Вначале с толку сбил ее разговор с Миори и ее реакция на то, что его подруга свободная женщина, в отличие от нее и остальных. Рабыня была будто бы возмущена реальностью, о которой знал каждый. Он даже подумал: «Откуда она такая?» — и хотел спросить об этом. Не успел. Его мир перевернулся с ног на голову. Еще мгновение назад он был хозяином своих эмоций и мыслей, а теперь потерял контроль. Он и не заметил, что чувствует то, чего не должен. Злость, обида, даже ненависть. К кому-то конкретно или к миру в целом? А затем всепоглощающая эйфория. Он никогда не испытывал ничего подобного ни к одной из женщин. Водоворот из страсти и благоговения. Сумбур. Хаос.

Мужчину оторвали силой от рабыни. На груди жгло так, словно калёным железом прижгли. Он схватился за спрятанный под одеждой амулет и не мог отдышаться, а рядом стояла Миори. В ее черных родных глазах искрилась тревога, а в голове стоял взгляд глаз, похожих на беснующееся небо.

— Дар аданов, — прошептала Миори и, схватив Арияра за свободно повисшую руку, притянула его к себе. Даже если бы он начал сопротивляться, она не позволила бы другу попасть под власть адания-шая.

— Отпусти меня, — прошептал Арияр.

— Ни за что.

На самом деле он даже не пытался вырваться или оттолкнуть Миори от себя, а наоборот, он прижался к ней как можно крепче и опустил свой лоб на ее макушку, вдыхая знакомый аромат камфары и мяты, пропитавший ее вещи и волосы, и кожу.

Рабыни не вмешивались. Все наблюдали с неприкрытым любопытством за разыгравшейся перед ними сценой.

— Всё хорошо, — выпрямился Арияр, сделал глубокий вдох и медленно выдохнул, прогоняя прочь остатки наваждения.

— Уверен?

— Да, — он улыбнулся и погладил свою спасительницу по щеке, за что тут же схлопотал в плечо кулаком. — Ай! За что?

— Глупец!

Миори хмурилась, недовольная поведением друга. Он ведь знал, кто перед ним, но повел себя опрометчиво.

— Я знаю, — Арияр улыбнулся, мягко высвободился из девичьих рук и шагнул к рабыне; он был готов — так он думал.

— Не смей меня контролировать, — произнес лекарь, не очень громко, но жестко.

— И что ты сделаешь? Ударишь, как это сделал ваш кэя? Или свяжешь?

Арияр на мгновение задумался, но всего на мгновение, и ответил:

— Тебя не вернут родным ни за какую сумму. Никто не сможет тебя выкупить.

Женщина удивилась, а Ариар продолжил, хотя сам от себя подобного не ожидал:

— Если не хочешь остаток жизни прожить рабыней, не используй свой дар против меня. Иначе платой будет твоя же жизнь. Я смогу сопротивляться, как бы трудно мне не пришлось, но и не захочу тебя отпускать.

Если бы в этот момент его видел отец, он, наверное, бы гордился им; если бы увидел Дэмиян, наверное, был бы сильно удивлен произошедшим в нем переменами. Арияр уже знал, что вряд ли захочет отпустить ее — женщину, которая принесет ему боль.

Он справился с желанием прикоснуться к рабыне и пошел к другим, чтобы помочь им и забыться самому.