Кызым-Кызым

Александр Шакиров, 2020

Творческой профессией журналистику считают только те, кто с этой профессией не связан. Для Андрея, героя повести «Кызым-Кызым», журналистика – всего лишь способ заработка. Главная его цель – написать роман о своем городе, по которому, как он говорит, «приятно гулять, если ты молод, свободен и совершенно не разбираешься в архитектуре». Но у журналистики и города на счет Андрея свои планы.

Среда и четверг

I

Я был в редакции, когда Олеженька сообщил о задании на завтра. Если он говорит с тобой, то не смотрит в глаза. Его взгляд не скользнет в твою сторону, даже если сделать ради него великое открытие. Например, сказать, что он мудак и вообще не смыслит в журналистике… Так вот, Олеженька сообщил на всю редакцию, что завтра в семь пятьдесят мне и нашему фотографу нужно быть у какого-то разваливающегося дома. Приставы выселяют оттуда последнюю семью, которая не хочет переезжать в новый дом. А я, соответственно, должен в красках описать переселение из аварийного жилья в гетто за городом. Из опасного, с двухсотлетней историей, теперь населенного бомжами, но в центре города. В социально неблагополучный район, где кроме семнадцатиэтажек только один магазин и офис микрозаймов. Где скоро появятся новые подростковые группировки.

— Ну так уж не пиши, — это любимая фраза Олеженьки. — Напиши, что ведется планомерная работа. Что проблемы людей не остаются без внимания. У нас эксклюзивный репортаж, с текстом можно не торопиться, но лучше отпишись завтра же.

Узнаю, что такой подарок для редакции выковыряла Зина. Она работает у нас… честно говоря, никто толком не понимает ее функций. Когда-то Зина работала в криминальных новостях на телике, потом ушла и начала писать. А теперь служит телефонным справочником Олеженьки, но официально называется замом главреда.

Зиночка по своим контактам договорилась с приставами, и теперь мне нужно встать в шесть утра вместо обычных восьми двадцати. Спасибо, Зина, спасибо, Олеженька, знали, кого посылать. Месяца четыре назад Олеженька попросил меня написать репортаж из суда по делу обманутых банковских вкладчиков. Работать в судах мне не нравится, в том числе потому, что в их коридорах постоянно происходит что-то странное. Тот мой визит превзошел все предыдущие и последующие. Пока все ждали проворовавшегося банкира, которого вот-вот должен был привести конвой, в другом конце коридора две дамы выясняли, кому же достанется доля в квартире, как бы это написали дорогие коллеги, «используя нецензурные выражения и обвинения в распутном образе жизни». Битва закончилась, когда одна из них начала швырять в другую пшеном, утверждая, что прокляла ее.

Вовремя подключились приставы, которые разогнали всех по углам, освободив коридор для прохода банкира. Седовласый дяденька в наручниках шагал, глядя вперед, не обращая внимания на шептавшихся вкладчиков, которых он кинул. Внезапно к банкиру подскочил мужичок и прокричал: «Гусин, где мои деньги?» Не останавливаясь, банкир медленно обернулся; за густыми ресницами блеснули уставшие голубые глаза. Кроме презрения в них не было ничего.

Но это, к сожалению, было лишь началом. Когда заседание в очередной раз отложили, а судья ушел в совещательную комнату, вкладчица, сидевшая в зале, подняла страшный крик — оскорбления в адрес адвокатов и банкира чередовались с молитвами и требованиями вернуть деньги. Пристав, следивший за порядком, вежливо обратился к женщине: «Тише будьте».

Пенсионерка вроде бы угомонилась, но через мгновение двери зала распахнулись — в помещение влетел дуболом в черном берете, схватил женщину за руки и резко дернул. А потом еще раз и еще. Остановился пристав, когда увидел, что трое в первом ряду снимают его на телефоны. Решение он принял быстро: подбежал к журналистам и отобрал у двоих телефоны. Третий — то есть я — сказал, что не успел снять, и показал черный экран смартфона. Дуболом не поверил, грозил задержанием, но быстро сдался и ушел с двумя телефонами в руках. За ним проследовали мои коллеги, просящие телефоны назад. Будто суровый папаша лишил детишек гаджетов за невыученные уроки, а те заискивающе выманивали игрушки.

Через пятнадцать минут я выдал новость с видео, через два часа — текст о действиях пристава, угрожавшего мне и забравшего телефоны у коллег. Внутренняя проверка закончилась ничем, разве что пристава лишили премии. А теперь наша газетенка снова дружила с людьми в черной форме, и именно мне поручили написать о доблестной работе этих самых приставов…

II

Ночью я часто просыпался и встал раньше будильника. Сумрак октябрьского утра залез в подъезд через открытое окно на четвертом этаже. Я спустился по лестнице: есть у меня такая фобия — застрять в лифте и опоздать по важному делу. Автобус пришел сразу. Через три остановки я вышел.

Разыскиваемый дом был занавешен зеленой строительной сеткой, но никаких работ в нем не проводили. По дороге меня обогнало авто с приставами. Как это не догадались назвать их машины приставозками. Появился бы еще один журналистский говнотермин. Автоледи есть, зеленая красавица тоже, огнеборцы, силовики, а приставозок нет. «Нерадивого отца, задолжавшего ребенку алиментов в размере около семидесяти тысяч, увезли на приставозке».

Во дворе меня ждал Леха — фотограф моей газетенки. Тут же припарковалась приставозка, чуть позже подъехала черная БМВ, из которой вышел участковый. Черная иномарка диссонировала с его неряшливым лицом. Поодаль стояла «Газель» с двумя господами внутри: как я понял, этих ребят вызвонили, чтобы они погрузили вещи семейства и отвезли к новому жилищу. Еще приехали чиновники из исполкома.

Конец ознакомительного фрагмента.