У света и тьмы. Книга первая. Я продал душу дьяволу

Александр Черенов

Герой – наш современник – продаёт душу Дьяволу – по классике: за исполнение желаний на тему собственных фантазий. А как известно, желания чреваты исполнением – и Сатана не упустит такой случай.И вот желания исполнены – и за них надо расплачиваться, независимо от того, благие они или нет. «Pacta sunt servanda»! Сатана выставляет счёт: Князю мира сего безразлично, на какие цели клиент тратит жизнь и душу, которая отныне становится его собственностью…

Глава шестая

Я — человек, как правило, мирный. Сам никого не трогаю. Первым. И того же жду от всех остальных. «Давайте не пересекаться!» Именно таким принципом я стараюсь руководствовать во взаимоотношениях с «внешним миром». То же самое «мирное сосуществование» — но на уровне отдельных лиц.

Но «внешний мир» и «отдельные лица» совсем не хотели руководствоваться этим принципом во взаимоотношениях со мной. И если я не стремился к «контактам», то они поступали с точностью «до наоборот». Особую активность проявляли две категории: «хозяева жизни» и их обслуживающий персонал… Я хотел сказать: «и блюстители».

Эта публика никак не желала соответствовать моим взглядам на «мирное сосуществование» «в параллельных мирах». Её навязчивое общество становилось порой… навязчивым. И почему-то именно мне так крупно «везло». Может, «везло» и другим — и даже наверняка — но это уже их проблемы. Как говорил Ницше: «Какое мне дело до остальных? Остальные — это человечество».

Теперь в любой момент какой-нибудь «прохожий в виц-мундире» мог пожелать составить мне компанию. И никакая это не паранойя, не фобия, не мания и не сглаз: дело — не во мне, а в «прохожих». Это ведь они считают, что могут из открытой «амбразуры» своего «ровера» «куртуазно поздороваться» со мной: «Эй, ты, скока время?». Или «пройтись» по поводу внешности моего «француза» — не будучи членами выставочной комиссии. Для них это так же естественно, как для кобеля справить нужду под деревом. На глазах у толпы.

К слову — о собаке. Я уже говорил о том, что выгул Шарля с некоторых пор превратился в ответственную боевую задачу. Для меня. Потому, что это он гулял, а я бдел. Стоял «на стрёме». Ходил «на стрёме». Бежал «на стрёме». Это для него прогулка — прогулка. А для меня — боевое дежурство. Так и жди, что из-за куста вынырнет какая-нибудь личность — теперь ведь все «личности» — и начнёт «охранять общественный порядок». Я, конечно, понимаю, что разевать хайло на интеллигентного прохожего с собачкой — это много опасней, чем вступить в единоборство с бандой вооружённых негодяев, «с пушками и базуками»! Так и не связывались бы: себе дороже!

Поэтому, ещё издалека завидев потенциального «блюстителя», я тут же разворачивал Шарля на какую-нибудь «нехоженую» тропу. Подальше от контакта — и не всегда только словесного: знаю я эту публику. Правда, себя я тоже знаю. И это ещё вопрос, кто «контактней». Но у меня хотя бы есть «железное» оправдание: не я ведь начал!

Сегодня всё было, как обычно. Нас с Шарлем едва не задавил очередной «крутой» на своём «навороченном» «джипе». Нам пришлось обходить «десятой дорогой» обнаглевших мамаш с колясками и пенсионеров с клюками: и те и другие никак не могли поделить остаток парка между собой. При этом ни одна из категорий не считала участником дележа нас с «французом».

Наконец, в довершение всех «радостей», мы не смогли уклониться от встречи с «блюстителями». Конечно, можно сослаться на бурьян в рост человека. На солнце, которое слепило глаза. На мамаш и пенсионеров, отвлекавших внимание шумным выяснением отношений друг с другом. На попытки уйти от «лендровера», едва не отдавившего нам с Шарлем пятки. На многое другое, объективное и субъективное.

Но это будут отговорки — а винить следовало только себя: расслабился, утратил концентрацию, потерял бдительность. Ну, и что с того, что — парк? Ну, и что с того, что в нём гуляют — во всех смыслах? Тем более, надо быть бдительным! Вдвое, втрое против обычного! Против обычной улицы.

«Блюстителей» было трое: как честные служаки и просто мужественные люди, они предпочитают компактной группой ходить там, где тихо и светло. Там, где нет спасительной для преступника темноты. Там, где ему негде укрыться от бдительных глаз «блюстителей». К сожалению — и не только для себя — на этот раз не удалось укрыться мне.

— Эй, ты!

Мордастый «блюститель» с «лычками» младшего сержанта, игнорируя «лендровер» — по причине бесперспективности контакта — «традиционно вежливо» окликнул меня.

— Чё это ты тут — с собакой?

После такого «интеллигентного» «интро» я всегда теряюсь: не тот уровень! Ну, не хватает у меня ни таланта, ни деликатности соответствовать заданному тону! Словно что-то толкает меня на ненужные объяснения, на какое-то глупое многословие, на ссылки на закон. Нет, чтобы сходу повиниться, покраснеть, дать слезу, перейти на рыдания, захлёбываясь в которых и попросить извинения за то, что так нагло оказался на пути доблестных «блюстителей»! И, ладно бы один: так ведь с собакой! И не имеет никакого значения то, что она — при хозяине, на поводке, в наморднике и вообще помещается, чуть ли не за пазухой. «Duro lex…»: «закон суров…»

И умничать тоже не надо: «блюститель» не обязан знать латыни — и по этой причине может неправильно интерпретировать слово «duro», незаслуженно отнеся его на свой счёт!

Вот и сейчас я не совладал ни с эмоциями, ни с ситуацией. Ну, вот, такой, вот я, несуразный! Вечно вляпаюсь в историю! И исключительно по своей вине!

— Виноват, товарищ… э…э…э… господин… гражданин… Но я не видел здесь запрещающих табличек…

Худшего начала и придумать нельзя! А ещё этот многозначительный взгляд на полутораметровый бурьян, которым я заключил текст! Естественно, «блюститель» просто не мог оставить сей вопиющий факт без реакции. Соответствующей.

— Ты, козёл!

Он корректно и доходчиво указал мне на причину, по которой я что-то недопонял.

— «Не видел» он! А это у тебя для чего?

Он постучал себя по лбу, извлекая из костей почему-то металлический звук.

— Зачем тогда очки нацепил, если такой тупой?

Несмотря на банальность последнего довода, обычно используемого в тандеме со «шляпой», на меня он действовал безотказно. Всегда. Как пуля в затылок. Какая, уж, тут «линия защиты»!

— Тут не гуляют, а ходют!

Против столь «правового» довода возражений не может быть «в принципе»! И нечего тут ссылаться на дедушку Крылова и его волка. «Ты виноват лишь тем, что хочется мне кушать!» «не прокатывает»! Наш отечественный «блюститель» строг, но справедлив! А то, привыкли некоторые, понимаешь, обижать… «блюстителей»! Недоверием! Наговорами! «Насильники»! «Грабители»! «Душители»! А какие они грабители?! Какие душители?! Они — бескорыстные борцы за счастье народа — пусть даже под народом понимают лишь самих себя! Они настолько болеют за дело, что всю душу отдают ему — пусть даже и не свою!

— Плати штраф: тыщу рублей!

— Извините… гос… гражд… но я вышел не в магазин, а с собачкой…

— Дерзишь? — вздохнул полицай, и обернулся к своим спутникам. Те немедленно «соответствовали»:

— Дерзит! Не уважает!

— Тогда, как говорится, пройдёмте.

И меня взяли под локоток. Вежливо, так — аж, шов у куртки затрещал.

— Разрешите собачку домой отвести? А то — неудобно… Вам… Если Вы думаете, что я убегу, можете сопроводить меня. Даже под пистолетом!

Моё предложение развеселило «блюстителей». Своей несуразностью. Я и сам понимал это. Даже то, что я растерялся, не могло меня извинить. Тоже мне, довод: растерялся! Хорошо ещё, что «блюстители» оказались людьми простыми, отзывчивыми — и где-то даже сердечными.

— А у нас там — собачья гостиница рядом. При живодёрне!

Весёлый этот парень, младший сержант! Простой, такой, доступный, как… младший сержант!

— Пошли — а не то оформим сопротивление! Сопряжённое с насилием. А это — срок!

«Сопряжённое»! Во, как выразился! А ещё говорят, что в органах у нас — одно безмозглое дурачьё! Какая ложь: даже по этому трио видно, что не одно, а, минимум, несколько!

— А так — поучим тебя немножко уму-разуму, заплатишь штраф, оплатишь вытрезвитель, отсидишь пятнадцать суток — и гуляй… до следующего раза! Пошли!

И я бы пошёл! Вот истинный… честное слово: пошёл бы! Но ведь не зря говорят: «чёрт под руку дёрнул»! Или: «чёрт на ухо нашептал». Точнее: опять «мне голос был».

«Пожелай!»

— Пожелай… — словно сомнамбула, прошептал я.

— Чего?!

У блюстителя даже лицо вытянулось от изумления: наверно, он воспринял это «пожелай» как фамильярность. Не мог же он знать, что это я — из роли. Ну, вот — роль такая.

— Ты уйдёшь через три секунды…

Если бы я был лириком, то непременно сказал бы, что моими глазами на блюстителя глядела смерть. А, может, так оно и было: я своих глаз не видел, но чувствовал, что в них и в самом деле — что-то такое…

— Ты уйдёшь через три секунды от него, а ты и ты — следом, с интервалом в три секунды…

Это уже адресовалось блюстителям без «лычек».

–… Слева направо. Время пошло.

Всё, что успел сделать младший сержант — положить руку на кобуру: не Клинт Иствуд, однако. Через три секунды — отсчёт от последней «о» в слове «пошло» — он рухнул в бурьян, подминая его своей массивной жоп… ну, хорошо: тушей. Насчёт «туши»: увы, но объективность — превыше куртуазий. В точно назначенное время к нему присоединились и мои несостоявшиеся конвоиры.

Я заглянул в бурьян.

«Хорошо лежим! И какое трогательное единение: вместе пришли — вместе «ушли»!

Тут меня с чего-то потянуло на философию. На размышления о смысле жизни. Вот говорят: Бог забирает себе лучших. Ну, не знаю. Я никогда не мог понять: кто лучший-то? Тот, кто раньше оказался «готов к забору»? Тот, кто успел перед отбытием помянуть Господа — и не матерным словом? Никогда я не поверю в неразборчивость Всевышнего! Не свалка же у него там, на небесах? И ещё: зачем Ему вообще забирать кого-то? Для них-то «там» пока и дел нет: рай-то ещё не открыт — один только ключник при воротах?! Я уже не говорю о том, что такие взгляды противоречат Священному Писанию! Сортировка душ по местам назначения — только в порядке очерёдности мероприятий!

Но, как бы там ни было, «товарищи отбыли». Что я мог сказать? Разве, что: «Кто к нам с мечом придёт…»

— Фу! Шарль, фу! Нельзя!

У моего «француза» нормальная — для нормальных собак — реакция на «точки на трассе». Он их «метит». В роли последних сейчас и выступили корпуса «блюстителей». Никакого злого умысла в этом не было — ни со стороны Шарля, ни с моей. Хотя, если подойти к этому вопросу, так сказать, философски, то… М-да…

Мелочи не могли умалить значимости момента: я впервые пробовал дарованный мне талант на людях. Ну, не совсем на людях: на «блюстителях». Со стыдом должен признаться: никакого стыда я по этому поводу не испытывал. Равно как и никаких — тем паче, «литературных» — переживаний. Странно: ведь я такой способный на чувства! Я даже стихи пишу!.. Ну, не то, чтобы стихи — так: тексты… пописываю… Куда делся талант сострадания? Или не было его вовсе? (Это я — о сострадании: таланта мне не занимать). Или это объект не соответствовал таланту?

А, кажется, понимаю: Хозяин. Мой злой гений. Сам бы я… может, даже и задумался. Философски. О преходящей сущности бытия, например. Что-нибудь на тему «Все мы, все мы в этой жизни тленны…» А с ним попробуй! Попал под влияние. А ведь где-то всё это накапливается! Да, что, там, «где-то»: у обоих на меня — кондуиты! Ух, и счёт они мне выставят!

Одно утешало: мои «избранники» будут «удаляться в мир иной» с соблюдением всех внешних приличий. Это им гарантировал Князь мира сего. Никакого членовредительства. Никакого эпатажа. Даже геморрагического шока — и того не предвиделось. Такой, знаете ли, добропорядочный уход добропорядочного гражданина: ОСН, ИБС, инсульт, инфаркт, атеросклероз аорты, тромбоз сосудов. В крайнем случае — эмфизема лёгких. Обычное достояние врача-терапевта и больничного патологоанатома, но никак не судебно-медицинского эксперта. И пока, кажется, мой «духовник» держал слово…