У света и тьмы. Книга первая. Я продал душу дьяволу

Александр Черенов

Герой – наш современник – продаёт душу Дьяволу – по классике: за исполнение желаний на тему собственных фантазий. А как известно, желания чреваты исполнением – и Сатана не упустит такой случай.И вот желания исполнены – и за них надо расплачиваться, независимо от того, благие они или нет. «Pacta sunt servanda»! Сатана выставляет счёт: Князю мира сего безразлично, на какие цели клиент тратит жизнь и душу, которая отныне становится его собственностью…

Глава третья

«Работая Бодхитхармой» — «постигая» стену напротив — я и не заметил, как наступило утро. Предрассветно серый угол был… предрассветно сер и представлял лишь себя самого.

Заснуть уже не было никакой возможности. Желания — тоже.

Я попытался взбодриться утренней прохладой — но не пошло. И я решил взбодриться другим способом. Тем самым, осуждаемым медициной. Особенно — поутру. Но я нуждался в нём именно сейчас, утром. Может, вечером мне уже и не захочется. Как человеку непьющему. Во всяком случае, много и водку.

И я выпил. Основательно, так, выпил. Коньячку. И полегчало: «всё стало вокруг голубым и зелёным». Главное: до мельчайших подробностей вспомнились события прошедшей ночи. Ведь, если покупатель не наврал, меня теперь ожидали замечательные приключения: всё, что ни пожелаю — и ещё какая-то «мечта всей жизни!» Ну, как тут было не разговеться «по полной»?!

И я «разговелся». «По полной». Проснулся я с лёгким сердцем и тяжёлой головой. Торопиться было некуда: вот уже второй год, как я уволился из фирмы, где занимал должность начальника юротдела. Успел уволиться. И даже — по собственному желанию. Почему так? Да всё просто: фирма «крякнула», а учредители, хапнув своё и прихватив чужое, разбежались, кто куда, подальше от греха и ответственности.

Ну, а я был чист. Как и всякий пролетарий умственного труда. Моя работа легально протекала в судах и арбитражах, на виду у сотен «честных и неподкупных» людей. Я благоразумно ничего не подписывал — даже ведомость на получение зарплаты, ибо получал не зарплату, а гонорары. Те самые — в конвертах. То есть, официально «голодал». Поэтому никаких претензий «товарищи из органов» предъявить мне не смогли.

А хотели: надо же было кому-то заместить отсутствующих учредителей на скамье подсудимых. Однако «заместителя» из меня сделать не удалось. Максимум, что мне могли инкриминировать — это «болванки», какие можно без труда найти в любом сборнике образцов договоров.

К огорчению «правоохранителей», в «болванках» не были проставлены ни реквизиты сторон, ни конкретные условия договора: на то они и «болванки». Предусмотрительность тут ни при чём: просто учредители решили на мне сэкономить. В противном случае пришлось бы «делиться»: господа уже имели возможность убедиться в том, что я — далеко не Павка Корчагин по части бескорыстного «служения долгу».

Ещё в бытность начальником, я подстраховался клиентурой: «на всякий пожарный случай». И после увольнения не остался без гонораров. Плюс — то, что «набегало» мне, как рантье. А печать в трудовой книжке «о постоянном месте работы» шлёпнули друзья. Для удовлетворения любопытства полномочных его проявлять.

Поскольку мне теперь не нужно было спешить — ни по делам, ни от безделья — я мог спокойно выгуливать собаку. Раньше приходилось делать это урывками, наспех, то и дело поглядывая на часы. Но «мог» не означает, что так и оно и было в действительности. Какая же ложка мёда — без бочки дёгтя?! Так ведь и жизнь покажется какой-то однобокой! Не будет полноты ощущения… «ея»!

Увы, но выгул стал для нас обоих целой проблемой. Особенно — для меня. И — не по причине излишней маневренности четвероногого друга. Это бы ещё ладно. Всё обстояло, куда серьёзней: значительную часть парка, где я — с соблюдением всех норм и инструкций — выгуливал собаку, «приватизировали» застройщики элитного дома.

Вначале они «оттяпали» у ребят из станции юного техника площадку для картинга: в этой секции удачно заняли делом трудновоспитуемых подростков — а ведь такие были шалопаи! Затем — все их «отдельно стоящие подсобные помещения» плюс «часть пустующих земель». И вскоре начали строить. Скромненький такой — как было заявлено — трёхэтажный домик на два подъезда.

В рекреационной зоне, где всякое строительство, как известно, запрещено. Теоретически. Какими-то, там, понимаешь, «инструкциями».

Но мы ведь живём в «правовом государстве», в котором право — это право тех, кому даны правы. Или тех, кто наделил ими себя сам. Говорить о праве в ином смысле применительно к обладателям солидных портфелей и кошельков даже как-то неловко. Потому что лишь они являются субъектами права. Его носителями. Объектами права у нас являются другие — те, которые не нажили никакого имущества, кроме «демократических свобод». Вот с ними у власти разговор — короткий. В духе этих самых «свобод».

Вскоре публика с удивлением заметила, что площадь парка начала сокращаться, как шагреневая кожа — а площадь застройки, соответственно, увеличиваться в размерах. Трёхэтажный домик стал восемнадцатиэтажным, а из двухподъездного превратился в шестиподъездный.

Протест оставшихся честными депутатов — бедные люди! — не оказался «гласом вопиющего в пустыне»: нарушителей немедленно призвали к ответу. Ими оказались… сами депутаты! А чтобы им впредь было неповадно «нарушать», их немедленно освободили от непосильного бремени депутатства. Нашли за что: у нас это — не проблема. У нас ведь при желании можно и телеграфному столбу инкриминировать акт терроризма, наткнись на него «по пьяной лавочке» кто-нибудь из «сильных мира сего».

Депутатов избавили не только от наличного бремени, но и от будущих притязаний на него. Уже как непонятливым кандидатам, им инкриминировали традиционное для таких случаев «преступление»: якобы некоторые из «голосов» не в том месте поставили свои закорючки. «Неподкупные» «слуги народа» в очередной раз продемонстрировали свою «неподкупность». «Слуги закона», к которому — не иначе, как в простоте душевной — пытались воззвать правдоискатели, по части «неподкупности» могли ещё и фору дать всем другим «слугам». Потому, что закон у нас — вотчина его слуг.

Возведение по соседству с шестиподъездным домиком теперь уже двадцатичетырёхэтажной громадины являлось как бы дополнительным свидетельством «кристальной чистоты» дел и помыслов всех этих «блюстителей» и «стражей». В результате парк уменьшился до размеров половины футбольного поля. А по растёртым в пыль некогда асфальтированным пешеходным дорожкам, распугивая прохожих, животных и мамаш с колясками, который уже месяц носились самосвалы, бетономешалки, панелевозы и автокраны. И ни один «блюститель», прячущийся здесь от начальственного глаза и преступного элемента, не пытался отреагировать на это безобразие хотя бы укоризненным взглядом: не дай Бог, увидит застройщик, он же — кормилец его начальников!

Зато меня — рядового владельца маленькой собачки, выгуливающего её в нескольких метрах от ревущего самосвала, можно безопасно для себя «призвать к порядку». Ну, как тот фонарный столб. То, что самосвал буквально пятки отдавил — это «ладно», а вот хозяин с собачкой — это злостное нарушение общественного порядка!

Уж, как старательно я избегал встреч с этими «господами-товарищами»! Грешным делом, «сердцу не прикажешь»: я люблю… людей, а не этих… «блюстителей». Ну, хорошо — смягчим: я люблю людей мыслящих… головой, а не погонами и не сапогами. Да и энциклопедисты среди господ «блюстителей» мне как-то не попадались. Ну, вот, не повезло. Мне не повезло. Всё больше я встречал на своём пути людей, «мыслящих» дубинками-«демократизаторами». Общение с этой категорией «мыслителей» никогда не входило в число моих приоритетов.

Несмотря на принятые меры, несколько раз я всё же попался. Старательно отводя взгляды от незаконно возводимых строений, «блюстители» цепляли ими меня. Но я их за это не осуждаю: сам виноват. Не сориентировался в обстановке. Неправильно определил расстояние до ближайших кустов. Не рассчитал скорость.

Меня застигали, можно сказать, in flagranti delicti: на месте преступления. И вот до чего противный характер. У меня. Нет, чтобы повиниться, дать слезу, порыдать на тему «Прости, дяденька, застранца!» — я непременно «лезу в бутылку». Обязательно начинается «обмен мнениями». Удивляюсь, как меня до сих пор не «привлекли»: только однажды пришлось раскошелиться «на штраф». Из кармана — в карман. Хорошо ещё, что хватило ума не требовать квитанции — а не то я сейчас писал бы не эти записки, а письма из «учреждения закрытого типа»!

Проходя мимо «новостройки» — иначе и не пройти — я, как всегда, бросил взгляд на верхний этаж. Сегодня там околачивался весь «бомонд» застройщика. Это было заметно уже по одному лишь «парадному дефиле» «крутых тачек» внизу. Застройщики вели себя как зондеркоманда в захваченном городе — и не только не скрывали, но и всячески подчёркивали это.

И тут я размечтался. В своём стиле. Как это я делал всегда, «проходя мимо».

«Ты уйдёшь через десять секунд вместе со всем, что находится за забором. Время пошло!» Эх, если бы это пожелание сбылось: разом бы навели порядок! Жаль только, что не сбудется…»

Мы с Шарлем уже сделали дюжину шагов, как вдруг я услышал за спиной характерный звук, напоминающий шум скоростного лифта. Я оглянулся — и увидел, как последние этажи уходят под землю вместе со всем содержимым. Уходят так мягко и быстро, словно тонущий пароход в кинохронике. Через мгновение на месте, которое только что занимали почти достроенные дома, находилось… просто место. Пустое место. Ровная площадка, без строительных материалов, оборудования, инструментов, техники. И без строителей. Без всех этих «излишеств». Вместе с ними исчез и забор, отхвативший львиную долю парка.

У пустыря мигом собрались зеваки — так что моё изумление быстро «обезличили». Народ ничего не понимал. То есть, был адекватен себе. Никакого «научного» объяснения «феномену» у публики не находилось — даже если бы его искали. Городишко наш не имеет под собой ни карстовых пустот, ни подземных морей. И от ближайшего геологического разлома мы находимся на удалении двух тысяч километров. Вот, разве, что угольные пласты… Так под городом никогда не велась выработка.

Народ был потрясён: хоть какое-то развлечение для простого люда. И потрясение его было каким-то здоровым, оптимистичным, бодрящим. Потому, что для «совка» нет ничего приятнее неприятности для буржуя. Да и зрелище впечатляло — пустотой и её размерами.

И только тут до меня начало доходить, что всё случилось на счёт «десять» с момента команды «Время пошло».

«Вот те раз! Нет: совпадение… Не может быть… А вдруг?! Тогда нужна дополнительная проверка!»

Цинично? Ну, зачем так уж сразу! Хотя почему-то я не рвал волосы на голове. И вряд ли — из экономии. Да и не до лирики было: глаза мои, словно магнитом, притянуло к «дефиле» «крутых иномарок».

«Пусть они все уйдут под землю! Через пять секунд! Время пошло!»

Отдав команду, я впился глазами в ближайший ко мне «лексус».

Но ни через пять, ни через десять, ни двадцать секунд ни он, ни его столь же «благородные коллеги», не исчезли.

— Не понял… — не понял я. Вслух не понял. Пугаться непонимания моего непонимания окружающими не стоило: все тем только и были заняты, что «не понимали». Все вместе и каждый в отдельности.

«В чём дело? Время установил… Команду дал… Желание заг…»

Я с размаху влепил себе по лбу. И уже — не мысленно.

«Желание! Есть ведь строго определённая формулировка! Как там… Ч-чёрт… Ну, загадал же я как-то, чтобы эти дома провалились под землю?! Тьфу, ты!.. Ага: „Ты уйдёшь через столько-то секунд“. Вот оно — „дорожное напутствие“ на все случаи жизни!»

Занятой «охами» публике не было до меня никакого дела. Тем лучше: никто не помешает спокойно поработать.

«О, кей… В таком случае: «Ты уйдёшь через три секунды!»

Я уставился взглядом в «лексус».

«А вы…»

Взгляд скользнул по рядам иномарок.

«Через три секунды от него, с интервалом в три секунды друг от друга, слева направо! Время пошло!»

Прямо как «К торжественному маршу… побатальонно… на одного линейного дистанции… равнение направо… управление прямо…»!

«Ну?!»

На счёт «три» «лексус» вместе со стоящим рядом пижонистым водителем дематериализовался. Так, будто его и не было. А за ним, словно элементы последовательного соединения, начали исчезать и все остальные. И — тишина. На всё ушло секунд тридцать, не больше. Как это, там, у поэта: «Нечеловеческая сила земное сбросила с Земли»? Очень верно — особенно насчёт «нечеловеческой силы». Почему-то подумалось: её работа.

Вот теперь толпа, уже начавшая утомлять своей обыденностью, пришла в движение. С воплями все бросились врассыпную, совершенно необоснованно возводя себя в ранг следующих жертв неизвестной стихии. Можно было спокойно подводить итоги.

Что я чувствовал, восстановив статус-кво парка? Боюсь показаться циничным — но лишь то, что статус-кво восстановлено. Всё. А то, что на его пути оказались те, кто… оказались, то это — их личный выбор. Никто не заставлял их лезть сюда со своими миллионами. Мы ведь живём в демократической стране: они сделали свой выбор, я — свой. И чей-то должен был стать преимущественным: такова диалектика бытия. Вт так: «всё, что было загадано, в свой исполнится срок». Буквально, то есть.

«Буквально»!

Я обомлел: «Хозяин! Это же — его: «Я обеспечиваю исполнение. Буквальное»! «Значит, исполняться будут именно ТАКИЕ мои пожелания — и именно ТАК?! Буквально?! Вот это номер! И назад не отыграешь: сделка состоялась! Ну, дела!»

Да, мои желания действительно носили специфический характер. Так уж сложилось «исторически». По причине неутолимой жажды справедливости и «революционного романтизма». В духе Робеспьера и замечательного изобретения талантливого инженера Гильотена. Но в желаниях моих не было ничего «чикатилистого». Я только загадывал их. В формулировке: «ты уйдёшь через столько-то секунд». Исполнение никогда не было для меня приоритетом. Это были, скорее, мечты, а не желания. И желал-то я — в исключительных случаях. Когда допекут. А так… «Мы мирные люди — но наш бронепоезд…» Я всегда стремился «откланяться на безопасном расстоянии».

«Откланяться…» А это — идея! Если сбылось одно желание, то, может, сбудется и другое — то самое, которое постоянно возникало у меня при виде «блюстителей»?».

На всякий случай, я «стрельнул» глазами по сторонам. «Стрелять» было не в кого: «мишени» давно уже рассредоточились, оглашая парк воплями и оживлённым пересудом. Тогда я взял Шарля на руки и выглянул за поворот.

— «Там!»

«Там» — это дома! И ведь свершилось! Чудеса, да и только!

«Нет, не чудеса: договор вступил в действие. Секундомер включён, как говорят спортсмены».

Странное ощущение: вроде и радоваться надо, но… Если это и праздник, то лишь тот — «со слезами на глазах»… Или, вот, ещё говорят: «светло и грустно». Раньше смеялся: если «светло», то отчего же «грустно»? Теперь — не до смеха.

«Ну, что ж: „взялся за гуж…“ Как это у Есенина: „к старому возврата больше нет“? Значит — только вперёд»…