По следам адъютанта Его Превосходительства. Книга вторая

Александр Черенов

Всех действующих лиц – не только уже полковника Концова – ждут удивительные приключения и метаморфозы на ниве борьбы как «за идеалы», так и за капиталы (последнее всегда было в приоритете, независимо от «масти» «борцов»). Путь к личному благополучию у каждого – классический: если «к звёздам» – то «через тернии», и наоборот. Ничего удивительного: время действия – 1920—1935 годы, место действия: Европа и обе Америки. «Белые» против «красных». «Идеалы» против «капиталов»… за те же самые капиталы.

Глава сорок третья

Пароходом из Марселя группа Концова без пересадок и приключений добралась до Одессы. Дальнейший маршрут также не представлял собой особенных сложностей: никто из участников похода ещё не забыл отступления двадцатого года.

До Москвы добирались поездом, на перекладных, рассредоточившись по одному в разных вагонах. И только в Москве, на Киевском вокзале, спутники нашли друг другу — но лишь глазами.

Приказом Концова никому из группы не дозволялось подходить друг к другу ближе, чем на пятьдесят метров. Находясь на вокзале, люди полковника смогли по достоинству оценить предусмотрительность командира: вокзал буквально кишел любопытствующими. Какие именно организации они представляли — было не суть важно.

Занятые вопросами бдительности, спутники Концова и не заметили, как у входной двери в здание вокзала полковника едва не снёс выбегающий на перрон барин: при бороде, в великолепном пальто, с отменной тростью в шляпе и с чемоданами в руках.

— Простите, Бога ради, неуклюжего старика!

Пока тот рассыпался в извинениях, Концов с видимым неудовольствием помогал гражданину собирать его рассыпавшиеся вещи — и вдруг…

— Здравствуйте, Павел Андреич! Только не поднимайте головы!

Этот голос Концов узнал бы из тысячи: шеф! Сам шеф прибыл встречать его на вокзал! Хотя, ничего удивительно в этом не было: не желая рассекречивать своего — и только своего! — агента, Зампред ОГПУ и не думал поручать эту миссию кому-либо из подчинённых — даже Сазанову.

— Продолжайте копаться, как ни в чём не бывало, а я, тем временем, засуну Вам в карман одну бумажку,

И, словно не удержав равновесие, он чуть ли не упал на Концова, незаметным для посторонних движением руки опустив в карман пиджака того свёрнутый в трубочку лист бумаги.

— Бога ради, простите! Сколько неудобств — и всё из-за моей неуклюжести!

Этот текст, сказанный нарочно громким голосом, адресовался публике. Но та совершенно не заинтересовалась рядовым вокзальным инцидентом: подумаешь, столкнулись в дверях два пассажира — эка невидаль!

— Там — всё, что Вы просили: план обоих посольств, план подходов к ним и разные мелочи. Кстати, мы своё дело уже сделали. Спасибо Вам от лица Советской власти — и успехов!

Это было выдано Зампредом на высоком профессиональном уровне, почти без артикуляции. И тут же чекист, которого в его наряде невозможно было отличить от настоящего барина, принимая от Концова какие-то свёртки, «легально» вышел на «заключительный аккорд».

— Благодарю Вас! И ещё раз извините за хлопоты! Всего наилучшего!

С достоинством приподняв шляпу, он, не оглядываясь, поспешил на перрон.

Блюдя инструкцию, Концов огляделся. Но в этот раз он соблюл её исключительно в профилактических целях: ни один из его спутников не стал свидетелем этой сцены. Все были заняты собственной мимикрией. Более того: инцидент в силу его заурядности не заинтересовал не только их, но и никого из тех, кто находился у касс и в зале ожидания.

Убедившись в том, что всё прошло гладко, Павел Андреич с деланной небрежностью сунул руку в карман. Рука сразу же нащупала бумажную трубочку. Так как определённое им время для сбора членов группы ещё не подошло, он решил посетить вокзальный туалет.

Не обращая внимания на лужи на полу и специфическое амбре, которое невозможно уже было перебить никакими химикатами, Концов заперся в одной из кабинок. Убедившись в том, что его манипуляции останутся исключительно его достоянием, он вытащил трубочку и быстро развернул её.

Как он и предполагал, объект поисков в обоих случаях находился на втором этаже здания. Место было отмечено крестиком. Концов неоднократно бывал в зданиях с такой планировкой, и знал, что традиционное место устройства тайников — либо библиотека, либо служебный кабинет. А так как здания, ныне занимаемыми дипмиссиями, ранее принадлежали частным лицам, то можно было с большой долей вероятности предположить, что и новые хозяева не стали изменять старым традициям.

На обратной стороне листка имелся сделанный от руки план канализации, ведущей за ограду дипмиссий. Именно таким способом Концов предложил ГПУ проникнуть в посольства и изъять ценности. И именно таким же способом он собирался проникнуть туда и сам, вместе с членами своей группы.

«Значит, всё уже — в ГПУ…»

Павел Андреич удовлетворённо хмыкнул: теперь не было необходимости взламывать двери тайников и сейфов. Тем более что в инструкции подробнейшим образом было указано, как открыть их спокойно, без шума и суеты.

Конспиративно спустив воду и ступая предельно осторожно, чтобы не угодить в лужи, Концов покинул туалет. Уже за дверями он взглянул на часы: пора было выходить на связь. И решительным шагом он направился к выходу в город…

В условленном месте сквера на Тверской «кладоискатели» смогли, наконец, соединиться. На место встречи все подошли одновременно с разных сторон. Как в детективной фильме.

— Все?

Концов оглядел «соратников».

— Ну, что ж: пока всё идёт по плану. Теперь наша задача: не привлекая к себе внимания, дождаться сумерек и скрытно подобраться к зданию дипмиссии «номер один». Инструмент?

Один из спутников щёлкнул замком саквояжа. Откинулась крышка. Тускло блеснул воронёной сталью набор воровских ломиков, ключей и отмычек — как говорится, на все случаи жизни.

— На месте! — удовлетворённо кивнул головой Концов. — Спецовка?

Второй из спутников щёлкнул замками другого чемодана: на дне вместительного прямоугольника лежали куртки, брюки и сапоги.

— На месте! Вопросы?

Один из «кладоискателей» — по документам слесарь Михеев, а «по жизни» — ротмистр Головня, поднял голову.

— Виноват, господин полковник…

— Товарищ Иванов! — внушительным голосом поправил его Концов. — Товарищ Иванов. И впредь прошу блюсти конспирацию. Даже в тех случаях, когда мы одни и ближайший прохожий находится от нас в сотне метров. Потому, что уши есть не только у стен, но и у кустов. Понятно?

«Слесарь Михеев» коротко кивнул головой.

— Всем понятно?

Головы остальных членов группы присоединились к голове «Михеева». Призвав спутников к порядку, Концов перевёл взгляд на ротмистра.

— Итак?

— Как мы попадём в посольства, госп… товарищ Иванов? Там ведь и внешней и внутренней охраны — до чёртовой матери? Не штурмом же их брать?

— Всё?

— Всё.

— Вы, «товарищ Михеев», — иронически усмехнулся Концов, — вероятно, полагаете, что я изнемогаю от желания познакомиться с ГПУ, а впоследствии стать героем застенков Лубянки?

Отработав иронию, Концов тут же переключился на другой режим. Черты его лица стали жёсткими, а выражение — холодным и недоброжелательным. Ну, чтобы всем стало ясно, кто здесь самый умный.

— Такого желания у меня нет. Жизнь мне ещё не надоела. А, значит, и вы поживёте ещё за компанию со мной!

Лица спутников прояснились: отвыкли господа от России. Да и слухи о делах ЧК-ГПУ не способствовали росту оптимизма.

— Да разве мы сомневаемся в этом, госп… товарищ Иванов?

Поручик Уханов — по «легенде» товарищ Лыков — преданными глазами уставился на Концова. — Просто хочется быть уверенным, что идём «не наобум Лазаря»…

— Не беспокойтесь, товарищ Лыков.

Концов снисходительно похлопал Уханова по плечу.

— Комфорта я Вам не обещаю, но проникновение в посольство гарантирую…

Вечером того же дня, рассредоточившись по одному, «искатели сокровищ» наблюдали за зданием посольства из палисада дома напротив. Они ждали, когда закончится традиционный для англосаксов полуночный «обед».

— Сволочь нерусская! — тихо выругался «Михеев». — Даже пожрать вовремя, как все нормальные люди, не могут! Сиди тут, мёрзни, как собака бездомная!

Ближе к часу ночи свет в окнах погас. Концов взглянул на часы.

— Пора!

Находившийся подле него Михеев лёгким посвистом дал знак остальным: «Приготовиться!»

Члены группы, уже переодевшиеся в рабочую спецовку, по одиночке покинули укрытия и сосредоточились у чугунного люка. «Михеев» подцепил люк коротким ломиком и, стараясь не шуметь, осторожно сдвинул его в сторону. Как и полагается отважному командиру, Павел Андреич первым нырнул в черноту люка, освещаемую только лучом ручной лампы. Спустившись вниз, он дождался остальных и развернул лист. Любознательный Михеев не удержался — и заглянул через плечо Концова.

— Ого!

Восхищение в его голосе делило место с уважением.

— Откуда это у Вас, господин полковник?

Игнорируя на этот раз «полковника», Концов хмыкнул.

— Готовился! А Вы думали, товарищ Михеев, что мы пойдём «наобум Лазаря»?

Все заулыбались: «я возвращаю Ваш портрет» в исполнении полковника не заставило себя долго ждать.

— Нет, дорогой товарищ: информация получена мной ещё там, из надёжного источника, который некогда имел дело с городской канализацией.

— А-а-а, — переполнился уважением «Михеев». — Вот это — подготовка, господин полковник! А то я уже, грешным делом, подумал, что придётся импровизировать на месте!

— Импровизации такого рода обычно заканчиваются в ГПУ…

От таких слов «Михеев» не мог не вздрогнуть.

— Так же, как и импровизаторы! — «передёрнул затвор» Концов. — Ладно, пошли, господин «импровизатор»…

Идти пришлось недолго — минут десять, не больше, и то, потому что Концов однажды сбился с маршрута. Да и как тут не сбиться: канализационный ход — не Тверской бульвар, а это путешествие под землю было первым для Пал Андреича. Но «на точку» группа вышла почти вовремя.

— Выходим здесь! — распорядился Концов, сверившись с планом. Уже на поверхности он сориентировался на месте.

— Так. Похоже, это — дверь «чёрного хода»: то, что нам и нужно!

Его спутники, перемазанные в грязи и провонявшие специфическими ароматами канализации, обменялись повеселевшими взглядами.

— «Михеев» — за дело! — шёпотом скомандовал Концов.

Ротмистр, на цыпочках подкрался к двери, открыл чемоданчик, вынул из него связку отмычек и приступил к работе.

— Хреновы англосаксы! — удовлетворённо прошептал он, сияя лицом: дверь открылась уже со второй попытки. — Даже запираться, как следует, не научились!

По одному в затылок друг другу, группа просочилась внутрь здания.

— Второй этаж! — скомандовал Концов. — Направо по лестнице в самом конце коридора!

Посольство спало — в том числе и те его работники, которым никак не положено было делать это в данное время. Поэтому никто не помешал Концову и его спутникам беспрепятственно добраться до нужной двери. И с ней у «товарища Михеева» не возникло проблем.

— Ого, сколько книг!

В голосе ротмистра звучало отнюдь не восхищение, а, напротив — тревога.

— Как же мы найдём вход в тайник? Тут и до утра не управишься! И, почему Вы, господин полковник, думаете, что товар — здесь?

Концов вздохнул, одним этим звуком предельно ясно демонстрируя своё отношение к несостоятельности доводов автора.

— Книжки надо читать, «товарищ Михеев»! Тут не надо быть семи пядей во лбу! Этот способ припрятывания ценностей используется, едва ли не в каждом детективе!

Конечно, он не мог сказать подельникам, что об этом способе сам узнал отнюдь не из книг, охотником до которых никогда не был, а из инструкции шефа. Но, говоря об «избитости» сюжета, Павел Андреич не лгал: даже он — не знаток литературных стилей — был прекрасно осведомлен об этом хотя бы по рассказам других.

— Заметьте: стеллажи состыкованы друг с другом, хоть и плотно, но места стыков вполне различимы.

Азартом Концов напоминал сейчас охотника, напавшего на след зверя.

— Кнопка, открывающая вход в комнату, должна быть расположена на уровне человеческого роста: не лёжа же на брюхе, её нажимать! Ищите под книгами, а также по углам стеллажей!

Искать, конечно, не было необходимости: из инструкции он знал, где находится кнопка. Но всё должно было выглядеть максимально достоверно: упорные поиски, матерки, отчаяние — и, наконец, радость находки!

Всё произошло так, как и задумывалось. На исходе пятнадцатой минуты — опять для пущей достоверности, Концов отвёл на поиски именно столько времени — он сам радостным шёпотом воскликнул:

— Есть!

Начавшие уже паниковать «следопыты» тут же сгруппировались вокруг предводителя. Концов решительно надавил на кнопку — и огромный стеллаж медленно отъехал в сторону, открывая взору массивную дверь серо-стального цвета.

— Она!

В голосе «слесаря Михеева» слышалось не столько восхищение, сколько удивление: кажется, он действительно не верил в эту затею.

— Попробуйте открыть! — показал на дверь Концов.

— Слушаюсь, господин полковник!

«Михеев» вооружился связкой с отмычками, «фомкой» — и…

— Она не заперта!

Ротмистр медленно повернулся к подельникам. Лицо его уже успело принять меловой окрас, а глаза — достаточно заметно выкатиться из орбит.

Без труда обнаружив в «Михееве» признаки неподдельного ужаса, Концов и сам постарался максимально правдоподобно утратить лицо.

— К-как не заперта?

В порыве творческого энтузиазма Павел Андреич решил, что небольшое заикание не только не помешает, но и придаст «испугу» большую достоверность, не говоря уже о дополнительном колорите. Отодвинув в сторону опешившего «Михеева», он с силой надавил на дверь, которая и в самом деле не образовывала с косяком единого целого. Тяжёлая стальная махина медленно поплыла внутрь помещения.

Никто из участников «экспедиции», не исключая и самого Концова, прежде не видел такой комнаты. Стены без окон и отдушин, а также пол и потолок были обшиты толстыми звуконепроницаемыми листами легированной, отсвечивающей синевой, стали. По углам комнаты стояли чемоданы и баулы немыслимых, каких-то прадедовских, размеров.

— Вот они!

И Концов бросился к одному из чемоданов, не забыв по дороге схватиться за сердце: играть — так играть! Остальные «искатели сокровищ», хоть и изнемогали от желания последовать за ним, остались стоять на месте: все они были людьми военными, а соответствующей команды пока не последовало.

Прошло не меньше минуты, прежде чем Концов повернул к ним своё лицо. Лица на лице не было.

— Пусто… — только и смог выдавить он из себя.

И вот тут напряжение достигло критической массы — и, как и полагается по законам физики, а равно биологии, произошёл выброс энергии. Пренебрегая требованиями дисциплины, все трое кинулись рыскать по баулам и чемоданам. Вскоре их убитые физиономии составляли достойную конкуренцию лицу предводителя.

— Проклятые буржуи…

Пылая гневом, первым пришёл в себя ротмистр.

— Головой ручаюсь: их работа!

Не горя желанием принимать ставку, Концов ограничился кивком и текстом.

— Похоже, что так… Ну, что будем делать, господа?

Прежде чем окончательно «полинять», «Михеев» напоследок сверкнул глазами.

— Проверим второй адрес — что ещё делать, господин полковник…

Павел Андреич медленно встал с чемодана.

— Согласен. Только прежде, давайте зафиксируем результат нашего пребывания здесь.

С этими словами он вынул из вещмешка фотокамеру. Кое-как закрепив её на одном из чемоданов, поставленном «на попа» и временно определённом на роль штатива, Концов сделал несколько снимков комнаты и пустых чемоданов. Подельники в это время ассистировали ему: один руками и ногами фиксировал на месте чемодан-«штатив», двое других отверзали пустые чрева баулов и чемоданов и позировали с ними фотографу-любителю.

Затем Концов вынул из кармана пиджака пару относительно чистых листов бумаги, и в нескольких словах отразил в них результат осмотра «места происшествия», который все четверо скрепили своими подписями. Сложив акты-протоколы вчетверо, и водворив бумагу обратно в карман, полковник мрачно скомандовал:

— На объект номер два!..

То, что произошло на «объекте номер два», «один в один» повторило уже случившееся «на объекте номер один» — за тем лишь исключением, что на этот раз вход в потайную сокровищницу декорировал не книжный стеллаж, а огромный стальной сейф, который, после нажатия соответствующей кнопки, медленно отъехал по рельсам в сторону.

«Охотникам за сокровищами» не оставалось ничего другого, как и тут зафиксировать отрицательный результат вояжа на фотопластинках и бумаге.

— Ну, что можно сказать: «обогатились» мы сказочно! — подвёл итог Михеев. Удручённые случившимся — точнее, не случившимся — его компаньоны не захотели топтаться на больной мозоли. Да и, пожеланий они этого садомазохизма, Концов не позволил бы: он уже призвал «Михеева» к порядку, и теперь глядел на часы.

— Возвращаемся! Отрицательный результат — тоже результат. Надеюсь, Барон сумеет правильно оценить его и извлечь хоть какую-то пользу…

Обратный путь до Марселя прошёл спокойно, и незадачливых искателей бриллиантов никто всерьёз ни разу не потревожил. Всю дорогу «искатели» молчали, погрузившись в себя. Каждый со страхом ожидал «высочайшей» резолюции. Чтобы не отрываться от коллектива — и для большей достоверности образа — Павел Андреич не уступал соратникам в части демонстрации «упадка духа». Разумеется, с поправкой на статус начальника и «традиционное присутствие духа». Такое, вот, казалось бы, несочетаемое сочетание: «наличие отсутствия»…

…По прибытии в Париж Концов первым делом, даже не смыв с лица дорожную пыль, отправился на доклад к Барону.

— С нетерпением жду Вас, Павел Андреич!

Барон с протянутой для рукопожатия рукой кинулся навстречу полковнику.

— Я уж думал. Не случилось ли чего, и…

Едва взглянув на Концова, глава РВС не закончил фразы, не добежал и не обменялся рукопожатием с полковником: окаменел на половине пути вместе с протянутой рукой.

— Ничего?!

Вместо ответа Концов протянул Его Высокопревосходительству объёмистый бумажный конверт. Скрипя негнущимися ногами, Барон медленно добрался до стула и высыпал содержимое конверта на стол.

По зелёному сукну расползлись отпечатки с негативов, сделанные в одном из ателье Одессы, а также акты об отсутствии ценностей на месте, составленные на обоих объектах — «номер один» и «номер два».

Барон просмотрел акты мельком, но на фотографиях задержал внимание чуть дольше.

— Красноречивый документ…

Он усмехнулся и выронил из рук фотографию с изображением пустого чрева баулов и чемоданов.

— Весьма красноречивый документ, Павел Андреич…

Обращение по имени-отчеству свидетельствовало о том, что лично к полковнику в связи с плачевным итогом похода за сокровищами у Его Высокопревосходительства претензий нет.

— Я постараюсь использовать его надлежащим образом…

Блуждая глазами по сторонам, Барон неожиданно наткнулся на взгляд капитана — и ещё более неожиданно не отвёл свой. Но больше всего Концова поразил даже не этот факт, а то, каким был взгляд Барона: не просто уставшим, не просто обречённым — каким-то потусторонним.

Глаза Его Высокопревосходительства были красными — и наверняка не только от бессонницы. За бессонницу говорили лишь тёмные круги под глазами. Но припухлые веки говорили уже о совсем другом, не свойственном прежде Барону.

— Скажите, Павел Андреич — только честно, как на духу: а Вам, лично Вам, не надоело всё это?

Концов опешил: вопрос был явно не из ассортимента Его Высокопревосходительства. Скорее, этот вопрос подошёл бы Клеймовичу — как начальнику контрразведки.

— Вот всё это?

Барон не только не унимался: он пока всего лишь «закипал».

— Вся эта мышиная возня, которую некоторые полагают борьбой? А, Павел Андреич?

Требовательный тон Барона дополнился требовательным же взглядом его выцветших глаз: куда только делась минутной давности печаль из них?!

— Вот Вы неоднократно ходили за кордон, в самое логово большевизма, рисковали жизнью. А Вы никогда не думали: ради чего я это делаю? А, Павел Андреич?

Концов уже почти собрался ответить что-нибудь в ура-патриотическом духе с небольшой примесью фатовства, как вдруг понял, что Барон его не проверяет «на вшивость». Похоже, что Его Высокопревосходительство сам терзался раздумьями. И Павел Андреич перестроился буквально «на марше».

— Да как Вам сказать, Ваше высокопревосходительство… Разные мысли приходят на ум… Разные… Не буду скрывать, среди них попадаются и такие, что сродни Вашим…

На всякий случай Концов решил схитрить — и, как щитом, «прикрылся» Бароном.

— Но я твёрдо решил, Ваше высокопревосходительство: с Вами — до конца! Чтобы там ни случилось, а Вас я не оставлю! При этом я не могу гарантировать, что подобного не произойдёт, займи Ваше место один из двух Ваших «заклятых друзей»…

Барон мрачно усмехнулся.

— И Вы, Ваше высокопревосходительство, всегда можете быть уверены в моей преданности!

Веки припухших глаз Барона неожиданно покраснели ещё больше и увлажнились. Как он ни старался, но удержать выкатившуюся из глаза слезинку ему не удалось. Потому что выкатилась она, как и полагается в такой ситуации, предательски, застав «носителя» врасплох.

— Павел Андреич… Я никогда не забуду этой минуты… У меня просто нет слов, чтобы выразить Вам… чтобы выразить…

Барон так и не смог сказать, для чего именно у него нет слов, и что он хотел бы ими выразить. Вместо этого он только крепко пожал руку Концову.

— Да, но как же быть с людьми из Вашей группы…

В очередной раз Барон наглядно демонстрировал то, что лирик из него — никудышный. Ну, может, это — излишне суровая оценка, но «вытягивать из себя душу» Барон явно не собирался. Даже «изливаясь», за самыми неожиданными признаниями он никогда не забывал дела.

— Павел Андреич, я бы не хотел, чтобы обо мне говорили, будто глава РВС посылает людей на смерть «за здорово живёшь»…

— Ваше высокопревосходительство!..

В голосе Концова слышался лёгкий укор.

— Я уже имел честь докладывать Вам, что решение этого вопроса я беру на себя — в независимости от того, насколько успешной или неуспешной окажется наша миссия!

Землистое — особенно в последнее время — лицо Барона прояснилось.

— Благодарю Вас, Павел Андреич! В который уже раз Вы выступаете в роли моей личной палочки-выручалочки! И чтобы не выглядеть, как говорят мужики, свиньёй неблагодарной, я хочу сказать Вам: в любой момент, когда посчитаете нужным, Вы можете отойти в сторону! Я всё пойму и осуждать Вас не стану!

Концов подобрался и сдвинул каблуки.

— Благодарю Вас, Ваше высокопревосходительство! Но я пока не собираюсь отходить в сторону. А если и сделаю это, то только после Вас: сами знаете — субординация-с!

Он улыбнулся. Улыбнулся и Барон. Гнетущая обстановка, на которую дополнительным грузом навалилась и неудача похода за сокровищами, несколько разрядилась.

— Ну, что ж, Павел Андреич. Можете отдыхать до завтра… Нет: до послезавтра…

Концов изысканно благородно кивнул головой и вышел. За углом его уже поджидали «товарищи по несчастью».

— Ну, что? — не выдержал ротмистр. — Большой палец — вверх или вниз?

Концов рассмеялся.

— Что это Вас потянуло на эпитеты, ротмистр? «Большой палец»… «вверх»… «вниз»…

«Соратники» никак не реагировали на критику полковника: они ждали ответа. Они ждали решения своей судьбы. Концов не стал истязать компаньонов: не было времени.

— Прошу в мой кабинет, господа!

Когда «токари-пекари», вновь ставшие, пусть и беспорточными, но «господами», закрыли за собой дверь, Павел Андреич извлёк из сейфа три худосочных пачки.

— Как и обещал: каждому — по двадцать тысяч франков!

Пачки звучно шлёпнулись на стол. Там они долго не залежались, ибо тут же они стали добычей трясущихся рук несостоявшихся «подельников».

— Благодарю Вас, господин полковник…

Голос ротмистра дрогнул почти драматически: хоть сейчас —

на сцену. Нос его издал, пусть и менее благородный, но не менее достоверный хлюп.

— Вы — благородный человек, не то, что некоторые!

Пятясь задом к двери и по пути раболепно раскланиваясь, все трое экс-компаньонов вышли вон. Впервые за много дней Концов смог перевести дух. Что он и сделал, отдав себя во власть мягкого кожаного кресла…

А Барон, тем временем, уже ехал в посольство одной из «тех самых» стран в Париже. Он не стал откладывать выяснения отношений «на потом». То есть, Барон решил «ковать железо» в том состоянии, о котором ещё Александр Сергеич сказал: «Пока свободою горим, пока сердца для чести живы…». Горение Его Высокопревосходительства не пропало втуне: принявший его военный атташе был откровенно напуган разъярённым видом главы РВС.

— Что случилось, Ваше Высокопревосходительство? — предусмотрительно отступил он к стене под натиском скалой надвигающегося на него Барона. — На Вас буквально лица нет!

— На мне нет? — взревел Барон. — Сейчас его на Вас не будет! Вместе со всем остальным!

— Я Вас не пони…

Договорить фразу, а с ней — и продемонстрировать благородное возмущение — атташе не удалось: в лицо его влепились с размаху брошенные фотографии «стальных комнат».

— Это и есть ваши гарантии?!

Казалось, ещё минута — и Барон одним только взглядом испепелит съёжившегося атташе. В этот момент тот сожалел лишь о том, что, как назло, в поле зрения не наблюдалось ни одной подходящей щели, в которую можно было бы забиться, чтобы переждать варварский гнев этого русского.

Но так как прятаться действительно было некуда, пришлось избрать другой метод защиты. И атташе с преувеличенным вниманием, только бы затянуть паузу, могущую оказаться спасительной, начал разглядывать фотокарточки.

Наконец, он оторвался взгляд от снимков и медленно перевёл его на Барона. Взгляд этот был весьма красноречивым: атташе был непритворно напуган. И не перспективой быть избитым Бароном, хотя это вовсе не исключалось. Он был поражён увиденным им на фотокарточке. Точнее — не увиденным там.

— Вы хотите сказать, что…

Указательный палец его правой руки сепаратно от взгляда ткнулся в один из снимков.

— Вы удивительно догадливы!

Барон уже частично взял себя в руки. Атташе повезло: ведь вместо себя Его Высокопревосходительство мог взять в руки его! И это взятие едва ли стало бы частичным!

— Именно это я и имею в виду!

Барон придавил взглядом атташе, и без того уже основательно деформированного его натиском.

— Именно это: сотрудники вашей дипмиссии в Москве обокрали нас! Обокрали, как уличная шпана в тёмной подворотне!

Несмотря на не самый подходящий момент для демонстрации благородного возмущения, атташе, сын лорда и выпускник привилегированной Военной академии, не смог удержаться от того, чтобы не поморщиться. Заметив это, Барон продублировал текст — и сделал это демонстративно громким голосом.

— Именно так, господин атташе: как уличная шпана в тёмной подворотне! Джентльмены так не поступают!

Вернувшись в исходное — вертикальное — положение, атташе сдержанно поклонился Барону. На это ушли последние остатки фирменной невозмутимости, которые ему пришлось наскрести буквально «по сусекам».

— Я немедленно свяжусь с министерством, и как только у меня будут результаты…

— Вы немедленно свяжетесь с ним в моём присутствии!

Осваиваясь на кожаном диване с беспардонной решительностью, Барон не позволил атташе озвучить свои заверения.

— Поэтому не советую тянуть время: звоните прямо сейчас!

Переживая очередное унижение, атташе постоял столбом примерно с полминуты — большая продолжительность была чревата последствиями — и дрожащей рукой поднял трубку. «Отсутствовал» он — Барон не понимал по-английски — не больше двух минут. А когда он «вернулся», лицо его было бледным, как полотно.

— В посольстве в Москве — переполох… Ограбление… Вызвана русская полиция… или… как её, там… милиция…

Барон хмыкнул.

— Ну, конечно: сами украли — сами и вызвали! Молодцы! Ловко придумано!

Он рывком встал с дивана.

— Я иду к послу!

Пока Барон добирался до кабинета посла, атташе своим звонком успел предупредить его о них обоих: и о Бароне, и о его вопросе. Но это предупреждение не помогло послу ни подготовиться к встрече надлежащим образом, ни хотя бы сохранить на лице фирменную британскую чопорность.

Решительно убрав с дороги секретаря, хотя тот намеревался всего лишь исполнить обряд представления гостя, Барон стремительным шагом вошел в кабинет посла. Тот, уже направившийся к нему с улыбкой и протянутой рукой, был остановлен тем же оригинальным способом, что и атташе: пачкой фотокарточек, с размаху брошенной в лицо.

И без того хрупкая невозмутимость посла тут же разбилась об эти фотокарточки. Поэтому бурный «обмен мнениями» имел место только в исполнении Барона. По его завершению Его высокопревосходительством была оглашена резолюция, которая гласила о том, что джентльмены так не поступают. После отказа послу в признании его джентльменом его неджентльменский поступок был квалифицирован негодяйством и свинством, а творец поступка — соответственно негодяем и свиньёй.

Частично восстановив речевые кондиции, посол не захотел соглашаться с такой формулировкой. Он заявил, что считает невозможным продолжать разговор в подобном духе. Насчёт «участия» и «духа» посол, конечно, несколько преувеличил. Если он и участвовал — то только в качестве духа, отсутствуя и лицом, и голосом. В заключение посол блеснул слезой — и куртуазно заверил Барона в том, что тот может не сомневаться в немедленном уведомлении им Форин-оффис о поведении Барона. При этом он — на всякий случай — подыскивал глазами варианты отступления: кто его знает, этого русского?!

— Не забудьте поздравить своего министра с удачей! — не преминул съязвить Барон, ногой открывая дверь кабинета. — Скоты! Союзники хреновы! Ничего, вы ещё вспомните о нас, когда «красные» надерут вам задницы!

Утрачивая последние остатки сэра в себе, посол схватился рукой за сердце и побледнел. Трубка выпала из его рук. Достойно, а равно и недостойно ответить на выпад русского генерала он не смог: голос вновь отказал ему в повиновении.

Хлопнув дверью, Барон выскочил в коридор. Вернувшись в Ставку, он немедленно вызвал к себе Концова. Когда, недоумевая, зачем он понадобился Барону уже через час после встречи, Концов вошёл в кабинет, Его высокопревосходительство не стал тянуть с «огорошиванием»:

— Павел Андреич, социалистическая революция, о необходимости которой всё время твердили большевики, свершилась!

У Концова округлились глаза и отвисла челюсть.

— Нет-нет! — махнул рукой Барон. — Я — в здравом уме, Павел Андреич! Просто — небольшое заимствование у вождя большевиков. Потому, что — в тему!

Подтянув челюсть, Концов живописно двинул бровью. Перевод Барону не потребовался.

— Да-да, полковник! То, о чём мы с Вами говорили, как о будущем, стало настоящим!

Его высокопревосходительство с размаху упал в кресло

— Хватит с меня! Надоело! Ухожу…

Последнее слово Барон произнёс еле слышным шёпотом. Наступило молчание. Не могло не наступить — после таких-то слов! Каждый думал о своём, но в чём-то — об одном и том же: что дальше? И, если мысли Барона не представляли собой загадки, ибо заняты они были только отставкой и вопросами пенсионерского быта, то Павлу Андреичу надлежало решить более сложный вопрос: оставаться или нет?

За этими раздумьями он и не заметил, что Барон, опередив его на дистанции, уже вышел из состояния задумчивости и теперь внимательно разглядывал своего офицера для особых поручений. Вероятно, лицо полковника было столь выразительным и столь наглядно отображало идущий в его мозгах процесс, что Барон не смог остаться равнодушным. По этой причине, в очередной раз изменяя себе, он даже расщедрился на сочувствие Концову.

— Я понимаю Ваше состояние, Павел Андреич — особенно в связи с заявлениями, сделанными каких-нибудь пару часов назад… Но и Вы поймите меня: я не могу и не хочу больше участвовать в этом фарсе! Хватит мне волочь крест на Голгофу: я — не Христос. Мне это — не по силам…

Сумрачный Барон потемнел лицом: изыскал, таки, резервы.

— То-то обрадуются эти негодяи…

Концов согласно кивнул головой: реквизиты «негодяев» оглашать не требовалось, а в их реакции он не сомневался. Тут они с Его Высокопревосходительством не грешили против истины.

— В связи с последними событиями и моим решением, окончательным и бесповоротным, я освобождаю Вас от всех клятв и обещаний… От всех… Думаю, что Вы сами, без моих подсказок, сможете распорядиться своей судьбой… За сим прощайте, Павел Андреич — и да хранит Вас Господь!

Барон подошёл к Концову и молча пожал тому руку, печально кивая головой. Взгляд его при этом был устремлён в район верхней пуговицы кителя полковника. Павел Андреич напоследок вспомнил устав — и даже щёлкнул каблуками. Уже выходя из кабинета, он увидел, как Барон нажимает кнопку вызова секретаря…