Несостоявшийся Горби. Книга вторая

Александр Черенов

11 марта 1985 года в зале заседаний Политбюро министр иностранных дел СССР Андрей Громыко неожиданно предложил на пост Генерального секретаря ЦК КПСС кандидатуру Михаила Горбачёва. А что, если бы его голос оказался «гласом вопиющего в пустыне»?!Этот роман – о борьбе за власть, об исторической альтернативе Горбачёву, о том, чего могло не быть и что могло быть взамен. На пути Горбачёва к власти – и измене – стояли его противники во главе с Григорием Романовым. Интересная получалась история…

Глава тридцать пятая

Юрий Владимирович продержался ещё почти сутки. Точнее: двадцать три часа и десять минут после ухода Черненко. Да и не сам продержался: видимо, смерть отвлеклась на другого товарища. Но 9 февраля в 16 часов 50 минут всё кончилось. Вернее: Юрий Владимирович кончился. Или, по общепринятой терминологии: «скончался».

Евгений Иванович сотоварищи не мучались с установлением диагноза: тот, как и заключение о болезни и смерти Юрия Владимировича, давным-давно уже дожидался публикации. Ничего придумывать и не требовалось: весь «букет» был известен даже сведущим дилетантам.

Поэтому в Заключении так и написали: «Страдал интерстициальным нефритом, нефросклерозом, вторичной гипертонией, сахарным диабетом, осложнившимися хронической почечной недостаточностью. С февраля 1983 в связи с прекращением функций почек находился на лечении „гемодиализом“…. В конце января 1984 года состояние ухудшилось в связи с нарастанием дистрофических изменений во внутренних органах и прогрессирующей гипотонией. 9 февраля 1984 г. в 16 часов 50 минут при нарастающих явлениях сердечно-сосудистой недостаточности и остановки дыхания наступила смерть. При патолого-анатомическом исследовании диагноз полностью подтвердился».

Пока одни люди, не спеша, обряжали Колонный зал в подобающий случаю наряд, другие… тоже не спешили. Ну, вот, некуда было теперь спешить. «Мишенька Романов» был избран, основные соперники «разведены по разным углам ринга» — и поэтому Константин Устинович мог блюсти внешние приличия по причине траура. Поэтому, вместо спешки с Пленумом, одиннадцатого февраля, в четырнадцать часов тридцать минут «во главе группы товарищей» он посетил Колонный зал, чтобы отдать дань памяти «наследодателю».

То ли по причине момента, то ли от волнения — но компаньоны опять построились не в алфавитном порядке. Принятое уже предложение Тихонова всё ещё не было воплощено в жизнь. В итоге, по левую руку от Черненко «отдавали дань в порядке очерёдности» Тихонов, Устинов, Гришин, Громыко, Романов, Горбачёв, Соломенцев, Алиев и т. д. Григория Васильевича могло утешить лишь то, что он оказался впереди Горбачёва, зато позади Гришина и Громыко, не говоря уже о Тихонове с Устиновым.

Романов терялся в догадках: что это? Самодеятельность? «Забывчивость»? Приверженность догмам? Умысел? Если умысел, то — индивидуальный или от Черненко?

Теряться в догадках Романову предстояло вплоть до тринадцатого февраля — дня проведения Пленума. В контексте «соблюдения приличий» Константин Устинович предложить собрать Пленум лишь накануне дня похорон Андропова. Черненко не опаздывал: Пленуму оставалось лишь «юридически оформить» принятое решение.

После «сдал-принял» в духе «король умер — да здравствует король!», новоизбранный Генсек пригласил всех в Колонный зал ещё раз «сфотографироваться на память» у гроба «нашего дорогого друга и товарища Юрия Владимировича Андропова». Теперь Романов встал (поставили?!) уже по правую руку от Черненко, но после Горбачёва! По левую же построились Тихонов, Громыко, Устинов, Гришин. Григорию Васильевичу оставалось лишь повторить вслед за героем одного кинофильма: «Так, не понял?..»

Четырнадцатого февраля Черненко, проникшийся внезапной симпатией к покойнику, ещё раз — теперь уже последний, по давно заведённой партийной традиции — нанёс визит в Колонный зал Дома Союзов. «Народ» опять «построился не по Уставу», что вызвало многочисленные вопросы у самых глазастых аналитиков от советологии. Вслед за Романовым им тоже оставалось лишь повторить: «Так, не понял?..». Расклад сил действительно… не раскладывался. Ясность была внесена только в один вопрос: Черненко — Генеральный секретарь. Остальные вопросы, интересовавшие товарищей и господ куда больше, особенно в контексте «богатырского здоровья» и «молодецких лет» Константина Устиновича, так и остались вопросами.

По окончанию ритуала «камерного прощания» — предстояло ещё «уличное», у Мавзолея — гроб с телом подхватили бравые «гвардейцы». По давно заведённой традиции, немощные вожди тут же прилепились к ним в формате «сбоку бантик», а также «и мы пахали». Горбачёв с Романовым не принадлежали к «лику немощных», но традицию блюсти обязаны все. Подставить крепкие плечи под гроб им не позволил этикет… ибо другие не могли позволить себе этого уже не по этикету. Как следствие, Михаил Сергеевич и Григорий Васильевич обязаны были отработать в режиме «и мы пахали».

Но Горбачёву повезло больше. То ли его пригласили, то ли он сам протиснулся — но как-то Михаил Сергеевич оказался в первом ряду, в ногах Юрия Владимировича, напротив «самих Константина Устиновича»! «Условно подставились условными плечами» все первые — в порядке очередности — номера Политбюро: Черненко, Тихонов, Устинов — слева, в затылок друг другу, Горбачёв, Гришин — справа. Громыко и Романов замыкали процессию. То есть, участием не был обделён никто.

А затем, на бодрящем восьмиградусном морозце, состоялся митинг «утвержденного формата». То есть, с обязательным участием знатного «токаря-пекаря», известного литератора и широко известного только в узких кругах земляка.

Первым выступил, как и положено, новый Генсек. Говорил Константин Устинович хорошо, но… плохо. То есть, говорил хорошие, пусть и чужие, слова — но говорил их с таким мученическим преодолением самого себя, что так и хотелось пожалеть его заодно с Юрием Владимировичем. Глядя на нового Генсека, а ещё больше слушая его, народ уже не сомневался в том, что «встретимся через год» — это не только из литературы.

Отстрадав у микрофона — и не столько по Юрию Владимировичу, сколько по причине себя — Константин Устинович предоставил «чужое слово» министру иностранных дел Громыко. За тем выступил кузнец-штамповщик ЗИЛа Малин, которого сменил маршал Устинов. Заключили список «докладчиков» писатель Марков и в качестве земляка усопшего — первый секретарь Карельского обкома Сенькин.

Все говорили о покойном хорошо. Оказалось, что тот львиную долю внимания уделял именно тому «ведомству», которое представлял каждый, отдельно взятый, докладчик. В итоге каждое получило «львиную долю». Но этому обстоятельству никто не удивлялся: вон, Христос тысячи людей накормил пятью хлебами и двумя рыбами. Так, почему Юрий Владимирович не мог уделить большую часть времени каждому, отдельно взятому, чтобы хватило всем?!

«Торжественная часть» прошла на высоком идейно-художественном уровне. Как и положено, Юрий Владимирович оказался выдающимся Генсеком, выдающимся дипломатом, выдающимся полководцем и флотоводцем, выдающимся кузнецом-штамповщиком, выдающимся писателем-читателем и выдающимся земляком. То есть, оправдал надежды и чаяния всех слоёв общества. Хотя недосказанность чувствовалась. И не слов в адрес Андропова — а слов и дел Андропова. От Юрия Владимировича в народе ждали не «андроповки» и «улова на остановках», а б`ольших плодов от более плодотворной деятельности. Вероятно, поэтому в моменте прощания чувствовалось нечто формата «Прощай, Антонина Петровна — неспетая песня моя!»

Когда Юрия Владимировича определяли за Стеной, Романов и Горбачёв обменялись друг с другом многозначительным взглядами. Так, словно давали понять друг другу, что «дружба между народов» исчерпала ресурс. «И вечный бой! Покой нам только снится».

Полковник наблюдал за процессией и её участниками с одной из гостевых трибун: порадел Григорий Васильевич. Но он прибыл сюда не в амплуа зеваки: он находился на работе. Его интересовали нюансы — и не в речах, которые, по большому счёту, были одинаковыми, как речная галька. Его интересовали классические вопросы: кто, как и с кем? В том деле, которым он занимался, мелочей не было.

Результаты откровенно разочаровывали. Романов и Горбачёв, хоть и стояли на трибуне рядом, в продолжение всей церемонии не обменялись друг с другом ни словом, ни взглядом. Не раскрылись и остальные участники «большой игры». Полковнику оставалось лишь признать, что дело «политического макияжа» у этих людей поставлено хорошо…

— Ну, и к каким выводам ты пришёл?

Романов замёрз, был недоволен собой и окружающими — а потому излучал отнюдь не положительную энергию. Полковник удивлённо двинул бровями.

— Выводы?! От увиденного на похоронах?!

— Ну, хорошо, хорошо! — поморщился Романов. — Что ты предполагаешь делать?

Полковник вернул брови на место.

— Встретиться с Воротниковым.

–???

Григорий Васильевич немедленно заместил Полковника «по части бровей». Тот усмехнулся.

— Не своим хотением, Григорий Васильевич!

— Иди, ты! — «отчурался» рукой Романов.

— Ей, богу!

— Ну, «колись», не тяни!

— Группа «нейтралов» и «полунейтралов»…

— «И вашим, и нашим»? — понимающе не усмехнулся Романов.

— Да. Так, вот, эти люди то ли уполномочены, то ли уполномочили сами себя… попытаться сблизить позиции.

–???

Вторично Романов и не пытался оригинальничать по части эмоций. Да это и было бы попыткой с негодными средствами. Он не ожидал такого «финта» от Горбачёва — а в том, что так «финтить» мог только Михаил Сергеевич, Григорий Васильевич нисколько не сомневался.

— Вот и я — того же мнения.

Полковник даже не усмехнулся: они с Романовым научились уже общаться без помощи языка. И телепатия тут была ни при чём: телепатия «отдыхает» там, где в дело вступают профессионалы высокого класса.

— В то, что Горбачёв согласится уступить, я не поверю и с петлёй на шее. Значит, остаётся лишь одно: Михаил Сергеевич затевает обходной маневр… чтобы выйти нам в тыл. Скорее всего, он хочет проверить, насколько крепок он у нас, и насколько твёрдо мы стоим — как на ногах, так и на своём.

— Думаешь, предложит торг?

— Только для зондажа, Григорий Васильевич!

Романов нахмурился. Светлые его глаза потемнели.

— То есть, должность не предложит?

Вот теперь Полковник усмехнулся.

— Отчего же?! Не только предложит — но и даст! Только Вы на ней и дня не продержитесь: «всё учтено могучим ураганом»!

Романов нахмурился ещё больше — и не усидел на месте.

— А — разделение должностей?

Полковник кивнул, не снимая с лица скепсиса.

— Возможно — но того же формата. Поймите, Григорий Васильевич, что для Горбачёва любой договор — бумажка, а «слово джентльмена» — ещё ниже: туалетная бумажка! В этом смысле он — наш «отечественный Гитлер» времён Мюнхена и «пакта Молотов — Риббентроп»!

Романов молча прогулялся за спиной Полковника. Способность аналитически мыслить, покидавшая его лишь в минуты редких вспышек, уже вернулась на место.

— А, что, если и эти, как ты их называешь?..

— «Нейтралы»?

— Да! Что, если эти «нейтралы» — не от Горбачёва? Что, если они ведут свою игру?

Полковник выразительно покривил лицом.

— Не думаю, Григорий Васильевич… Ну, какие это «игроки»?! Что они могут предложить от своего имени?! «Ребята, давайте жить дружно»?!

Теперь уже настала очередь Романова поморщиться.

— «Они», «они»!.. Ты хоть сказал бы, кто это — «они»?

— Они — это Алиев, Воротников, Лигачёв и Чебриков.

Видимо, Романов не определился с отношением к товарищам, так как лицо его осталось без выражения — или с тем, что было до момента ознакомления.

— Ну, Алиев и Воротников…

— Согласен! — бесцеремонно, как это и принято у «своих», перебил его Полковник. — Но Лигачёв и Чебриков — это другое дело!

— Объясни!

— Слушаюсь! — даже не подобрался в кресле Полковник: от него ведь требовалась работа, а не… работа спиной. — Ну, с Алиевым, думаю, всё ясно?

Романов поморщился — и махнул рукой: «продолжай!».

— Воротников…

Полковник на мгновение наморщил лоб.

— Честно говоря: ничего интересного. Пятьдесят семь лет. Авиационный инженер — но не больше пяти лет. С пятьдесят девятого — партийный чиновник. Из наиболее примечательных вех: председатель Куйбышевского облисполкома, первый секретарь Воронежского обкома, первый зам Предсовмина России. Три последних года при Брежневе — послом на Кубе. Я, честно говоря, ещё уточняю, с чего бы это: то ли — по причине Фиделя, то ли — по причине самого себя.

— Неважно! — ещё раз поморщился Романов, тем самым «амнистируя» Полковника «за недоработку с биографией объекта».

— Зато важно, что именно его прямо с Кубы поставили на Краснодарский крайком — вместо Медунова! И, судя по тому, что он там не задержался, и за несколько месяцев дорос до Предсовмина России, Виталий Иванович оправдал надежды Юрия Владимировича, «самого большого друга» Медунова. Насколько я выяснил, крайком и все низовые структуры перетрясли основательно — и не столько ради «очищения», сколько ради «сбора мусора» для персонального и уголовного дела Медунова. Недаром же за полгода Воротников продвинулся от рядового члена ЦК до полноформатного члена Политбюро.

Романов нахмурился — и пробежался крепкими пальцами по столу.

— Ну, и кто он, по-твоему?

Полковник художественно «ушёл» глазами — вместе со всем остальным лицом.

— При всех своих недостатках — не «троянский конь» Горбачёва: это — точно! Он вообще — не горбачёвец: он — андроповец! И Андропов присмотрел его для себя, а не для Горбачёва. Но Меченый, насколько я понимаю «в биологии», собирается использовать его «втёмную» — как и другого порядочного человека: Рыжкова.

— Порядочного — для непорядочных дел?

— Именно так, Григорий Васильевич! Воротников с Рыжковым и понять ничего не успеют, как уже сыграют роль «троянского коня», и не в нашей вотчине, а в масштабах всего Союза!

«Барабанная дробь» пальцев Романова усилилась. При всех своих талантах в области закулисных маневров, Григорий Васильевич всегда предпочитал ясность «чёрно-белого формата»: «да» — или «нет». Поэтому у Полковника не было никаких оснований сомневаться в характере следующего вопроса. И вопрос соответствовал «несомненному характеру».

— Скажи — только прямо: он — за нас?

Полковник не стал задумываться напоказ: задумался ещё раньше — и для дела. Поэтому он сразу же покачал головой.

— Нет. Как минимум — сейчас и на ближайшее будущее.

Романов не стал дополнительно сереть лицом: хватало и наличной хмари.

— Принято… Можешь продолжать.

— Слушаюсь. Значит, об Алиеве мы уже сказали всё… не сказав ничего.

Григорий Васильевич даже нашёл в себе силы усмехнуться.

— Говори, если считаешь нужным.

Полковник осторожно двинул плечом.

— Да, говорить, собственно говоря — пардон за каламбур! — не о чем. Гейдар Алиевич, при всех своих несомненных личностных достоинствах, в кремлёвской стратегии — пешка. Андропов выдвинул его лишь в противовес Тихонову. Никаких собственных перспектив у Алиева не было и нет. И Горбачёву Алиев нужен лишь постольку, поскольку есть нужда в замещении непослушного Тихонова послушным Рыжковым.

— А, может — Воротниковым?

Полковник даже не стал задумываться.

— Нет, Григорий Васильевич: Воротников — более самостоятельная и упрямая личность, чем Рыжков. Воротников, по замыслам Горбачёва, будет наступать на нас… и социализм «вторым темпом», как говорят волейболисты.

— Извини, что перебил тебя, — поморщился Романов. Полковник улыбнулся.

— И правильно сделали! В нашем деле каждая неясность — как та классическая «лазейка для мирового империализма».

Теперь улыбнулся Романов: порой солдатская прямота — слаще дифирамба.

— Так, что, там — Алиев?

— Хороший мужик — но толку от его «хорошести»! — выразительно покривил лицом Полковник. — Да, он и сам понимает, что не является «фигурой» на «кремлёвской доске». В лучшем случае — разменной. Поэтому в группе «ходатаев» он — так: за компанию. А, может — и Горбачёв попросил…

— Ладно, с этими — ясно! — «приговорил» ладонью Романов.

— А остальные двое?

–???

— Точнее: «второй остальной»? — спохватился Григорий Васильевич: вспомнил, что «первого остального» уже «помянули».

— Чебриков…

Настолько многозначительным оказалось «многоточие» в голосе «докладчика», что Романов моментально «призвался к порядку».

— Тут даже не скажешь Лениным о Троцком: «С нами — а не наш!»…

Лицо Полковника исполнилось желчи.

— Потому что — не с нами, и не наш! А ведь — фронтовик!.. Если же идти по вехам, то — ничего примечательного. Шестьдесят лет. После фронта — кстати, одного с Брежневым: Четвёртый Украинский — Днепропетровск.

–??? — моментально вспорхнул бровями Романов.

Полковник усмехнулся.

— Да-да: в некотором роде — земляки с Леонидом Ильичом… После окончания Днепропетровского металлургического института — пару лет инженером на заводе имени Петровского. И уже с пятьдесят первого — одна «сплошная партия»: партком, райком, горком, обком. Всё — там же, в Днепропетровске. Партийная «Джомолунгма» Чебрикова — второй секретарь обкома.

–…

Это у Романова от удивления вытянулось лицо.

— А я думал, что он — профессионал…

— Какой, там, профессионал! — пренебрежительно махнул рукой Полковник. — В КГБ он — лишь с шестьдесят седьмого, да и то — начальником Управления кадров!

— С шестьдесят седьмого? — моментально ухватился Романов. — После назначения Андропова?

— «После не значит вследствие»! — усмехнулся Полковник. — С учётом «днепропетровского следа» у меня — большие сомнения в том, что Чебриков — креатура Андропова. Скорее, уж, можно поверить в то, что это Брежнев приставил к Юрию Владимировичу соглядатая. Ну, так, как он сделал это с Цвигуном, а чуть позже — с Цинёвым. Каждый из этой троицы — «родной человечек»: грех «не порадеть»! Ну, а позже Андропов и Чебриков «сошлись характерами». Иначе вряд ли в январе восемьдесят второго Чебриков стал бы первым замом Андропова, а в декабре того же года — и Председателем КГБ. И в Политбюро Юрий Владимирович пропихнул его не за отсутствующие прошлые заслуги, а в обеспечение будущих — но уже своих.

Романов ушёл глазами «в себя» — и медленно прошёлся за спиной Полковника. Информация не радовала его — зато и не расхолаживала: была объективной. Больше всего Григорий Васильевич не терпел «розовых очков». Это был сугубый практик и сугубый реалист — а ни то, ни другое не предполагает отрыва от действительности и прочих «фантазий на тему».

— Почему же тогда — именно он? Горбачёв попросил?

На этот раз Полковник задумался — и явно не впервые на эту тему.

— Не исключено. Хотя Чебриков по состоянию «на вчерашний день» — до декабря прошлого года — был однозначно человеком Андропова, после того, как всё стало ясно…

–???

— Хотя бы с Андроповым!

— А-а-а!

–… он прислонился к Горбачёву. К сожалению, в Чебрикове много «не нашего». Помните, как Ленин отзывался о Троцком в очерке Горького: «В нём есть что-то нехорошее, от Лассаля».

Полковник усмехнулся.

— Я не буду утверждать, что нехорошее в Чебрикове — «от Лассаля», но оно есть. Увы, Виктор Михайлович поражён критицизмом по адресу нашей «Святой Троицы»: КПСС, Советской власти и СССР. Понимаете: не критическим взглядом обладает — нормальное явление! — а поражён критицизмом! Общность почвы, на которой произрастают общие взгляды, и роднит его с Горбачёвым.

Полковник с огорчённым видом покачал головой.

— А жаль: мужик он — порядочный, деловой и честный. Но — недалёкий: не видит дальше завтрашнего дня. А за завтрашним днём ему не увидеть, что дня послезавтрашнего ему не видеть, как… как и всех последующих! Для Горбачёва он — типичный «мавр». Но понять это Чебрикову не дано ни сегодня, ни «завтра». А «послезавтра» с этим пониманием он нам, извиняюсь, на хрен не нужен будет!

Романов ещё раз помаячил за спиной Полковника — и вернулся за стол. Некоторое время он молчал, словно вынося приговор сказанному и услышанному. Наконец, крепкая его ладонь жёстко опустилась на стол.

— Ладно, Полковник: спасибо за политинформацию. Будем считать, что твой курс ликбеза я прошёл.

— И?

Полковник глазами предложил Романову продолжить.

–??? — «внёс контрпредложение» Романов — и тоже глазами.

— И куда «пошёл дальше»? — усмехнулся Полковник.

— Надо встречаться! — обошёлся без усмешки Романов.

— Мне?

Полковник «ковал железо», пока в наличии были все «составляющие». Романов на мгновение потемнел глазами: явно пришёл к неоднозначному, спорному даже для себя, решению. Вынужден был прийти.

— Нам!

–…

Полковнику не оставалось ничего другого, как запросить подробности — и Романов не стал уклоняться.

— Ты решаешь технические вопросы, я — политические!

Не возражаешь?

— А у меня есть выбор?! — усмехнулся Полковник: как пел Высоцкий, «меня и пригласили за неё». За «обшарпанную гармошку», то есть: для того, чтобы и решать «технические вопросы»…