Несостоявшийся Горби. Книга вторая

Александр Черенов

11 марта 1985 года в зале заседаний Политбюро министр иностранных дел СССР Андрей Громыко неожиданно предложил на пост Генерального секретаря ЦК КПСС кандидатуру Михаила Горбачёва. А что, если бы его голос оказался «гласом вопиющего в пустыне»?!Этот роман – о борьбе за власть, об исторической альтернативе Горбачёву, о том, чего могло не быть и что могло быть взамен. На пути Горбачёва к власти – и измене – стояли его противники во главе с Григорием Романовым. Интересная получалась история…

Глава тридцать вторая

Иногда Полковник жалел о теперешней узкой специализации. Изъяны её ощущались наиболее остро в момент знакомства с прошлым и настоящим отдельных советских руководителей. Ведь они заслуживали, куда большего внимания отечественных спецслужб, нежели их зарубежные коллеги. А его-то — заслуженного внимания отечественных спецслужб — как раз, и не было. И этим вопросом Полковник решил заинтересоваться не только всерьёз, но и в первую очередь.

Вопрос о «личности» того, кто должен был уделять внимание, не представлял собой тайны. Если решение этого вопроса не входило в компетенцию ГРУ — а оно, таки, не входило в него — оставалось классическое «одно из двух»: КГБ. Точнее, ПГУ КГБ: Первое Главное управление. Иначе: внешняя разведка. Вот это и была та «печка», от которой следовало «плясать».

Начальником Первого Главного управления «в отчётный период» являлся Владимир Александрович Крючков. Этот человек не был профессионалом разведки, и, по большому счёту, мало, что в ней понимал. Но, не будучи человеком дела, он был человеком Андропова — и этого оказалось достаточно для того, чтобы Юрий Владимирович определил товарища, если и не на «тёплое», то, во всяком случае, на видное местечко.

Ведь Володя Крючков был с Юрием Владимировичем ещё с Венгрии. Почти — как по Симонову: «Был у майора Деева товарищ — майор Петров, Дружили ещё с гражданской, ещё с двадцатых годов».

Полковнику не составило труда узнать «реквизиты» заместителя Крючкова в ПГУ. Генерал Дроздов оказался не только профессионалом, но и на удивление порядочным человеком. Полковнику даже не потребовалось компрометировать его — и не потому, что нечем: «все мы зачаты в грехе и рождены в мерзости» — а потому, что незачем. Личность Полковника была знакома генералу не только по «наводке» Горбачёва через Андропова: оказалось, что товарищи встречались и в Афганистане, и до него. И встречались «по одну сторону баррикад» — и даже «в одних окопах».

Полковник навестил Дроздова не на службе: «дома как-то уютнее». И генерал с готовностью разделил эту точку зрения — а заодно и трапезу с интересным собеседником. На первое, второе и третье подавались «жареные» факты из жизни Александра Николаевича Яковлева: Полковник сам заявил о своих «гастрономических предпочтениях».

— Знаешь…

Дроздов в очередной раз отставил тоже очередную пустую рюмку: «тост наш — за Родину, тост наш — за Сталина, тост наш — за знамя побед!». Не по-русски сидеть насухую — а «где достанет на пол-разговорца — тут и вспомнят кремлёвского горца». И не а-ля Мандельштам: «выпьем за Родину, выпьем за Сталина, выпьем — и снова нальём!».

–…Самое интересное заключается в том, что я ведь докладывал Крючкову о контактах Яковлева с американцами.

— Нет, генерал, это — не самое интересное! — усмехнулся Полковник, иронически разглядывая собутыльника сквозь опорожнённую рюмку. — Самое интересное — то, что Крючков не дал тебе задания на проверку сигналов.

Дроздов незамедлительно уважил Полковника взглядом из трёх вопросительных знаков рядом. А когда этого ему показалось недостаточно — «вышел в эфир»:

— Точно! Догадался — или…

— И «догадался», и «или»! — не отказался от усмешки Полковник. — Твой Крючков — протеже Яковлева.

–???

Кусок сыра выпал изо рта генерала. Но, если с басенной лисой это несчастье приключилось из-за неготовности к вранью, то Дроздов оказался не готов к правде.

— Ну, хорошо, — «снизошёл» Полковник. — Не протеже: человек Яковлева.

— «Хрен редьки!» — обретя голос, усмехнулся генерал. — «Откуда дровишки»?

— «Земля слухом полнится»!

Полковник уклонился не только словом, но и взглядом.

— И, потом: «страна должна знать своих героев»… Ну, а если серьёзно: не один ты исходишь любопытством в адрес этого человека. В творческом отношении Александр Николаевич близок к «абсолютному нулю»: минус двести семьдесят три градуса… ниже уровня пола. Созидатель из него — те самые «минус двести семьдесят три»! Но, зато — каков потенциал разрушителя! Такому человеку дай только развернуться — потом уже не остановишь! Тут и Архимед позеленел бы от зависти со своим примитивом «Дайте мне точку опоры — и я переверну Землю!». А ещё у Александра Николаевича есмть два незаменимых качества для агента: он умеет драпироваться в кумач — и при этом собирать «своих» до кучи! На «своих» же у него нюх — куда тому собачьему!

От нахлынувших мыслей Дроздов на время даже забыл об обязанностях хлебосольного хозяина: так и замер с бутылкой в руках.

— Как ты сказал: «для агента»?! Ты полагаешь, что он… Или ты говоришь об «агентах влияния»?

— Разливай! — скомандовал Полковник генералу — и тот незамедлительно спохватился. — Роль «агента влияния» Александр Николаевич перерос лет двадцать назад — наподобие того младенца, который переболел корью. Для него сейчас этот наряд — явно мал…

Дроздов не стал изумляться сверх меры: уже освоился. Вместо этого он лишь покачал головой — и чокнулся рюмками с Полковником. Молча выпили, молча закусили. Генерал собирался с мыслями и дожёвывал огурец — а Полковник «дожидался» генерала: сейчас тому надлежало «выходить к микрофону». Наконец, генерал смахнул тыльной стороны ладони крошки с губ и уголков рта.

— Значит, ты полагаешь, что Яковлев — «человек оттуда»?

— Если только под «оттуда» ты не понимаешь всего лишь «другие мысли»?

Дроздов рассмеялся.

— Да, Полковник, тебя голыми руками не возьмёшь! Недаром наши оперативники уже хлебнули через тебя выговоров и «прочего удовольствия»! Думаю, если выгорит ваше дело, мне ещё придётся ходить к тебе на доклад.

— А, вот, кстати — насчёт «вашего дела»…

Полковник отложил в сторону огурец, и посерьёзнел.

— Оно — только наше, или и твоё — тоже?

Генерал усмехнулся.

— А чего бы я с тобой водку пил?! Втираться в доверие я предпочитаю без вреда для здоровья! Да и Михаил Сергеевич «сотоварищи» «тоже предпочитают»: вербовать на трезвую голову! Нет, брат: я свой выбор сделал. Мне — однозначно не с ними. Сядут они — и манатки придётся собирать не только мне, но и всем нам, всей державе! А я, как ни странно — не только карьерист, но ещё и державник. А у них даже слово такое — не в почёте. Да и вряд ли — в лексиконе… Мне от них «не светит»… даже свет в конце туннеля. Так, что, считай, что я уже «подписался» на доброе дело!

Презрев устав гостя, Полковник сам разлил бутылку по рюмкам.

— В таком случае: «за успех нашего безнадёжного дела»? — Давай!

После этого «давая» генерал «сдал» Полковнику все имеющиеся наработки по Яковлеву.

— А как мне вести себя с Крючковым?

— Хм! — занятый бумагами, «совместил» Полковник. — Как ни в чём не бывало! Крючков — не настолько сложен, чтобы зачислять его в «штирлицы», но и не настолько прост, чтобы вытирать об него ноги! Учти: он ещё вернётся к твоей информации по сигналам. И не потому, что вспомнит: потому что захочет «проверить тебя на вшивость».

— А я?

— А ты продемонстрируешь ему «отсутствие вшей»! — рассмеялся Полковник. — Сделаешь «морду кирпичом», а когда он станет давить, «положишь руку на сердце» — и «честно сознаешься», что не до того было. Пусть Крючков успокоится — и передаст своему работодателю, что генерал Дроздов — вполне симпатичный, нормальный… «лох»!

Генерал рассмеялся, но его хватило ненадолго: мыслей оказалось больше.

— Значит, ты полагаешь, что Крючков… Но ведь он — человек Андропова?

— А где твой Андропов?!

Полковник не выразил никакого почтения к «Генсеку на смертном одре».

— Крючков — не семи пядей, но хватит и одной для того, чтобы понять: нужно искать нового хозяина. А тут ещё хозяин сам ищет его. В общем, как говорила когда-то тётя Валя в передаче «От всей души»: «И вот они встретились!». Теперь Александр Николаевич будет проталкивать Володю на самый верх.

— А как же — Чебриков?!

— А Чебриков — «мавр», которому надлежит всего лишь исполнить роль по Шекспиру… и Горбачёву. То есть, сделать «своё дело» — для «чужого дяди». А потом «мавра» «уйдут». Парень, хоть и стоит пока за Горбачёва — не совсем «с нашей улицы», и «где-то даже — не с нашего двора». К сожалению, он и «не с нашего двора» — того, в котором проживает оппонент Михаила Сергеевича.

Дроздов, хоть и «зарёкся» удивляться, не удержался от покачивания головой.

— Да-а, серьёзный у вас подход к делу…

— А иначе и не стоит «подходить» к нему! — не улыбнулся Полковник. — Так, я «ставлю тебя на довольствие»?

Не потратившись на раздумья, Дроздов махнул головой — и мастерски исполнил роль фокусника: «из ниоткуда» вытащил очередную бутылку…

Теперь, для того чтобы познакомиться с мыслями и делами Начальника ПГУ, Полковнику не было нужды в личном знакомстве. В этих бумагах генерал Крючков был весь, как на ладони. Такому «проявлению» дополнительно способствовало и отсутствие в личности Владимира Александровича какой бы то ни было «философической» сложности.

За таковую могло сойти, разве что, умение мимикрировать и не вылезать без нужды, ожидая, пока тебя не пригласят… за уши. Хотя, как всегда в оценках супротивника, Полковник страховался в духе известной установки: «лучше перебдеть, чем недобдеть». Завышенная оценка традиционно шла не только бдительностью, но и залогом на успех.

Досье генерала Дроздова стоило и застольных часов, и похмельного синдрома: это действительно было досье, и «где-то даже агиография» Яковлева и некоторых других «условно товарищей». Именно из него Полковник узнал о подробностях «исторической встречи» Яковлева и Крючкова двумя годами ранее.

Подробности оказались… не только подробностями. Художественный портрет антисоветчика и антикоммуниста Яковлева теперь можно было считать законченным. Но — лишь таковой, в отличие от портрета агента Яковлева. Именно так — без кавычек: Полковник твёрдо был убеждён в том, что Яковлев «вырос» из предельно корректной формулировки «агент влияния» так же, как ребёнок — из прошлогодних штанов.

Полковнику оставалось лишь поблагодарить Дроздова за «длинные руки» и «длинные уши»: «стенограмма» «мемуаров» Начальника ПГУ отразила малейшие нюансы беседы. Полковнику уже доводилось слышать Крючкова «в неформальной обстановке» — «родственные отношения» двух служб к тому обязывали — и поэтому он не сомневался: это — «голос» Владимира Александровича.

«Мне доложили, что со мной хочет встретиться посол СССР в Канаде Яковлев, Александр Николаевич. Доложили — и предупредили, что это будет не просто визит вежливости. Не исключалось, что он «с порога» намекнёт на желательность сворачивания оперативной работы в Канаде. И даже «ударит» по КГБ в целом: его «конёк». Я тут же переговорил с Андроповым. Юрий Владимирович был плохого мнения о нём. Даже — очень плохого: «что он думает на самом деле, не поймёшь!».

И это плохое мнение имело большой стаж: ещё в разговоре с Брежневым в конце семидесятых Андропов был против возвращения Яковлева в ЦК. Он тогда прямо заявил Генеральному секретарю, когда тот запросил его мнения как «Юры» и Председателя КГБ: «Яковлев переродился, и ничего, кроме вреда, не принесёт». И Леонид Ильич согласился — и с мнением Андропова, и с отказом Яковлеву в возвращении в ЦК.

Зная Юрия Владимировича много лет, я могу быть уверен в том, что он говорил правду и ничего не преувеличивал. Поэтому я без возражений принял на веру его большие сомнения в лояльности Яковлева по отношению к Советской власти. «Десять лет он в Канаде — пора его забирать! Тем более что о нём многие хлопочут!». Несколько раз во время нашей беседы Андропов назвал Яковлева проходимцем: это было показательно!

Едва лишь Яковлев открыл рот, я сразу же понял, что ни одно из предупреждений насчёт этого человека не было преувеличением. Александр Николаевич «с порога» начал оправдывать выданные ему характеристики, среди которых не было ни одной положительной, несмотря на то, что давали их совершенно разные люди. Сразу же после «Здравствуйте!» он начал жаловаться на то, что за ним беспардонно следят агенты КГБ. На жалобах он останавливался недолго — и вскоре уже перешёл в наступление… на КГБ: потребовал, чтобы из Канады убрали всю агентуру, в том числе, и легальную. Больше того: Яковлев предложил не только закрыть резидентуру, но и свернуть всю работу по Канаде — так, будто это наш союзник в будущей войне!

Вёл себя Яковлев настолько уверенно и нахально, что я сразу понял: за этим человеком «стоят»! И стоят массированно и массивно! Ладно, пресловутый Раскольников написал своё «открытое письмо Сталину»… из Парижа! Невозвращенец — он и есть невозвращенец! Но этот тип говорил то же самое здесь, в Москве! И не только «то же самое» — но и многое «сверх того»! Да и Раскольников нападал, как коммунист — а этот как безусловный перевёртыш!..

Хотя — перевёртыш ли?!.. Мне почему-то… хотя вряд ли почему-то вспомнилась книжка воспоминаний Хрущёва, изданная в Нью-Йорке в семьдесят первом. Кажется, она так и называлась: «Хрущёв вспоминает». Никита Сергеевич там рассказывал о том, как на заседании Правительства двадцать шестого июня пятьдесят третьего он поправил Молотова, назвавшего Берию перевёртышем: «Перевёртыш — это тот, кто был коммунистом, а Берия никогда им не был!». Неспроста вспомнилось мне это определение, когда я разговаривал я Яковлевым. Несмотря на то, что этот человек был на фронте (не знаю, как он, там, воевал — но был), ничего советского, ничего коммунистического в нём я не смог бы обнаружить и под микроскопом! Получалось, что всю жизнь этот тип «искусно маскировался под порядочного человека», как сказала бы героиня одной кинокомедии!»

Полковник усмехнулся — и уважительно покачал головой: Дроздов пересказывал Крючкова настолько живо и достоверно, что нельзя было не отдать должное обоим.

«После ухода Яковлева я не мог уже относится к его персоне индифферентно — ну, или хотя бы так, как относился раньше: „дипломат, оторвавшийся от жизни в Союзе, зажравшийся, подпавший под влияние“ — и всё такое. И я вызвал своего заместителя Дроздова — человека порядочного, настоящего профессионала».

— Вон, «откуда дровишки»! — хмыкнул Полковник. — Значит, я не ошибся. Да и относительно характеристики Дроздова наши с Крючковым мнения совпадают.

«Дроздову можно было доверить самые деликатные секреты — и я доверил ему сбор информации по Яковлеву. Ну, как доверил: сказал, что надо усилить наблюдение за нашим посольством в Оттаве. Я не стал называть ему фамилии Яковлева…».

— «Доверил», называется! — ухмыльнулся Полковник.

— «… Не стал я и „раскрывать источники“: всего лишь сослался „на некоторые сведения, по которым…“ — ну, и так далее. Не знаю, догадался ли Дроздов — но никаких вопросов он мне не задал, а через некоторое время он положил мне на стол целое досье… на Яковлева».

— Значит, догадался! — снова не отказался от комментария Полковник, и с тем же «сопровождением» на лице.

— «В основном, это были обрывочные сведения „на тему“ Яковлева от информаторов, реквизитов которых в документах не значилось. Видимо, Дроздов не доверял никому».

— А тебе — прежде всего! — «поучаствовал» в очередной раз Полковник.

«В досье поминались не только взгляды Яковлева, но и приводились отдельные цитаты. Цитаты были весьма красноречивые».

Полковник оторвался от чтения — и, посветлел лицом.

— Никакая это не стенограмма! Дроздову каким-то образом удалось заполучить подлинный текст подлинной записки Крючкова! Машинописной, без подписи, с отступлением от канцелярского стиля — но подлинной записки Крючкова! Куда она адресовалась, кому — хрен его знает! Может — конверту с надписью «Вскрыть после моей смерти!»! Володя — парень не самый умный, но, как нередко бывает в таких случаях, довольно хитрый. И он понял, что Дроздов снабдил его бомбой, которая может взорваться… у него под задницей! Вот он и решил подстраховаться! А, может, он даже постарался «допустить оплошность» — чтобы Дроздов «не прошёл мимо» этой записки?! Больше того: думаю, я не ошибусь, если предположу, что и Александр Николаевич знает, как о досье генерала Дроздова, так и об «аналитической записке» генерала Крючкова. Вот, уж, действительно: знание — сила!

«Разгрузившись от души», Полковник вернулся к тексту.

«Суждения Яковлева были не просто крамольными. Он считал СССР империей, выступал за независимость республик — и всё это не в формате «почти не таясь»: открыто! Что же касается России, то ни одного доброго слова о ней от Яковлева не слышали не только иностранные дипломаты, но и свои. Прямо — «тюрьма народов»! Удивляло лишь то, что компанию России неожиданно составил… Азербайджан: Яковлев необъяснимо плохо относился к этой республике и её народу, хотя никакого «армянского следа» в его биографии не просматривалось.

В досье генерала Дроздова имелся и перечень «хлопотунов» за Яковлева. Фамилии меня не удивляли: я ведь не с Луны свалился на должность — из ЦК партии. А, значит, обязан был «находиться в курсе». Поэтому, как должное, я и воспринял не только фамилии Арбатова, Иноземцева, Бовина и Шахназарова — традиционных наших «не наших», но и фамилию Горбачёва. Михаил Сергеевич не побоялся «высочайшего гнева» патрона — и тоже «подписался под ходатайством». Это «ж-жу», как сказал бы Винни-Пух из мультфильма, было неспроста: Михаил Сергеевич «мусор» не подбирал. Значит, намеревался использовать Яковлева. А ведь использовать его можно было только в одном качестве: разрушителя!».

— Неплохо для «недалёкого» Крючкова! — уважительно покачал головой Полковник. — Да и, так ли, уж, недалёк Владимир Александрович, как об этом говорят?! Пока то, с чем я ознакомился: мысли, слог, выводы — отнюдь не свидетельствуют в пользу этой версии. Может, и я ошибался насчёт Крючкова, не признавая за ним «философической сложности» и «достоинств Штирлица»?! Во всяком случае, выходит, что не у одного меня — «правильные глаза» на Яковлева…

«Именно Горбачёв устроил Яковлева в престижный Институт Мировой Экономики и Международных Отношений (ИМЭМО). И не ночным сторожем: директором! И в ЦК, в Отделе пропаганды, Яковлев оказался исключительно благодаря „руке Горбачёва“. Удивительно — но Андропов промолчал! Может, Юрию Владимировичу уже не до этого было?! Но ведь не помешала ему болезнь основательно взгреть зарвавшихся Шахназарова и Арбатова! Значит — что-то другое? А что именно?! „Напел“ Горбачёв? „Забил Мике баки“? Не-е-ет: Юрия Владимировича „на фу-фу“ не возьмёшь! Как ни „пой“ — а он всё равно останется при своём мнении, да ещё и тебе его навяжет! Значит, он — заодно с Горбачёвым?! Но этого быть не может: это Горбачёв — заодно с ним! Андропов — коммунист до мозга и прочего ливера, а Горбачёв… Горбачёв — даже не проститутка: ведь проститутка была когда-то честным человеком! На мой взгляд, Горбачёв — затаившийся враг, и вряд ли идейный: скорее — „засланный“! Ну, как тот „казачок“: лазутчик!»

Полковник засмеялся — и отложил чтение. С каждым предложением Крючков нравился ему всё больше. Но — только своими мыслями, которые он отважился доверить лишь этому… ну, пусть будет: дневнику. Ведь открыто о своих симпатиях и антипатиях Владимирович Александрович не заявлял и не заявляет. Да и как вся эта «правильная» откровенность согласуется с информацией о том, что Крючкова патронирует Яковлев?! Для чего тогда Владимир Александрович разоблачает Александра Николаевича — и сам разоблачается?! Опять страхуется? И опять — от Яковлева и Горбачёва? Получается, что Крючков — хрестоматийный «двойной агент»: и вашим, и нашим?!

— Ставим знак вопроса!

Полковник «обозначил вешкой» сомнения — и вернулся к тексту.

«Дроздову удалось также выяснить, откуда „растут ноги“ сомнительной дружбы Яковлева и Горбачёва. Оказалось, что лет пять назад, в самом конце семидесятых, Горбачёв во главе делегации Верховного Совета побывал с визитом в Канаде».

–???

Полковник не мог отреагировать иначе на этот пассаж Крючкова: по официальной информации, которая подтверждалась и неофициальной, во главе делегации Верховного Совета Горбачёв побывал в Канаде в августе-сентябре восемьдесят второго, незадолго до финала Леонида Ильича. Хотя, в любом случае, что тут требовалось «выяснять»: достаточно было прочитать газету, в крайнем случае — протокол!

— Может, был ещё какой-то визит, о котором, если и упомянули, то одной строчкой где-нибудь «в подвале», на третьей полосе?

Полковник вынужден был поставить ещё один знак вопроса.

— «Яковлев, как посол СССР, взял его тогда под опеку: заливался соловьём по поводу „капиталистического рая“, не забывая потоптаться на „советском тоталитаризме“. В целом — за минусом идеологических вольностей — Яковлев произвёл на Горбачёва неизгладимое впечатление, тем более что тот и не собирался его изглаживать. По возвращению домой Михаил Сергеевич высоко отозвался о работе посольства и лично посла. С его оценкой — как минимум, в части посла — многие тогда не согласились, но Михаилу Сергеевичу было на это наплевать: для себя — и для Яковлева — он уже всё решил».

— Хм! — в очередной раз одобрил Крючкова Полковник — и перевернул страницу.

— «А ведь Горбачёва к тому времени уже просветили насчёт „тёмных пятен на солнце“, с которыми „солнце“ давно уже поменялось ролями! Михаил Сергеевич был в курсе — и не первый год — о том, что первые данные на Яковлева поступили ещё в 1960 году. Тогда Яковлев и его такой же „идейный“ дружок Калугин оказались в Колумбийском университете, где и учились целый год, правда, неизвестно, чему больше. По данным источников КГБ „по месту учёбы“, оба вступили в несанкционированные контакты — и не с простыми американскими парнями, с простыми американскими парнями из ФБР! Калугин тогда прикрылся стажёром Бехтеревым, который этой истории не касался никаким боком. Ни в чём не повинный Бехтерев на многие годы стал невыездным. А Яковлев представил свой контакт с ФБР более „патриотично“: как оперативное задание с целью получить данные из закрытой библиотеки. Сейчас трудно понять, отчего эту „туфту“ приняли тогда на веру. На Яковлеве всего лишь „сделали отметку“ — но заслуженный крест на нём не поставили!».

— Как же ты, Владимир Александрович, с такими мыслями да под такие факты, стал контактом Яковлева?! — покачал головой Полковник. — Или эта бумажка была писана «до того, как…»? Или это — твое «политическое завещание» — «на всякий пожарный случай»?! Может, ответ — дальше?

Полковник скользнул глазами по тексту, и уже собрался перемахнуть несколько страниц «лирических отступлений», как его глаз, зацепившись за какое-то слово, вернул хозяина назад.

«Канадцы — уж, на что, вежливые люди, не брезгливые, принимавшие услуги от всех „услугодателей“ — а и те отмечали в Яковлеве ограниченность и работу только на себя. Но и они не отказывали Александру Николаевичу, как минимум, в одном достоинстве: потенциале разрушителя. Человек безжалостный и беспринципный, в этом качестве АНЯ (партийная кличка Яковлева от аббревиатуры ФИО) был незаменим».

Этими словами «мемуары» Крючкова заканчивались… бы: на последней странице уже от руки — скорее всего, от руки составителя досье генерала Дроздова — было написано «Продолжение следует». Именно за эти слова зацепился глаз Полковника. И если раньше он «не терял бдительности», то теперь лишился и способности… потерять: как-то сразу почувствовал, что «пахнет жареным… фактом» — и, возможно, из биографии уже самого Крючкова.

С трепетом и надеждой, словно листы древнего фолианта, он осторожно перевернул страницу.

«Я несколько поторопился с «опубликованием завещания…».

— Ах, всё-таки, я прав! — усмехнулся Полковник. — Документ явно предназначался для «неофициальной реабилитации» автора. И де-факто автор сознаётся в том, что запустил его в работу. Интересно, отчего же он захотел «выйти вторым изданием: исправленным и дополненным»?

Полковник вернулся глазами на текст.

«Я думал, что рассказал всё, что знаю. Но оказалось, что это — не так: я не рассказал всего, что знаю… о самом себе! Причина — не самая приятная: в последнее время усилились разговоры о том, что Крючков — «на крючке» у Яковлева. Должен сразу же заявить: это — небольшое преувеличение. Думаю, правильнее было бы сказать, что мы — «на крючке» друг у друга. Да, вынужден признать: я — тоже «на крючке». Но, если мой «крючок» — знания о прошлом Яковлева, то его «крючок» — знания о будущем… Крючкова!

И, если Яковлев «попался на крючок», то я «сам себя насадил»! Как такое могло случиться? «Фамилия» отгадки: Горбачёв. Это он попросил меня «порадеть родному человечку», которого одолевают нехорошими слухами нехорошие же люди. Когда я напомнил Михаилу Сергеевичу о том, что я и сам, некоторым образом, отношусь к «нехорошим людям с нехорошими слухами» — и даже поделился с ним частью «слухов» — он сказал мне:

— Не надо преувеличивать, Владимир Александрович. Но даже не это — главное. Главное — то, что мы с тобой — из одной команды… с Александром Николаевичем.

После такого «зачисления в ряды» мне оставалось лишь оторопеть взглядом — и я оторопел. Но ненадолго: noblesse oblige (положение обязывало) меня поправить Михаила Сергеевича.

— Я считал, что мы — из одной команды… Юрия Владимировича. А, насколько мне известно, Яковлев в эту команду не входит.

— «Всё меняется, всё течёт!» — философски заметил Горбачёв, причём, философия его была с каким-то сатанинским «подтекстом на лице». — Ты же понимаешь: «ничто не вечно под Луной». А живые думают о живых!

Это прозвучало настолько многозначительно, что я оперативно задумался о живых… в лице самого себя. Тем более что Горбачёв буквально не давал мне опомниться.

— Пойми, Володя: Юрий Владимирович «сходит»…

— «И, в гроб сходя, благословил»? — отважился даже пошутить я.

— Именно! — не пошутил Горбачёв, и для этого ему не потребовалось никакой отваги. — Но ты ведь понимаешь, что это обстоятельство никак не устраивает других «товарищей по партии». И для того, чтобы «благословение» Юрия Владимировича сбылось, нам надо держаться друг друга! Или ты — с нами, или ты — с ними: третьего не дано! А с нами — значит, и с Александром Николаевичем. Чтобы, там, о нём ни говорили — а Яковлеву надлежит сыграть колоссальную роль в грядущих событиях. Я бы даже сказал: судьбоносную! И это не я определяю его на эту роль: сама жизнь! Более верного и более талантливого соратника у меня нет! Так, что, решай: если ты со мной — то и с ним!

Горбачёв помедлил — и многозначительно добавил:

— Я уважаю Виктора Михайловича Чебрикова — но он человек Андропова, и не торопится стать человеком Горбачёва. На этом месте я вижу другого человека. На этом месте и в КГБ, и в Политбюро.

Глаза Михаила Сергеевича при этом видели только меня — пока ещё на том месте, где я стоял. Но я как-то сразу увидел… что меня увидели! Прямо: «я знаю, что ты знаешь, что я знаю»!

— Александру Николаевичу понадобится деятельная помощь КГБ в борьбе за очищение социализма от… от… всяческих наслоений… из неправильных идей и неправильных людей. И будь уверен, Володя: он не останется неблагодарным. Я — тоже… в случае, если ты верно сориентируешься «по месту».

Михаил Сергеевич положил руку мне на плечо. По-дружески, так, положил — как он это умеет… когда захочет. Вернее — когда ему нужно… что-то от тебя.

— Андропов уходит, Володя. А без него ты не удержишься даже на своём нынешнем месте: ни Романову, ни Гришину ты не нужен! А у тебя — потенциал, Володя: ПГУ для тебя — не предел. У тебя — задатки политика.

«Уж, сколько раз твердили миру, что лесть гнусна, грязна — а всё не впрок…». Не знаю, где, там, Горбачёв разглядел задатки — только я понял: надо быть последним дураком, чтобы не „клюнуть“ на эту „мульку“! Вот и весь „крючок“. Я не изменил своему мнению насчёт Яковлева: я всего лишь „нанялся в работники“. А, что, разве так не бывает: терпеть не можешь начальника — а пашешь на него, как вол? Да — сплошь и рядом! Я всего лишь не стал исключением».

«Дочитав» точку, Полковник усмехнулся: Крючков «отмазался» на все стороны. На всякий случай…