Несостоявшийся Горби. Книга вторая

Александр Черенов

11 марта 1985 года в зале заседаний Политбюро министр иностранных дел СССР Андрей Громыко неожиданно предложил на пост Генерального секретаря ЦК КПСС кандидатуру Михаила Горбачёва. А что, если бы его голос оказался «гласом вопиющего в пустыне»?!Этот роман – о борьбе за власть, об исторической альтернативе Горбачёву, о том, чего могло не быть и что могло быть взамен. На пути Горбачёва к власти – и измене – стояли его противники во главе с Григорием Романовым. Интересная получалась история…

Глава тридцать первая

— Ого!

Замерив толщину «кондуита», Полковник уважительно блеснул глазами в адрес «изготовителя». Ознакомление с первыми же страницами позволило ему расширить формат удивления до соответствующей мины на лице.

— Отличная работа, Александр Николаевич! Вы успели не только «собрать путевые заметки», но даже «подготовить их к публикации»! Нам остаётся лишь заслушать Ваш отчёт, и отработать в режиме «никто не забыт — и ничто не забыто»!..

В этом же режиме — но несколько в ином смысле — отработал и Михаил Сергеевич Горбачёв. «Нет ничего тайного, что не стало бы явным» — и Горбачёва оперативно просветили насчёт характера «чисто служебной командировки» Шелепина. Как человек, пусть и не битый жизнью, но «потёршийся» в ней, проскальзывая «наверх» и «в задний проход» начальства, Михаил Сергеевич быстро сориентировался в обстановке.

Правда, быстрота его ориентации была избирательной и неполной: он лишь частично постиг смысл коварства «товарищей по партии». Работая в наступлении, Михаил Сергеевич и мыслил соответствующими категориями. Поэтому он мог понять — и понял — лишь то, что «находящийся в обороне противник отсекает пехоту от танков». В переводе «на язык КПСС» это значило, что Романов копает под него… через Ельцина и прочих.

Ввиду грандиозности помыслов, которые мешали глядеть под ноги, Михаил Сергеевич «замахивался слишком широко» для того, чтобы понять «всю сермяжную правду жизни». Ему и в голову не приходило, что «противник» не намерен пока открыто увязывать имя Горбачёва с проделками «товарищей на местах». В своих представлениях о замыслах «вероятного противника», Михаил Сергеевич исходил из того, что «враг» сразу же, «не размениваясь на мелочи», нанесёт по нему массированный удар. Поэтому он решил компенсировать возможные потери на местах выдвижением равноценных «товарищей товарища Горбачёва» в центре, пусть и не на первые роли.

Ну, а «товарищей на местах», по давно заведённой «партийной традиции», Михаил Сергеевич «отправил в свободное плавание»: «выплывут» — хорошо, «не выплывут» — тоже неплохо. Неплохо, как потому, что сильнейший выживает не только в мире животных, так и потому, что «концы — в воду». В политике «оставить след» и «наследить» — далеко не одно и то же!

Но, хоть Горбачёв и действовал быстро — а «враги», они же товарищи по партии, действовали быстрее. Неприятности для Михаила Сергеевича начались уже через три дня после возвращения Шелепина в Москву. Именно на этот день было назначено, казалось бы, всего лишь очередное заседание Политбюро. Хотя в связи с болезнью Генсека заседания давно уже перестали быть очередными, тем более — плановыми. Да и не только «в связи с болезнью»: для того, чтобы почувствовать другую, более важную причину, Михаилу Сергеевичу не требовалось и классической «печёнки». Хотя бы — потому, что «товарищи по партии» и не таили «симпатий» в адрес «сельхозсекретаря» и его поползновений.

Но Горбачёв не намерен был отступать. И не потому, что «смелого пуля боится, смелого штык не берёт». Отступить значило уступить. И уступить не что иное, как вожделенное место. Именно поэтому, едва войдя в комнату заседаний Политбюро, Михаил Сергеевич решительно отказался от внешних приличий. Не дожидаясь, пока рассядутся соратники и коллеги, он попытался занять место во главе стола. Попытка оказалась формата «no pasaran!»: Горбачёв встретился с решительной оппозицией в лице Тихонова, Гришина и Романова. Даже Соломенцев, казалось бы, обязанный проявить верность, «решительно» отмолчался. Все остальные «товарищи по партии» — как соратники: свои, так и коллеги: чужие — тоже отмолчались, хоть и не столь «решительно». Исключение составил один лишь Громыко. Но и его «исключение» было формата «исключения» Микояна образца двадцать шестого июня пятьдесят третьего года, когда арестовывали Берию: Андрея Андреевича, если и выслушали, то лишь для того, что «взять на карандаш». Министру иностранных дел полагается соображать быстро — и он сообразил: сказал, что решительно не настаивает на своём согласии с «поползновениями» Горбачёва — и даже готов отозвать это согласие.

Всё это дало возможность «премьеру» Тихонову, как самому «ярому стороннику внутрипартийной демократии», решительно заявить свою позицию в духе «no pasaran!» — но уже в персональный адрес Михаила Сергеевича: «Горбачёв не пройдёт!». Даже не соревнуясь с Демокритом в красноречии, Николай Александрович прозвучал убедительно и страстно.

— Председательствовать на заседаниях Политбюро может только Генеральный секретарь ЦК. В его отсутствие эту обязанность… я подчёркиваю: обязанность, а не право! — может исполнять любой из членов Политбюро. Любой — а не так называемый «второй секретарь»: Уставом партии такая должность не предусмотрена. Как и «право наследования» должности. И, уж, тем более, не может считаться «преемником» какой-нибудь фаворит Генсека!

«Камешек» оказался настолько «в огород», что Горбачёв покраснел, затем побагровел — и взглядом обещал Тихонову «всё, согласно перечню». «Всё самое хорошее», разумеется. Но Николая Александровича это обстоятельство не смутило — и он решительно продолжил «теснить противника».

— Если, уж, на то пошло, то я предлагаю на период временной нетрудоспособности Генерального секретаря установить ротацию председательствующего на заседаниях Политбюро. Будем председательствовать по очереди — и не для того, что «никому обидно не было», а для партийной демократии!

— Верно! — тут же присоседился своим голосом Гришин, и явно за поддержкой обернулся к Романову. Григорий Васильевич не стал «отсиживаться в окопах».

— Я считаю, что это — разумное предложение. Никому из нас не надо «лезть в чужие сани» — да ещё явочным порядком!

После столь дружного афронта Михаилу Сергеевичу не оставалось ничего другого, как «очистить место», ещё и не «замусоренное» его седалищем. Он отошёл от кресла, не забыв по дороге сверкнуть многообещающим взглядом и в Романова. Тот «почему-то не упал, как подкошенный» — и «беспардонно» продолжил развивать тезис.

— Больше того: я считаю, что внутрипартийную демократию мы должны свято исповедовать даже в вопросах технического характера.

–??? — дружно попросили уточнить товарищи.

— Кому и где сидеть! Довольно уже нам «принципа боярской Думы» с её дележом на «худородных» и «высокородных»! Ведь посмотрите, что творится у нас: та же «боярская Дума»! Та же самая: по левую руку от Генерального секретаря — «чистые», по правую — «нечистые»!

«Публика в зале» открыла рты от изумления: Романов посягал на самое святое, что было у Политбюро. А именно: на негласную — но от того не менее «железную» — иерархию напоказ: кому и где сидеть и стоять! Первым вернул себе голос Тихонов.

— Что ты предлагаешь, Григорий Васильевич?

Лицо Горбачёва «посерело от удовольствия»: Тихонов, прежде не замеченный в проявлении дружеских чувств в адрес Романова, удостоил того «личного тыка» и обращения по имени-отчеству! Это было не просто знаменательно: это было знамение!

— Предлагаю рассаживаться на заседаниях в алфавитном порядке. И — на равных основаниях по обе стороны от председательствующего: «А» — направо, «Б» — налево, «В» — направо, и так далее.

— А фактор членства?! — качественно изумился Устинов: «за что боролись»?

— Разумеется, учитывается, — успокоил товарища Романов (потому что товарищ, по получению заверений, немедленно успокоился). — То есть, кандидаты в члены распределяются в указанном выше порядке уже после того, как рассредоточатся члены.

— Ну, это — другое дело! — облегчённо выдохнул Черненко.

— Разрешите считать это за всеобщее одобрение? — немедленно ухватился Романов.

— А-а…

Константин Устинович открыл рот лишь для того, чтобы закрыть его — но слово уже «отработало воробьём».

— Значит, мы проголосовали и ротацию председательствующего, и «алфавитную иерархию»!

Даже не потрудившись обзавестись вопросительным знаком, и «отковав железо, пока горячо», Григорий Васильевич улыбнулся Михаилу Сергеевичу «дружеской улыбкой голодного крокодила». И тот уже не мог ответить ему хотя бы глазами: «Что: съел?!» — потому, что это Романов, если и не съел Горбачёва, то порядком откушал.

Только это были ещё классические «цветочки». Классические же «ягодки» не только дожидались своей очереди, но и дождались — и даже подавались Михаилу Сергеевичу «на стол». Мало того, что председательствующим — по старшинству — определили на сегодня Тихонова, так тот ещё и «дополнительно убил повесткой».

— Вопрос у нас, товарищи — один, но стоящий иной дюжины.

Вступление обязывало — и товарищи дружно изготовились упасть духом: ничего хорошего от вопроса «размером в дюжину» ожидать не приходилось.

— Я скажу больше, — «дополнительно обрадовал» «премьер». — Вопрос — большой и неприятный.

Товарищи заметно приуныли: мало того, что — большой, так ещё и неприятный!

Докладчик, между тем, продолжал «радовать».

— Недавно Комитет Партийного Контроля осуществил плановую проверку вопросов соблюдения Устава на местах… Только не надо «у-у-у!», товарищи: вопрос — совсем даже не формальный и не протокольный!

Николай Александрович не преувеличивал насчёт «у-у-у»: разочарование и огорчение в одном наборе выдавалось, конечно, не голосом — но глаза замещали его не менее красноречиво.

— Основываясь на данных, полученных в ходе проверки, товарищ Соломенцев пришёл к определённым выводам, к которым он намерен привести и вас. Прошу, Михаил Сергеевич.

Не откладывая дела в долгий ящик — иначе «с места — в карьер» — Соломенцев принялся методично «гвоздить» товарищей по работе фактами и цифрами. Но, если их он только «гвоздил» — и то не всех, а лишь тех, кому предназначались «гвозди» — то «своего двойного тёзку он попросту «убивал». И факты, и цифры были настолько убедительными и настолько не сиротливыми, что «качественное убиение» гарантировалось. В конце отчёта — а точнее, оглашения приговора «горбачёвцам на местах» — Михаил Сергеевич уже вовсю работал героем известной песни: «и, порубанный саблей, он на землю упал…».

Падать было, от чего: Соломенцев не обошёл вниманием ни одного «перспективного хлопца», от Ельцина и Бакатина до «правильных» соискателей на освобождающиеся места. И «не обошёл» Михаил Сергеевич-13 исключительно в формате Мамая, который «прошёл». После такого «помина» даже самый закоренелый оптимист-горбачёвец не смог бы бросить в отчёт Шелепина камень формата «там и конь не валялся». «Валялся» — и ещё как! Так «навалялся», что «навалял» — и даже «накостылял»!

— Резюме, Михаил Сергеевич!

Мстительно блестя глазами в одного Михаила Сергеевича, Тихонов попросил другого «уйти на приговор». И тот не задержался: ни с «уходом», ни с «возвращением.

— Вина указанных товарищей в злостном нарушении Устава доказана полностью. Её подтверждают и объяснения потерпевших, и объяснения свидетелей, и, как говорят судьи, «вещественные и письменные доказательства». Заметьте, что всё это — на бумаге, а не на словах, а одна бумага тут же подтверждается другой — и не одной! Поэтому КПК предлагает решить вопрос о секретарстве указанных лиц немедленно, а вопрос их партийности…

Михаил Сергеевич на мгновение задумался — и его озарило.

— Тоже — немедленно!

— Кто «за», товарищи?

«Ввиду ясности вопроса», Тихонов решил не открывать прений: «вина подсудимых доказана объяснениями потерпевших, свидетелей, а также вещественными и письменными доказательствами». Натиск, подкреплённый дружным поднятием рук «антигорбачёвской фронды», оказался таким стремительным, что «за» проголосовали даже «пассивные симпатизанты» Горбачёва: Устинов, Громыко и Шеварднадзе. Не стал «идти против течения» и андроповский назначенец Воротников. Черненко, не замеченный в симпатиях, но всегда умело лавирующий между крайними точками зрения, на этот раз отказался от маневров — и встал в дружные ряды тех, кто «за». А, если не встал, то затесался.

— Принято! — не по годам энергично «приговорил молотком» Тихонов, и тут же «спохватился». — Ах, да! Наверно, у кого-то возникло желание воздержаться?

Униженный отнесением в «кого-то», Горбачёв покраснел — и мужественно дрогнул голосом.

— Ну, раз, уж…

«Пошла такая пьянка», — подсказал «добрыми глазами» Романов — и Михаил Сергеевич мужественно дрогнул ещё раз — теперь уже не голосом, а всеми мускулами лица. И всё — исключительно от невыносимой «приязни» по адресу Григория Васильевича.

–… то я предлагаю решить и вопрос партийности бывшего первого секретаря Краснодарского крайкома Медунова!

Горбачёв мстительно улыбнулся Романову, но его улыбка тут же затупилась о массированную встречную улыбку Григория Васильевича.

— Поддерживаю это предложение Михаила Сергеевича! — просиял Романов. — И хочу его расширить: я предлагаю рассмотреть вопрос Медунова в комплексе!

У Горбачёва отвисла челюсть, по причине чего первым выразить своё недоумение смог Дмитрий Фёдорович Устинов — как человек военный, более стойкий к «проявлениям дружбы от товарищей по партии».

— Что значит: «в комплексе»?!

Романов улыбнулся ещё шире. Вышло, почти как у Ильфа и Петрова, которые, в свою очередь, ссылались на композитора Листа.

— Я предлагаю рассмотреть не только вопрос партийности Медунова, но и вопрос о возможности оценки его деятельности… компетентными органами.

К отвисшей челюсти Горбачёва добавились выбравшиеся из орбит глаза. Михаил Сергеевич действительно не понимал: чего добивается Романов, фактически «сдавая» того, кого должен приберегать для себя — хотя бы «на чёрный день»?! Больше всего его беспокоила одна мысль: а, что, если, «сдавая», Романов и не думал «сдавать»?! От этого человека всего можно ждать, ибо неисповедимы не только пути Господа!

— Принято! — тут же «постановил без постановки на голосование» Тихонов. — Вопрос закрыт!

Вот с этим Михаил Сергеевич спорить уже не мог: вопрос… утраты им опоры на местах действительно был закрыт. Как минимум — «этой опоры» и «пока закрыт»…

… — Итак, совместными усилиями «противник отброшен на рубежи атаки»!

Пусть всего лишь голосом, но Романов довольно «потирал руки». Правда, этого удовольствия — а заодно и довольства — ему хватило лишь до следующей фразы. Уже, предваряя её, Григорий Васильевич был холоден и строг, как тот город, из которого его выдвинули, чтобы задвинуть уже в тмутаракань — и не ту, которая — с заглавной буквы, и тоже — город.

— Да, наши оппоненты «no pasaran» — только в провинции. Здесь же, в Центре, мы по-прежнему находимся в стратегически невыгодном положении: ни одного из назначенцев «нашего друга и товарища» нам так и не удалось хотя бы потеснить!

К выражению неудовольствия хозяина подключился указательный палец правой руки.

— Не «задвинуть обратно» — а хотя бы потеснить! И Лигачёв, и Рыжков «окапываются на занятых рубежах»! «Сексуально-политическая ориентация» Воротникова и Алиева по-прежнему неясна: то ли они — «политические проститутки», то ли — «наш человек в Гаване»! «Матереет» в своём отделе Яковлев, которого до сих пор ещё не обезвредили! Медведев по-прежнему заведует Отделом ЦК, и готовится в секретари!

За этой тирадой должен был последовать сердитый взгляд в Полковника, но не как в хрестоматийного «стрелочника», а как в «человека на своём месте», на нём почему-то не оказавшемся. Не оказавшемся в представлении максималиста Романова. «Всё или ничего!» — это было не для Григория Васильевича: «только всё — и всё сразу!». Несмотря на свой непревзойдённый практицизм, в вопросах политики Романов оставался «романтиком лозунга «Пятилетку — в три года, а лучше — в два!».

Сторонник «плановой экономики в разведке», где не действует заклинание «По щучьему велению», Полковник молча кивнул головой: то ли признавал факт недоработки, то ли принимал к исполнению. Григорий Васильевич не понял — и «разошёлся» ещё энергичней.

— Даже слепой — и тот увидел бы, что Горбачёв окружает нас своими людьми, где только можно! Даже — на тех местах, в которых политику, кажется, не разглядеть не только с первого взгляда, но и со второго и всех последующих! Нужны примеры? Сколько угодно! Кручина по-прежнему — Управделами ЦК! В Политуправлении окопался совершенно чуждый нам человек Волкогонов! Арбатов по-прежнему — директор Института США и Канады: «пустили козла в огород!». Совершенно не наш Абалкин — директор Института экономики Академии наук! В Отделы и Секретариат ЦК нагло лезет «агентура капитализма»: Иноземцев, Бовин, Шахназаров, Герасимов, Бурлацкий, а также придворные экономисты Аганбегян, Заславская, Петраков! Ничем не лучше горбачёвские клерки типа Болдина! Даже на МВД у Горбачёва уже есть своя кандидатура: Власов, Александр Владимирович! Часть людей «Меченый» просто намерен скупить — как, например, Демичева. Одно дело: министр культуры Демичев — и совсем другое: первый зам Председателя Президиума Верховного Совета!

— Даже — так?! — изумился Огарков: сегодняшнее заседание, в отличие от закрытых, было… совсем закрытым. Присутствовали только свои: Романов, Огарков, Полковник. Если проводить аналогию с пятьдесят третьим, то — не только не Президиум ЦК, но даже и не Бюро Президиума: руководящая «пятёрка»… в формате «тройки»!

— Даже так! — всего лишь поменял знаки Романов. — Все вопросы — к Полковнику: его информация.

Маршал оперативно переключился на «источник» — и тот утвердительно смежил веки. Переспрашивать Огарков не стал: если Полковник сказал — хотя бы одними глазами — значит, так и есть. Перепроверять — напрасная трата времени и сил. Николаю Васильевичу оставалось лишь мысленно реабилитировать Полковника за «перерасход критических стрел» Романовым.

— Что ты думаешь о Полозкове?

Григорий Васильевич уже перешёл от «неконструктивной критике»… к «конструктивной». Предваряя ответ, а может, «иллюстрируя его авансом», Полковник сморщил лицо.

— Типичный клерк, мнящий себя солдатом, который носит в ранце маршальский жезл!

Вместо того, чтобы ожидаемо хмыкнуть, Романов нахмурился.

— Ты хочешь сказать, что чин Первого в Краснодаре — для него не предел?

Опять же «авансируя ответ», Полковник уже не морщил лицо, а корчил рожу.

— «Ты говоришь»!

–??? — не включился Романов. Полковник улыбнулся.

— «Двойка» Вам за Закон Божий!

— А-а! — успокоился Романов: он уважал Полковника, но не уважал фамильярность, если только она не адресовалась кому-то другому. Дерзость же Христа оставлялась на совести автора и на усмотрение получателя. — Ну, а если — без Христа с Понтием?

Полковник всё равно не «выключил улыбку».

— Ну, тогда это Полозков говорит. Вернее, хочет сказать, но боится.

— Определи!

— Если кратко, то Полозков — «ничто с претензиями».

Огарков с Романовым обменялись усмешками: определение им явно пришлось по душе.

— А чью сторону он принимает?

— Победителя! — усмехнулся Полковник.

— Значит, нам осталось лишь победить! — тоже под усмешку «приговорил» Романов.

— Чтобы следом «попросить» товарища Полозкова коленом под зад! — «дополнил» Романова Полковник. — Как «заслуженного мастера флюгерного спорта».

— Не возражаю! — «постановил» Романов, отвердев чертами: «делу — время. — Но это — «наше прекрасное завтра»… которого у нас может и не быть. Поэтому, давайте поговорим о «нашем сегодня», куда менее прекрасном. Итак, с провинцией мы, более или менее, определились.

Я, конечно, не питаю иллюзий — и вам не советую — но пока Горбачёв «осуществит перегруппировку», уйдёт время. А мы ведь тоже не будем «ждать своей очереди». Значит, сейчас мы можем — потому что должны — сосредоточиться исключительно на «центре». Для этого, прежде всего, нужно определиться с кончиком нитки, за который мы сможем размотать весь клубок. Есть соображения, Полковник?

— А что тут соображать, Григорий Васильевич?! — решительно «отказался от Устава» Полковник. — Этот «кончик» — Яковлев: самый надёжный, он же — и единственный.

— Яковлев…

Романов художественно наморщил лоб.

— Не мелковат ли?

— Это Вы — о Горбачёве? — усмехнулся Полковник.

–??? — дружно отработали маршал с секретарём.

Полковник отставил усмешку — но вновь не «по причине Устава».

— Я не готов ответить на вопрос, роль кого из них будет важнее в той пьесе, что написана… не у нас.

В отличие от Романова, Огарков ещё раз отметился взмахом бровей.

— Не преувеличиваешь в духе тридцатых, Полковник?

— Не преуменьшаю в духе восьмидесятых, товарищ маршал!

Словно проставляя точку в споре, Романов «подрос» над столом.

— Согласен с тобой, Полковник! Действуй!