Избранный

Александр Филиппов, 2015

Главный герой книги – врач-хирург Корнев неожиданно получает шанс вырваться из кабалы полунищенского существования, став депутатом Государственной Думы. Пройдя сквозь жёсткую избирательную компанию, он добивается победы, но её цена оказывается слишком высокой.

2

Поднявшись по мокрым гранитным ступенькам к пьедесталу памятника вождю пролетариата, Корнев повернулся лицом к толпе и удивился тому, что отсюда, сверху, народа на площади виделось гораздо больше, чем показалось ему вначале. С трибунной высоты лица собравшихся были неразличимо-одинаковы, люди стояли плечом к плечу, чернели плотно, словно семечки в шляпке зрелого подсолнуха, зато надписи на тугих от ветра, парусом надутых матерчатых транспарантах сразу бросались в глаза: «Чиновник, отдай нашу зарплату!», «Наш МРОТ — начальству бы в рот!», «Верните рабочим заводы и фабрики!» и прочее в том же духе.

Раскрасневшаяся на холоде профсоюзная дама схватила Корнева за рукав пальто и решительно потянула к микрофону, шепча на ухо:

— Вот сюда говорите. Но недолго — две-три минуты, а то народ разбегается!

Корнев покосился опасливо на бомбошку микрофона, и вдруг, неожиданно для себя, простёр к толпе руку на ленинский манер, сжав озябшую кисть и оттопырив вызывающе средний палец, повторив жест, который демонстрируют обидчикам шофера на американских дорогах.

Толпа у подножия памятника, до того переминавшаяся обречённо под ледянистым дождём, гудевшая ровно и равнодушно, разом ахнула, застыла, уставилась на Корнева сотнями пар глаз. А доктора вдруг злость разобрала и на себя, вынужденного вместо желанного сна топтаться на площади, и на собравшихся здесь людей, которым, конечно же, никто и ничего не даст, и на других горожан, наверняка в большинстве своём таких же бюджетников, безучастным потоком спешащих по своим делам и обтекающим пятачок митингующих, не демонстрируя никак свою солидарность с их требованиями к властям.

— Вот-вот! — качнул оттопыренным пальцем Корнев. — Привыкайте к тому, что никто ничего вам не даст! И правильно!

— У-у-у… — глухо взвыла обиженная толпа.

— Что возмущаетесь?! — упрямо гнул своё доктор. — Деды и отцы построили для вас великую державу, а вы? Вы её на колбасу, пепси-колу да сникерсы променяли!

— Это провокатор, товарищи! — послышались вразнобой голоса с площади.

— Пусть говорит! Правда глаза колет?! — громко возражали им другие.

— Я, конечно, извиняюсь за резкость, — продолжил, освоившись с ролью оратора Корнев. — Я врач, хирург, не политик. Но даже я понимаю, что многое из того, о чём здесь говорили, что пишете вы на своих транспарантах, нереально. Каким рабочим вы собираетесь возвращать заводы и фабрики? Вы видите рядом с собой хоть одного рабочего? Нет их. Есть учителя, врачи, библиотекари, пенсионеры. Мы с вами сегодня главная сила в обществе. Мы новый пролетариат, которому нечего терять, кроме своих цепей. Потому что мы — нищие. Попробуйте пригласить на дом электрика, сантехника, маляра. Сколько гегемон с вас сдерёт? Не меньше, чем олигарх! И ведь сделает как обычно — тяп-ляп!

— Олигархов — в тюрьму! — визгливо выкрикнула закутанная в пуховый платок старушка в первом ряду, и запричитал привычно: — Ведь как нас, стариков, обобрали…

— И олигархов прижать, само собой разумеется, — горячился Корнев. — Не лечить, не учить их отпрысков за те копейки, что нам государство платит. Пускай раскошеливаются! Самое дорогое сегодня в мире — не нефть, не золото, а здоровье и образование! Они цены на бензин, на газ, электроэнергию на тридцать процентов поднимут, а мы, учителя и врачи, за свои услуги сразу в ответ — на триста!

— Ну да, а простому-то человеку что делать?! — возразил кто-то из толпы.

— А вот пусть простые люди за нас и заступятся, — живо отозвался доктор. — Мы с вами стоим тут, сопли морозим, и — гляньте вокруг — никому до нас дела нет. Разве что вечером по телевизору покажут, и всё, как было, останется.

— Ты, врач, скажи нам, что делать-то?! — спросил тот же голос.

Корнев, давно отвыкший от выступлений на публике, последний раз ему, дай Бог памяти, лет двадцать назад, в пору комсомольской юности перед большой аудиторией речь держать доводилось, — воодушевился под взглядами сотен людей, расправил плечи, показался вдруг сам себе умным и значимым.

— Бастовать, товарищи! — изрёк он в микрофон. — Во всероссийском масштабе!

Профсоюзная дама дёрнулась, стала теснить его своим дородным телом в сторону.

— Товарищи… Господа! О забастовке речь пока не идёт. Центральный Совет вопрос так не ставит. Товарища э-э… врача никто не уполномочивал делать такие заявления. Наша акция носит предупредительный характер.

— Ну, и предупреждайте дальше — без меня! — с досадой уступил ей место Корнев. — Всё равно толку не будет!

— Правильно! Что воду в ступе толочь! — загомонили в толпе. — Зачем нас сюда собирали? Хватит последние китайские предупреждения раздавать!

Корнев с чувством исполненного долга спустился по скользким от дождевой наледи ступеням, и народ расступался перед ним почтительно. Многие улыбались ему, щуря под пронзительным ветром слезящиеся глаза, а давешняя старушка в пуховом платке схватила за руку и принялась трясти, бормоча:

— Спасибо тебе, сынок, ох, спасибо. Ты мне только одно ещё разъясни: пенсию-то добавят нам, али как?

— Али как, — сурово ответил доктор, осторожно, но решительно высвобождая руку.

— Товарищи! Не расходитесь! — надрывалась в микрофон профсоюзная дама. — У нас по регламенту ещё трое выступающих! — Но её не слушали уже. Народ потянулся в стороны, толпа размывалась стремительно, дробилась, редела, освобождая залитую зеркальными лужами площадь.

Корнев тоже поспешил прочь, подняв жесткий воротник кургузого демисезонного пальтишка и гадая про себя, не попадёт ли ему от главврача за излишнюю горячность на митинге.

Он уже свернул с площади на узкую, усыпанную желтой листвой улочку, откуда до остановки общественного транспорта было рукой подать, как вдруг его окликнули сзади:

— Доктор! Простите! Можно вас на минуточку?

Корнев оглянулся недоуменно — и с раздражением воззрился на молодого, лет тридцати, круглолицего человека в нелепом, будто одеяло, пошитое из разноцветных лоскутов, пальто.

«Ну вот, — с досадой подумал доктор, — небось, активист какой-нибудь партии. Сейчас агитировать начнёт, или политическую дискуссию разведёт… Терпеть не могу!»

Корнев застал ещё комсомольские времена, и на дух не переносил институтских общественников — как на подбор болтливых, пустых и вороватых. И этот, похоже, из той же породы, только нынешний. Мордастенький, с сытеньким, верноподданническим каким-то румянцем идеологически подкованной молодёжи на пухлых щеках, зыркающими блудливо по сторонам глазками.

— Здравствуйте, уф! — поравнявшись с ним, запалено выдохнул незнакомец в клоунском пальто. Протянул руку, и когда доктор пожал её машинально, представился: — Минусов Олег Христофорович. Политические технологии и консалтинг.

— Технологии… чего? — без энтузиазма спросил Корнев.

— Политические технологии, — с нажимом уточнил молодой человек. — А консалтинг означает консультации.

— Значит, я тоже, когда больных консультирую… консалтингом занимаюсь?

— Конечно! — радостно кивнул Минусов. — У нас всё общество больно и нуждается в консультации специалистов. В этом смысле мы с вами коллеги!

Корнев украдкой глянул на семенящего рядом, подстраивающегося под его широкий, размашистый шаг, обладателя лоскутного пальто, и, оставшись недоволен, поджал губы. Не нравились ему такие люди — моложавые, энергичные, с неукротимым задором в глазах. Будто моторчик трескучий в них вмонтирован, бензиновый двигатель. Израсходовалось горючее — долил по — быстрому, за стартер дёрнул — и затрещал, заработал, как новенький, ручки-ножки задрыгались, голова завертелась, и отдых не нужен…

— Коллеги так коллеги, — обречённо согласился доктор и, не выдержав, поинтересовался грубовато: — Так чем, как говорится, обязан?

— Вы мне… Геннадий Михайлович, кажется? Лично мне вы, дорогой Геннадий Михайлович, ничем не обязаны, — суетился новый знакомый. Он пристроился рядом, и двигался по-птичьи, бочком, с прискоком, кажется, нисколько не страдая от ветра и холода, как отъевшийся, привычный к морозам снегирь. — Это я прошу прощения за навязчивость. Хотя, если подумать, все мы кому-то чем-то обязаны. Народу нашему многострадальному, например… Меня ваше выступление поразило и взволновало!

— Да бросьте, — смутился от неприкрытой лести собеседника Корнев. — Что я такого сказал? Так, экспромт… Накипело!

— То-то и восхитительно, что экспромт, а не занудный доклад по бумажке! — всплеснул руками незваный попутчик. — Чего в наших политиках не хватает, так это искренности. Такой, знаете ли, первозданности чувств. К демократам первой волны как угодно можно относиться, но уж в чём, в чём, а в искренности им не откажешь!

— Ну да, врали самозабвенно, причмокивая, — съязвил доктор.

— Врали, — легко согласился Минусов, — но как артистично! Так, что и сами в конце концов поверили, и людей верить заставляли. Тут ведь важно, кто говорит. Одно дело — чиновник, на все пуговицы застёгнутый, другое — молодой реформатор… Или, например, врач. Да не просто врач, а хирург. И не говорит, а криком кричит о наболевшем!

— Я что, кричал? — нахмурился Корнев. — Ни черта от волнения не помню. Как встал за трибуну — сразу память отшибло.

— Да нет, это я образно выражаюсь. Ваше выступление хорошо прозвучало, от души. Вы заметили, как народ отреагировал? На фоне той казёнщины, что профсоюзные деятели несли, вы говорили с чувством, доходчиво. И этот ваш средний палец, продемонстрированный толпе — гениальная пиаровская находка. Вы где-то учились ораторскому искусству?

Корнев, разомлевший от неожиданных похвал, не без самодовльства потупился.

— Да где там! Я и слов-то таких не знаю… Пи-а-ровская… вы так, кажется, сказали? Наше дело простое — режь да шей.

— Нет уж, не скромничайте, — не отставал Минусов. — Оч-чень впечатляюще получилось! Если не обучались специально с массами общаться, значит, у вас врождённый талант. А его не скроешь. Он рано или поздно наружу вылезет, так или иначе проявится.

— Ну да, дурака ладошкой не прикроешь, — хмыкнул Корнев. — Вот мне главврач за моё красноречие завтра и вклеит!

Попутчик вдруг всплеснул руками — так, что лоскутное пальтецо чуть не вспорхнуло с его плеч.

— Слушайте, Геннадий Михайлович! Вы наверняка ещё не обедали, я тоже. Пойдёмте вон в то кафе, закусим, выпьем. Познакомимся поближе. Как принято на Западе, предупреждаю заранее: плачу я.

— Вам что-то от меня нужно! — догадался наконец доктор, и остановился настороженно, предложив требовательно: — Выкладывайте начистоту. А то впариваете мне мозги… Про талант, про ораторское искусство…

— Вы правы, — посерьёзнел вмиг Минусов. — Я, правда, не уверен ещё… но, кажется, готов сделать вам оч-чень заманчивое, солидное предложение…

— С наркотиками, липовыми больничными, фальшивой инвалидностью я не связываюсь, — сразу потерял интерес к собеседнику Корнев.

— Нет, что вы! — взмахнул пёстрыми рукавами пальто Минусов. — Вы меня неправильно поняли! Я не наркодилер, а политтехнолог. Весьма, между прочим, известный в определённых кругах. Автор нескольких книг и большого количества статей, посвящённых выборным технологиям. Кандидат наук, готовлюсь защищать докторскую, а вы… Даже обидно, честное слово…

— Я не хотел вас обидеть, — смутился Корнев. — Просто вы так неожиданно на меня… навалились…

— Потому, что я долго искал в этом городе кого-то, похожего на вас… в смысле, обладающего примерно такими качествами. Отчаялся уже, забрёл на митинг, и вдруг — вы! — Минусов взял Корнева за плечо, осторожно подтолкнул к дверям кафе. — Интерес у меня к вам чисто профессионального свойства. С учётом харизматических качеств вашей личности…

— Я политикой не интересуюсь, — упрямился доктор, но в кафе всё же свернул. — И на митинге оказался случайно. Мне… мне домой надо. Я после ночного дежурства. Оперировал. Устал, как собака.

— Ну полноте, полноте, — подхватив Корнева под локоток, ворковал Минусов. — Я вас долго не задержу. Полчаса. Мы же с вами интеллигентные люди. Рюмочка коньяка, бутерброды, чашечка кофе… С морозца-то, а?! Для профилактики? А то на таком ветру и простудиться недолго!

— Хорошо, — согласился, наконец, доктор. — Но предупреждаю: мне все политические заморочки, митинги разные — побоку!

— Вот об этом мы с вами, Геннадий Михайлович, и потолкуем. Знаете, как у нас, жмейкеров¹, говорят? Даже если ты не интересуешься политикой, то она обязательно рано или поздно заинтересуется тобой! — политтехнолог хихикнул довольно. — Вот и для вас… я почти уверен в этом, уж поверьте моему профессиональному опыту… пробил час!

Примечания

1

Жмейкер (жарг.) — цеховая кличка свободных пиарщиков, имиджмейкеров, промышляющих на рынке избирательных услуг. Имеет уничижительно-пренебрежительный оттенок.