История на ночь

Александр Титов (2022)

Трогательное письмо от дяди вынуждает Алексея поехать в посёлок, где он провёл детство и юность. Ему предстоит встретиться с прошлым и многое переосмыслить. Первая любовь, окончившаяся глупым расставанием; дружба, которая оборвалась недоразумением. Алексею придётся многое осознать, возможно даже сойти с ума, потому что позади осталось слишком много ошибок, а они лишь дожидаются удобного момента, чтобы напомнить о себе.

Глава 9

Утро началось с жуткой головной боли и сушняка. Иной раз после диких гулянок я чувствовал себя лучше, чем теперь. Будто не ночь прошла, а неделя, и всю эту неделю посреди пустыни меня колотили по макушке арматурой… Впрочем, тут я слегка преувеличил. Увидел, едва открыв глаза, грязную кашу в небе, протекающую неразличимой моросью, и настроение упало до критических глубин.

Не хотелось выходить из комнаты, чтобы избежать встречи с дядей. Вылезать из постели тоже не хотелось — слишком сильно похолодало. Ничего не хотелось. Просто лежать и не шевелиться, чтобы побыстрее настал вечер, потом снова ночь, а завтра приедет Марина, и всё наладится.

Всего десяти минут хватило, чтобы передумать, выползти из-под тёплого одеяла и наспех одеться.

Дядю я встретил в столовой. Всего такого бодрого и цветущего, вдумчиво жующего овсянку.

— Доброе утречко, — приветствовал он.

— Думаешь? — вяло отозвался я. — В окно хоть не смотри, тоска сплошная.

— Так и не надо смотреть. Зачем зря расстраиваться?

Я пожал плечами:

— А куда ещё смотреть-то?

— Чего ты такой хмурый? Не с той ноги встал, что ли? Садись, лучше, покушай, пока не остыло.

Я лениво уселся за стол, положил пару ложек каши и залпом осушил стакан воды.

— Так и не заснул? — сочувственно поинтересовался дядя. Тарелка его уже опустела, но вставать он не спешил. — Не думал, что столица тебя так изнежила. У меня в твоём возрасте, между прочим, была комнатёнка в коммуналке. Стены, чтоб ты понимал, чуть ли не из фанеры, а слышимость такая, что я раньше доктора определил у соседа астму. Так вот спал я в той комнатке лучше, чем где угодно ещё.

— Рад за тебя. Я просто с дороги устал, вот и всё. Да и снилось всякое… Слушай, я вчера спросить хотел, но забыл. У вас тут в посёлке маяк давно построили?

Дядя перевёл взгляд на окно и долго смотрел на волнующиеся сосны. Я заранее понял, что будет дальше. Слишком хорошо знал это выражение лица, когда в глазах уже сплошная фантазия, а мысли далеко-далеко, на берегу сказки.

— Маяк… — наконец произнёс дядя многозначительно, выждал ещё немного, и только затем продолжил: — Маяк это символ, ты никогда не замечал? Живой, яркий, воплощённый человеческим трудом с одной лишь целью — указать путь. В нём свет есть суть, и каждый, кто его увидит, найдёт дорогу к спасению.

Слышал я как-то историю про самого одинокого человека. Назовём его, к примеру, Алексеем. Он жил в большом городе, и, конечно, у него было много знакомых. Некоторых он даже считал друзьями, но они редко отвечали взаимностью. Каждый мечтал, чтобы люди к нему относились так же, как он относится к людям. И это они повторяли как мантру, жаловались, что мир несправедлив и быть добрым человеком очень тяжело, потому что тогда останешься один. Каждый, понимаешь? И все повторяли чуть что: «Не делай добра, не получишь зла».

— Дядь Вить, я вроде не об этом спрашивал, — попытался остановить его я.

Но Виктор Бурин меня проигнорировал и продолжал:

— Алексей никогда не спорил и ничего не доказывал. Просто делал то, что умел лучше всего — слушал. Ведь это и есть счастье, когда тебя слышат и понимают. Но в том была и беда Алексея. Он вникал в чаяния всех, но никто даже не пытался ответить ему тем же. Не находилось во всём мире и одного человека, кому бы смог Алексей открыть душу, а ведь этого так хотелось. Он понимал суть вещей, но нужных слов подобрать не мог. Быть может, он был пророком, но как узнать?

Ты, наверное, спросишь, для чего Алексей водил дружбу с людьми, которых заботят только они сами? Но это просто понять, если отбросить эгоизм. Алексей старался быть для всех лучшим слушателем и верной опорой, лишь бы сделать мир хоть чуточку светлее.

Потребовалось немало времени, прежде чем Алексей решил, что настоящее одиночество куда приятнее глухой стены непонимания. Он жаждал перемен, тишины, лишь бы никто больше не звонил со своими проблемами, не жаловался на незначительные мелочи. Чтобы закончить всё это требовалось решение радикальное, которое никогда не даётся просто. И Алексей сбежал. Разорвал все связи, закрыл все двери и обрезал все нити. Он избрал новую профессию, самую подходящую для отшельника — смотритель маяка, и спрятался на границе между сушей и океаном.

Когда Алексей прибыл на место, свет маяка был тусклым и едва заметным днём, а ночью даже звёзды на небе горели ярче. Так бывает, когда не остаётся сил осветить путь. Но именно здесь, наедине со своими мыслями, Алексей обрёл покой и умиротворение.

Прошли месяцы. Тяготы суетной жизни забылись, а на душе снова стало легко и приятно. Сгладились обиды, прошло раздражение. Алексей привыкал к тишине и наблюдал, как день ото дня маяк светит всё ярче.

Тут бы остановиться, оборвать историю, но жизнь редко преподносит счастливый конец. Вот и я не буду малодушничать.

Когда Алексей получил то, чего желал всем сердцем, когда привык к идеалу, случилось страшное. Он захотел больше. Как-то ночью, в самый час быка, Алексей проснулся в холодном поту, и в груди заныло от желания человеческой близости. Так же, как ещё недавно хотелось ему остаться в одиночестве чтобы понять мир, теперь ему стало необходимо поделиться своим счастьем. Чтобы кто-нибудь встал с ним рядом на утёсе, устремил взгляд на пламенеющий рассветным заревом горизонт, чтобы всей грудью вдохнул свежий морской воздух и прислушался к шелесту волн, чтобы понял этот единственный кто-то, как прекрасна жизнь. Но поделиться этой простой истиной было не с кем.

С той злополучной ночи стало по капле нарастать недовольство, уют тихой жизни отшельника превратился в бремя затворника, а красота мира стремительно утратила краски, словно дешёвая открытка из замшелого курортного городка. Ночные кошмары лишали сна, крикливые чайки мешали думать, а лёгкий бриз превратился в промозглый северный ветер.

Силы покидали Алексея, а вместе с тем и свет маяка потускнел. Постепенно он стал таким же блеклым, как в первый день, а потом и вовсе померк. Лишь ночью, присмотревшись как следует, можно было заметить, что лампа ещё горит, но для Алексея это потеряло всякое значение.

Он неохотно вставал ближе к полудню, бездумно бродил по утёсу до первых сумерек и спешил вернуться в постель. Ел без аппетита, не заморачивался готовкой и уборкой, про гигиену совсем забыл. Безразличие и отчуждённость правили им днём. К чему видеть красоту, если не с кем её разделить? А ночью Алексея захватывал страх. Сначала кошмары ему только снились. В беспокойных коротких снах, то и дело пробуждаясь от зашедшего в безумном галопе сердца. Но вскоре сны спутались с реальностью. Алексей лежал, прикованный ужасом к кровати, и смотрел, как бродят возле его хижины неописуемые чудовища. С лицами знакомых и близких людей, но с телами из черноты человеческой злобы…

— Погоди! — оборвал я дядю. — Ты это сам придумал?

Но Виктор Бурин и в этот раз меня не услышал:

— Он видел их в окнах и вздрагивал, когда они скреблись по стенам. Больше всего боялся, что они откроют дверь. Когда это случилось, Алексей ждал, что чудовища подойдут к нему. В одну из ночей случилось и это. Чудовища с лицами друзей обступили кровать, на которой лежал Алексей, и свет в ту минуту потух навсегда.

Виктор Бурин замолчал и уставился перед собой отрешённым взглядом. Он опустошил себя полностью и требовалось время, чтобы восстановить силы.

Что до меня, то история не вызвала отторжения, как это могло случиться вчера. А то, что я отчётливо увидел знакомые черты, даже вызвало интерес. Конечно, то было всего лишь совпадением, но как вовремя оно случилось.

— А почему Алексей не уехал, когда началась такая петрушка? — спросил я, выждав несколько минут.

— Куда? — не понял дядя.

— Обратно в город, к примеру?

— Он сбежал оттуда не для того, чтобы возвращаться. Это же очевидно.

— Тогда куда-нибудь в другое место.

— Он уже нашёл то самое место, лучше которого просто нет. Понимаешь? Это и был рай.

— Странный у тебя какой-то рай получается, если там чудовища так запросто по улицам гуляют.

Дядя долго смотрел на меня, снисходительно склонив голову, несколько раз сдавленно улыбнулся, и произнес:

— Леша, скажи, что такое истинное счастье?

— У всех оно своё, как я понимаю.

— Но мы-то сейчас не про всех говорим. У героя этой истории — какое оно? Я же прямо об этом сказал.

— Чтобы его понимали? — предположил я. Мне лично это казалось слишком незначительной, крошечной частичкой того самого счастья, куда можно вместить и любовь, и удачу, и здоровье с силой, и красоту.

— Именно так. Чтобы был рядом человек, с которым можно душевно поговорить и не менее душевно помолчать. «Человеку мало надо, лишь бы дома кто-то ждал». Ведь прав был Роберт. А помнишь, как в детстве ты восхищался новыми открытиями?

— Дети всему рады, это их способ познавать мир.

— Только ли дети мир познают? — почти пропел дядя. — Разве открытия в тридцать лет сделать невозможно? Разве нельзя в семьдесят лет освоить смартфон, о котором в детстве мог сказать только то, что это магия? Разве нельзя в сто лет увидеть первые летающие такси?

— Ну да, согласен, круто. Но зачем относится к этому как к чему-то особенному?

— Потому что так оно и есть. Красота в глазах смотрящего, но люди легко привыкают давить в себе эту радость, потому что думают, что никто не поймёт.

— Или собираются в компании по интересам и обсуждают какую-нибудь хрень целыми сутками.

— А я и не говорил, что несчастливы все и всегда. Просто без счастья не будет рая, насколько бы близко ты к нему не подобрался.

— Какая-то очевидная банальность.

— Очевидно, когда интересы касаются политики, техники, спорта или чего-нибудь в том же роде. А если я скажу, что человеческая душа немного сложнее? Если вдруг ей потребуется понимание смысла жизни или, хотя бы, осознание, что всё не зря. Ответ у многих окажется свой, и почти всегда он будет примитивным, рождённым в момент разговора. О таких вещах не почирикаешь в курилке, а за рюмкой чая на кухне можно наговорить столько, что потом самому неловко будет. Я в таких беседах чёрный пояс имею.

— Зато тарелка овсянки таким разговорам очень способствует, — усмехнулся я.

Я уловил мысль, которую дядя хотел донести, но прежде, чем с ней спорить, требовалось найти её слабое место,.

Виктор Бурин заметил моё замешательство, простучал по столешнице первые аккорды «Похоронного Марша» и бодро объявил:

— Хватит лентяйничать, пора работать.

Он встал, собрал посуду и направился к двери на кухню.

— Постой! Ты так и не сказал, когда маяк построили? — спросил я его напоследок.

— Я рад, что ты приехал, — отстранённо ответил дядя. — Может быть теперь всё получится?