Крымский оборотень

Александр Тамоников, 2022

Самые интересные романы о сталинском спецназе – СМЕРШе. Весна 1944 года. Накануне своего бегства из Крыма фашистам удается разоблачить и практически полностью уничтожить группу советских подпольщиков. Спасаются только пятеро. Они уверены, что их группу кто-то предал. Тем более что один из уцелевших, боец по кличке Бильярдист, внезапно исчез сразу же после расправы. С просьбой помочь выявить в их рядах предателя подпольщики обращаются в контрразведку. Дело поручено капитану СМЕРШа Семену Ольхину. Он начинает прорабатывать разные версии, пока ему в руки не попадают показания одного из обезвреженных немецких диверсантов… «Смерть шпионам!» (СМЕРШ) – это короткое и беспощадное название носило особое подразделение НКВД, подчинявшееся И. Сталину. Созданное в годы войны, оно состояло из проверенных в бою, честных и бесстрашных офицеров Красной Армии. СМЕРШа боялись все – и фашистские лазутчики, готовящие диверсии в наших боевых порядках, и гитлеровские приспешники, действующие в глубоком советском тылу. Враг знал: если на его след напали бойцы сталинского спецназа, справедливого и скорого суда не избежать. Романы серии «СМЕРШ – спецназ Сталина» – это каждый раз увлекательный динамичный сюжет и новые исторические знания, это экшен, написанный простым и понятным языком. Общий тираж книг А. Тамоникова – более 10 миллионов экземпляров!

6

Они сидели друг напротив друга — четверо оперуполномоченных СМЕРШа и четверо оставшихся в живых подпольщиков. Пятого подпольщика — Бильярдиста — не было.

— Вчера и сегодня утром я пытался его найти, — пояснил Стратег. — Да только где же его найдешь? Может, с ним что-то случилось?

Это был чисто риторический вопрос, на него не существовало ответа. Поэтому все присутствующие лишь шевельнулись, и в помещении опять установилась напряженная тишина. Разговор не клеился, и это было понятно и объяснимо. Людей, собравшихся на бывшей явочной квартире, разделяла незримая, но ощутимая преграда. Четверо из них были следователями, которым нужно было установить истину, а другие четверо, как ни крути, подозреваемыми: очень могло быть, что кто-то из них фашистский шпион и предатель, с помощью которого была уничтожена подпольная группа «Салгир». Какие уж тут душевные разговоры? То, что все бывшие подпольщики, за исключением Бильярдиста, явились в условленное место, как и обещали, — это не было поводом для доверительных бесед. Эти люди были сейчас в таком положении, что им было лучше явиться, чем не явиться. Потому что на неявившегося падало дополнительное подозрение. Никому из четверых сейчас оно было не нужно — ни тем, кто был честен перед собственной совестью и памятью погибших товарищей, ни тем более тому, кто, возможно, был немецким шпионом.

— Вы были в группе старшим? — спросил, наконец, Ольхин у Стратега.

— Нет, — ответил тот. — Старшим был Карагач. Его арестовали и…

— Понятно, — сказал Ольхин и посмотрел на своих подчиненных. — Ну что, приступим? Разбираем собеседников, как условились, и вперед. Вас я прошу пройти со мной, — выстрелил он взглядом в Стратега. — Прогуляемся, пообщаемся…

Стратег, ничего не говоря, встал и направился к выходу. За ним вышел и Ольхин. Остальные расположились кто где. Гиви с Ласточкой остались в квартире, Волошко с Абдуллой уединились в «штовере», Завьялов вместе с Лихим также отправились на улицу — в другую сторону от Ольхина и Стратега.

Какое-то время Ольхин и Стратег молча шли по улице, а затем Стратег сказал:

— Ноги у меня больные. Не могу долго ходить. Давайте где-нибудь присядем.

Ольхин кивнул, они свернули с тротуара, подошли к какому-то полуразрушенному зданию и уселись на кучу камня-ракушечника.

— Потому вы и на фронт не попали — из-за больных ног? — спросил Ольхин.

— Именно поэтому, — неохотно ответил Стратег. — Уж как я просил в военкомате в сорок первом! Возьмите, говорю, хотя бы в обоз! Нет, и все тут… Ну, а потом мне предложили повоевать в подполье. Конечно же, я согласился. Война, она ведь разная… Вот повоевал… — Он безрадостно усмехнулся. — Остался жив и зачислен в предатели…

Логическим продолжением разговора было бы уверение Ольхина, что никто пока не записывает Стратега ни в какие предатели, а просто ведется опрос всех оставшихся в живых подпольщиков, и что это необходимое дело, так как предатель, скорее всего, где-то поблизости, и если не побеседовать с подпольщиками, то как его найдешь? Но ничего такого Ольхин говорить не стал, он спросил совсем о другом:

— Почему вас не арестовали?

— Потому что меня в ту ночь не было дома, — ответил Стратег. — Кажется, Ласточка вам об этом уже говорила.

— Она говорила предположительно, — сказал Ольхин. — А мне нужен ваш точный ответ. Итак, где вы были в ту ночь?

— У одной старушки, — сказал Стратег. — Зовут Зухра. Живет по улице Физкультурников в доме двадцать три.

— Что вы там делали?

— Лечил ноги, — ответил Стратег. — Старушка — известная в городе травница. Это вам скажет любой. А у меня с наступлением весны с ногами просто беда. Вот, значит, и лечил… Дело это долгое, потому и задержался. А ходить вечером по улицам, когда комендантский час, — опасно, сами понимаете. Я и остался ночевать у старушки. В общем, повезло. — Стратег опять невесело усмехнулся.

— А где вы скрывались до прихода Красной Армии?

— У Зухры и скрывался. Она подтвердит. Дом, где она живет, могу показать.

— А ваших близких, что же, немцы не тронули? — спросил Ольхин.

— Всех своих близких мы вывезли из города еще до прихода немцев, — пояснил Стратег. — Кого куда. Был приказ — никого из родных и близких в городе не оставлять. Семья — самое слабое место подпольщика, — грустно произнес Стратег. — Да оно и правильно. Как, скажите, воевать, когда родные рядом? А вдруг они проговорятся, а вдруг их арестуют?

— И где сейчас ваша семья?

— В городе Джанкое, — ответил Стратег. — Жена и трое детей. Где родня других подпольщиков — не скажу, потому что не знаю.

— Хорошо… Теперь вот какой вопрос. Ласточка говорила, что именно вы собрали всех оставшихся в живых подпольщиков после того, как город был освобожден…

— Да, я.

— Зачем? — взглянул Ольхин на Стратега.

— А вам что же, непонятно? — в ответном взгляде Стратега таилось недоумение. — Чтобы выяснить, кто предатель.

— Вы считаете, что таким образом это можно было выяснить?

— Я не знаю, — пожал плечами Стратег. — Таким или еще каким… Но ведь надо было что-то делать! Потому что предатель где-то рядом. Как же жить с этой мыслью? Вот и собрал уцелевших…

— Значит, вы уверены, что вас кто-то предал?

— Да и вы сами в этом уверены, разве не так? — в голосе Стратега послышалась ирония. — Иначе не было бы сейчас нашего разговора.

Они помолчали, невольно прислушиваясь к разнообразным городским звукам. Где-то лязгало железо, с другой стороны слышались людские голоса, на вершине дерева перекликались птицы.

— Я пытаюсь вспомнить… — сказал Стратег. — Были ли в городе при фашистах птицы? Хочу вспомнить и не могу. Не вспоминается. Может, и не было.

— Может, и не было, — согласился Ольхин. — Птицам ведь тоже нужны тишина, покой и мир. Оттого они и не прилетали.

— Да, наверно, — согласился Стратег. — Хотя, может, и прилетали. Да только нам было не до птиц. А сейчас — щебечут.

— Вы кого-нибудь подозреваете? — спросил капитан.

— Нет, — почти мгновенно ответил Стратег, помолчал и продолжил: — А кого подозревать? Некого… Все они на виду, как на ладони. Все честно боролись, не раз рисковали жизнями. Разве могут такие люди предать? Не могут.

— Ну, это может быть и маскировкой, — предположил Ольхин. — Враг хитер. Вот так вот запросто он себя напоказ не выставит. Он обязательно будет маскироваться, стараться изо всех сил казаться самым лучшим. Лучшие, они всегда вне подозрений.

— Я понимаю, — кивнул Стратег. — А только все равно не верится…

— А Бильярдист? — спросил Ольхин.

— Бильярдист, — не сразу ответил Стратег. — Бильярдист…

Ольхин не перебивал Стратега. Он молча ждал, что тот еще скажет о Бильярдисте. Но Стратег не говорил ничего. Он лишь молча покрутил головой, потер лоб, хмыкнул и ничего не сказал. Чувствовалось, что он о чем-то напряженно размышляет.

— Нет, — наконец, сказал он. — И Бильярдист — тоже… Храбрый, исполнительный… Веселый. Да, веселый… Знаете, все мы постоянно были в напряжении, боялись оступиться и ошибиться. А он, похоже, этого не боялся. Он почти всегда улыбался. Даже в минуты опасности. Помню случай. Я, он, Карагач и еще один из наших проводили акцию. Нам нужно было взорвать склад с горючим. Все прошло замечательно, взорвали. Огонь — до самого неба, все трещит, клокочет, стреляет, немцы всполошились! Мы — ползком подальше, промеж камней, по расщелинам, потому что хоть и ночь, а все равно все вокруг видно. Пламя-то будь здоров! А он, Бильярдист, сидит прямо на виду и хохочет. «Прячься! — кричим мы ему. — Заметят!» Куда там! Поднялся в полный рост, еще и чечетку сплясал. И только затем схоронился за камнем. Веселый был человек. Храбрый.

— Был? — взглянул на Стратега Ольхин.

— Ну, это я так… — пояснил тот. — Вырвалось. Думаю, что с ним все в порядке. Где-то бродит. Гуляет, веселится. Теперь-то отчего не веселиться?

— Вы давно его знаете? — спросил Ольхин.

— Бильярдиста? Поменьше, чем остальных. Мы познакомились в сорок третьем.

— Расскажите об этом подробнее.

— Подробнее… Подробнее — получилось так. Его к нам прислали из партизанского отряда. Мы поддерживали связи с партизанами, сами понимаете… Так вот, прислали, сказали, что он опытный и проверенный в деле подпольщик, а потому в городе пригодится больше, чем в отряде. Да откуда же он взялся, такой опытный, спросили мы? А, говорят, до этого он был в подпольной группе «Кара-Даг»…

— Это в той, которую немцы уничтожили в сорок третьем году? — уточнил Ольхин.

— В ней, — кивнул Стратег.

— Что же, гестаповцы арестовали не всех?

— Почти всех. Спасся только он и еще несколько. Бильярдист каким-то чудом сумел уйти от немцев, скрывался в горах. Там и встретился с партизанами. Они его и передали нам. Сказали, чтобы мы в нем не сомневались — человек, мол, надежный. Он и вправду оказался надежным. А главное — удачливым. За что бы он ни брался, все у него получалось. Даже самые рискованные дела. И эта постоянная его улыбка. Широкая, красивая, озорная. Мне кажется, что он и спал с улыбкой. Веселый человек. Легкий, надежный.

— Он что-нибудь о себе рассказывал?

— Ну, мы старались ни о чем лишнем друг дружку не расспрашивать, — сказал Стратег. — Такова была инструкция, да и без инструкции все было понятно. Меньше знаешь — меньше скажешь под пытками, если тебя арестуют.

— Угу… — кивнул Ольхин. — Ну, а как ему удалось уцелеть, он не рассказывал?

— Рассказывал. Сказал, что убежал.

— Вот так просто взял и убежал?

— Не просто, а убив двоих или даже троих фашистов. Затем выскочил в окно. Немцы стреляли вслед, но не попали.

— И что же, вы поверили?

— А почему бы нам не поверить? — с недоумением спросил Стратег. — Какие у нас были причины, чтобы не верить? На войне всякое случается… К тому же он был перед нами как яичко, весь на виду. Мы все были друг перед другом на виду. Какие тут сомнения?

— А о своей довоенной жизни он что-нибудь рассказывал?

— Мне — нет, — сказал Стратег. — Может, кому-то другому… Хотя тоже вряд ли. Говорю же, мы старались ни о чем лишнем друг друга не расспрашивать.

— Как его звали?

— Бильярдист, — усмехнулся Стратег.

— Но, может, он называл какое-то другое имя? — спросил Ольхин. — Допустим, ненароком проговорился…

— Может, и называл, — сказал Стратег. — Да только что с того? Имя можно и выдумать.

— Можно и выдумать, — задумчиво согласился Ольхин. — Все можно выдумать, даже собственную жизнь. От самого начала до конца. Скажите, а документик у вас с собой имеется?

— Какой документик? — не понял Стратег.

— Который удостоверяет вашу личность, — пояснил Ольхин.

— А, это, — усмехнулся Стратег и полез в карман. — Вот, возьмите.

— Угу, — Ольхин открыл документ, полистал его, захлопнул и сунул себе в карман. — Пускай он пока побудет у меня. До тех пор, пока мы не отыщем предателя.

— Да, конечно, — кивнул Стратег.

— Вот и ладно! — сказал Ольхин и поднялся с кучи камней. — А пока будем считать разговор оконченным. До следующего раза. А может, он и вовсе больше не состоится, такой разговор. Там поглядим.

— Вы что же, меня отпускаете? — удивленно спросил Стратег.

— Да, — просто ответил Ольхин.

— А вдруг я убегу?

— Куда? — выстрелил взглядом Ольхин.

— Ну, я не знаю… Куда-нибудь. В глубокий советский тыл. В горы. Или к немцам…

— Зачем?

— А вдруг я и есть предатель? Самое время бежать, коль уж вы взялись за дело.

— Что ж, бегите, — легко согласился Ольхин. — Это будет очень даже замечательно, если вы ударитесь в бега. Тем самым вы очень облегчите нам работу. Потому что, коль вы устремитесь на дальние расстояния, это будет означать, что вы и впрямь… — Ольхин не договорил, да этого было и не надо, потому что без того было понятно, что таилось в невысказанных словах.

Гиви Вашаломидзе, Степан Волошко и Александр Завьялов свои беседы с подпольщиками закончили раньше, чем Ольхин. И даже успели проверить показания своих собеседников, съездив по адресам их жительства и в те места, где они скрывались от гестаповцев, ожидая прихода Красной Армии.

— А вот и наш командир, — сказал Гиви, когда Ольхин появился в бывшей явочной квартире. — Все в сборе, и можно говорить.

Разговор получился коротким. Никто — ни Завьялов, ни Волошко, ни Вашаломидзе не вынесли из разговора с подпольщиками ничего такого, что могло бы их натолкнуть на мысль, будто тот или другой подпольщик предатель. В общем и целом, этого следовало ожидать. Если бы это было так легко и просто — вычислить шпиона после первого же с ним разговора!

— Ну, и у меня то же самое, — сказал Ольхин. — Как-то мне не верится, что этот Стратег и есть предатель. Как-то все оно не состыкуется…

— И что же будем делать дальше? — спросил Волошко.

— Я предлагаю подключить к делу НКВД и посадить их всех под стражу! — взмахнул рукой, как саблей, Вашаломидзе.

— И что это даст? — спокойно поинтересовался Завьялов.

— Э! — поморщился Гиви. — Многое даст! Они постоянно будут у нас под рукой — это раз. Кто-то из них испугается и сломается и все нам расскажет — это два. Никто из них никуда не убежит — это три. Мне продолжать или не надо?

— Не надо, — сказал Завьялов. — Потому что и так все понятно. Допустим, мы их запрем под замок. И что мы им предъявим? Кому конкретно предъявим?

— Так ведь убежит предатель, — тоскливо произнес Вашаломидзе. — После сегодняшнего с нами разговора обязательно убежит! Зачем ему ждать, пока его разоблачат? И где нам потом его искать?

— Думаю, что не убежит, — не согласился Ольхин. — Убежать — означает признать себя виновным. То есть предателем. Так что он будет сидеть на месте до последнего и побежит только в крайнем случае. А наша задача — не дать подпольщикам понять, кого из них мы конкретно подозреваем. Пусть каждый думает, что не его.

— Но наблюдение за ними установить все-таки нужно, — сказал Завьялов. — Мало ли… Вдруг их в городе осталась целая компания! Всяких агентов и предателей… А коль остались, то, значит, должны между собой общаться…

— Установить наблюдение можно, — согласился Ольхин. — Я свяжусь с НКВД. Хотя пока в городе толком нет ни НКВД, ни милиции. Когда бы они успели образоваться за столь короткое время? Так что какое уж тут наблюдение… А потому пускай они сидят по домам. А кто из дома исчезнет — тот будет под особым подозрением. Теперь вопрос номер два. На тему «бежать или не бежать».

— Ты говоришь об этом… — Гиви поморщился, припоминая прозвище. — А, о Бильярдисте!

— Да, — сказал Ольхин. — Интересная личность этот Бильярдист! Вот послушайте, что о нем поведал мой собеседник Стратег…

И Ольхин вкратце рассказал подчиненным все, что он узнал о Бильярдисте от Стратега.

— Примерно то же самое рассказал мне и Лихой, — сказал Завьялов.

— А мне — Абдулла, — добавил Волошко.

— А мне Ласточка сказала еще больше! — покрутил головой Гиви Вашаломидзе. — Этот Бильярдист, он, оказывается, еще и большой любитель женщин! Вай, как он хотел любить еще и Ласточку! Какие слова он ей говорил! Золото предлагал, мамой клянусь! Ласточка мне так и говорила!

— Что, прямо так и говорила? — не поверил Волошко. — Вот прямо во всех подробностях?

— Нет, не в подробностях, — признался Гиви. — Намеками. Но и по намекам можно судить о подробностях!

— Что ж ты не поинтересовался подробностями? — спросил Завьялов.

— Обижаешь! — оскорбился Гиви. — Разве может мужчина задавать женщине такие вопросы!

— Может, — вздохнул Ольхин. — Если этот мужчина — из СМЕРШа. Здесь вот что интересно. Если он обихаживал Ласточку и даже сулил ей золото, то, может, и о себе он ненароком рассказал что-нибудь интересное? Например, где он раздобыл это золото? Или — как его настоящее имя. Да мало ли что… Мужчины в таких случаях часто теряют бдительность. Так что зря ты не узнал о подробностях.

— Ай, командир, какие плохие слова ты говоришь! — не согласился с Ольхиным Гиви. — Как я должен был у нее спрашивать? Какими словами?

Все присутствующие не выдержали и рассмеялись. Ситуация и впрямь казалась забавной. Тут война идет и поиски фашистского шпиона, и тут же — мужской кодекс чести Гиви Вашаломидзе. Как-то не состыковывалось все это. Ну да на то она и война. Война не состыковывается ни с чем. Она сама по себе, вне всяких моральных кодексов и правил.

— Ладно, — смеясь, сказал Ольхин Гиви. — Пощадим твое целомудрие, что ж поделать? С ней поговорит кто-нибудь другой.

На это Гиви лишь протестующе взмахнул рукой и огорченно вздохнул.

— Ну что, командир, похоже, вырисовывается основное направление поиска? — спросил Волошко. — Надо бы нам как можно скорее найти этого веселого парня — Бильярдиста…

— Надо бы, — согласился Ольхин. — Но и о других направлениях забывать не нужно. А потому поступим так. Степан и Александр, вы ищете Бильярдиста. Я и Гиви — будем читать всякие бумажки.

— Какие еще бумажки? — негодующе спросил Вашаломидзе.

— Немецкие, — пояснил Ольхин. — Причем очень интересные. Сегодня утром мне сообщили, что обнаружен архив симферопольского гестапо. Не весь, конечно, а лишь какая-то его часть, которую, судя по всему, немцы не успели уничтожить. Ну, или в спешке потеряли. Надо бы с архивом ознакомиться. А вдруг там что-нибудь интересное о нашем шпионе?.. Завтра в восемь ноль-ноль встречаемся здесь же. Квартирка пока пустует, так почему бы не приспособить ее под наши нужды?