Вызываю огонь на себя

Александр Тамоников, 2016

На юге Афганистана действует группировка радикальных исламистов «Фронт возрождения». В горах в условиях строгой секретности идет строительство складов для оружия и боеприпасов. Испытывая острую нехватку в рабочей силе, бандиты нападают на торговый караван и захватывают в плен мужчин местного племени хату. Вождь хатуитов обращается за помощью к российскому атташе в Кабуле Сомову. Для освобождения пленников и уничтожения базы террористов срочно формируется группа российского спецназа под командованием майора Скоробогатова. Бойцы понимают: действовать придется против банды полных отморозков, которые умеют только убивать и делают это профессионально…

Глава третья

Российский советник подошел к носилкам, на которые был уложен раненый боевик. Полевую одежду с него срезали, раны перебинтовали, обезболили, накрыли простыней.

Волченков спросил у санинструктора Весама Хайдура:

— Как состояние боевика, сержант?

— Нормально, крови потерял много, хорошо, у меня была плазма. Раны серьезные, но для жизни опасности не представляют. В общем, будет жить. Хотя заслуживает смерти.

— Ты же медик, сержант, тебе нельзя так говорить.

— В отношении этих бешеных собак можно. Они же не люди. Или вы не видели, что они вытворяют с пленными?

— Видел. И все-таки он раненый, а мы — не они. Я могу допросить его?

— Можете.

Санинструктор толкнул раненого:

— Эй, борец за истинную веру, очнись, с тобой русский офицер говорить желает.

Подошел заместитель командира роты. Он переводил допрос.

— Кто ты? — спросил Волченков.

Бандит попытался плюнуть в сторону советника, но слюна повисла на подбородке.

— Понятно! Не хочешь разговаривать. Ладно, это ты сейчас такой смелый, когда действуют обезболивающие препараты, а вот когда срок их действия пройдет, ты от боли на стену полезешь.

А я помогу тебе в этом. И никто никакой помощи тебе не окажет.

— Будь ты проклят, неверный!

— Вот уже лучше. Теперь назови свое имя, положение в банде.

— У нас не банда, у нас Государство.

— Ну, да, «Государство», конечно, только от этого «Государства» остается все меньше и населения, и территории. Имя, фамилия, должность! Мы все равно узнаем, это не так уж и сложно. На каждого из вас есть информация. Зачем подвергать себя страданиям, даже за веру, если это совершенно бесполезно?

— Я готов умереть. И страдания мне не страшны.

— Смотри какой терминатор.

Старший лейтенант не смог перевести это слово, употребил другое, которое явно польстило боевику:

— Да, я именно такой!

— Но раз страдания тебе не страшны, мы найдем то, что тебя испугает.

Бандит напрягся, искоса взглянул на Волченкова:

— И что же такое, страшнее пытки и смерти?

— Предательство.

— Что ты имеешь в виду, неверный?

— Представь себе, мы знаем, что у нас в штабе бригады работает, вернее, работал ваш человек, его ищут и найдут. Но и в вашей банде вполне может быть наш осведомитель. Кстати, ты женат?

— Женат. У меня две жены, трое детей, и мои дети, сыновья, будут владеть миром.

— Спорное утверждение.

— Зачем ты спросил о семье?

— Плохо ты соображаешь, в принципе это объяснимо, обезболивающие препараты — сильный наркотик, он тормозит работу мозга. Слушай дальше. Ты ничего нам не говоришь, тебя расстреливают. Хотя нет, никто тебя трогать не будет. Просто через нашего человека в вашем штабе появится информация о том, что это ты сотрудничал с правительством Сирии, с ее спецслужбами. Ты сдал нам «крота» в штабе нашей бригады, которого мы вычислим в самое ближайшее время, в этом не сомневайся. Ты же сообщил о выходе группы и передал, какую цель она имеет. Поэтому-то все диверсанты и погибли у балок. Все, кроме тебя одного. Теперь ответь, что станет с твоей семьей? Со всеми твоими родственниками?

Боевик заметно побледнел. Кому, как не ему, было прекрасно известно, как главари бандформирований поступают с семьями и родственниками предателей. Они их подвергают страшным пыткам и показательным казням. Убивают всех — и стариков, и женщин, и детей.

— Ты не сделаешь этого, — проговорил он.

— Почему? А… Понимаю, потому что я офицер регулярной армии, а не бандит, как ты?

Боевик промолчал.

— Но борец за истинную веру и идею всемирного халифата, как у нас говорят, с волками жить — по-волчьи выть.

И это тоже не смог перевести старший лейтенант Маджид. У него вышло, как вы зверствуете, так и мы будем, потому что вы шакалы.

— Ну? Прикинул? Ты можешь избежать и позора, и уничтожения семьи с родственниками.

— У вас ничего не получится.

— Ты это о чем?

— Подставить меня?

— Почему?

— Моему командованию станет известно, что я был захвачен в плен тяжелораненым, в предателей же не стреляют.

— Это смотря кто. По идее, мы своего человека, тебя то есть, не должны подвергать опасности, но ведь есть и твои подчиненные. Как тебе такой расклад? Один из подчиненных понял, что это ты привел группу в капкан. И он решил отомстить тебе за предательство, отсюда и ранение. Мы же бережно вынесли твою персону с поля боя, оказали помощь. Ты же свой, пострадавший от рук врага.

И вновь боевик процедил:

— Будь ты проклят!

— Ну все, шакал, мне надоели эти пустые разговоры. Я передаю тебя в штаб бригады, а там из тебя информацию вырвут и сделают предателем. Так что не будут твои сыновья править миром. Впрочем, они не смогут ничего, если еще выживут. Даю тебе три минуты на размышление.

— А если я отвечу на твои вопросы, тогда что?

— Тогда твое командование узнает, что ты дрался до последнего, а провал акции — случайность. Или представим, что ты погиб со всеми остальными, самого же отправим на российскую авиабазу. Посидишь там, пока от вашей заразы не очистят всю Сирию, и тогда ты вернешься к семье.

— Вы рассчитываете разбить силы ИГИЛ?

— А что, по-твоему, мы делаем? Но предупреждаю сразу, вернешься ты к семье лишь в том случае, если на твоих руках нет крови мирных жителей. Если ты воевал только против законной власти.

— Я не палач.

— Время пошло!

— Не надо времени. Я — командир первой штурмовой группы отряда Самера аль-Диаба, Али Хакил.

— Угу, Али Хакил, хорошо.

— Организационная структура банды или, как ты называешь, отряда?

И вновь у заместителя командира роты возникли трудности с переводом. Но Хакил понял суть вопроса:

— Командир аль-Диаб, заместитель Аббас Фаур. В отряде три боевые группы по сорок бойцов в каждой. В моей теперь двадцать пять. Еще есть танковая рота, минометная батарея, там командиры часто меняются. В роте девять танков «Т-62» и восемь минометов «М-120». Стрелковое вооружение, в основном русские «АК», меньше винтовок «М-16», пулеметы «ПК». «Браунинги» на пикапах. Пикапы «Тойота», их много, штук тридцать. В отряде есть спецгруппа из наемников, в ней воюют и два чеченца.

— Чеченцы?

— Да! Имен не знаю.

— Значит, они попали к вам из Чечни?

— Нет, по-моему, из Турции, там родились, но имеют родственников в России.

— Какие задачи решает спецгруппа?

— Это мне неизвестно. Она подчинена лично аль-Диабу. Даже Фаур не может приказывать командиру этой группы.

— Сколько человек в этой группе?

— Немного, человек семь. Они недавно в отряде. Их прислал сам командующий обороной направления Фераз аль-Ахдар, очень влиятельный и жестокий человек.

— Ясно. Что еще?

— Все!

Волченков кивнул, присел на корточки перед раненым, закурил сигарету.

Тот сглотнул. Капитан, сделав несколько затяжек, вложил сигарету в рот боевика. Тот выкурил ее в одно мгновение.

— А теперь, Хакил, скажи мне, кто работает на ИГИЛ в штабе бригады. Или в штабе армии.

— В бригаде. Слышал, что это помощник начальника штаба. Больше о нем мне ничего не известно. И как связывается с аль-Диабом тоже.

— В штабе два заместителя начальника и два помощника. Кто из них, не знаешь?

— Нет, но он в хороших отношениях с начальником штаба.

— Ну вот и хорошо. Ты слышал, как летали самолеты?

— Я слышал и самолеты, и взрывы в стороне хребта Умгдум.

— Верно. Сообщаю тебе, так, для информации к размышлению насчет того, долго ли продержится ваше «Государство»: у аль-Диаба осталось пять танков и столько же минометов.

— Русские нанесли удар, — выдохнул Хакил.

— Это могли сделать и сирийские летчики.

— Нет, это вы, русские. За каким шайтаном вы пришли в Сирию?

— Чтобы удавить вас, и мы это сделаем.

Волченков поднялся, взглянул на заместителя командира роты:

— Распорядись, Юнис, чтобы пленного доставили в штаб бригады, и передай Сабиру, пусть сообщит о «кроте». Ты слышал, о ком говорил Хакил?

— Слышал и даже знаю, кто эта сволочь.

— Кто же?

— Капитан Джавар Башади.

— Почему ты так решил?

— Потому, что уже месяц, как у начальника штаба один помощник, второго, старшего лейтенанта, раненым отправили в госпиталь. Назначать на его место другого офицера не стали, справлялся Башади.

— Откуда такая информация?

— Начальник штаба мой родственник. Дальний, правда, но иногда звонит. На службе это никак не отражается. Я ездил в штаб, там узнал о Башади. Он так и вьется около подполковника.

— Ясно! Тем лучше. Я на отдых!

— Давайте, капитан, вы много сделали сегодня.

— Перестань. Я сделал то, что должен был сделать.

Остаток ночи аль-Диаб не спал. Пытался найти выход из положения, в которое сам себя загнал. Ярость взяла верх над разумом. Он отдал приказ, который не имел права отдавать. Вывел танки и батарею на огневые позиции. В результате половины танковой роты нет, три миномета уничтожены, сожжены пять тягачей. Потери вместе с группой Хакила — тридцать шесть человек. А что в итоге? Ничего. Но он не мог предположить, что русская авиация нанесет удар по позициям батареи и танкового взвода. Хотя это не оправдание. На то он и командир, чтобы просчитывать все риски. Плохо, что Фераз аль-Ахдар лично запретил выводить технику на рубежи. Если бы не его приказ, свои действия оправдать можно было легко. Но аль-Ахдар наложил запрет, а аль-Диаб его проигнорировал. В руководстве ИГИЛ был хорошо известен крутой нрав Фераза аль-Ахдара. Тот без раздумий отправит на казнь любого из подчиненных, невзирая на должность и заслуги.

Аль-Диаб сел на кровать. Достал пачку сигарет, закурил, делая нервные затяжки.

К нему в отсек зашел заместитель — уставший, грязный, мокрый. Присел рядом.

Аль-Диаб взглянул на Фаура:

— Что делать, Аббас?

— Не знаю, Самер. Мы нарушили приказ аль-Ахдара. Он этого не простит.

— Ты-то при чем? Ты исполнял мои приказы.

— Если бы кто-нибудь учел это. Тебе не хуже меня известно, что я не должен был исполнять приказ, идущий вразрез с приказом командующего. Но я сделал то, что приказал ты, поэтому ответ держать нам вместе. И, — он вздохнул, — нас ждут плаха и палач.

— Может быть, подумаем и представим что-нибудь в оправдание?

— Я не знаю, что можно придумать.

— Думай, Аббас, думай. Ладно, если бы нам предстояло принять смерть в бою — это ничего, но казнь? Это позор. Позор на весь род!

— Но я не знаю, что придумать, — в отчаянии произнес Фаур. — Единственное… — он замолчал, как-то нервно всхлипнув.

— Что «единственное»?

— Единственное, что может спасти нас от позора, это если мы с тобой сами пустим себе пули в лоб. Этим и вину признаем, и покажем, что раскаялись, не смогли жить с таким грузом.

Аль-Диаба взяла злость:

— Так стреляйся! Доставай пистолет и вгоняй себе пулю в лоб!

— Да? — ощерился заместитель, — чтобы ты все свалил на мое самовольство? Доложил, что это я нарушил приказ и вывел технику на позиции?

— Думай, что несешь.

— Вот сейчас я подумал. Нет, Самер, если стреляться, то вместе. И ты должен это сделать первым, потому, что именно на тебе лежит вина за произошедшее.

— Все! — повысил голос аль-Диаб. — Никаких самострелов. Мы в руках Всевышнего, так пусть он и решит наши судьбы.

— Тогда остаток ночи молись, Самер. Не уверен, что в Таре нам предоставят такую возможность.

— Уйди!

— Да, конечно. Я уйду.

Заместитель командира отряда встал, вышел из-за стола. Его пещера находилась по соседству. аль-Диаб слышал, как вздыхал Фаур.

На улице просветлело. Как только поднялось солнце, в отсек аль-Диаба вошел связист:

Конец ознакомительного фрагмента.