Белый царь – Иван Грозный. Книга 1

Александр Тамоников, 2014

Роман-эпопея об одном из величайших правителей Руси царе Иоанне IV Васильевиче, прозванном Иваном Грозным, представляет яркую, многоплановую картину далекого прошлого нашей страны и раскрывает сложные взаимоотношения народов той эпохи, неимоверными усилиями которых создавалась Российская империя. Властный, непредсказуемый, прозорливый самодержец, пожалуй, впервые представляется читателям живым, ранимым, страдающим человеком, который взвалил на себя величайшую ответственность за судьбу родины. Успехи русского царя во внешней и внутренней политике настолько впечатлили и изумили всех монархов того времени, что они вынуждены были всерьез считаться с интересами Руси. С нашими интересами…

Глава 4. Долгожданный наследник

Радуйся, младенец Грозный, для врагов

Христа рожденный;

Радуйся, народом тако же с пеленок

самых нареченный;

Радуйся, молитвами старцев и народа

для Руси испрошенный;

Радуйся, родителям и нам от Господа с грозою

очищающей подаренный.

Икос I из акафиста Благоверному Богом венчанному Царю Иоанну Грозному

Великий князь Василий не находил себе места в палатах дворца, расположенного в селе Коломенском. Сегодня, 25 августа 1530 года от Рождества Христова, Елене, его молодой супруге, беременной на последнем месяце, стало плохо во время прогулки в яблоневом саду.

Прежняя супруга Василия не могла родить наследника, и он вынужден был порвать узы брака. В ноябре 1525 года с одобрениия церкви состоялся развод великого князя и Соломонии, которая приняла пострижение в Рождественском девичьем монастыре. В январе 1526 года Василий женился на Елене Глинской.

Конечно, хворь может нежданно настигнуть каждого человека. Продует ветерок или сквозняк, замочит дождь, и недуг тут как тут. Особенно у малых детишек да баб. Это не страшно, бывает, но проходит. Знахари помогут. Отваром напоят, уложат на лавку под шубы или тулупы, просто пошепчут на ухо, немощь и уйдет.

Но сегодня дело особое. Жена, молодая красавица Елена, носила под сердцем долгожданное дитя Василия и вот-вот должна была разродиться. Потому-то и испугался великий князь, когда его супруга вдруг побледнела, охнула, припала к яблоне, бросившей ей в ладонь свой спелый плод, и начала оседать. Яблоко по траве покатилось к реке. Василий подхватил жену и велел прислуге срочно кликнуть повивальную бабку, проживавшую во дворце вторые сутки.

Великий князь не боялся ни татар, ни литовцев, ни тех ворогов, которые еще хуже. Они всегда рядом, норовят услужить, разбрасывают лесть зернами ржи, мыслят одно, молвят другое, делают третье, носят за пазухой камень, выжидают момент бросить его в висок тому, перед кем паскудно стелются. Такие мать родную продадут, лишь бы с того заиметь себе какую-никакую выгоду.

Никого и ничего не боялся Василий. Даже смерти. За свою непростую, долгую жизнь он не раз острой саблей отбивал от себя ее костлявую руку. А тут испугался. Роды начались, а рядом только он да слуги, толку от которых в бабьих делах никакого. Да и сам князь сделать ничего не мог, разве что поддержать супругу, пронзенную болью. Но бабы прибежали быстро, окружили Елену. Появилась и повитуха Фекла, которую чаще звали Демидовной.

— Чего застыла! — крикнул Василий. — Или ослепла? Не видишь, княгине плохо?

— Отойдет, — невозмутимо ответила повивальная бабка. — Отведут в палаты, там оклемается.

— А как же роды?

— Всему свое время, великий князь! Для супруги твоей оно еще не настало.

Слуги под руки провели во дворец бледную Елену, лицо которой искажали муки.

Василий повернулся к бабке.

— Все ли у тебя готово к родам, Демидовна? Не испытываешь ли какой нужды? Может, подвезти чего надо? Мы это быстро.

— Не суетись, великий князь. Я не первые и, даст Господь, не последние роды принимаю. Жена твоя, конечно, знатного рода, но и она обыкновенная баба. На Москве, по всей Руси, по всему миру, что сотворил Господь, бабы каждый день рожают. И ничего! Ты по городу ездишь, видишь, сколько малых ребятишек на улицах? Так что не беспокойся, и Елена разродится.

— А коли девочка будет?

— На то, великий князь, воля Божья!

— Воистину так, но мне, всем нам нужен наследник.

— Так молись, и Господь не обделит тебя милостью.

— Денно и нощно молимся о том. Мне бы сейчас Елену повидать.

— Давно ли расстались? Нельзя, великий князь.

— Всего на мгновение, Демидовна!

— Сказано — нельзя, значит, нельзя. К родам готовить ее будем. В баньку, как принято, сводим.

Василий повысил голос:

— Мне, великому князю, и нельзя? Ты соображаешь, что говоришь, бабка?

— Коли тебе ведомо, что делать, когда супруге пора придет, то ступай в родильную палату. Перечить не буду, потому как ты государь, и все мы в твоей власти.

— Ладно, — сдался Василий, сознавая свою неправоту. — Иди к княгине, бабка, и помни, родится сын, ты первая познаешь мою щедрость.

Демидовна кивнула, поклонилась и поднялась по лестнице во дворец.

Василий вздохнул, протер рукавом вспотевший лоб, поднял глаза к голубому, без единого облачка небу. Хотел произнести молитву, но услышал сзади спешные шаги и обернулся. От деревянной церкви, посвященной Георгию Победоносцу, к дворцу торопился инок.

Он подбежал к Василию, поклонился в пояс:

— Позволь сказать, государь.

— Ну?

— Князь Михайло Ургин в село прибыл.

— И где же он?

— У заставы. Ты же велел к дворцу никого не пускать.

— А что, много народу пожаловало?

— Я видел несколько боярских повозок да двух всадников в дорогих одеждах.

— Недовольны приезжие были?

— Того не ведаю. Стража не пропустила, они обратно на Москву подались.

— Передай страже, князя Ургина пустить!

Инок вновь поклонился и побежал к въезду в Коломенское.

Вскоре из-за церкви к Василию подошел князь Ургин, оставивший коня прислуге.

— Многие лета тебе, князь Василий, — сказал он, склонив голову.

— Здравствуй, Михаил Иванович. Рад видеть тебя.

— Зачем звал меня, великий князь? Дело какое есть?

— Невмоготу мне тут одному, Михаил Иванович. Сердце рвут разные тревожные предчувствия, места себе не нахожу. Никого, кроме тебя, видеть не желаю.

— Разве митрополит не с тобой?

— Здесь. В храме молится.

— Твое состояние мне понятно. Сам маялся, когда ждал рожденья Дмитрия. Ожидание, оно хуже всего. Зато потом радости будет много.

— Будет ли? Ладно, чего мы с тобой на улице?.. Пойдем в палаты.

— Воля твоя. Пойдем.

Великий князь и Михаил Иванович Ургин прошли во дворец.

Василий встал у окна и сказал:

— Расскажи мне, Михаил Иванович, что нового на Москве

— С виду все как обычно, — ответил Ургин. — Только приезжих довольно много. Понятное дело, в Москву всегда валом валят купцы и простой люд, но теперь к нам пожаловали и удельные князья, и воеводы. Вся Русь, весь народ ждет рождения наследника.

— Все, да не все, — проговорил Василий, сжав губы, и без того тонкие. — Есть и те, кому наследник ножом острым поперек горла встанет. Они уже уверовали в то, что у меня не может быть детей, смотрели на престол как на близкую добычу. Ты знаешь, о ком я говорю.

— Знаю, великий князь.

— А я не могу передать власть своим братьям даже на время. Они и своих-то уделов устроить не могут. Если не родится наследник, скажи, Михаил Иванович, кому тогда править на Руси? Вот что давно не дает мне покоя. Потому и трепещу. Одному Господу ведомо, кто у нас родится. — Василий прошелся по палате и продолжил: — Мы с Соломонией долго ждали, что она понесет ребенка. Но тщетно. Каково мне было в сорок шесть годов убедить Соломонию развестись и принять пострижение! Как тяжело далось ей согласие пойти на это ради великой цели! Потом, женившись на Елене, дочери князя Василия Львовича Глинского, я опять ждал ребенка. Но год проходил за годом, а Елена, как и Соломония, не могла забеременеть. Никто, кроме Бога, не ведает моих душевных мук, вызванных опасением, что и Елена останется бесплодной. Что мы с ней только не делали! Молились, объехали множество разных монастырей, но ничего не помогало. Я был в отчаянии, но Господь наконец-то услышал нас. Как сейчас помню, в ноябре прошлого года в Александровской слободе Елена поведала мне, что забеременела. Возрадовался я несказанно. Мы с ней тут же поспешили в паломническую поездку, посетили Переславль, Ростов, Ярославль, Вологду, Кирилло-Белозерский, Ферапонтов монастыри. Вся православная церковь молилась. Да тебе обо всем этом известно и без моих слов. Сейчас, сегодня все должно решиться. — Василий опустился на колени перед киотом и начал шептать молитву.

К нему присоединился и Ургин. Потом великий князь присел на лавку, застеленную дорогим ковром. Михаил Иванович встал у входа. В палату вошла женщина, одна из помощниц повитухи Феклы. Она принесла драгоценные украшения Елены — серьги, кольца, перстни.

— Вот, Демидовна просила отдать.

Василий поднялся и спросил:

— Что там у вас?

— Недолго тебе, государь, ждать осталось. Даст Бог, скоро разродится великая княгиня. — Женщина ушла.

Василий поднял голову к резному потолку.

— Господи, когда же наступит конец моим терзаниям? — Он тут же повернулся к Ургину. — Сил моих, Михаил Иванович, нет. Пройдусь до родильной.

— Нельзя, государь, — ответил Ургин. — Ждать надобно.

— Пойду! — упрямо заявил Василий и вышел в коридор.

Дверь в родильные палаты была приоткрыта, но увидеть, что происходило внутри, было нельзя.

Великий князь хотел уйти и тут услышал голос повивальной бабки:

— Отпирайте, отпирайте!

— Отперли, отперли, — отвечали ей женщины.

— Запрягайте, запрягайте!

— Запрягли, запрягли.

— Поезжайте, поезжайте!

— Едет, едет.

Откуда-то из угла палаты донесся стон Елены.

Бабка Фекла что-то делала, затем снова раздался ее тягучий голос:

— Я тебе, квашоночка, творю не с вечера до утра, так бы тебе, рабе Божьей Елене, мучиться один часок минутный. — Демидовна приказала помощнице: — Марья, заговори воду да дай испить ее роженице.

Стоны Елены усилились, и сердце великого князя сжалось. Супруг никак не мог ей помочь, повернулся от двери, пошел обратно, услышал пронзительные крики Елены, голоса бабки Феклы и ее помощниц. Нагнув голову, великий князь вошел в палаты.

— Началось, государь? — взволнованно спросил Ургин.

Беспокойство Василия передалось и ему.

— Кажись, с Божьей помощью началось. А вдруг не выдюжит?

— Выдюжит.

В это время по дворцу прокатился затянувшийся вопль роженицы. Почти тут же Василий и Ургин отчетливо услышали крик новорожденного.

— Господи! — воскликнул великий князь. — Неужто разродилась?

— Так слыхать же, как дите плачет. Значит, разродилась.

Василий рванулся к родильной.

Навстречу вышла повивальная бабка Фекла, полотенцем вытирая оголенные до локтей сильные, не женские, совсем не старческие руки.

— Государь, с наследником тебя! — Демидовна улыбалась.

Василий застыл, глядя на нее.

— Что так смотришь, государь? Сын у тебя народился. Господь смилостивился. Радуйся, великий князь.

— Сын, — тихо проговорил Василий, еще до конца не осознавший слов Демидовны, затем пришел в себя, тряхнул седыми вихрами и крикнул: — Сын!

— Да что ты, что ты! Зачем кричать-то так?

— Ну, бабка, ну, Демидовна!..

Слова Василия прервал оглушительный удар грома. За оконцем пыхнула молния. Бабка аж присела.

— Чего это?

— Гроза, Демидовна! — воскликнул Василий.

А погода вдруг словно сошла с ума. Один раскат грома менялся вторым, третьим. Грохотало так, что бабка Фекла закрыла голову руками, отбросила полотенце и забилась в угол.

А Василий кричал:

— Любо! Пущай все узнают, что у великого князя наследник народился.

К Василию подошел Ургин. Лицо его сияло.

— Поздравляю, государь!

— Спасибо! А что на улице творится!

— Такого я не видел еще. Молнии в реку, в леса, в поля бьют, стрелами рассекают небо, рассыпаются змеями до земли.

— Слышу звон, князь. Кто это такой смелый на колокольню в лихой час поднялся?

— Имя ему ветер, государь! Так кличут смельчака.

Василий возликовал:

— Воистину наследник престола родился. Под знамение Божье. Такой грозы на моей памяти не было.

— Не было! Сына-то, супругу после родов видел?

Василий посмотрел на Ургина, перевел взгляд на бабку Феклу.

— Ты чего в угол забилась, Демидовна? Государь желает видеть сына и жену.

— Ясно, что желает, только я встать не могу. От грохота ноги будто отнялись.

— Испугалась?

— Отродясь грозы боюсь, а тут светопреставление какое-то.

— Ничего! Это знамение Божье. Веди к жене. Или, может, с ней неладно? Чего молчишь, старая?

— Господь с тобой, государь, — проговорила бабка, поднимаясь. — Все ладно и с супружницей твоей, и с сыночком. Государыня хрупка с виду, но крепка. Как стекло заморское, кружевное. Кажись, пальцем тронь, на куски малые рассыплется, а оно на пол падает и ничего, цельное.

Очередной раскат грома сотряс дворец.

Демидовна охнула.

— Господи, спаси и сохрани! Что ж это такое?

— Не бойся.

Гроза прекратилась так же неожиданно, как и началась. Небо просветлело, затуманилось поволокой сумерек. Ветер стих, колокола перестали звонить.

— Слава тебе, Господи! Смилостивился. — Бабка Фекла перекрестилась.

Василий спросил:

— За духовником послали?

— Послали, батюшка. Как прочтет молитву младенцу, родительнице да всем бабам, что при мне были, отнесем ребеночка в баньку. Там и взглянешь на него, великий князь.

— Я тотчас желаю видеть сына и жену.

— Не по обычаю, батюшка.

— Обычаи надо блюсти, но разве нельзя сделать исключение, бабка?

Демидовна вздохнула.

— Что ж, государь, пойдем, посмотришь наследника, на руках подержишь, с государыней поговоришь. Оно не по обычаю, да ладно, вижу, извелся весь. Пойдем.

Василий повернулся к Ургину.

— Ты ступай в палату, Михаил Иванович, я скоро приду. Кликни дьяка с бумагой и пером.

— Слушаюсь, государь!

— Так-то вот! Я скоро. Все одно долго быть с женой и чадом бабы не дадут.

— Ступай, великий князь, не медли. Государыня тоже ждет тебя.

— Да!

Василий в сопровождении повивальной бабки вошел в родильную палату.

Елена, бледнее прежнего, устало улыбалась с постели. Марья поднесла великому князю младенца, завернутого в простую пеленку.

— Держи, государь, наследника.

Василий взял на руки хрупкое тельце ребенка.

— Сын! Волосы черные, ликом на меня похож.

Демидовна пришла в себя. Все ее страхи улетучились вместе с грозой.

— Младенец пока ни на кого не похож, разве что на ангелочка, — заявила она.

— А я говорю, похож, или, по-твоему, ослеп?

— Ты не шуми, государь, а то испугаешь ребенка.

— Он глядит на меня! Глазки черные, живые!

— Какими же им еще быть? Ну все, подержал и давай обратно. Нам ребятенка обмыть надо, спеленать. Пойди к супруге, государь. Давай дитя.

— Никак отпустить не могу, Демидовна.

— Давай потихоньку. — Повитуха забрала ребенка. — Вот так!

— Руки трясутся, Демидовна!

— Бывает, пройдет. Бабы, пошли отсель, — приказала Фекла помощницам.

Те удалились из палаты.

Василий бросился к постели супруги, встал пред ней на колени, прижал ее руки к лицу.

— Еленушка, нет слов, которыми можно выразить всю мою благодарность, любовь к тебе.

— Не надо ничего говорить, государь. Я и без слов все понимаю.

— Спасибо, горлица ты моя. Радость-то какая!

— И мне радостно, да сил нет. Устала я, государь.

— Конечно, после мук-то таких.

— Да муки эти сладкие, князь.

— А младенец на меня похож, что бы ни говорила бабка Фекла.

— Конечно! На кого ж ему еще быть похожим, как не на отца? — Елена говорила с трудом, глаза ее закрывались.

В покои вошла Марья.

— Государь, роженице отдых требуется.

— А что это у тебя в ковше?

Женщина ответила:

— Отвар целебных, успокаивающих трав. Попотчуем государыню, она и уснет.

— Ступай, государь, у тебя теперь дел много. Придешь на молебствие. Я отдохну, в порядок себя приведу, встану. И сыночек с нами будет. Счастье наше долгожданное!.. — проговорила княгиня.

— Да, Елена, конечно, отдыхай. Я рядом!

Василий поднялся, взглянул на помощницу бабки Феклы.

— Вы у меня смотрите тут!..

— Мы, батюшка, дело свое знаем!

— Если что, сразу ко мне!

— Без этого никак. — Мария улыбалась.

Василий поцеловал сухие губы супруги, вышел из родильной и вернулся в свою палату. Рядом с Ургиным он увидел статного молодца, княжича Дмитрия Михайловича.

Тот поклонился и сказал:

— С радостью тебя, великий государь!

— Благодарствую. Всех нас с радостью. Ты в селе был или из Москвы приехал?

— Из Москвы, государь.

— Как там?

— Гроза сильно людей испугала. И началась-то ни с того ни с сего. Да какая! Тучи появились неведомо откуда и словно в бою сошлись, метали друг в друга молнии, палили из пушек.

— Пожара не случилось?

— Нет, Бог миловал. Ни в один дом молния не попала. Это удивило многих.

— Что еще?

— А еще, государь, как только гроза нежданно стихла, весть отсюда в Москву пришла. Уж кто передал, не ведаю, но народ прознал про рождение наследника. Сразу разговор пошел, мол, суровым, грозным будет этот государь, если в грозу на свет появился. Но более всего удивило народ чудо небесное.

— Что еще за чудо?

— Как только гроза кончилась, в небе крест появился. Я сам видел. Он светился, был как будто покрыт искрами. Люди на колени падали, молились. Потом крест расплылся в светлое облако и исчез. Я в то время у реки был. Поглядел на посад — везде люди. Тогда я услышал про рождение наследника и сразу же сюда отправился, как батюшка наказывал. Еще вот что удивительно. Ветер дул сильный, когда гроза разгулялась, а ни единого поломанного деревца ни в Москве, ни по пути сюда я не увидел, как ни вглядывался.

— Воистину чудеса, — проговорил Василий.

— Так Господь известил всех о рождении наследника русского престола, — сказал князь Ургин. — Большое и славное будущее ждет твоего сына. Уже при рождении Бог благословил младенца на великие дела. Этот день навечно сохранится в людской памяти.

На входе появился дьяк с писчими принадлежностями, поклонился в пояс.

— Звал, государь?

— Звал, Егор, входи! Садись за стол, готовь бумагу, перья. Указ писать будешь.

— Слушаюсь, великий князь. — Дьяк устроился за столом, поднял глаза на Василия.

— Готов?

— Да, государь.

— Пиши!

Василий, отмеривая шагами пространство палаты, начал говорить о том, что в грозу, в четверг, 25 августа года 1530 от Рождества Христова, в 7 часов вечера у него родился наследник, коего нарекли Иваном в честь его великого деда. В ознаменование этого события великий князь приказывал раздать значительные суммы денег бедным и убогим, отпустить на волю разбойников, томящихся в тюрьмах, которые не запятнали себя кровью невинных жертв, снять опалу с многих бояр. Василий объявил три дня всеобщим праздником.

Дьяк усердно писал. Когда указ был готов, великий князь скрепил его своею печатью. Он распорядился с утра отправить на Москву гонцов, дабы они зачитали документ духовенству, воеводам и всему населению. Василий приказал передать радостную весть в ближние и дальние уделы, выделить из казны средства, необходимые для этого.

Он отпустил дьяка и обратился к Дмитрию Ургину:

— Наслышан я, княжич, о твоих подвигах под Казанью, о том, что крепко стоишь за нашу веру. Слыхал и о твоей честности. Ты достойно продолжаешь дело отца, доблестного князя Михаила Ивановича. Это мне любо и весьма дорого. То, что родился наследник — благодать для народа, радость. Но ребенок должен выжить. Если хворь какая приключится, младенца поразит смертельный недуг, то это одно. Значит, такова воля Божья. Мы должны будем принять ее как должное. Но если кто-то замыслит сжить со свету наследника, то это другое. Против воли Божьей мы бессильны, но защитить наследника от врагов должны непременно, даже ценой собственной жизни. Да, есть ратники, которые оберегают меня и великую княгиню. Причин не доверять им у меня нет, однако теперь многое изменилось. Поэтому я думаю, что надо установить особую охрану наследника. Поручить начальство над ней я могу только тому человеку, которому верил бы как самому себе. В отце твоем, Дмитрий, я никогда не сомневался, значит, и в тебе. Поэтому ты и станешь начальником особой стражи.

Ургины переглянулись. Подобного предложения не ждали ни Михаил Иванович, ни Дмитрий.

— Для меня это большая честь, государь, — немного растерянно произнес Дмитрий. — Только нежданная. Оттого и сомнения. Справлюсь ли? В том, что за наследника жизни не пожалею, не сомневайся, но вдруг не смогу оправдать твое великое доверие?

— У тебя есть надежные, проверенные люди?

— Найдутся.

— Сколько?

— Человек тридцать.

— Столько не требуется. Подбери, Дмитрий, десяток воинов, но самых лучших, преданных.

— У меня все люди надежные, да и воины отменные. Тот же, к примеру, Григорий Тимофеев, сын покойного кузнеца Драги, брат супруги моей Ульяны, дядя сына моего Алексея. Он под Казанью, не раздумывая, закрыл меня от вражеской стрелы.

— Слыхал о том! Князь Бельский рассказывал. Договоримся так, Дмитрий. Ты подберешь людей и каждого ко мне явишь. Тогда же получишь и грамоту, в коей будут прописаны такие полномочия, коих при мне не имел никто. Права дам тебе большие, но за жизнь и здоровье наследника головой будешь отвечать, как и все твои люди из особой стражи. Согласен ли ты принять мое предложение?

Дмитрий ответил твердо:

— Коли того требует будущность Руси и ты, государь, готов доверить мне самое святое для себя, то ответ мой может быть одним: да, согласен.

— Ну и хорошо. — Василий повернулся к Ургину-старшему. — А ты, Михаил Иванович, помогай сыну. Немного у меня людей, с которыми вот так, как с вами, могу говорить откровенно.

— Не беспокойся, великий князь. Ты всегда можешь полностью положиться на нас.

— Разве были бы вы здесь в такой день, если бы я сомневался в вас? — Василий прошел к окну, открыл его. — А дышится-то как легко! Покойно становится на душе.

— Не напрасно же народ верит, что гроза убивает нечистую силу, — сказал князь Ургин. — Как гласит предание, каждый удар грома уничтожает одного дьявола. Чем сильнее гроза, тем больше погибает всякой нечисти. Оттого и воздух становится чище, и покой заполняет душу.

— Гром, гроза — проявление Божьего всемогущества, — поддержал разговор Василий. — Гроза внушает страх перед Богом, а он дает свободу пред людьми. Для русских грех страшнее смерти. Гроза избавляет от него, очищает душу, оттого и почитаема на Руси. Тем значимее знамение Господне, рождение сына в грозу и чудеса, сопровождавшие это. Однако темнеет. Пора вам домой возвращаться. Завтра на праздник людей отпустите!

— Может, мне и сегодня здесь, во дворце, остаться? — предложил Дмитрий.

Василий улыбнулся.

— Твое рвение похвально, Дмитрий, но оставаться в селе нет надобности. Поезжай с батюшкой на Москву и займись стражей. Чем быстрее соберешь людей, тем лучше.

— Сделаю, государь.

— Благодарствую за то, что были со мной в тяжелую минуту. Езжайте с Богом.

Ургины попрощались с Василием и выехали в Москву. После похода на Казань прошло шесть лет. Князь Ургин овдовел. Дмитрий с Ульяной и четырехлетним сыном жили вместе с Михаилом Ивановичем. Им по-прежнему служил Родион, сильно постаревший.

Дружба Дмитрия с Федором Колычевым из года в год только крепла. Не было такого дня, чтобы друзья не встречались. Но сегодня Ургин-младший проехал мимо дома Колычева. Ему надо было обдумать неожиданное предложение великого князя, пред тем как обсудить его с мудрым Федором. Дмитрий решил поговорить с другом завтра.

Ему надо было встретиться и с Григорием Тимофеевым. Тот мог и сам ранним утром приехать к Ургиным. Григорий похоронил отца и остался в доме, у ворот которого Дмитрий когда-то повстречал Ульяну.

С утра Москва праздновала. В храмах служили благодарственные молебны за здоровье новорожденного. Народ радовался появлению на свет наследника и высыпал на улицы города. Погода стояла превосходная, солнечная, теплая. Люди вспоминали вчерашнюю грозу и поистине чудесные явления, сопровождавшие ее. Особенно светящийся крест, внезапно появившийся на небе.

На праздник собралась и семья Ургиных. Родион подготовил повозку для Ульяны и Алексея, оседлал коней князя и Дмитрия. Все было готово к выезду, когда у ворот дома остановился всадник. Федор Колычев поздоровался с Михаилом Ивановичем, Ульяной, Дмитрием.

Ургин-младший спросил друга:

— Почему не празднуешь вместе с семьей?

— Матушка приболела, батюшка при ней. Потому и решил к вам заехать.

— А братья?

— Они сами по себе. Слышал я, Дмитрий, что вчера вы с Михаилом Ивановичем были в Коломенском.

— Быстро же слухи по Москве расползаются! Да, в Коломенском я был. После грозы. Батюшка же уехал к великому князю раньше.

— Представляю, как он волновался и радовался после рождения наследника.

— А то! Я застал его в радости.

— Слава Богу, наконец-то свершилось то, о чем молился весь народ православный. А скажи, Дмитрий, ты сам наследника видел?

— Нет. И батюшка не видел. Знаю, что роды прошли благополучно, младенец без изъянов, здоров. Хорошо, Федор, что ты заехал. Разговор у меня к тебе есть.

— Так в городе и поговорим.

— Нет. Он не для посторонних ушей. Погоди. — Дмитрий подошел к отцу, гладившему морду своего коня. — Батюшка, вы езжайте, а я останусь.

— Почему, Митя?

— Наказ государев исполнять надо, собирать особую стражу. Вот и Федор кстати подъехал. Кому в ней быть, если не ему?

— Что ж, государь поручил тебе серьезное дело. Оставайся, коли оно того требует.

— Я тебя вот о чем попрошу, батюшка. Григорий обязательно вас найдет. Передай ему, пусть сюда едет.

— Встретимся, передам.

— Вот и хорошо. — Дмитрий подошел к повозке, где сидели Ульяна и Алексей, их сын. — Ты прости меня, Уля, но я должен остаться. С батюшкой в город езжайте.

— Уж не беда ли какая приключилась у Федора в нынешний радостный день?

— Нет! Матушка его, правда, приболела, но это еще не беда. Нам с ним дела кое-какие сделать надобно.

— Что за дела, Митя? Ты раньше ничего не скрывал от меня.

— И теперь не скрою. Но расскажу о них тогда, когда право иметь буду.

— А сейчас не имеешь? — Ульяна удивленно посмотрела на мужа.

— Сейчас, голубка моя, не имею. Батюшка посвящен в дело, но и он ничего сказать не может. Не допытывайся. Придет время, ты все узнаешь.

Супруга Дмитрия вздохнула.

— Такова наша бабья доля.

— Ты расстроилась?

— Я хочу, чтобы ты всегда был рядом, но разве такое возможно? Нет. А на нет и суда нет. Алешка с утра хочет на качелях покататься да медведей посмотреть.

Конец ознакомительного фрагмента.