Белый царь – Иван Грозный. Книга 1

Александр Тамоников, 2014

Роман-эпопея об одном из величайших правителей Руси царе Иоанне IV Васильевиче, прозванном Иваном Грозным, представляет яркую, многоплановую картину далекого прошлого нашей страны и раскрывает сложные взаимоотношения народов той эпохи, неимоверными усилиями которых создавалась Российская империя. Властный, непредсказуемый, прозорливый самодержец, пожалуй, впервые представляется читателям живым, ранимым, страдающим человеком, который взвалил на себя величайшую ответственность за судьбу родины. Успехи русского царя во внешней и внутренней политике настолько впечатлили и изумили всех монархов того времени, что они вынуждены были всерьез считаться с интересами Руси. С нашими интересами…

Глава 1. Загородная прогулка

Научи меня, Боже, любить

Всем умом Тебя, всем помышлением,

Чтоб и душу Тебе посвятить,

И всю жизнь с каждым сердца биеньем.

Научи Ты меня соблюдать

Лишь Твою милосердную Волю,

Научи никогда не роптать

На свою многотрудную долю.

Всех, которых пришел искупить

Ты Своею Пречистою Кровью,

Бескорыстной, глубокой любовью

Научи меня, Боже, любить!

К. Р. (великий князь Константин Константинович Романов)

Чудо сопровождает Россию сквозь века. В конце Х века вошли в купель святого крещения племена полян, древлян, кривичей, вятичей и иных славян. Вышел из купели — русский народ, в течение шести веков (с X по XVI) вдумчиво и сосредоточенно размышлявший о месте Святой Руси в мироздании, пока, наконец, в царствование Иоанна IV не утвердился в своем национально-религиозном мировоззрении. И все это вопреки обстоятельствам, возможностям, выгоде, расчету.

С этого «вопреки» и начинается Русская История.

Высокопреосвященнейший Иоанн (Снычев), митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский

Жарким июльским днем 1520 года от Рождества Христова, во времена правления великого князя Василия III, город покинули два всадника и двинулись по берегу Москвы-реки. По ярким цветным рубахам, сафьяновым сапожкам, вставленным в стремена породистых, мускулистых, ухоженных скакунов, всяк видел в них людей знатного происхождения. Они ехали медленно, неспешно переговариваясь. Величавая Москва-река несла рядом с ними чистые, светлые воды, играющие серебристыми солнечными бликами. По ней вниз по течению, к Оке, шли разные суда, сновали многочисленные лодки.

Всадники были молоды. Одному, Федору Колычеву, исполнилось только тринадцать лет, его товарищу, Дмитрию Ургину, — четырнадцать. Но они выглядели гораздо старше. В то время дети взрослели рано. Молодые люди покинули Москву, чтобы развеяться, подыскать удобное место и искупаться.

— Митя! — обратился к старшему товарищу Федор. — А глянь-ка на затончик справа. Место вроде неплохое.

— Нет, там осока да тина.

— А что нам тина? Пройдем сквозь заросли на открытую воду.

— Нет, Федя, давай посмотрим, что будет далее. Спешить-то нам все одно некуда.

— Так оно так, но ты погляди назад.

— А что там? — Дмитрий обернулся. — Небо заволакивает. Тучи грозовые! Да, шустро. Недавно черной полоской виднелись, а сейчас поднялись высоко. Сполохи сияют. Туча огибает Москву и идет сюда.

— Ничто, — беспечно ответил Дмитрий. — Глядишь, мимо нас пройдет. Ты лучше вперед глянь. — За балкою показалась роща. — Там остановимся, передохнем. Потом видно будет, искать купалище или возвращаться.

Федор согласился с Дмитрием. Всадники въехали в небольшую рощу и спешились.

Дмитрий расстегнул ворот и сказал:

— Ну и жара! Вчера полегче было.

— Жара — невелика беда. Душно, безветренно и тихо! Как бы буря не разыгралась.

— Да, — проговорил Дмитрий. — Такая тишина не к добру. Так не искупаться ли нам, Митя, пока можно? С этой стороны мелководье, берег песчаный. А разыграется гроза, в роще и укроемся.

— Может, вернемся?

Дмитрий посмотрел на небосклон, который уже наполовину затянулся свинцовым пологом, временами разрываемым вспышками молний. Стали отчетливо слышны раскаты грома, еще слабые, но затяжные.

— Нет, Федя. До города мы добраться не успеем, искупаться тоже. А что у нас по берегу?

— Деревушка недалеко. Видишь, в лощинке у заводи?

— Воистину деревушка. Дворов десять, никак не более. Но укрыться там можно понадежнее, нежели в роще. Тут промокнем насквозь, как ливень накроет.

— Так чего ждать? Едем! А искупаться и потом успеем.

— Давай в деревню, — согласился Дмитрий.

Молодые люди вскочили в седла. Кони, видимо, чувствовали приближение бури, вели себя неспокойно. Но всадники заставили их скакать к деревушке. Заметно посвежело, в воздухе чувствовалась влага. Солнце неожиданно скрылось, расплылось в небе бесформенным пятном.

На полпути всадников догнал сильный порыв ветра. Он ударил в спину, сбил шаг коней. Поднялось облако пыли, песчинки хлестнули по лицам. Оглушительным раскатом прогремел гром. Ветер завертел, закружил пыль, отчего дороги не стало видно. Прогрохотал еще более сильный раскат. В ветлу, что росла недалеко, ударила молния, яркая, как солнце. Дерево взялось огнем, от корней до кроны превратилось в пылающий столб.

— Ничего себе! — крикнул Дмитрий. — Только этого нам не хватало. Вернемся в рощу?

— Какую рощу? — прокричал в ответ Федор. — Оттуда и прет ураган. Путь у нас один — к деревне.

— А ты ее видишь?

— Кони вынесут!

Дмитрий крикнул своему вороному:

— Ну-ка, Коршун, выручай хозяина!

Но кони и без команды понесли наездников к жилью.

— А чего дождя нет? — прокричал Дмитрий.

— Будет тебе, Митя, не просто дождь, но и настоящий ливень.

Первые сильные порывы ветра подняли серое облако и сразу снесли его в поле. Ураган с грозой не ослабевали, но пыль уже не забивала рот и глаза, видимость улучшилась. Всадники влетели в деревню Кулиши, под очередной раскат грома остановились.

Дмитрий указал на ближайший дом справа и крикнул:

— Туда, Федя! Там и изба больше, и хлев есть, где можно коней спрятать.

Но укрыться нашим героям не пришлось.

В край деревни вонзилась ослепительная огненная стрела молнии. По ушам тут же ударил сильнейший раскат грома. Кони шарахнулись, закружились, заржали. Потянуло дымом.

— Неужто загорелось что-то? — крикнул Федор.

— На околице изба вспыхнула. В нее, наверное, попала молния.

— Да, вижу впереди. Ух ты! А взялась-то как быстро.

Сквозь ветер от околицы донесся отчаянный женский вопль:

— Помогите, люди добрые! Горим! Детки в избе! Спасайте!

— К горящей избе, Митька, да живее! — крикнул Федор и пришпорил своего коня.

Всадники оказались у крайней избы за считаные мгновения. По пути они едва не сбили с ног девчушку, бежавшую к соседнему жилью. Она чудом выскочила прямо из-под копыт коней, несущихся во весь опор.

На улицу выскочили люди. В большинстве бабы, мужиков всего четверо, да и те замерли в растерянности. Крайняя изба была объята пламенем. Молодые люди соскочили с коней, набросили поводья на столб, торчавший у одинокой липы.

Дмитрий крикнул мужикам:

— Чего встали как идолы? Быстрее тащите воду.

— Разве можно такой факел погасить? — услышал он в ответ.

Женщина упала на дорогу, протянула руки к огню и продолжала кричать.

Ее вопли срывались на хрип:

— Детки там! Люди добрые, помогите!

Заголосили и другие бабы.

Дмитрий рявкнул на мужика:

— Имя?

— Егор!

— Я кому сказал, воды! Или ты, Егор, вместе с товарищами кнута опробовать решил? Бегом к колодцу. Ну!

Мужики пришли в себя и бросились кто куда.

На дороге билась в отчаянии женщина, дети которой находились в горящем доме.

— Детки! Ванятка, Мишаня, Ольгушка!..

— Поднимите ее, оттащите с дороги, — крикнул Федор бабам, потом повернулся к товарищу и сказал: — Дети, Митя, сейчас живыми сгорят!

— А мы, Федя, на что? Ужель дадим погибнуть мальцам?

— Огонь сильный, изба быстро повалится.

— Он пока поверху гуляет. Но, если промедлим, внутри возьмется. Вот тогда мы точно ничего уже не сможем сделать.

— Солома горит.

— Осыплется пеплом. Лишь бы ветер не изменился, не понес искры на соседнюю избу, куда деваха зайцем нырнула. Но где мужики? Да чтоб им сквозь землю провалиться!

— В огонь пойдем?

— Я пойду! — заявил Дмитрий. — Ты стань возле оконца, что на улицу выходит. Детвору принимать будешь. Мне одному через дверь их не вынести.

— Нет, Митька, тебе без меня так и этак не управиться. Посему в избу пойдем вместе. У оконца и двери мужиков поставим.

Дмитрий посмотрел в лицо другу, хотел было возразить, да передумал. Взгляд Федора строг, сосредоточен, бесстрашен, губы сжаты.

— Ладно, будь по-твоему. А вот и вода!

— Одной воды мало. Надо чем-то укрыться от пламени.

— Так с мужиков рубахи сдерем. Свои, шелковые, надо снимать.

Парни быстро сбросили нарядные рубахи.

Мужики тащили восемь ведер воды. Порыв ветра, ослабевающего, но еще сильного, вдруг сбил Егора с ног.

— Тебя за чем посылать можно, топтыга? — воскликнул Дмитрий. — За медом? Быстро скидывай рубаху!

— Зачем отнимаешь? — спросил Егор, подымаясь.

— Скидывай, говорю! — Дмитрий повернулся ко второму мужику с окладистой бородой. — Теперь ты!.. Как тебя величать?

— Тит.

— Ты, Тит, тоже снимай рубаху. Да шевелитесь вы, черти нерасторопные!

Мужики подчинились. Парни напялили на себя рубахи, закрыли холстом головы.

— Выливайте на нас ведра, — приказал Дмитрий. — Двое бегите обратно за водой, а ты, Егор — к уличному оконцу. Там жди, покуда не окликнем. Ты, Тит, становись у крыльца. Мы в избу. Оттуда будем детей передавать. Ясно?

— Да! — Мужики закивали космами свалявшихся волос. — Ясно!

— Тогда вперед, с Богом!

Подготовка к спасению детей заняла слишком много времени в описании. В реальности все происходило быстро. Да и ветер, раздувающий пламя, гнул его в сторону поля, пока еще не давал ему пробиться внутрь избы. Федор и Дмитрий обрядились в мокрые мужицкие рубахи, взлетели на крыльцо и ворвались в дом. Они тотчас оказались в сплошном дыму.

— Митька! Ищи вход в горницу!

— А чего его искать? Тут он, возле меня. Дыму-то! Как бы не задохнулись ребятки!

— Не должны.

Из сеней молодые люди пробились в горницу.

Федор помнил, как называла детей мать, обезумевшая от горя, налетел на лавку, отбросил ее в сторону и крикнул:

— Ванька, Мишка, Ольга! Где вы? Отзовитесь!..

— Тут я, — раздался рядом с Федором девичий голосок.

— Где? — Федор почувствовал, как крохотные ручонки ухватились за его штаны. — Митька, деваха есть! Я к окну!

— Давай. Ванька, Мишка!.. — продолжал искать других детей Дмитрий.

Федор пробился к оконцу и крикнул на улицу:

— Егор?..

Мужик ответил:

— Тут я!

— Принимай девочку.

— Как? Подойти не могу.

— Лови. Кидаю! — Федор бросил девочку в оконце и услышал голос мужика:

— Ага! Поймал!

— Передай ее бабам, сам становись обратно к окну.

— Угу!

Федор пошел назад.

Ветер, до сего времени помогавший спасателям, неожиданно изменил направление. Огонь тут же захлестнул бревна.

— Митька, что у тебя?

— Ничего. Изба малая, понаставлено всего много. Мальцы не отзываются. Может, в обмороке? Дым такой, что хоть сам выскакивай на улицу.

— Нельзя, Митя. Искать надо.

— Да ищу! Федька, бревно сверху валится. Берегись!

Федор отскочил в сторону, налетел на какой-то то ли короб, то ли сундук, ударился о печь. На него свалилась кочерга. Она-то и спасла жизнь молодому человеку. Федор схватил ее и отбил горящее бревно, падавшее на него. Кочерга согнулась, но деревяшка отлетела в сторону.

Федор тут же услышал слабый голосок, донесшийся откуда-то сбоку:

— Мамка! — За этим словом последовал неудержимый кашель.

— Митька, есть парнишка. Уж не знаю, который из двух.

— К окну прорвешься?

— До него недалеко.

— Где же третий?..

— Я сейчас, Митька. — Федор вынес ребенка к оконцу и позвал: — Егор!

— Тут я.

— Лови парнишку. Потом имя его назовешь.

— Ага.

Федор выбросил мальчонку на улицу и услышал:

— Поймал! Мишка это, средненький из детей Фрола и Анисьи. Только ты гляди, молодец, больше к окну не подходи. Еще чуть, и пламя закроет его. Вся стена полыхает.

— Я понял тебя, Егор. Уходи с дитем. Мы будем через сени и крыльцо пробиваться.

— Так и сени полыхают. Ветрище подул на соседний двор. Там пока еще…

Федор не стал более слушать мужика, двинулся назад, в горящую избу, и крикнул:

— Митя!

— Да?

— Как ты?

— Да покуда живой! Кашель измучил, дышать нечем. Глотнуть бы свежего воздуха да облиться водой, а то припекает!

— Митька, сени горят.

— А окно?

— И его огонь отрезал. У нас один путь — сквозь пламя по сеням.

— Ага! Если не задохнемся.

— Проси Бога, Митька. Он поможет! Тут остался Ванька, младший из мальцов.

— Знать бы еще, где он. Ванька! — крикнул во все горло Дмитрий. — Отзовись же. Или все сгорим в избе! Тебя мамка на улице ждет. Ванька!

Ответом ему была тишина.

— Где же он, Федька? Я эту половину уже всю излазил. Ванька не откликается. Нам пора уходить. Скоро изба повалится. Или мы тут задохнемся.

— Нельзя уходить, Митя! Искать надо! Негоже нам бросать ребенка в огне. До конца жизни не простим себе, что оставили его одного умирать страшной смертью.

— Если он еще жив и мы сами не сгорим.

— Значит, такова воля Божья. Ищем, Митя!

— Чтоб его!..

— Что, Митя?

— Еще одно бревно рядом хлопнулось. Изба валится.

— Ты не пострадал?

— Так, чуть задело. Переживу. Ты у печи, Федя, еще погляди, а я — вдоль стен.

— Давай.

Но Федор не успел выйти к печи. Задняя стена рухнула. Вся изба перекосилась и не повалилась только чудом. Ветер разорвал дым и бросил внутрь глоток чистого воздуха.

Тут Федор услышал крик Дмитрия:

— Вот он! Под лавку забился.

— Живой?

— Да! Сиднем сидит, глазами хлопает.

— Хватай его, Митька, и беги к сеням. У выхода меня дождись. Я дорогу пробью, если там все горит.

— Давай.

Федор вышел к сеням. За ним держался Дмитрий с ребенком на руках.

Федор перекрестился и сказал:

— Ну, последний рывок. С Богом! — Он выскочил в сени, объятые огнем.

Если бы друзья задержались в избе еще на какую-то минуту, то вряд ли пробились бы сквозь сплошной огонь, сами вспыхнули бы, как сухой бурьян. Но они успели выйти в сени, когда между горящих стен еще оставался проход, узкий, задымленный, но не охваченный пламенем.

Федор рванулся к двери, выскочил на улицу и сбил наземь Тита, стоявшего возле дома. Следом за ним выпрыгнул и Дмитрий. Он упал рядом с Федором, но сумел поднять ребенка над собой. Рубаха на нем горела. Бабы подбежали к нему и выхватили мальчонку из рук. Изба тут же рухнула. Дмитрий перекатился по земле, сбил пламя. Он так и лежал на спине, жадно вдыхая пыльный, но бездымный воздух.

К нему, кашляя, подбежал Федор, нагнулся над другом и спросил:

— Ты живой?

Дмитрий улыбнулся.

— А что мне будет? Лихо ты, Федя, выход пробил. Тит вон до сих пор сидит, башкой крутит, в себя прийти не может. Да и отбить кочергой бревно не всякий сумеет.

— Я же говорил, Бог нам поможет. Так оно и вышло. Ты не обгорел?

— Так, самую малость. Пламя не успело как следует приласкать меня.

— Сними рубашку, покажи ожоги.

— Да какие ожоги, Федя? Ерунда все это. Главное, что мы с тобой детей вынесли. А Егор теперь без рубахи остался.

— Нашел о чем думать!

Казалось, все было кончено, но тут опять неожиданно раздался истошный крик:

— Изба кузнеца огнем взялась! А там Анька больная с дочкой.

Ветер резко изменил направление. Огонь с соседнего двора перекинулся на амбар, с него — на избу. Пока пламя лизало заднюю стенку, в общем дыму оно заметно не было. Но теперь ветер раздул огонь. Тот вмиг объял избу со всех сторон.

Федор очнулся и заявил:

— Еще не легче. Соседний дом горит.

— Да, вижу. Что мужики?

— Один сунулся было, но отступил. Придется опять нам лезть в огонь, Митя!

— Что ж поделать, друг Федя, если больше некому!

— Айда. — Дмитрий резко поднялся.

— Идем! — согласился Федор и крикнул Егору:

— Вода есть?

— Принесли.

— Давай сюда, обливай нас.

— Неужто опять в огонь пойдете?

— Можем тебе место уступить, — заявил Дмитрий и усмехнулся.

— Боже сохрани! Я не смогу.

— Лей воду, Егор.

Молодые люди, мокрые с головы до ног, бросились ко второй разгоревшейся избе. Они заметили, что бабы стояли у соседнего дома. Женщины никак не могли справиться с огнем, разбушевавшимся не на шутку. Но на все воля Божья.

Во второй избе, которая была побольше первой, друзьям искать никого не пришлось. Они сразу увидели в горнице сдвинутые скамьи, на которых лежала женщина, еще не старая, очень бледная и красивая. У печи на полу сидела девушка, лицо которой было измазано сажей.

Дмитрий подошел к женщине. Она смотрела на него, сжимая в руках икону. Огонь пробился внутрь горницы и расползался по стенам.

— Оставьте меня, спасите дочь! — проговорила женщина. — Потолок горит, обрушиться может. Не губите себя из-за меня, хворой. Только дочку прошу вынести.

— Ну что ты такое говоришь, мать? А почему дочь сама не выскочила из избы?

— С ногой у нее что-то.

— Ага. Ну, я сейчас рогожей тебя прикрою, чтобы не опалило, и потащу на выход. — Он повернулся к другу. — Федька!..

— Да, Митя.

— Что у тебя с девицей?

— Сама идти не может, говорит, что ногу подвернула, а я вижу, дело хуже. Сломала она ее. Понесу.

— Гляди, потолок горит. Давай быстрее, а то рухнет изба-то.

— Выноси мать, я следом с дочкой.

— Угу.

Дмитрий поднял на руки женщину, которая показалась ему совершенно невесомой, удивился данному обстоятельству и пошел к выходу. Федор взял на руки девочку, стонавшую от боли, и двинулся следом.

Вроде все шло гладко, не так, как в первой избе, однако в этом доме молодых людей ждал неприятный сюрприз. Дверь, ведущая из горницы в сени, отчего-то захлопнулась. От жара она теперь оказалась перекошенной, оттого плотно закрытой. Дмитрий ударил по ней ногой, но без толку. Створка не поддалась. Огонь все сильнее разгорался внутри. От дыма становилось нечем дышать, жар грозил потерей сознания, неминуемой гибелью.

— Федька! — крикнул Дмитрий другу. — Дверь мне не выбить, потому как бабу на руках держу и на пол опустить не могу. Давай ты!

— Сейчас. — Федор взглянул на девушку, прикусившую губу и закрывшую глаза. — Эй, красавица, очи открой.

Девушка подняла веки и прошептала:

— Больно!

— Я знаю, что больно. Но все пройдет. Нам пора отсюда выбираться. Друг держит на руках твою мать и дверь открыть не может. Придется мне. Я тебя отпущу на пол, ненадолго. Ты не бойся, заберу. Хорошо?

— Да! — проговорила девчушка лет двенадцати-тринадцати.

— Вот и хорошо.

Дмитрий поторопил товарища:

— Федька, ты любезничай, только иногда наверх поглядывай. Доски прогорели. Еще немного, и кровля на нас рухнет. С кем тогда рассусоливать станешь? Если только с ангелами на небесах!

Федор опустил девушку на пол, обошел Дмитрия, державшего на руках женщину, и навалился на дверь. Та вылетела вместе с петлями и коробом. Из сеней ударило пламя.

Федор едва успел увильнуть и сказал:

— Плохи дела, Митька. Вход-то я открыл, да в сенях топка!

— Что ты предлагаешь? Ждать, пока кровля нас накроет? Все одно другого пути, чтобы выбраться из этой геенны огненной, у нас нет!

— Это точно. Погоди, я подыму девчонку, и будем пробиваться через огонь. Мужики бы догадались с той стороны воды припасти.

— Может, и догадались, кто знает? Нет, так придется нам испечься, как поросяткам.

— Ты еще находишь силы шутить?

— Признаюсь, Федя, последние. Голова кружится, в глазах круги. Давай быстрее, а то тебе и меня придется тащить. Хотя нет, вернуться за мной ты уже не успеешь.

— Не болтай попусту. Пробьемся!

— Если только с Божьей помощью. Господи всесильный, не оставь нас в беде, спаси и сохрани!

Федор поднял девушку на руки. Она вновь застонала от боли и прикусила губу, из которой на руку парня упали алые капли крови.

— Держись, красавица. — Он нагнул голову, прижал девушку к себе, прикрыл ее рубахой, насколько это было возможно, и вошел в пылающие сени.

Федор пролетел сквозь жар, языки пламени, треск пожара, миновал сени и выскочил на улицу. Следом появился и Дмитрий с женщиной на руках. К ним сразу же бросились мужики с ведрами и обдали водой, отчего парням стало гораздо легче.

Федор передал девушку Егору и сказал:

— Отнеси ее куда-нибудь в избу и позови знахарку, коли есть на деревне такая. У девушки сломана нога.

— Ага! А знахарка у нас есть. Авдотья. Я покличу ее.

Женщину, которую Дмитрий вынес из огня, мужики положили на кошму, постеленную прямо на землю. Она молилась, просила Бога неведомо о чем.

Через несколько мгновений гроза прекратилась, ушла на юг. Стали затихать гром и ветер. На деревню вдруг обрушился ливень. Сильный, но настолько короткий, что люди не успели разбежаться, спрятаться от него, а вот пожар был потушен. Из-за облаков, сменивших черную грозовую тучу, как ни в чем не бывало выглянуло солнце, такое же яркое и жаркое, как и прежде.

Дмитрий попросил напиться. Какой-то мужик тут же принес ему ковш кваса. Он утолил жажду, стал искать взором друга и увидел Федора, стоявшего рядом с Егором.

Тут к нему подошла женщина, жительница деревушки, и сказала:

— Молодец! Аннушка с тобой и товарищем твоим говорить хочет.

— Что за Аннушка?

— Та, которую ты вынес из горящего дома, жена кузнеца. Пойдете, или сказать, что не желаете?

— Отчего же не желаем. Сейчас и пойдем.

Дмитрий подошел к Федору и передал ему просьбу женщины.

— Что ж, можно поговорить. А где она? — спросил тот.

— Ее в соседний двор перенесли, — ответила женщина.

— Она и в доме выглядела больной. Чем хворает?

— Кто знает. Как-то сразу сникла, потом слегла. Знахари смотрели, лечили, да ничего толком у них не получилось. На глазах тает Аннушка.

— Это я заметил, — проговорил Дмитрий. — Веса в ней почти нету. Невесомая, прямо как облако.

Женщину, которую вытащил из огня Дмитрий, мужики перенесли к дому, где были привязаны кони парней. Она лежала на рогоже, под головой валик, руки сложены на груди, в них икона и образок на нитке.

Юноши присели на корточки рядом с ней.

— Ты хотела нас видеть, мы пришли, — сказал Федор.

— Да, благодарствую за все, что вы сделали. Особо за спасение дочери. Возьми. — Она протянула Федору икону чудотворца Николая. — Пусть она хранит тебя и весь твой род. — Женщина взглянула на Дмитрия и продолжила: — А ты прими образок. Я с малолетства его не снимала. Теперь ты носи. Он отведет беду.

— Не надо бы, — смущенно проговорил Дмитрий.

— Послушай меня, молодец. Вижу, ты знатного рода. Жизнь у тебя впереди непростая, но ты все выдюжишь, через все пройдешь. Путь твой славен будет. А образок еще ой как поможет тебе. Я вижу!..

— Он сейчас тебе самой нужен.

— Нет! Я больна, мне уже не встать. Скоро предстану перед судом Божьим. Я чиста перед Всевышним, мне не страшно. Быстрее бы уж Господь забрал к себе. Вам же, молодцы, жить надо. Пусть Бог хранит вас. А сейчас ступайте, устала я.

Дмитрий надел образок на шею, Федор взял икону в руки. Парни поднялись, занесли женщину в избу и вышли на улицу. Вокруг них собрался народ. Кто-то подал им шелковые рубахи. Юноши оделись.

Из толпы вышел Егор и замялся.

— Что тебе? — спросил Дмитрий.

— Да вот голову ломаю, как мне теперь без рубахи обходиться. Одна она у меня была. Нет, мне не жалко, на дело пошла, но в исподнем тоже ходить по улице не будешь.

— Я бы тебе, Егор, свою отдал, но нельзя мне в город голяком ехать. Погоди-ка. — Он достал из штанов несколько монет. — Держи. Этого хватит, чтобы три новые рубахи справить.

Федор тоже дал Егору денег и сказал:

— Передай Титу. Он, как и ты, без рубахи остался.

Вперед вышла дородная женщина, встала перед мужиком, подбоченилась и возмущенно воскликнула:

— Да как ты можешь деньги брать у молодцев, которые детей Фрола и Анисьи, да и Аннушку с дочкой спасли? Совести у тебя, Егор, нет. Неужто мы всей деревней вам с Титом рубахи не справили бы?

— Да я что, — вконец смутился мужик. — Я верну!

— Не надо, — сказал Федор. — Деньги ваши.

Анисья, мать спасенных детей, внезапно бросилась в ноги товарищам и заголосила:

— Скажите, как звать-величать вас, за кого мне теперь до конца дней своих Богу молиться?

Федор поднял женщину и сказал:

— Разве это так важно, кто мы и откуда? Главное, дети уцелели. Дома заново отстраиваются, добро с годами наживается, а вот людей, коли они погибнут, не вернешь. О них всегда в первую голову надо думать. А вы растерялись. Где все прочие ваши мужики?

— Знамо где, на ярмарке. Все же, прошу, назовитесь.

— Ты, Анисья, Господа за спасение детишек благодари. Мы — лишь орудие в руках Всевышнего. Рабы Божьи, как и все вы здесь, как и весь народ наш.

— Прошу, назовитесь, — продолжала настаивать женщина. — Мне это нужно.

Дмитрий вздохнул и сказал:

— Ладно, а то ты ведь не отстанешь. Я Дмитрий, товарищ мой — Федор.

— Благодарствую. А не поранился ли ты, молодец? Смотрю, боль в глазах твоих.

Дмитрий улыбнулся женщине, перевел взгляд на хорошенькую девушку, стоявшую рядом, подмигнул ей и сказал:

— А и поранился, то до свадьбы заживет. Да, красавица?

Девушка в смущении спряталась за спины мужиков.

— Не волнуйся за меня, Анисья, детей береги, одних дома не оставляй. Судьба, она, видишь, какой крендель может выкинуть.

— Сберегу! Теперь никуда от себя не отпущу. Великое спасибо вам, Федор и Дмитрий.

— Да не за что! Прощевайте, люди, нам на Москву, домой пора, да хранит вас Господь!

Федор и Дмитрий вскочили на коней и направились к выезду из деревушки. Ее жители все как один провожали их благодарными взорами и крестились.

Вскоре молодые люди доехали до рощи.

Дмитрий взглянул на друга, рассмеялся и сказал:

— Вот и погуляли. Искупались.

— Зато дело какое сделали! Без нас погибли бы люди. А искупаться можно и сейчас. Даже нужно. Поедем в храм, а туда в таком виде заходить негоже. Надо копоть, грязь смыть, одежду почистить.

— Твоя правда, Федя. Купаемся.

Молодые люди соскочили с коней, привязали их к деревьям, спустились к месту, облюбованному ранее. Там они сбросили одежду и, поднимая ворох брызг, побежали в прохладную воду. Друзья прошли мель, потом поплыли. На середине реки их подхватила стремнина.

— Любо, Федька! — закричал Дмитрий.

— Любо, Митя, но давай вертаться, а то снесет течением к деревне, что напротив. Как потом на виду у всех голышом возвращаться к роще будем? Девки увидят, засмеют.

— Верно говоришь, Федя, пора и назад.

Они вырвались из сильного потока, а дальше поплыли не спеша. На отмели приятели натерлись глиной с песком, обмылись. Потом юноши вышли на берег и почистили одежду.

Дмитрий потянулся и сказал:

— Эх, Федька, хорошо! Так бы и провел здесь весь оставшийся день. Куда лучше, чем в городе задыхаться.

— Да, — согласился, Федор. — На Москве нынче тяжело, людно, но надо ехать в храм.

— Надо, поехали.

Вскоре Федор Колычев и Дмитрий Ургин мчались на своих скакунах к Москве. На дороге они встретили довольно много народу. Люди из близлежащих городов, сел, деревень возвращались домой с ярмарки. На телегах царило веселье. Видно было, что день у этих людей выдался удачным.

К храму друзья подъехали, когда обедня уже закончилась. Несмотря на это, нищих на паперти не убавилось. Молодые люди оставили коней у частокола, под присмотром невзрачного с виду, в чем-то убогого мужичка. Раздавая мелочь и крестясь, юноши вошли в храм, там опустились на колени и начали молиться.

Дмитрий Ургин с некоторым удивлением смотрел на своего товарища. Тот истово, со слезами на глазах, шептал молитвы, крестился и клал земные поклоны.

Помолившись, молодые люди подошли к священнику под благословение. Они поставили свечи за здравие своих близких и людей, спасенных сегодня в деревушке, за упокой тех, кто уже отошел в мир иной.

Когда друзья вышли из храма, Дмитрий перекрестился и спросил товарища:

— Федя, а чего ты плакал в храме? Вспоминал кого-то? Или горе какое еще не улеглось в душе?

— Нет, Митя, это были слезы великой радости.

— Радости? — удивился Дмитрий. — Так разве от нее плачут?

Федор взял товарищу под руку, отвел его в сторонку, в тень старой ветлы, и сказал:

— Знаешь, Митя, не ведаю, как ты, а я, приходя в храм, словно в мир иной попадаю. Такое чувство появляется, что и не знаю, как его объяснить. Будто тело мое остается на улице, среди мирян, а в храме одна душа. Гляжу на образа, а лики святых на меня смотрят. Мы с ними одно целое. Я молюсь и слышу слова святых. Понимаешь, они разговаривают со мной. Но не так, как в миру, а иначе. Оттого и становится так радостно, благостно, что слезы сами из очей ручейком светлым по щекам струятся. Я прошу Господа помочь укрепить мою веру, не дать ереси проникнуть в душу, отвести от греха вольного и невольного, а в ответ слышу: «Я с тобой. Молись крепче и сохранишь чистоту душевную, а с ней и веру незыблемую».

Дмитрий вздохнул и проговорил:

— А я вот ничего не слышу. Молюсь как все. То, что есть у тебя, мне не дано. Спору нет, в храме легко, светло, радостно. Но чувства, которые испытываешь ты, мне неведомы. Значит, Господь отвергает меня? Выходит, я не заслужил милости Всевышнего, так, Федя?

— Не так, Митя! Пред Богом все равны. Он прощает всех, кто искренне раскаивается в грехах. Просто, наверное, не каждому дано понять и осознать в полной мере милость Господа.

— Значит, ты понимаешь, осознаешь, а я нет?

— Может, и так, Дмитрий, только без обиды.

— Да какая уж тут обида! Ты у нас особый, книжки читаешь без принуждения, да какие! Даже отцы наши не все в них понимают. Ну да ладно. Что теперь делать будем? Заедем к нам, перекусим, коней накормим?

— А потом что? — спросил Федор.

— Я бы на ярмарку проехал, так она уже сворачивается. Может, по Москве еще погуляем, поглядим, как народ после торгового дня праздновать будет?

— Ладно, давай так и сделаем, — согласился Федор.

Молодые люди проехали к дому Ургиных, где их встретил Родион, слуга князя Михаила Ивановича, отца Дмитрия.

— Ты где, голубь, пропадал? — спросил он.

— Почему ты спрашиваешь, Родион?

— Потому, что батюшка твой очень недоволен был, когда не увидел тебя за обеденным столом.

— Гроза нас за городом задержала, Родион. В Москве бури не было, а за рекой деревни горели, избы рушились.

— Да ты что?

— Вот тебе, Родион, и что.

— То-то гляжу, одежа на тебе замытая.

— В реке постирался. Нам бы с Федором перекусить, Родион.

— Ступайте к Марфе, она вас пирогами попотчует.

Дмитрий обнял слугу за плечи и спросил:

— А батюшка, наверное, отдыхает после обеда?

— Прилег. Да и матушка тоже.

— Это хорошо. Мы быстро перекусим и обратно в город.

— Ты, Митька, человек вольный, я тебе не указ, но коня не дам! Смотри, полдничать не явишься, батюшка не на шутку осерчает.

— Знаю. Тогда и за конем Федора присмотри.

— Присмотрю, бедовая твоя голова. Чую, попадешь ты нынче под кнут отца.

— Крепче буду!

Родион улыбнулся и сказал:

— Ступайте уже, пока Михаил Иванович не встал.

Молодые люди прошли в светелку. Повариха Марфа накормила их пирогами с яйцами, грибами и горохом. Они запили еду квасом и спешно покинули большой дом князя Ургина.

Вскоре приятели вышли на площадь, где часто собирались парни и девушки того же возраста, что и Федор с Дмитрием. Жара немного спала, тени деревьев вытянулись. Молодежь по традиции устроила игры. В стороне у частокола девицы встали в круг. Одну из них вывели в середину, завязали глаза, недолго покружили и отпустили.

— Глянь, Федя, девицы в ланту играть затеяли, — сказал Дмитрий. — Давай поглядим, угадает та из них, глаза которой закрыты повязкой, у кого жгут в руках.

— Поглядим, — согласился Федор.

Девушка пошла по кругу и остановилась возле одной из своих подружек.

Дмитрий воскликнул:

— Не та, дуреха!

Девушка ошиблась, за что тут же получила легкий удар жгута по спине. Она обернулась, указала на другую участницу игры, опять не угадала и вновь получила жгутом по спине.

— Да как же тут отгадать можно, если глаза закрыты? — спросил Федор. — Что это за игра?

— В каждой игре, Федор, есть смысл.

— Да? И какой смысл в ланте?

— Девушка ничего не видит, но выбирает, выражает свою слепую любовь. Вот ее и бьют, чтобы наказать за легкомыслие. Оно исправляется опытностью, приходящей через тяжелое наказание. Конечно, никакого наказания тут нет и в помине, а смысл есть!

Федор взглянул на товарища и спросил:

— А ты откуда про это знаешь?

— Я же вечерами не сижу за книжками, Федя, как ты, а по Москве езжу. Где в городки сыграешь, где в тычку. А девицы рядом, вот я их и наслушался. Вечером на Москве весело, Федя. Ой! Вон, погляди-ка. — Дмитрий указал на ребят, собравшихся толпой. — Там, кажись, веревку перетягивать собрались. Пойдем?

— А в этой игре какой смысл? — с усмешкой спросил Федор.

— А такой, что победа дается тому, кто сильнее. Так идешь?

— Нет, — отказался Федор. — Я лучше отсюда за вами погляжу.

— Ну и гляди!

Дмитрий подошел к ребятам и вскоре уже верховодил среди них. Они разбились на две команды и начали тянуть веревку, которая тут же не выдержала и порвалась. Парни повалились на землю. Расхохотались как игроки, так и зрители.

Смеялся и Федор, но перестал, когда к нему подошел Дмитрий. В его взоре парень увидел боль, скрываемую от других за напускной веселостью.

— Ушибся, Митя? — спросил Федор.

— Нет, но упал на спину, прямо на ожоги.

— Говорил же, надо было еще в деревне их посмотреть, показать людям. Уж у них нашлось бы чем их намазать, да и перевязать. Пойдем на посад под Варваркой. Там в крайней избе, если отсюда идти, знахарка живет. Бабка Катерина. Архип, слуга отца, не раз хвалил ее, говорил, что она чуть ли не все болячки лечит.

— О Катерине пол-Москвы знает. Отец мой тоже ее иной раз к себе зовет. Мне его расспросы о болячках ни к чему. Родион ожоги посмотрит да чего-нибудь придумает. Тогда и батюшка не узнает.

— Почему ты не хочешь ему правду сказать? Ведь мы не злое, а доброе дело сделали, людей, детишек малых от смерти лютой спасли.

Дмитрий не по-юношески серьезно взглянул на друга и сказал:

— Мы, Федя, сделали то, что должен был сделать любой русский человек. Хвалиться этим для меня зазорно.

— Вот всыплет тебе Михаил Иванович ремня за пропущенный обед, да еще и по болячкам, и все труды Родиона пойдут коню твоему Коршуну под хвост.

— Не всыплет, — уверенно сказал Дмитрий. — Он всегда только грозит, а потом отходит быстро.

— Тогда пойдем к вам. Заберу коня и поеду до дому. Мои тоже, наверное, волнуются.

Молодые люди вернулись в дом Ургиных. Дмитрий показал Родиону ожоги. Тот поохал, поахал и повел княжича в свою горницу.

Федор забрал коня и отправился домой. Москва же продолжала гулять. День ярмарки всегда праздник. На этом прогулка товарищей, полная приключениями, закончилась. Ближе к вечеру поутих и город.