Наш корякский Рембрандт. Мои встречи с человеком и художником Кириллом Васильевичем Килпалиным и мои мимолетние беседы с ним. Эссе о Человеке и его Времени, о себе и нашем с ним Пространстве

Александр Северодонецкий, 2023

Автором описаны встречи с Килпалиным Кириллом Васильевичем.Автор говорит о Времени, об их месте, начиная с Тополевки, где прошел расцвет творчества, где он творил, и где он страдал от его непризнания.Этих встреч было много, автор делится впечатлениями от оказания ему врачебной помощи при ранении медведицей и он говорит о последовавшем небывалом взлете творчества, когда тот теряет правый глаз – инструмент художника и для него Пространство, и его Мир становится плоским, теряет объемность. Он так страдал от безденежья, от мизерной оплаты его труда и он грозился культработникам, что он закопает на Тополевке все свои картины. В конце автор спрашивает: был ли клад Килпалина К.В. и где он сегодня? В платине ли Левтырынываяма где добыто более 43 тонн платины с 1991 года или в горе Аметистового месторождения где запасено 200 тонн золота и серебра, или его особый клад в самих особенных людях Хаилино?

Глава 12.

Его все заслуги перед Корякией и его немногочисленные награды и звания его.

Вот ведь и вся судьба художника, вся его для кого-то длинная, а для другого и такая короткая его тропа, такая короткая тропа его исстрадавшейся и изболевшейся души. Души творца и художника, души отца и влюбленного человека. Души человека, которому ведь не чуждо все земное, будь то ему те его 17 лет, или только те его 37 лет, или умудренные жизненным его опытом все его 57 лет?

В судьбах всех художников на нашей земле за долгие века как-то стало уж традицией, что только после того как он покидает этот божественные земной мир, общество начинает да и само художественное сообщество его начинает признавать и оно же начинает возвеличивать его, зачастую само не осознавая и не понимая, что каждому из нас, живущих на этой планете Земля признание, а вместе с ним и все земные радости важны и нужны при настоящей нашей жизни, а не в нашем том загробном мире, а в его миропонимании в мире у их «верхних людей», который мы уже с вами ведь никогда и не увидим и ничего не узнаем о нём.

И при этом не важно: художник ли ты, или ты учитель, воспитатель в детском саду или ты редактор в районной газете, врач ли ты или ты военнослужащий. Человек всегда, в любом возрасте ждет своего признания, человек ждет своей поддержки в своем таком трудном для него пути. И будет ли это первый шаг на его жизненной тропе, или последний как у Килпалина К.В., когда его в только в 1990 голу, когда он к своему 60-летию, был принят в члены Союза художников СССР и он получил долгожданную пенсию, стипендию и долгожданный членский билет Союза Художников СССР за №291165.

Вот каково его место в ранге творцов и ваятелей № 291165 в череде наших ваятелей СССР. Сто шестьдесят пятый, тысяча сто шестьдесят пятый, нет аж двести девяносто одна тысяча сто шестьдесят пятый, девяносто одна тысяча сто шестьдесят пятый, вот его место в этой тянувшейся и длинной той шеренге на тундряной тропе художественного хождения по Камчатскому полуострову и его неустанного здешнего Тополёвского творчества, вот тот именно его долгожданный рубеж к которому он всю свою нелегкую жизнь стремился за №291165, еще немного и он был бы 300000.

— Нет! И еще раз нет! — громко кричал и тогда в 1990 году я и теперь также громко кричу я.

— Нет!

— Это совсем неправильно нумеровать художников, выстраивать их в ранжир, по росту, по весу и еще по какой-то по значимости!

— Кто же тот великий судья, что это за всех нас решает?

— И кому дано такой ранжир выстраивать в нашей современной жизни, в только его многотрудной жизни?

— Ведь это в корне не верно, ведь это неправильно, это не естественно и это абсолютно абсурдно!

— Никакой он не №291165, — восклицаю теперь я, — а он номер ПЕРВЫЙ, он ПЕРВЫЙ и он ЕДИСТВЕННЫЙ, рожденный здесь на Камчатке, рожденный этой благодатной и богатой на минералы и на таланты людские Камчатской землею, хоженой ранее и самим великим и знаменитым нашим русским Крашенинниковым С.П. и многими другими русскими исследователями и первопроходцами, он фактически ПЕРВЫЙ среди здешних нымылан, среди всех камчатских коряков в бывшем СССР и в нынешней Великой России, он ПЕРВЫЙ такой уникальный народный самородок, такой народный драгоценный слиток и такой сплав таланта, и невероятного мужества, и невероятной настойчивости к жизни и неимоверного упорства в достижении поставленной им же для себя великой цели, и никакой он не №291165, это ведь просто кощунственно, художников, их уникальный и не повторимый талант еще и пронумеровать, и выдавать им эти абстрактные удостоверения и с абстрактными какими то цифрами их номеров, как и те цифры, которыми я пишу этот текст, а ведь это просто информационные нолики и единицы, с которых складывается этот незамысловатый великий текст о нём, о его страданиях и о его уникальной жизни, а ведь затем видим мы и понимаем наш с Вами разговор, Это ведь кощунственно так унижать, так надсмехаться над человеком и одновременно художником, занумеровав его за № 291165, что только на закате его жизни его начали едва признавать, и когда уже сегодня вижу, когда тому же молодому Николаю Баскову в его то 25 лет по воле кого-то влиятельного мужа из Министерства Культуры или их той же Государственной Думы, присваивают сегодня высокое звание Заслуженный артист России, у меня идет настоящая дрожь по всему моему стареющему телу…

— Не рано ли и заслуженный? — с возмущением спрашиваю я, не дожидаясь того справедливого и ясного для меня ответа.

Невероятная дрожь идет по всему моему изболевшемуся по правде жизни телу и от возмущения, и от той несправедливости, и от того непонимания тогда его как настоящего камчатского таланта, как уникального Ветвейваямского самородка, как нымылана уникума, которых история дает так редко, а может быть уже и никогда не даст она их нам…

Дрожь в моём иссушенном за эти долгие года теле от того ясного моего понимания, что мы сегодня и он вчера не могли ведь активно повлиять на само Время и на окружающее нас Пространство, о которых мы говорим с Вами дорогой читатель с первых строк этого эссе, раздумывая одновременно о творце, раздумывая сейчас о великом трудолюбивом художнике и одновременно о том великом его Времени и безмерном его личном Пространстве, которое и его и нас тогда окружало, его и нас оно же то камчатское безмерное Пространство поглощало и легко как некую песчинку перемалывало, превращая в Тихоокеанский береговой песочек, среди которого ох как и трудно найти нам теперь тот один единственный ограненный самородок, чтобы нам теперь найти его среди миллионов и миллиардов мелких крупинок и крупиночек, тот ограненный и тот драгоценный алмаз, который и был спрятан самим Вечным Временем, как тот его, Кирилла Васильевича клад, еще до сих пор неведомый всем нам его не найденный нами клад, постоянно хранящийся и находящийся ведь именно в его трепетной груди, в его изболевшемся и в его исстрадавшемся по признанию нами и обществом натруженном сердце.

Сегодня художник, может пытаться об этом сказать своими средствами: картины, статьи, сочинения, сказки, былины, перешедшие у его народа из уст в уста, но услышат ли его сегодня и сейчас, захочет ли власть предержащая, направить свой величественный взор в нашу и, прежде всего-то в его сторону, направить свой повелительный взор на человека, живущего на далекой Камчатской-Хаилинской только его неповторимой по колориту Тополевке?

Конец ознакомительного фрагмента.