Авалон

Александр Руж, 2022

Писатель и сценарист Александр Руж представляет новый авторский цикл «Детективное ретро». Действие его исторических остросюжетных романов происходит в 20-е годы в России. Автор приоткрывает завесу над тайнами и загадками молодого советского государства, блестяще передавая колорит эпохи и реалии жизни этого непростого времени в истории нашей страны. Москва, декабрь 1925 года. Сотрудник ОГПУ Вадим Арсеньев, находящийся в психиатрической больнице, встречается там с Сергеем Есениным. Знаменитый поэт очень взвинчен, его посещают видения, за окном ему чудится черный человек – это происходит после того, как Есенин открывает серебряный портсигар и звучит навязчивая мелодия. Он предчувствует, что скоро с ним случится беда, и просит Вадима о помощи… Вскоре Арсеньева забирают из больницы и привозят на Лубянку, к заместителю председателя ОГПУ Менжинскому. Тот рассказывает, что за последнее время произошло несколько странных преступлений: при разных обстоятельствах погибли видные советские деятели – Котовский, Фрунзе и наконец Сергей Есенин, покончивший с собой в ленинградской гостинице «Англетер». Вадиму дано задание расследовать обстоятельства смерти Есенина, ведь поэт зашифровал его имя в своем последнем стихотворении… Александр Руж – лауреат второго сезона премии «Русский детектив» в области детективного и остросюжетного жанров литературы и кино в номинации «Открытие года».

Глава III,

в которой отгадка представляется столь очевидной, что в нее стыдно поверить

Не свезло Фильке в первый день наступившего года, ой, не свезло!

И ведь что обидно — тридцать первое декабря прошедшего, 1925-го, выдалось таким фартовым, что ни в сказке сказать, ни пером на пузе процарапать. С самого утра потянулся поток клиентов, да все с хабаром. Марвихеры, щипачи, трясуны, писари, ширмачи, рыболовы и прочие представители благородного семейства карманных воров знали, кому выгодно и безопасно сбыть добытое непосильным преступным трудом. Водился Филька и со шниферами, но куда менее охотно. Вскрыть квартиру — это вам не портфель у очкарика-растяпы заточенной монеткой подрезать, там все грубее, следов остается много, мильтонам есть где развернуться. Не любил Филька грубости, как и риска — боялся, что какой-нибудь домушник приведет на хвосте легавых. А карманники словно цирковые фокусники. Ловкость рук, наработанное годами мастерство, которое сродни искусству. Смотришь и диву даешься. Спектакль!

Вот, к примеру, ширмачи, они же марафетчики. Был у Фильки один такой знакомый по кличке Пижон. Это прозвище, или, как блатные гуторят, погремушку, дали ему неспроста. Ходил Пижон всегда при параде. Брючки штучные, пошиты на заказ, в черно-серую полоску, с завязками, чтоб всегда идеально выглаженными гляделись. Ботиночки глянцевые, на рипах. Пиджачок люстриновый, с лоском, а на голове — шляпа фетровая с ленточкой. И в руке непременно букет, такой пышный, что все барышни на проспекте оборачивались. Казалось бы, зачем вору эдакий кандибобер? Ему б как раз незаметным стать, мышкой-норушкой проскакивать. Ан нет! У Пижона свой расчет имелся, проверенный. Букет — это и есть ширма, она же марафет. Подходишь, допустим, к даме, что одета побогаче, спрашиваешь, который час, и присовокупляешь с придыханием, что на Финляндском вокзале тебя невеста дожидается, которая из дальнего далека поездом приехала. Дамочки — они сочувствовать горазды: и время подскажут, и разобъяснят, как поскорее к месту встречи добраться, еще и поохают, и счастья пожелают. А ты… ну то есть не ты, а Пижон… он малый хваткий. Покамест мадам соловьем заливается, притиснется к ней с букетом и там, внизу, под розами, руку в ейный ридикюль запустит. Она, сердечная, от аромата цветочного сомлеет, ей и невдомек, что такой фат, к тому ж влюбленный, способен пакость вытворить. Даже когда хватится кошелька или коробочки с серьгами, ни за что на него не подумает. Психология — это вам не хухры-мухры.

Воры — они все немного пижоны, даже если не люстриновые пиджаки на них, а батрацкие обноски из сермяги. Скажем, писари — те известные выпендрежники: один карманы и сумки бритвой режет, другой пятаком, третий — обручальным колечком с заточенными краями. И у всякого свой фирменный стиль: кто прямой линией полосует, кто углом, а кто «письмом», то есть крест-накрест…

Предновогодние дни для воровского люда — раздолье. Народец уже заражен праздничной сумасшедшинкой: ищет подарки, сорит деньгами, зажиточные кавалеры стараются обеспечить своих пассий драгоценностями. Неудивительно, что и доходы «втыковой масти», как прозвали карманников и сумочников фараоны, возрастают в разы. Но наворованное надо куда-то девать. Сбыть, прилично заработать и при этом не засыпаться.

Филька слыл самым железным скупщиком краденого. Держал мелочную лавочку близ Апраксина двора, ничем не выделялся, числился в рядах легальных советских коммерсантов эры НЭПа. Но наличествовала в его лавке потайная дверка, в которую просачивались добытчики, приносившие то, что обеспечивало скромняге-нэпману барыш куда больший, чем торговля керосинками и скобяными изделиями.

Что попало Филька не брал. Племяш его жил в буржуазной Эстонии, имел законспирированные ходы через границу. Через них Филька и переправлял товар. А буржуи — они капризные, дешевыми брошками от Мосювелиртоварищества их не прельстишь. Потому и требовал Филька от своих поставщиков что-нибудь исключительное. Такое, что не зазорно за бугром показать.

В тот предновогодний день понанесли пропасть всего: и аквамариновые подвески от Фаберже, и золотой кулончик, на котором стояло клеймо мастера Августа Холмстрема, и симпатичное ожерельице с фиолетовым аметистом, сработанное фирмой братьев Грачевых… Ввечеру из базарной толкучки вывинтился дядька с бородой, сказал, что направлен по протекции подкидчика Гвоздя, которого Филька знал сызмальства и очень уважал. Притаранил дядька серебряный портсигар с вензелем, затейный такой: крышку подымаешь, а изнутри напевчик сладенький плывет. Филька сразу угадал: штучка непростая, с историей. Спросил откуда. Дядька бороду пожевал, молвил, что презент от родственника, который с белыми в Константинополь сбежал, а вещички ненужные раздал кому ни попадя. Вранье, вестимо. Кумекал Филька, кумекал: не по нраву ему пришлись и дядька этот, и его брехня. Но портсигар покорил. За такую фитюльку можно недурной куш сорвать.

Словом, взял. И сам на себя порчу навел. С утречка по свежевыпавшему снежочку заявились свистуны. Они и раньше частенько с проверками наведывались, но Филька откупался. А тут с перепою новогоднего злющие были, лаялись, как цепные кобели, все в лавке разворотили и — вот проруха! — нашарили кой-чего из вчерашней поживы. Тут уж никакие отступные не помогли: взяли за шкирку, сволокли в Управление уголовного розыска на Адмиралтейском. Там какой-то чин с перебинтованной рукой приступил к Фильке с допросом: кто принес цацки, кому предназначались, куда и по каким каналам уходили.

Конец ознакомительного фрагмента.