Былины сего времени

Александр Рудазов, 2017

Зима пришла на Землю Русскую. Покрылись снегом леса и поля ее, побелели бескрайние просторы. От князя до последнего холопа все в шубы облачились, печи растопили. А посреди белых снегов несется громадный серый волчище, и восседает на спине его добрый молодец с мечом-кладенцом. На полудень путь их лежит – к морю теплому, к Буяну-острову, к дубу великому. Туда, где смерть Кащеева в каменном яйце сберегается. Поспешать надо княжичу Ивану да Серому Волку. Беда зреет на восходе. Уже сгущаются в Кащеевом Царстве тучи, уже собираются в страшный кулак орды. Восседает на железном троне старик в железной короне. Скоро уж обрушится на Русь царь нежити. Хек. Хек. Хек.

Глава 4

Идя по Новгороду, Иван только и успевал вертеть головой. Ох и город же, ох и громадина!.. Даже больше Тиборска! Тьмы четыре народу, никак не менее! Кругом палаты каменные, улицы мощеные, люд богатый!

В Великом Новгороде Ивану раньше бывать не доводилось. Он вовсе из княжества выезжал пока только един раз — этой же осенью, во Владимир, со свадебным поездом. А Новгород — из всех русских городов самый особливый. На закате стоит, к нурманам лицом повернут, испокон веку с ними дело ведет. Немало в Новгороде такого, чего в остальной Руси и не сыщешь.

Один только торг новгородский чего стоит. Вон как выряжены все богато, да пышно. Словно холопей в здешних концах вовсе нет — одни князья да бояре. Куда ни поглянь — важный дядька ступает, охабнем мостовую метет, аль боярышня молодая черевиками постукивает, глазками постреливает.

Яромир шагал молча, чуть насмешливо поглядывая на разинувшего рот княжича. Сам он в Новгороде бывал уже многажды, со многими был знаком. Сейчас вот пройти Плотницкий конец, перейти по мосту — и будет большое торжище. Там Яромир собирался кое-чего прикупить, да кое с кем побалакать.

Ивана он старался из виду не выпускать. Ему только дай потачку — живо дурь выкинет. Все деньги спустит на дребедень, девицу невинную попортит или просто нажрется до зеленых риз. Яромир иногда удивлялся, как Иван дожил до зрелых лет, с такой-то пустой головой.

Вот, прямо сейчас поотстал малость, к церквушке какой-то пристроился. Яромир заподозрил скверное, хотел уж было одернуть, да заметил, что Иван, высунув язык, мерекает на беленой стене писульку. Яромир бесшумно зашел ему за спину, прочел: «Спаси господи», и неопределенно хмыкнул. Ладно уж, пускай — всяких каракуль тут и без Ивана не счесть. Люд в Новгороде поголовно грамотный, а вот воспитания иным не хватает.

И сброда всякого вдосталь. У дверей церквушки подвывала нищенка-оборванка, суетился юродивый мальчишечка, бренчал на гуслях слепой старичок. Сердобольный Иван выудил три медных веверицы, роздал убогим, приговаривая:

— На те, небоже, что нам не гоже…

На торжище Яромир внимание удвоил. Новгородский торг вдвое сильнее тиборского — тут и бывалому волколаку ухо востро держать, не то что княжичу стоеросовому. Повсюду шум, гам, каждый так и норовит объегорить, а то просто кошель срезать. Руку протяни — в беду упрешься.

А Иван ни о чем таком не думал. Он просто глазел. Гомон вокруг стоял — и-и!.. Все что-то покупали, продавали, торговались или просто кричали.

Говор у новгородцев непривычный, чудной. Вроде и по-русски говорят, как все, а вроде и как-то не так. Цокают, «г» странно произносят…

Глаза от изобилия разбегались. Каких только диковин нет на новгородском торжище. Вот, например, берестяной прилавок — туеса, тарели, кружки, сундучки. Искусно расписаны, раскрашены — и ни капли клея. Руки у Ивана так и потянулись, так и примерились.

А вот бусы стеклянные, на поташе сваренные. Хороши, красивы! Всех цветов, всех оттенков! Тут тебе желтые и зеленые, красные и синие, оливковые и фиолетовые, бирюзовые и коричневые! Такие бусы какой красавице на шею повесить — враз еще краше станет!

А рядом — смотри-ка! — колокольчики! Мал-мала меньше! Совсем как настоящие, что на звонницах висят, только крохотные, пальцами взять можно! Самые большие годятся коню в сбрую повесить — с перезвоном чтоб ездить, с переливами хрустальными!.. Ну а самые малые — это только детям играться… хотя тоже дело.

А вот мед! Хорош новгородский мед, вкусен, сладок! С ягодами есть, с орешками! Разложен по тем же берестяным туесам — в них он особенно духовит. А если взять еще и пряник, да в мед обмакнуть… у Ивана аж слюни потекли.

Благо следующей на глаза попалась малая корчмарица. В Новгороде такие на каждом перекрестке. Иван нашарил сребреник и торопливо попросил:

— Мне большой квас, шкварки, двойной драник со сметаной и леденец-петушок!

— Здесь снедать будешь, молодец? — осведомилась корчемная прислужница.

— Нет, с собой.

— Два больших кваса, — поправил Яромир, вынырнувший будто из ниоткуда. — И плюшку со шкварками.

Иван покосился на оборотня с легким испугом. Тот всегда так внезапно возникал… и так же внезапно исчезал. Словно шапку-невидимку за пазухой прячет.

Набив брюхо, Иван только разохотился к покупкам. Заполучить хотелось решительно все!.. И вот этот колокольчик!.. и печатный пряник!.. и глиняну свистульку!.. и бусы желтые, из честна камня илектрона!.. и крест нательный, серебряный!..

Разгоряченный Иван замер перед лотком с иконами. Ох, красота!.. Лики расписанные, будто живые, сейчас заговорят!..

— Вот эта почем? — ткнул княжич в маленькую иконку Иоанна Воина, своего крестильного святого. — Покупаю!

— Покупать-то ты, может, и покупаешь, да я не продаю, — строго ответила старуха-лоточница.

— А… а почему?! — разинул рот Иван. — Чего ж ты стоишь тут тогда, коли не продаешь?!

— Продавать не продаю, а вот обменять могу, — сказала лоточница.

— Обменять?.. а… а на что?..

— А на деньги. Я тебе икону, а ты мне три марки кун.

Иван озадаченно захлопал глазами. Старуха поджала губы, покачала головой и наставительно произнесла:

— Нельзя иконы покупать, молодец. Оскорбительно сие для святого образа. Только подарить можно или поменять на цто-нибудь.

— Ага, ясно, — кивнул Иван, делая вид, что все понял.

Взгляд у него при этом был глупый-преглупый.

Яромир тоже негромко торговался. Несколько сребреников переменили хозяина, а оборотень сунул за пазуху расшитый золотом узорчатый платок. Заметивший это Иван наморщил лоб — кому это Яромир такое берет? Не себе, это точно.

Попутно волколак о чем-то или о ком-то расспрашивал. До Ивана доносились отдельные звуки — вроде чье-то имя. Отвечали Яромиру не то чтобы неохотно, но как-то испуганно, словно расспрашивал он о том, о чем в приличном обществе не говорят. Пару раз торговые гости даже сплевывали на землю — да с таким отвращением, злобой!..

Время перевалило за полдник, самый пик торжища остался позади. Кое-кто уж потихоньку сворачивался, перекладывал товары в носильный короб или возок. Народ разбредался по домам.

— Эй, эй, а ну, не стой на дороге-то! — донесся чей-то недовольный голос. — Отойди, борода, не видишь — сам я иду!

Иван обернулся и завидел здоровенного детину, шагающего так, словно сему торгу он нераздельный хозяин. Широкоплечий, щекастый, кудрявый, а уж рожа до того наглая, да сытая!.. Не иначе, боярин какой… хотя скорее боярский сын — для боярина слишком уж безбород. Так, щетина длинная.

Или, может, тоже княжич?

Хотя одет не по-княжески. Да и легко слишком, не по погоде. Только сапожки расписные, да белая рубаха с петухами. А на поясе — увесистый кистенек.

Шел детина во всю ширь улицы, только и ища, кого бы толкнуть плечом. Народ с его пути спешно расступался, в глаза старались не глядеть. Красные девки на глазах становились еще краснее и отворачивались, прикрывая руками филейные места.

На Ивана детина даже не глянул. А вот возле Яромира приостановился, гэкнул и дурашливо поклонился:

— Гой еси тебе, добрый молодец! Как звать-велицать?

— Здрав будь, боярин. Яромиром прозываюсь, — спокойно ответил оборотень.

— Славное имецко, прямо княжье, — цокнул языком детина. — А есть ли у тебя, Яромир, кисет со скифским зельем? Не угостишь ли?

— Не балуюсь этим, боярин, и тебе не советую. Бесовская привычка.

— Так, может, ты мошной богат? Не поделишься ли с хорошим целовеком?

— С хорошим — отчего ж и не поделиться? Только где же он? Что-то не зрю таких, — начал озираться Яромир.

— Цего-о?.. — повысил голос детина. — Ты пошто дерзкий такой? Страх потерял?!

— Страха я с рождения не ведал, боярин, — негромко сказал Яромир. — Не приучен бояться всякого сброда.

— Эй-эй, Яромирка, ты сбродом-то не обзывайся, это уже обидно! — возмутился детина, пихая оборотня в плечо.

Яромир в ответ пихнул его. Они еще дважды друг друга толкнули, а потом вдруг расхохотались и обнялись так, что кости затрещали.

— А мне тут уже добрые люди шепнули, цо меня какой-то цолт ищет, спрашивает по всему торжищу, — гыгыкнул детина. — Ну я и думаю — пойду гляну, кому там Вася понадобился. Не охерацыть ли его там на всякий слуцай. А это вовсе и не цолт оказался, а ты, Яромирка! Цо, как живешь-можешь?

— Сам здоров, и тебе желаю. Ты, говорят, в Ерусалим об этом годе ходил?

— Было дело! — подбоченился детина. — Я теперь, поцитай, целый паломник, не хвост свиняцый! Уважай меня! А ты цего поделываешь? Это кто с тобой?

— Это Иван Берендеич, — представил княжича оборотень. — Тоже не хвост свинячий — тиборского князя брат!

— А, который Ванька-дурак? — гоготнул детина. — Слыхал, как не слыхать!

— Яромир, а это кто такой? — обиженно спросил Иван.

— А это, Вань, Васька, сын Буслая, — с удовольствием представил и детину оборотень. — Богатырь, дебошир и пустобрех.

— А-а… — протянул Иван.

Про Буслаева-то он тоже слыхал. Как не слыхать? Про него на Руси, почитай, только глухой не слыхал. Василий Буслаев — плоть от плоти Новгорода, кровь от крови. Всю жизнь пробуянил на площадях, во главе толпы. Свергал князей и тут же призывал новых, а потом и тех тоже свергал. Чуть ли не каждый год менял власть, живя в этом безумном людском водовороте, дыша им и питаясь.

В этом весь Васька Буслаев.

— Ну цо, Яромирка, как тебе мой Новгород? — окинул рукой Буслаев так, словно и в самом деле владел всем городом. — Красиво ли? Душевно ли?

— Городок ничего, добротный, — сдержанно похвалил Яромир. — Только вот не растет ничего. Что это у вас тут деревьев так мало? А те, что есть — кривые какие-то, скособоченные…

— Так церквы же повсюду, — пожал плечами Буслаев.

— И что? — не понял Яромир.

— Попы деревья грызут.

Яромир открыл было рот, но тут же снова закрыл, так и не найдя, что на этакую бредень ответить.

— Ты какими судьбами у нас, Яромирка? — осведомился Буслаев. — По делу, аль так, в гости?

— По делу. Сытинича навестить надо, покалякать о всяком.

— И-и, сдался тебе этот скаред!.. — протянул Буслаев. — Айда со мной луцсе!

— А ты куда путь-то держишь, Вася?

— А путь я держу во игорный дом, да питейный дом, да блудилище. Дела у меня там важные, да неотложные. Айда со мной!

— Дела-то у тебя хорошие, нужные, — похвалил Яромир. — Да только недосуг мне.

— Ну как знаешь, не поминай лихом тогда. Может, пересецёмся еще на кривой дороженьке…

— Ты погоди-ка еще минуту, Вась, — попросил Яромир. — Я тебя вот чего еще спросить хотел… До тебя Финист долетал?

— Финист-то?.. — задумался Буслаев. — Не, с прошлого года его не видал. А цего?..

— Эхма… — огорчился Яромир. — Так ты и не знаешь, выходит, еще ничего…

— А цего мне знать-то? Ты, Яромирка, не юли, говори как есть!

— Да тут, понимаешь… — начал Яромир и запнулся, уставившись куда-то в сторону.

Иван глянул туда же — и разинул рот. На почти уже опустевшее торжище выезжали всадники. Немецкие витязи в белых плащах с крестом, числом не менее двух дюжин. Первым молодой… этот уж точно княжич, коли не сам князь! В золоченой броне, рыжий конь тоже в золоченой сбруе, на голове шелом с перьями, на плечах корзно алое. Собой красавец писаный, только вот нос длинноват.

Однако уставились так Иван с Яромиром не на немецкого князя, а на того, кто скакал подле. На огромном лохматом битюге восседал кривоногий коротышка с песьей головой. Весь шерстистый, свирепого облика, но одет как человек, копьецом потрясает.

— Эхма, Яромир, ты глянь, какое диво! — ахнул Буслаев. — Псоглавец, ей-ей!

Две дюжины витязей ехали во всю ширь площади. Подбородки задирали так, словно их взнуздали. На новгородцев никто лишний раз не глядел — а вот те таращились жадно, с любопытством. Все прижимались к стенам, давая путь всадникам.

Все, кроме Васьки Буслаева. Этот даже не подумал посторониться. Напротив, каким-то образом стал занимать еще больше места — и будто невзначай задел плечом конскую грудь. Да не какого-нибудь коня, а рыжего, на котором сидел наиглавнейший.

Немецкий князь сверкнул глазами и понудил коня идти вперед — так, что Буслаева шатнуло. Тот расплылся в довольной улыбке, жалостливо загундосил, словно ему переломили руку, и одним резким движением… вытянул князя из седла!

Тот шмякнулся, как мешок с пшеном. Но тут же вскочил, сорвал перчатку, шваркнул ею Буслаева по щеке и возопил:

— Я есть Бэв д’Антон, сын графа Ги! Вы оскорбили меня, месьё!

— Это цо за набег?! — возмутился Буслаев, от души бия немца кулаком в рожу. — Ты на кого хрюкнул, кабан заграницный?! Размахался тут своей варежкой!

Немецкие витязи резко натянули поводья. Сразу четверо устремили на Буслаева копья, еще трое соскочили с седел, вытягивая из ножен мечи. Псоглавец издал сдавленный рык.

Однако их вожаку помощь и не требовалась. Мотнув головой и подвигав туда-сюда челюсть, он сам что есть сил шарахнул Буслаева. Детина подался назад, удивленно гэкнул и схватился за кистень. Немец взялся за узорчатую рукоять.

Еще секунда — и быть сече.

— Эй, эй, спокойно, спокойно!.. — встал между этими двоими Яромир. — Василий Буслаич!.. Бова Антоныч!.. Утихомирьтесь!.. Что вы на ровном-то месте вот так сцепились?

— Ты кто есть таков? — хмуро спросил немец.

— Яромиром прозываюсь, — чуть поклонился оборотень. — Ты, Бова, со мной не знаком, зато брата моего знаешь.

— Кто есть твой брат?

— Финистом его звать.

— О, вы есть брат месьё Финиста, — поджал губу Бова. — Я приехал сюда по его просьбе. Он многое рассказывал о своих братьях.

— Так цо, драться не будем? — разочарованно убрал руку с кистеня Буслаев. Из разбитого носа у него кровило. — Ты его знаешь, Яромирка?

— Это, Вася, сам Бова, — представил немца Яромир. — Королевич из франкских земель, большой человек. Много где бывал, много чего видал. В драке не хуже тебя будет. И не один здесь. Это хорошо, что ты не один, Бова.

— Я взял с собой несколько рыцарей, — холодно произнес Бова. — Ваш брат говорил, что они не будут бесполезны. Я здесь как доверенное лицо Теодориха Турайдского и представитель братства меченосцев, воинов Христа.

— И это ты что, в Тиборск теперь?! — догадался Иван. — Брату моему на помощь?!

— Ты кто есть таков? — смерил его внимательным взглядом Бова.

— Так княжич я! — оскорбился Иван. — Природный! Сын князя Берендея, Иван!

— О, вы есть брат герцога Глейфа, Жан-Идиот. Слышал о вас.

— Чего?.. — заморгал Иван. — Яромир, это каким словом он меня назвал?..

— Это по-немецки, не обращай внимания, — отмахнулся оборотень. — Так вот, Вась, тебя это тоже касается. Финист, видно, тебя не сыскал… уж не знаю, где он сам сейчас… запропал куда-то… Мы к тебе с делом. И к тебе тоже, Бова… но ты уже все знаешь. Кстати, а что это за псоглавец при тебе?

— Это есть Полкан, — представил страхолюда Бова. — Он есть совсем дик, по-нашему говорить не может, но друг мне верный.

Псоглавец вновь издал сдавленное рычание, с подозрением глядя на Ивана, Яромира и Ваську Буслаева.

На Яромира — особенно подозрительно.

— Это ты как себе такого друга-то залучил? — прищурился волколак.

— Победил на дуэль, но не убил. Полкан теперь предан мне, как le chien… пес.

— Ух какой!.. — сделал рот буквой «он» Иван. — А погладить его можно?

— Без руки останешься, — предупредил Яромир. — Псоглавцы — народ недобрый.

— Не есть согласен с вами, — возразил Бова. — Мать-церковь учит нас, что среди псоглавцев был такой предостойный месьё, как святой Христофор. До крещения он звался Репрев и был груб, свиреп и язычник. После же прославился славными деяниями, принял мученическую смерть и был причислен к лику святых.

— В семье не без урода, — пожал плечами Яромир. — Вон, нынешний вожак псоглавцев тоже Репревом зовется. У них это имя каждый пятый носит. Но сомнительно мне, что его к лику святых причислят…

Полкан что-то неразборчиво проурчал. Буслаев, с вызовом глядящий на обступивших его немецких витязей, подбоченился и спросил:

— Так цо ты там мне сказать-то хотел, Яромирка?

Яромир почесал в затылке и изложил последние вести с восхода. Про вконец потерявшего совесть Кащея, про убиенного князя Игоря и разоренный Ратич, про пожженный Горынычем Владимир…

Бова слушал молча — ему уже все рассказал Финист. Именно поэтому граф д’Антон и пустился в путь с дружиной христовых воинов — постоять за людской род, совершить подвиг.

Добрый аббат Теодорих просил непременно прислать из Тиборска голубя с подробным письмом и обещал отправить еще рыцарей, буде окажется, что русам не выдержать натиска. Мудрый монах понимал, что если беда и в самом деле значительна, следующими после русских герцогств станет Ливония. Рижское епископство слишком мало и слабо, в одиночку оно точно не выстоит.

Значит, лучше послать помощь русам. Они, конечно, схизматики, почти что язычники — но все же христиане. Если на их стороне будет орден братьев меча — на их стороне будет Бог.

А вот Буслаев аж покрякивал, да пофыркивал. Он и впрямь не так давно вернулся из долгого путешествия в град Иерусалим, и последних вестей еще не ведал.

Уяснив весь расклад, Вася почесал лохматую головищу, шумно втянул носом кровавую юшку и протянул:

— Кащея воевать, гришь?.. Даже не знаю… Цо, королевиц, поедем?

— Я не есть королевич, я сын графа! — сердито поправил Бова.

— Нам и графья сгодятся, мы не капризные! — махнул рукой Буслаев. — Поедем или нет?

— Поедем. Но вначале выпьем.

— Вот недавно я тебя знаю, королевиц, а уже люблю, как родного! — восхитился Буслаев. — Давай, Яромирка, не беспокойся ни о чем больше. Сам Вася Буслаев на твоей стороне! Пошли с нами бухать!

— Пошли! — радостно согласился Иван.

Яромир укоризненно покачал головой. Но солнце было уже низко, брюхо старого добра не помнило, а один лишний день ничего не менял.

Зима впереди еще долгая…

Наутро княжич с оборотнем сидели помятые, помурзанные. Буслаев с Бовой едва не перевернули корчму вверх ногами. Витязи до первых петухов жрали хмельной мед и горланили немецкие песни — а еще Христовы воины. Даже угрюмый псоглавец после шестой чарки развеселился и пошел отплясывать, выкидывая залихватские коленца.

Яромир падал с ног. Он уже сутки не оборачивался волком, и человечья личина была в изнеможении. Хотелось завалиться на полати и задать храпака.

Иван выглядел пободрее, хотя и взирал на мир налитыми кровью очами. Что-что, а выпить княжич всегда был здоров.

Яромир привел его в богатые хоромы — с высоким теремом, кучей прирубов и придельцев, погребов и амбаров. Комнаты убраны сукнами, стены узорами расписаны, потолок резной.

Не иначе, какой-то боярин проживает.

Хозяин вышел к гостям не сразу. Сперва потомил их в сенях, заставил подождать под рыбьим взглядом холопа. Тот не предложил даже квасу — молча стоял у двери, словно статуя.

Но в конце концов Ивана с Яромиром позвали в терем. Разобиженный княжич вошел надутый, с оттопыренной губой. Если б Яромир не придерживал его за плечо, уж он бы все высказал этакому невеже! Не посмотрел бы, что тот боярин!

Хотя на поверку хозяин хором оказался вовсе и не боярином. То был всего лишь торговый гость — хотя и из самых богатых. Немолодой, но еще не дряхлый — убелен сединой, крепок телом, строг взглядом. При виде Яромира он чуть опустил голову, прищурился — похоже, хорошо знал сына Волха.

— Добро тебе, Яромирушка, — сочным басом произнес он. — С чем пожаловал? Чем порадуешь старика?

— Да рази ж ты старик, Садко Сытинич? — усмехнулся оборотень. — Ты ж моложе меня будешь.

— Мне, Яромирушка, летось шестьдесят пять годов стукнуло, — наставительно произнес Садко. — Тебя-то я и вправду помоложе, но ты-то… ну…

Торговый гость с сомнением покосился на Ивана, гадая, ведает ли этот парнище, с кем на одной лавке сидит. Иван, в свою очередь, таращился на хозяина хором. Вот он, значит, каков, Садко-гусляр!

Хотя гусляром-то он был давно, еще до рождения Ивана… задолго до. А теперь он не абы кто, а сам Садко Сытинич, строитель церкви Бориса и Глеба, богатейший новгородский гость, держащий в кулаке все пять концов. Вся торговля через него, сундуки от злата-серебра ломятся, с каждой крупной сделки ему толика идет за посредничество.

Вон, прямо сейчас на столе стопка берест лежит исцарапанных, рядом дощечка восковая с колонками цифири, писало и мешочек вишневых да сливовых косточек. Видно, вычислял что до их прихода, деньги поди считал.

— Я к тебе, Садко Сытинич, не просто так, а по делу важному, — понизил голос Яромир. — Про заваруху, что Кащей устроил, ты уж слышал, верно. Вот этот молодец со мной — сам Иван Берендеич, тиборский княжич…

— Погоди-ка, Яромирушка, — перебил Садко. — Негоже такие речи на сухой рот вести. Волхва, люба моя, принеси-ка нам сластей заморских, да вина розового!

Покачивая крутыми бедрами, в терем вошла супружница Садко с подносом. В Ивана и Яромира она стрельнула озорно глазами, а мужа поцеловала в щеку — да там и в уста. Иван невольно расплылся в глупой улыбке.

И то сказать — выглядела прекрасная Волхва любому на зависть. Совсем молодица, лебедушка прекрасная — а ведь у ей уж сыновья усаты! Недаром слухи ходят, будто Садко-гусляр замуж деву моря взял.

Волхва расставила яства на столе, еще раз улыбнулась гостям и вышла. Садко налил себе вина, а Ивану с Яромиром только кивнул — мол, угощайтесь сами, к чему душа тянется. Иван охотно сгреб полные ладоши сластей и вгрызся в них, пока Яромир тихонько излагал суть дела.

У Бовы-королевича он просил людей, витязей. У Буслаева — его самого, Ваську-богатыря. А у Садко — звонкой монеты. Известно, богаче его даже среди князей не враз сыщешь. А когда в воздухе большой войной пахнет — куда без денег-то? Войско снаряжать надо, кормить-поить.

Садко слушал Яромира и мрачнел. Туча черная — не человек. Оно и понятно — кому охота по доброй воле с нажитым богатством расставаться? А только если Кащей Тиборск сломает, то и во Владимир придет — а там, глядишь, и Новгорода очередь настанет.

— Эх, Яромирушка… — вздохнул Садко. — Вот дед мой в свое время говаривал: дай человеку рыбу — и он будет сыт один день, дай ему имя Сыт — и он будет Сыт всю жизнь… что думаешь, сработало ли?

— Не знаю, Садко Сытинич, я с твоим батюшкой знаком не был.

— И то, где ж тебе его знать… Батька мой колобродом был распоследним. Чужеядом и печегнётом навроде того же Буслаева. Но этот хоть кистенем махать умеет, а Сыт Елдыгин и на то был не способен. Думаешь, легко мне было при таком-то рождении в большие купцы выбиться? Ан выбился. Сам всего добился, сам. Вот этими самыми руками, — показал клещеватые ручищи Садко. — А по молодости-то думал, что всю жисть буду на гуслях теребонькать, ярмарочный люд потешать…

— Ага, — прочавкал Иван. — А денег-то дашь, дядька Садко? Нам деньги вот так нужны, позарез!

Садко смерил княжича хмурым взглядом и вдруг… расхохотался. Хлопнув ладонью по колену, он провозгласил:

— Смеюсь вельми гласно! Младоумен суще ты, княжич… да только устами дурака в этот раз истина глаголет… Подумаю я над вами сказанным. Поразмыслю. С другими новгородскими гостями все обсужу. Поглядим, что в итоге выйдет.

— На том тебе благодарствую, — поклонился Яромир.

— Конечно, благодарствуешь, — проворчал Садко. — По гроб жизни вы мне теперь должны будете. И ты, и брат твой старшой, и все ваше княжество Тиборское. Вы сейчас куда стопы-то направите?

— На полудень теперь. В Киев. А там к морю Русскому.

— А к морю-то вам зачем? — насупил густые брови Садко. — Ходил я по тому морю… когда молодехонек был, силенку имел… Что вам с него?

— На Буян-остров мы направляемся, — негромко сказал Яромир.

— Вот оно как… — протянул Садко. — На сам Буян… Даже не спрашиваю, что тебе там понадобилось…

— И правильно. Не надо тебе того знать, Садко Сытинич. Ты сам-то на Буяне был когда-никогда?

— Был однова, как не быть… — уклончиво протянул Садко. — Хотя туда высадиться — задача целая… сумеешь ли?

— Высадиться сумею, за меня не волнуйся. Вот добраться… корабль понадобится, конечно. Не посоветуешь ли чего?

Садко на пару минут замолк, призадумался. Потом вздохнул и сказал:

— Эх, кабы двадцать лет назад… да даже бы и десять… сам бы вас отвез, тряхнул стариной. Но теперь я уж в дело не гож — грузен стал, неподъемен. Да и лодей у меня своих уж нет… Но помочь вам я все-таки смогу. Если быстрее, чем за две седмицы до Киева доберешься — сыщи там знакомца моего, Добрыню, сына воеводы Ядрея. Славный гость, тороватый. В Цареграде четыре года жил, святынь привез ворох. Теперь сызнова туда направляется, путем из варяг в греки. Я тебе до него грамотку напишу, с рекомендацией.

— С чем-чем? — не понял Иван.

— Рекомендацией, — повторил Садко. — Латынское слово, «совет» по-нашему.

— Так ты по-нашему бы и говорил… — насупился Иван.

Садко принялся корябать на бересте. Почесав за ухом писалом, он задумчиво произнес:

— Только ты уж, Яромирушка, Добрыне уважение вырази, поклонись ему чем-нибудь. Подарочек какой-никакой преподнеси. А то невежественно выйдет.

— Это само собой, — хмыкнул Яромир. — На Руси без подарочков дела не делаются.

— И еще я тебе тут одну грамотку тоже напишу, — взял другой кусок бересты Садко. — Будешь на море Русском, передашь ее другому моему знакомцу… я там адресок укажу…