Хроники Абсурда

Александр Райн, 2022

Как отметить свой сто восемнадцатый день рождения? Как стать вегетарианцем и не лишиться при этом всех близких? Кто такой вор по вызову? О чём на самом деле разговаривают дети в песочнице? И кто же такой чайный барон? Эти и многие другие вопросы задают себе каждый день тысячи людей по всей стране. Нет? Не задают? Странно… Но если вам всё же захотелось узнать правду… Перед вами сборник ответов на все эти и другие, ещё более невероятные вопросы. Нужно только начать читать, а дальше, гарантирую, вопросов станет ещё больше.

Опасная подработка

Руки у Мишки были золотые. А всё благодаря тому, что он пролил банку золотой патины, которой должен был декорировать камин.

Ремонт Мишка ненавидел всем сердцем, от одного только этого слова у него обострялся геморрой и чувство социальной ответственности. Мишка вспоминал о том, что пропустил субботник в прошлом октябре, не расчистил от снега парковку, не покормил бездомных собак. Все эти дела, по его словам, не терпели отлагательств и имели чуть ли не государственное значение, несмотря на то что собак он боялся до смерти, а на улице стоял удивительно тёплый май.

Мише было двадцать пять, и он сделал всё для того, чтобы избежать встреч со злосчастным шпателем и безжалостным прави́лом: закончил с отличием театральное и стал выступать на сцене городского театра, правда, пока только в роли декораций и массовки. Но это не имело никакого значения — отцовские калымы остались обязательной программой в его жизни, и причин этого проклятия было три.

— Родителям помогать нужно, — загибал обрубленный наполовину болгаркой палец отец, — это раз, неблагодарный ты кусок современного инфантилизма. Два: что у тебя за профессия такая? Ты, часом, не из этих?

Кто такие «эти», Миша никогда не понимал, но звучало очень обидно.

— И три: не хочешь помогать, паразит, вали из бабкиной квартиры и покупай свою в ипотеку!

Еще меньше, чем месить раствор, Мишке хотелось съезжать с халявной жилплощади, ведь за роль дерева в театре платили не очень много, и потому собаки оставались голодными, парковка утопала в снегу, а субботник переносился на следующий октябрь. Зарплату отец выдавал бесценным опытом, но за косяки карал рублём.

— Вот научишься сейчас всему, а потом сам будешь заказы брать и до́ма ремонт сделаешь, — отмахивался отец каждый раз, когда сын клянчил жалование.

Ремонт дома делать Миша зарекся раз и навсегда. Бабкины обои в цветочек оттенка тяжелого несварения имели статус неприкосновенности, несмотря на то что вызывали апатию и необузданное желание смотреть передачи Малышевой в кресле, попивая лавандовый чай.

Про заказы, которые Миша будет брать после того, как всему научится, говорить смысла не было, потому что ответственную работу Мише не доверяли. А он и не настаивал.

Когда банка с позолотой упала на пол и расплескалась так, что перепачкала всё в радиусе пяти метров, Миша ещё не осознавал всю серьёзность трагедии и для начала попытался оттереть самое большое пятно кончиком своего дырявого носка. Краска замечательно втиралась в итальянский паркет и придавала ему благородный золотой оттенок, которому позавидовали бы высшие цыганские чины. К великому сожалению Миши, золотое пятно совершенно не сочеталось с древесным рисунком пола и выглядело отнюдь не богато, а скорее наоборот, вызывало не самые лучшие ассоциации.

Тогда Миша схватил первую попавшуюся под руку ткань, которая, как ему показалось, почему-то пахла старостью. Добротно пропитав её растворителем, он начал процесс реставрации «наверняка недешёвого» материала.

Растворитель хорошо разъедал всё: ткань, руки, паркет, Мишкино будущее, но совершенно не собирался разъедать краску.

Когда отец вошёл в комнату, громко разговаривая по телефону с хозяином дома, подбивая с ним дебет с кредитом и гордо сообщая о том, что ремонт закончен, а винтажные занавески девятнадцатого века, лежавшие на диване во время работ, испачканы не были, Миша сразу всё понял.

— Да-да, я помню, что точно такие же висят Лувре. Да, знаю, что с трудом провезли через таможню. Нет, не волнуйтесь, всё в идеале — голову даю на отсечение.

Держа в руке будущее отцовской головы, Миша прикидывал, в каком столетии он закончит калымить, чтобы покрыть нанесенный им ущерб, и пришел к выводу, что недалёк тот час, когда он лично расскажет портному, шившему эти занавески, об этом курьёзном случае и они вместе посмеются.

Отец не сразу заметил ЧП и первым делом оценил позолоченный камин, подняв большой палец вверх и одобрительно поджав губы.

— Паркет? Паркет в порядке, если вы… — он не успел договорить, потому что глаз его наконец наткнулся на пятно.

В этот момент лицо отца приобрело вид бабкиных обоев и кишечник его, судя по всему, готов был выдать порцию новых «рулонов», но он кое-как сдержался:

— Пи***ц, — произнес негромко пожилой мастер.

В этом слове было всё: описание ситуации, удивление, разочарование, вопрос и даже чуточку юмора.

— Вы о чём? Что случилось? Ау, Фёдор? — тараторил мобильный, но Фёдор уже не слушал.

Промычав что-то невнятное в трубку, он сбросил вызов и первым делом закурил.

Миша хотел было сказать отцу, что курить в квартире заказчика не сто́ит, но, увидев его взгляд, передумал. Он молча стоял минут десять, ощущая вибрации отцовских мыслей, от которых весь этаж ходил ходуном.

— Хорошо, что тебя в армию не взяли! Не дай бог, доверили бы нести гранаты, — облегченно заметил отец, а потом вполголоса добавил: — Говорил я ей, что не нужно ходить на йогу во время беременности, безруким родится… А она знай своё.

Тут взгляд отца упал на пустую банку растворителя, и Миша заметил в глазах отца слабый огонёк надежды.

— Ты вот этим паркет тёр?

Миша судорожно кивнул.

— Это для чистки засоров в трубах. Сантехник вчера забыл, а растворитель в ведре лежит, — отец говорил тихо, видимо, боясь спугнуть возможное решение, внезапно залетевшее в их несчастливое гнездо.

Миша тут же бросился к ведру и выудил из него спасительную баночку уйат-спирита, который уже собирался нанести на тряпку, но, споткнувшись о взгляд отца, передумал.

— Не ссы, Мишань, лей. Всё равно теперь в Париж ехать.

В Париже Миша мечтал побывать со студенчества: съесть на завтрак круассан, лениво прогуляться по вечернему Монмартру, покататься на каруселях Диснейленда, посетить Лувр…

С последним Миша не прогадал: именно туда, по словам отца, ему и придется попасть в ближайшие двадцать четыре часа, чтобы восстановить причиненный ущерб.

— Как?! Я?! Сдирать занавески? В Лувре?

— Либо ты сдираешь занавески, либо с нас с тобой сдирают кожу и вешают на окна вместо них — третьего не дано, — замогильным голосом произнес отец.

Кожи Мише лишаться не хотелось, больно уж ему она нравилась, да и занавески из него выйдут некачественные, худые, перед людьми неудобно.

— Прости меня, пап, — вытер проступившую слезу парень. — Ну не хочу я ремонтами заниматься, не моё это. Я на сцене хочу быть, — горе-строитель оттёр паркет и стал собираться, попутно заказывая такси.

Отец всё это время молча смотрел на поникшего сына — будущего интернационального преступника, а когда пришла пора прощаться, вместо руки протянул сыну шпатель.

— Я постараюсь без жертв, — произнес осипшим от страха и слез голосом Миша.

— Да какие жертвы! Иди, вымой инструмент, будем домой собираться.

— То есть как — домой?!

— А вот так. Мы здесь закончили.

— А как же занавески?! Лувр? Кожа?

— Это на другом объекте, я вчера его без тебя закончил.

— Так ты что же, специально меня разыграл?!

— А ты думал, в мать артистом пошёл? Хех, да чтоб ты знал, я в твоём возрасте Гамлета играл, Раскольникова, даже Анну Каренину пару раз пришлось. Меня на все спектакли брали, но платили только обещаниями и театральной мебелью. Потому и пришлось в отделочники податься. Хотел и тебя образумить, да вижу, что без толку, принципиальный рукожоп вырос. На, возьми, — отец достал откуда-то из кармана увесистую пачку купюр.

— Это чё? — спросил шокированный откровениями родственника Миша.

— Моральная компенсация жертвам актерской игры. Шучу. То, что ты заработал на калымах за последние пять лет. Решил, что ты деньги на ерунду потратишь, вот и откладывал для тебя. Поезжай в столицу, покоряй большие сцены.