Ненавижу игрушки

Александр Прялухин

Каждый шаг контролируется, каждый вздох, каждый взгляд… У тебя на плечах эйнер. Его нельзя сбросить, уговорить или разжалобить, можно только подчиняться. И холодные лезвия, касающиеся твоей шеи, ежесекундно напоминают – не вздумай ослушаться! Теперь нет связи с Землей, нет надежды на спасение. Но в людях остались упрямство и желание быть свободными!«Ненавижу игрушки» – первая книга в дилогии, посвященной столкновению трех цивилизаций: акци, менсо и эйнеров.

Чужие следы

Просыпаюсь нагая, в чужой постели. Хочу привстать, но вовремя замечаю, что не одна в комнате: у противоположной стены мужчина, он тоже без одежды. Стоит, курит сигарету, аккуратно выпуская дым в подвывающую за решеткой вентиляцию. Его спина изуродована жуткими отметинами.

Сажусь на кровати, натягивая одеяло до подбородка.

— Эй! Ты кто?

Он оборачивается, расплывется в улыбке. Нужно признать, что парень красив. Тот же Роберт ему и в подметки не годится. Впрочем, бедняга Роб вряд ли хоть кому-то может составить конкуренцию.

— Почему я здесь? И где моя одежда? — изо всех сил стараюсь не смотреть на него ниже пояса.

— О, да! — он вдруг спохватывается, начинает натягивать брюки прямо на голое тело, — Извини, не хотел тебя смутить. Просто вчера ты уснула прямо в душе, а моя комната совсем рядом, вот я и принес сюда.

— Твоя комната? Больше похоже на склад.

— Да, ты права. Это мастерская. Зачем занимать место в общей спальне, если я все равно торчу здесь круглые сутки? Выпросил у отца Кирилла кровать.

— Не приходила в голову мысль позвать кого-нибудь из женщин, чтобы меня разбудили? Обязательно было тащить к себе?

Понимаю, что щеки у меня краснеют — представила на миг, что могло случиться ночью, пока была в забытьи.

— Нет, нет! — словно догадавшись о моих мыслях, парень машет руками, — Ничего такого я не делал! И ночью к тебе не притронулся, честное слово!

«Не врет, пожалуй. Какая бы усталость не навалилась на меня вчера, „такое“ я все равно почувствую». Он протягивает мне руку.

— Андрей.

Я еще сомневаюсь секунду, но отвечаю на рукопожатие.

— Вероника.

— Можно Вера? Или лучше Ника?

— Без разницы. Только не Века.

Вижу, что на его улыбающемся лице появляется несколько лишних морщинок, он опускает взгляд. Видимо, понимает — кто мог меня так называть.

— Твоя одежда, — протягивает мне сверток, — Лежала на полке, в душе.

«Попросить его отвернуться? Вот еще!».

Встаю, откидывая одеяло, начинаю одеваться, делая вид, что не обращаю на парня никакого внимания. Несколько мгновений он завороженно пялится на мое тело, потом резко отворачивается.

— Значит, ты здесь вроде мастерового?

— Ага, — он осторожно поворачивает голову, проверяя — оделась ли я.

— Наверное, про тебя мне говорил отец Кирилл.

— Что говорил?

— Что ты можешь починить мне руку, — правой приподнимаю левую, — Бионический манипулятор. Что-то хрустнуло, когда врезала охотнику.

Андрей осторожно обхватывает сильной ладонью запястье, но не глядит на него — с нескрываемым сожалением он все еще смотрит мне в лицо. Догадывается, через что пришлось пройти, прежде чем я оказалась в их монастыре.

Быстро пробегает пальцами по руке, достает какой-то прибор с маленьким экраном, прикладывает сначала к моему плечу, потом спускается все ниже и ниже.

— Ограничение по нагрузке?

— Да. Пятьсот грамм, если по инструкции. Ну, максимум кило. Как догадался?

— Сломаны все три балки усиления: видимо, облегченная версия, более хрупкая. Обычно, чтобы их сломать, нужна куда большая нагрузка. Да и дополнительных стабилизаторов у тебя там целая куча. Так бывает только с манипуляторами для тонкой работы.

Откладывает прибор, начинает копаться в ящиках с инструментами, запчастями.

— Я могу поставить нормальные балки, если хочешь.

— Нормальные?

— Такие, с которыми рука выдержит вес в два раза больше твоего.

— Но это нарушит все настройки!

— Нарушит. Поэтому тебе решать. Правую можешь оставить как есть, для точной работы. А левая будет ударной. Со временем адаптируешься, хотя, конечно, мозг будет долго привыкать.

Закусив губу, я раздумываю, но не слишком долго.

— Надо резать?

— Конечно.

— Тогда режь!

Андрей усаживает меня к столу, кладет на него клеенку, когда-то белую, сейчас покрытую пятнами, бурыми разводами. Работает он деловито, словно так и планировал — заняться с утра пораньше вскрытием чьей-то искусственной руки. Рядом лежат заготовленные штыри, отливающие матовым металлическим блеском. Мне не хочется смотреть, но я почему-то не смею отвернуться, уткнувшись взглядом в бледно-розовую кожу своего предплечья.

Скальпель скользит легко, ровно, оставляя тонкую красную полосу. Она набухает, по коже скатываются капли крови. Щипцами Андрей расширяет рану, промокает ее несколькими кусками ваты, заползает внутрь какой-то штуковиной, больше похожей на отвертку механика, чем на инструмент хирурга.

— Не шевели пальцами.

— Я стараюсь.

Боль блокирована, но неприятные ощущения остаются. Парень раскручивает крепления, отодвигает вспомогательные узлы, обычными плоскогубцами выдергивает поврежденные детали.

На клеенку уже натекло много крови, кожа на руке, перетянутой на плече жгутом, стала почти белой. Я с тревогой перевожу взгляд на Андрея. Он пытается меня успокоить:

— Не переживай, это регенерирующаяся органика, потом все быстро восстановится.

Легко ему говорить. Чувствую, как подступает тошнота. Скорее бы уже закончил!

Устанавливает новые балки, закрепляет их, проверяя сильными рывками в разные стороны, от которых мне становится еще хуже. Наконец, склеивает рану чем-то полупрозрачным, похожим на гель. Закрывает разрез широкой полосой пластыря.

— Эй, ты чего? — шлепает меня по щеке, — Нехорошо?

Едва заметно киваю головой. Он вскакивает, подносит мне урну, в которую я тут же выплескиваю остатки вчерашнего ужина.

На ремонт ушло не больше десяти минут.

— Ляг, полежи, — Андрей укладывает меня на кровать, — Тошнота скоро пройдет. Ничего, так бывает.

Он снова улыбается своей широкой, притягательной улыбкой.

Я смотрю на темные стены мастерской и вспоминаю белоснежную клинику, в которой устанавливали манипуляторы несколько лет назад. Идеальная чистота, яркие светодиодные лампы, бригада заботливых специалистов…

— Это твой? — кивком головы указываю Андрею на энергоблок, сиротливо приютившийся в углу помещения, — У тебя и на спине остались следы.

— Мой, — нехотя признается парень.

— Значит, ты тоже оттуда, из города. И много нас таких в поселении?

Он присаживается на край кровати.

— Сейчас двое. Ты да я. И, кстати, я не могу снять твой горб, если ты об этом думаешь. Извини.

— Почему? — недовольно хмурюсь, поджимаю губы.

— Сама знаешь. Это не балки в руке поменять. Тут нужен нейрохирург, который грамотно отсоединит тебя от энергоблока, не оставив калекой на всю жизнь. У меня нет такого опыта.

— Но кто-то же снял его с тебя!

Согласно кивает.

— Снял. Очень хороший специалист, но ты к нему не пойдешь.

— С чего ты взял?

— Потому что он живет в городе.

С досадой сжимаю правый кулак. «Андрей прав. В город я не вернусь. Ни за что!»

— А почему отец Кирилл не хотел оставлять меня наедине с тобой?

— Он так сказал? Ха! — Андрей встает с кровати. Не переставая смеяться, начинает убирать со стола инструмент и следы операции, — Это вовсе не потому, что я тащу к себе в мастерскую каждую симпатичную девчонку. Зря ты так думаешь.

— Я не говорила, что так думаю.

— Думаешь, думаешь. Я же вижу. Дело совсем в другом, но я об этом попозже расскажу. На самом деле Кирилл хороший человек, он, вместе с уцелевшими из братства, принимает всех, кто приходит в монастырь.

— И какая у них религия?

— Да уже никакой. Но и все сразу. Здесь столько разных людей, что все перемешалось, слилось в единый организм, у которого может быть лишь одна религия — выживание. Знаешь что, тебе надо поесть. Совсем бледная, посмотри на себя!

— Да я пока не хочу…

Встаю с кровати, подхожу к овальному зеркалу, которое пересекает тонкая трещина. На меня смотрит отражение худой брюнетки невысокого роста, с прямыми волосами. Тонкие губы, щеки с ямочками, удивленно вздернутые линии бровей. Пожалуй, лишь в глазах остался тот блеск, что был когда-то давно. Теперь он стал даже яростнее, злее.

«Симпатичная девчонка. Скажет тоже!» Но от его слов внутри становится тепло и приятно.

Стягиваю волосы, перехватываю их кусочком шнура, выпрошенного у Андрея. Рэк не давал мне стричься коротко, почему-то нравился ему мой хвост.

Мы идем в столовую. В коридорах постоянно встречаются разные люди — мужчины, женщины, дети, старики. Одни обращают на нас внимание, другие проходят мимо, даже не взглянув. Все озабочены личными проблемами, но каждый старается вложить свой кирпичик в фундамент общего дела, иначе нельзя, иначе не выжить.

В столовой многолюдно. Кто-то еще завтракает, а кто-то, поднявшись ни свет ни заря, уже пришел на обед. Андрей говорит, что надо заставить себя поесть. Приносит две тарелки с отварным картофелем и скромными кусочками мяса.

— Главное — налегай на это! — пододвигает ко мне сразу два стакана с алой жидкостью, — Ягодный морс. Офигенная штука!

Удивляюсь его неиссякаемому оптимизму. Кажется, радоваться всему, что происходит вокруг, его обычное состояние.

Морс я выпиваю без остатка — оба стакана. Мясо тоже съедаю, а вот картофелины долго ковыряю гнутой вилкой, расправившись с ними едва ли наполовину.

— Так и знал.

Я поднимаю голову, вижу нависшего надо мной отца Кирилла.

— Думал уже, что решила не оставаться с нами. В женской спальне не ночевала.

— Нет, я просто… Я уснула в душе…

Он машет рукой — «можешь не оправдываться, и так все ясно». Грозит зачем-то пальцем улыбающемуся Андрею и уходит.

— Ну вот! — бросаю вилку, — Он же все неправильно понял!

— Какое тебе дело? Пусть думает, что хочет. Давай лучше прогуляемся, если ты закончила.

* * *

Андрей сказал, что они все время патрулируют окрестные леса. Из города ждать гостей не приходится, попадаются лишь разрозненные группы беженцев из других регионов, ищущие пристанище, да и то все реже и реже. Но ухо следует держать востро.

С нами идут еще двое мужчин и одна девушка, они держатся чуть позади, тихо о чем-то переговариваясь. Все вооружены, даже мне вернули пистолет с заполненным магазином и еще одним про запас.

— Хотел показать тебе кое-что.

Он достает из кармана смартфон. Настоящий, работающий смартфон! Почти такой же, каким и я пользовалась когда-то. Делала фотографии, выставляя их в социальных сетях, болтала с подружками в мессенджерах, флиртовала с поклонниками… Тысячи километров тогда не могли разделить людей. Да что километров! Световых лет! Волной накатывают воспоминания. Наваждение такое сильное, что приходится закрыть глаза и глубоко затянуться лесным воздухом, чтобы отогнать его.

Андрей показывает мне фото.

— Не знаешь его? Может, встречала там, в городе? Видела где-то случайно?

Внимательно рассматриваю картинку, отрицательно мотаю головой. На фотографии улыбающийся парень, немного постарше меня. Он стоит, положив руку на плечо Андрею, на фоне развалин монастыря.

— Нет, не припоминаю. Да там ведь много кого видишь каждый день, всех запомнить нереально.

Он уже разочарованно убирает смартфон обратно, когда я вдруг замираю на месте.

— Стой! Покажи еще раз.

Андрей включает гаджет, заходит в галерею, находит нужную фотографию.

Ну конечно! Я и не могла его сразу вспомнить — такого веселого, уверенного в себе. Живого. В памяти лишь остекленевшие глаза, уставившиеся в потолок гаража. Невольно притрагиваюсь к серой коробочке на затылке.

— Прерыватель…

— Что?

— Я заменила аварийный прерыватель, иначе бы мне не сбежать.

— Это понятно. А что с парнем? Ты его видела?

«Наверное, он его друг. И как мне сообщить об этом? Как сказать?»

Смотрю Андрею в глаза.

— Это его прерыватель. Я сняла его… с мертвого.

Улыбка, которая кажется неотъемлемой частью Андрея, вдруг тускнеет, исчезает.

— Уверена?

Киваю, опустив взгляд.

Он идет дальше, не пытаясь снова заговорить. И я не лезу с вопросами, хотя очень хочется знать — кем был этот парень, почему все-таки отец Кирилл не желал оставлять меня наедине с Андреем, что тут вообще происходит?!

Через несколько часов мы возвращаемся к монастырю. Регенерирующаяся органика действительно быстро заживает: микрочип в манипуляторе решил, что болевые сигналы ниже критического порога и теперь я чувствую ноющий, залепленный пластырем разрез. Хорошо. Боль — это хорошо.

На спуске с холма, где виднеются каменные глыбы монастырских развалин, один из парней вскидывает руку, подзывает к себе остальных. Мы подходим к нему, останавливаемся у едва заметной цепочки следов, отпечатавшихся в грязи.

— Кто-то из наших?

Андрей приседает на корточки, пожимает плечами.

— Может быть. А может и нет.

Идем по цепочке, пока она не теряется в траве. Сохраняя направление, натыкаемся на место, где трава примята. Это на краю пригорка, тут можно лечь, оставаясь незамеченным, наблюдать за поселком в долине. Парни настороженно переглядываются.

— Тэфл, иди вниз! Скажи Кириллу — пусть созовут людей, чтобы на поверхности никого не осталось. И отправят сюда еще человек пятнадцать с оружием! А мы пока попробуем найти остальные следы.

Парень срывается с места, устремляясь вниз, к бывшей армейской базе, где, среди едва заметных бункерных верхушек, видны шевелящиеся точки.

Расходимся цепью, высматривая на земле, в траве, среди каменной крошки развалин отпечатки чужих башмаков.

— Есть! — вскрикивает девушка, идущая крайней слева.

Следы не слишком четкие, порой они прерываются, теряются среди других, оставленных местными жителями, но мы снова и снова находим цепочку, упрямо направляющуюся в сторону леса. Кто-то пришел оттуда, наблюдал за поселением, не спускаясь с холма, а потом пошел обратно. Более очевидных доказательств враждебных намерений сложно придумать!

Идем быстро, порой переходя на бег.

— Если это один из охотников — дело плохо! Раньше они сюда не добирались. Видно, расшевелила ты осиное гнездо, Вера-Ника.

Андрей говорит едва слышно, так, чтобы слова долетали только до тех, кто рядом.

— Ох, чувствую, просекли они фишку с подменой прерывателей!

В лесу следы теряются окончательно. Никого это не смущает: теперь идем широко разбежавшись в стороны, почти до границ визуального контакта. Мы с Андреем по центру, парень справа от меня, девушка слева от Андрея. Время от времени я смотрю по сторонам, стараясь не отстать от остальных, не забежать вперед.

Грохот первого выстрела, прокатившийся по лесу, заставляет вздрогнуть. Это чуть левее: видимо, наша девчонка вышла на чужака! Устремляемся к ней. Девушка сидит, прислонившись к дереву, прижимает ладонь к плечу. Зеленая рубашка под ее рукой наливается красным.

— Сидел в засаде. Видно надеялся, что я одна, — быстро говорит она, — Туда побежал!

Нас остается трое, но враг где-то рядом, в пределах досягаемости, нужно лишь поднажать! Чувствую, что во мне просыпается азарт: раньше я ничего подобного не испытывала. Кто бы это ни был — носитель с хозяином на плечах, свободный охотник или хоть сам черт — он часть враждебного мира, который я ненавижу всей душой, который отнял у меня дом, близких, заставил чувствовать себя чьей-то собственностью.

Вдруг понимаю, что не слышу и не вижу никого. Азарт сыграл со мной злую шутку. Останавливаюсь, стараюсь успокоить дыхание. Поворачиваюсь на все триста шестьдесят градусов, внимательно ощупывая взглядом мшистые стволы деревьев. Не притаился ли кто-то за ними? Может, за этим? Или за тем? Как бы не попасть в своего.

Щепки разлетаются в стороны, царапнув меня по щеке — пуля-дура промахнулась сантиметров на двадцать. Между выстрелом и попаданием не было промежутка, значит, стрелок совсем рядом!

Еще один «ба-бах!», разлетающийся эхом по лесу. На этот раз выстрел с другой стороны и не в меня. Кто-то из наших угадал, где прячется чужак, выкурил его, заставляя спасаться бегством. Теперь я вижу его!

Конец ознакомительного фрагмента.