Проклятие Кулемы

Александр Потапов, 2018

Московский писатель Александр Потапов в своем новом романе обращается к теме сегодняшней деревни, непростым событиям, которые там происходят. Действующие лица романа – деревенские и городские жители, озабоченные поисками «хлеба насущного», не всегда в ладу с действующей властью, вынужденные приспосабливаться к новым условиям, кто как может.

© Потапов А. В., 2018

© Оформление ИПО «У Никитских ворот», 2018

Дорога (Вступление)

Замечательное изобретение человечества — дороги. Людям присуще свойство стремиться в неизведанные просторы, и чтобы облегчить эту задачу, и были придуманы дороги. Хотя ещё в незапамятные времена, сотни тысяч лет назад, первые появившиеся на африканских равнинах наши предки, протоптав в разных направлениях тропинки по этой благодатной земле, где не нужна была одежда, а бананы, ананасы, ягоды и ещё тысячи разнообразных плодов предлагали себя прохожим на завтрак, обед и ужин, плюнули на своё сытое и безбедное существование и потянулись на север, в непроходимые лесные чащи, чтобы морщиться от малоприятного вкуса диких яблок и груш, лихорадочно бегать за пушным зверьём и изобретать тёплую одежду для защиты от лютых холодов. И ведь не повернули назад, а продолжали двигаться ещё дальше на север, в Сибирь, а затем через Аляску и на американский материк. И всё пешком. Когда ещё появятся в их распоряжении кони, дилижансы и русские тройки с их необъяснимой жаждой скорости!

Помните знаменитое гоголевское:

«Эх, тройка! Птица тройка, кто тебя выдумал? Знать, у бойкого народа ты могла только родиться, в той земле, что не любит шутить, а ровнем-гладнем разметнулась на полсвета, да и ступай считать вёрсты, пока не зарябит тебе в очи. И не хитрый, кажись, дорожный снаряд, не железным схвачен винтом, а наскоро живьём с одним топором да долотом снарядил и собрал тебя ярославский расторопный мужик. Не в немецких ботфортах ямщик: борода да рукавицы, и сидит чёрт знает на чём; а привстал, да замахнулся, да затянул песню — кони вихрем, спицы в колёсах смешались в один гладкий круг, только дрогнула дорога, да вскрикнул в испуге остановившийся пешеход — и вон она понеслась, понеслась, понеслась!.. И вон уже видно вдали, как что-то пылит и сверлит воздух».

Знаменитая тройка! А ведь скорость-то всего не более пятидесяти километров в час, но у пассажиров дух захватывало. А сейчас поезд мчит нас со вдвое большей скоростью, мы же прикорнём у окошка и дремлем всю дорогу.

Другое дело — автомобиль. Из-за близости к земле здесь то же ощущение, что и у седока тройки, а скорость часто почти в три раза выше. И мотается народ по всей земле, удовлетворяя свою жажду скорости и страсть к познанию неизведанного.

* * *

Мягкая зелёная дымка распускающихся берёз сопровождает нас во время нашей первой весенней поездки в деревню почти за двести километров от Москвы. На сиденье рядом — неизменный мой спутник и штурман — жена Вера Александровна, издающая время от времени короткие восторги по поводу возникающих по обочинам дороги колоритных картин просыпающейся природы:

— Посмотри, как изогнулись над дорогой эти берёзки! Прямо зелёный тоннель с нежным-нежным окрасом.

Я тоже не отстаю от её открытий:

— А ты погляди, на берёзках листочки такие миниатюрные, их ещё почти не видно, но все вместе образуют маленькое зеленоватое облачко, которое потихоньку колышется под порывами ветра.

Мы едем в тверскую деревеньку, расположившуюся в двадцати километрах севернее границы Московской области на берегу речки Хотчи, через два — три километра впадающей в Волгу. Полтора десятка домов, во всех, за исключением трёх-четырёх, приезжие из Москвы, хотя некоторые живут здесь уже практически круглый год. Наведываясь в Москву, где остались жить дети и внуки, возвращаясь, удивляются:

— Не могу в Москве, так и тянет в Кулему. А ведь ещё недавно не было даже в мыслях намерения уехать из Москвы на постоянное проживание в деревню.

Кулема действительно привлекательное место. Вокруг раскинулись неоглядные леса с одиночными вкраплениями небольших деревенек. Дома в Кулеме стоят почти у самого берега, река здесь шириной более ста метров, а на моторной лодке через десять минут можно оказаться на необъятных просторах Волги с её многочисленными островами и роскошными условиями для отдыха на любой вкус. Летом в окрестных лесах почти рядом с домом полно грибов и ягод. Любителям рыбалки Хотча и Волга и летом, и зимой могут доставить поистине царское наслаждение.

Особое впечатление производит весеннее буйное цветение фруктовых деревьев, когда сначала сливы, затем вишни, яблони, груши заливают всё вокруг белоснежным ярким неповторимым торжеством пробуждающейся жизни, жаждущей любви и удовольствия от самого своего существования.

Цветущие яблони в Кулеме

На одном из многочисленных застолий в деревне я как — то прочитал свои стихи, посвящённые Кулеме:

Неведомое царство

Возникло наяву,

Окутало коварством

Тот дом, где я живу.

Забытая деревня,

Домов десятка два,

Из-за домов деревья

Виднеются едва.

Кулема, как шаманка,

Колдует и зовёт,

И песни, как шарманка,

Чарующе поёт.

Я возвращаюсь в город,

Меня съедает грусть,

И я в деревню споро,

Как бешеный, несусь.

Встать в пору несусветную,

Машину завести

И сотни километров

Преодолеть пути,

Чтоб только ночку летнюю

С деревней провести.

Восторгам публики не было предела.

Мы пока ещё обходимся наездами на выходные, и то только летом, хотя крутятся-крутятся мысли оставить всё и переселиться в деревню. Вера готова к переезду хоть сегодня, и только я сдерживаю её решимость — всё ещё не готов расстаться с работой, которая до сих пор мне интересна, ну, и, что греха таить, даёт существенную прибавку к нашим с Верой смешным пенсиям.

Кстати, самое время представиться: зовут меня Павел Петрович. Мы с Верой женаты уже бог знает сколько лет. То ли благодаря этому, то ли вопреки, но Вера выглядит всё ещё весьма привлекательно. Она никогда не была худышкой, но имеющийся жирок очень аккуратно распределён по всей фигуре, так что мужики, увидев её, не торопятся отвести взгляд. Когда-то эти взгляды вызывали у меня жгучее чувство ревности, особенно, когда Вера в ответ мило им улыбалась. Теперь страсти поутихли, но до сих пор мне неимоверно приятно видеть её фигуру, чувствовать ласковые прикосновения её рук и вообще любоваться ею, даже когда она бывает почему-либо недовольна мной.

У нас два сына: старший, Дмитрий, и младший, Роман, они давно женаты и живут отдельно от нас, воспитывая молодое поколение — наших внуков.

Первый раз мы с Верой приехали в Кулему в начале девяностых годов. Это было тяжёлое время для всех, кроме сплочённого слоя пришедших к власти нуворишей и преступников. В один момент мы не только лишились страны, но большинство превратилось почти в нищих: мизерную зарплату — и ту не платили, все вклады в Сбербанке в одночасье сгорели, цены бешеными темпами росли почти каждый день.

Приведу небольшой рассказ о том, как мы крутились в кутерьме тех событий.

На краю гибели

В истории нашего Отечества было немало случаев, когда страна оказывалась на краю гибели.

Вспомним Киевскую Русь при Владимире Мономахе или Ярославе Мудром, достигшую зенита своего могущества. И вот Великий князь умирает, и страна сразу же распадается на десяток удельных княжеств во главе с родными братьями, которые тут же начинают друг с другом смертоубийственную войну за право быть главным правителем. Убийства мирных жителей, реки крови, разграбленные города и деревни.

А Смутное время! Поляки в Московском Кремле, их отряды жгут дома и грабят население по всей стране. Уже растоптанная верховная власть Руси не способна восстановиться. Но возрождается вопреки, казалось бы, непреодолимым обстоятельствам.

Наполеон и Гитлер были в вершке от победы. Чудом прекратившаяся в 1920 году гражданская война, принёсшая победу большевикам, могла вообще не оставить в живых никого на наших бескрайних просторах.

Но выживала Русь! Вопреки всякому здравому смыслу выживала!

Да, всё это происходило давно, без нашего непосредственного участия. Теперь это только наша историческая память.

Но есть и на нашей совести грех коллективного самоубийства: восьмидесятые — девяностые годы двадцатого века. Могучее государство внезапно безо всяких видимых внешних и внутренних причин в одночасье рухнуло. Если честно, то и сейчас ещё результат исторического приговора неясен — пока что слишком однобокое развитие нашей страны не даёт уверенности в её окончательном выздоровлении.

Развал Советского Союза Горбачёв начал вскоре после прихода к власти, разрешив бесконтрольную внешнеэкономическую деятельность практически всем предприятиям, что почти мгновенно привело к опустошению прилавков магазинов — и продуктовых, и промтоварных: наши внутренние цены были существенно меньше зарубежных. Этому способствовала и появившаяся вскоре возможность предпринимателям превращать безналичные деньги, выкачанные из госпредприятий, в наличные.

В результате первый президент СССР не только свою собственную власть не смог удержать, но умудрился и страну потерять.

Пошёл парад суверенитетов. Партийная и советская номенклатура союзных республик, включая Россию, из кожи вон лезла, чтобы сосредоточить в своих руках всю полноту власти, теперь уже в каждой из независимых стран. С приходом к власти в России Ельцина огромные невообразимой ценности государственные богатства стремглав за бесценок переходили в частные руки. Инфляция в один миг съела все накопления простых трудяг. Банки остановили перевод средств на счета предприятий, поставив те на грань банкротства. Сплошняком пошли бартерные расчёты.

Потеря бюджетных ассигнований почти всех оставила без работы. Я бегал в дирекцию, организуя оплату обучения желающим приобрести востребованные профессии — бухгалтера или экономиста. Освоив новые профессии, сотрудники довольно быстро находили предприятия, где они были нужны, благо стало много инициативных людей, рисковавших создавать свои малые фирмы, — в начальный период в основном посреднические.

Одним из тех, кто чувствовал себя виноватым из-за неумения найти работу для своих сотрудников, был начальник лаборатории Саша Круглов. По-видимому, то, что произошло с ним, на сотнях предприятий переживали тысячи ни в чём не повинных совестливых и ответственных людей, в одночасье поставленных государством на грань выживания и угрозы голодной смерти своей семьи — тех, за кого они привыкли отвечать.

Старшее население вроде нас с Верой было из поколения военных лет, привыкших к трудностям. Как правило, у всех был огород, который помогал избежать голода. Выращенные картошку, огурцы, помидоры, лук хранили в гараже, подкармливая детей, крутившихся, как и все, в условиях сплошного безденежья.

Возникавшие у нас время от времени надежды на новую продукцию не оправдывались, и мне приходилось только руками разводить, переживая и за себя, и за Сашу:

— Ну что здесь поделаешь, наша продукция теперь никому не нужна. Армию громят, денег ей даже на прокорм не дают, кругом царствуют одни банки. Промышленность в полном развале.

Как-то я спросил Круглова:

— Саша, а как другие ваши однокурсники выживают? Неужели все предприятия в таком же плачевном состоянии, как и мы?

— Да ещё хуже, Павел Петрович, у нас хоть что-то есть, а у других вообще ничего, — Саша покачал рано начавшей лысеть головой. — Как правило, распродают всё что можно.

— И всё что нельзя, — добавил я, прекрасно зная, что на нашем предприятии тоже иногда даже станки пропадали, не говоря уже о настольных компьютерах, но виноватых так и не находили. Впрочем, это ни для кого не было тайной.

Круглов вопросительно посмотрел на меня:

— Павел Петрович, не знаете, будет зарплата и когда? Уже два месяца нам ни копейки не платят. Не знаю, как и жить.

Я только вздохнул:

— Я думаю, на это и директор не ответит. Вы же знаете, если зарплату не платят, то не платят никому — ни начальникам, ни дирекции. А живём мы случайными заработками.

Саша удручённо добавил:

— А когда заплатят, то инфляция успевает обесценить эти денежные знаки.

Я перевёл разговор:

— А как себя чувствует Наташа?

Саша и Наташа пришли к нам в самом начале работы с новой аппаратурой и вскоре поженились. Теперь у них двое детей, младший появился совсем недавно. Оба были прекрасными специалистами, и я их высоко ценил. Но вскоре после окончания этих работ и начала нашей борьбы за существование Наташа перешла работать в школу.

Круглов пожал плечами:

— Кормит малыша. Хорошо хоть, молоко у неё есть, — После небольшого молчания он хмуро продолжил: — А я буду уходить, Павел Петрович.

Я не мог не спросить:

— И куда же вы собираетесь?

— У меня два приятеля челноками заделались, — Саша невесело улыбнулся. — Ездят в Турцию, привозят два-три мешка барахла, но сами не продают, а сдают на рынок перекупщикам. Говорят, на еду зарабатывают. Вот и меня зовут.

Я покачал головой:

— Саша, ничего не могу сказать. Конечно, я хотел бы, чтобы вы остались работать у нас, но обещать, что хотя бы платить станут нормально, не могу.

Через две недели Саша Круглов уволился. Он действительно стал зарабатывать на еду, и уже не грызла каждый день одна и та же мысль: «Чем кормить детей?»

Все остальные вокруг были такие же, каждый выживал как мог. Года два Саша таскал почти неподъёмные мешки и, похоже, переоценил свои физические силы. Однажды он не проснулся — остановилось сердце. Дома в это время никого не было, оказать помощь было некому.

Я узнал об этом, когда Сашу уже похоронили, а Наташа сразу же уехала с детьми к родителям.

Как-то мне позвонил генеральный директор предприятия:

— Слушай, зайди ко мне, тут твой давний знакомый хочет тебя увидеть.

Захожу и вижу — сидит директор объединения «Вента», расположенного в Вильнюсе. Здороваемся, и я ему говорю:

— Рад вас видеть! Вы нас здорово выручили тогда своими поставками. В результате мы получили прибор с параметрами не хуже зарубежных.

В здании объединения «Вента» теперь базар

Гость, довольный, в ответ улыбается:

— Вот хочу этим воспользоваться, пока не поздно. Я подготовил докторскую диссертацию, прошу ваше предприятие быть головной организацией.

Подключился директор:

— Раз сам благодаришь за помощь, отрабатывай долг. Надо написать отзыв.

Я пожал плечами:

— Конечно, напишу, — и сразу задал интересовавший меня вопрос: — А как вы там поживаете, предприятие работает?

Гость посмурнел:

— Знаете, ничего хорошего не могу сказать. Я думаю, что через пару лет его уже не будет. Так что мне с защитой надо торопиться. Диссертацию и сопроводительное письмо я привёз с собой.

Директор подтвердил:

— Я их тебе направлю, а аспирантура организует заседание Совета.

С тем мы и разошлись, а через пару лет я узнал, что «Венты» не стало.

Почти тогда же мне позвонил заместитель генерального, мой близкий приятель Сергей:

— Ты на несколько дней уезжал, а у нас в это время был Слава Дыбой, передавал тебе привет.

— Спасибо, что помнит. Мы с ними тогда здорово поработали. А как они там живут?

Серега вздохнул:

— Знаешь, наверное, даже хуже, чем мы. У нас хоть немного контрактов есть, а у них заказов практически никаких. Спрашивал, не можем ли мы чем-то помочь. Сотрудники прямо стремглав разбегаются.

Я только горестно вздохнул. Чем помочь — на горизонте и близко по этой тематике ничего не просматривается.

Через несколько лет как-то я зашёл к Сергею, положил ему на стол скачанную из Интернета фактически похоронную статью о заводе «Процессор» и добавил:

— Потом почитаешь, а если коротко, то завода уже нет. Его акционировали, генеральным директором стал наш с тобой приятель Вячеслав Анатольевич Дыбой, но и ему не удалось вытащить предприятие из пропасти, куда оно в начале двухтысячных годов и загремело. Сейчас часть его помещений в аренде, а остальные разваливаются. Остатки продукции просто валяются под ногами.

Лидер советской электроники завод «Процессор»

В середине девяностых годов госбюджетное финансирование нашего предприятия полностью прекратилось. Было довольно много мелких работ, но они погоды не делали, задолженность по зарплате неумолимо увеличивалась. Предприятию грозило реальное банкротство. Численность сотрудников снизилась в пять раз. Спас нас совершенно неожиданно появившийся зарубежный контракт на изделие, разработанное нами в начале восьмидесятых годов и переданное для серийного производства на Украину. В связи с распадом Советского Союза серийное производство для нужд нашей страны не образовалось, а теперь нам предложили выпускать на экспорт разработанные нами изделия самим. С громадным трудом мы серийное производство освоили, и это стало началом нашего возрождения.

Через некоторое время я узнал, что ещё один наш партнёр тоже по советским временам, рижское научно-производственное предприятие «Альфа», фактически прекратило свою работу. От многотысячного коллектива осталось несколько десятков человек. Зато в этих корпусах теперь располагается лучший торговый центр Риги, в котором можно купить почти всё необходимое.

НПО «Альфа» теперь торговый центр

А я вспомнил недавний разговор в Литве с водителем, который вёз нас с Верой из Вильнюса в Палангу. Гедиминас — владелец небольшой частной фирмы, занимающейся перевозками, и мы уже не первый раз пользуемся его услугами. Обычно ему почти непрерывно звонит телефон, а в перерыве между звонками он сосредоточенно что-то обдумывает и весьма односложно отвечает на наши вопросы.

Но сегодня он необычно словоохотлив и говорит почти непрерывно после первого же нашего вопроса, время от времени отвлекаясь на телефонные разговоры. А закончив говорить по телефону, тут же возвращается к нашей прерванной беседе. Это всё же именно беседа, хотя наше участие в ней и минимально. Но эмоции Гедиминаса и тема нашего разговора не оставляют нас равнодушными. Нас — это меня и Веру Александровну, мою жену, с которой мы выбрались на недельку отдохнуть в Паланге, где в любую погоду и в любое время года чувствуем себя комфортно.

Началось всё с моего тривиального вопроса:

— Гедиминас, что новенького у вас произошло за это время? Всё ли благополучно?

Этот простой вопрос вызвал у Гедиминаса целую бурю внешне сдержанных эмоций, но по его размеренной речи видно было, что он с трудом удерживается от более резких и активных выражений.

— Знаете, у меня есть друг, который занимается небольшим бизнесом, продаёт автомашины. Недавно на него наехала налоговая, выписала ему столько штрафов, что он оставил все свои непроданные машины, арендованное помещение и уехал в Лондон. Сейчас он там уже устроился, организовал свой бизнес и не собирается сюда возвращаться. И таких очень много. Малый бизнес буквально выдавливают из Литвы. Мне только что прислали административный штраф, якобы я что-то не заплатил. Я говорю, посмотрите по бухгалтерской отчётности, там есть все проводки, и этот счёт тоже оплачен. А они твердят: мы вас не будем штрафовать, но вы наше предписание подпишите. Я возражаю: не буду подписывать, у меня нет нарушений. А если я подпишу, то следующий административный штраф я должен буду оплатить в десятикратном размере.

Я поддержал:

— Ну это же известная вещь. Любой налоговый служащий при проверке обязан выявить нарушение, иначе считается, что он плохо работает.

Гедиминас подтвердил:

— Да, это так. А всё идёт от крупных фирм-монополистов. Они покупают чиновников и вместе выдавливают с рынка конкурентов. Скоро в Литве останется пять-шесть крупных фирм-монополистов, а все остальные исчезнут.

Он отвлёкся на несколько минут на телефонный разговор, а затем продолжил:

— Мне всё время предлагают оставить мой бизнес и перейти на работу в фирму, и я уже серьёзно думаю над этим.

Он немного помолчал.

— Или уеду в Лондон. Меня давно туда зовут. Почти все мои друзья уже обосновались в Лондоне. В начале девяностых почти все ехали в Соединённые Штаты, а сейчас, как правило, в Англию. Мой сын там учится в колледже и всё время зовёт меня переехать. Ты бы, говорит, здесь давно уже был миллионером, а в Литве только нервы свои тратишь.

Он снова помолчал, а потом вздохнул:

— А я всё думаю, что же будет с Литвой. Уже полтора миллиона самых активных уехало из Литвы. А из оставшихся двух миллионов — восемьсот тысяч пенсионеров.

Я не удержался и задал стандартный вопрос:

— А какая же у вас средняя пенсия?

Гедиминас немного подумал:

— Примерно триста — триста пятьдесят лит, но есть и тысяча, и даже полторы.

На наши деньги это порядка пяти тысяч рублей, а максимально до двадцати тысяч. Значит, средняя пенсия примерно в два раза меньше, чем у нас. А цены на продукты в супермаркете, куда мы заехали сразу по приезде в Вильнюс, почти такие же, как у нас, хотя некоторые, может быть, процентов на двадцать-тридцать ниже. Ещё два-три года назад они были существенно ниже наших, правда, теперь наши снова пошли в рост. Вот так они и соревнуются.

Снова Гедиминаса отвлёк телефонный звонок. Когда он закончил говорить, я спросил:

— Прошлый раз, когда мы ехали по этой дороге, во многих местах её ремонтировали. Как за это время, закончили ремонт или нет?

Вместо односложного ответа мы услышали от Гедиминаса целый рассказ о недавних событиях, которые ему, похоже, до сих пор не давали покоя.

— Вот я вам сейчас расскажу, как мы вступали в Европейский Союз. Голосование у нас должно было продолжаться четыре дня, причём голосование предполагалось электронным способом. И после первого дня за вступление проголосовало только тридцать процентов. Наши чиновники, которые уже всем объявили, что вся Литва за вступление в ЕС, не знали, что делать.

Торговый монстр «Максима»

И тут к ним пришли люди из таких крупных фирм, как «Максима», и сказали, что они за оставшиеся два дня наберут необходимый двадцать один процент, — конечно, если потом получат на территории Литвы определённые преференции.

Они обо всём договорились и объявили, что электронного голосования недостаточно, требуется ещё и бумажное в виде протоколов с подписями. В «Максиме» повесили объявление и стали по всем телевизионным каналам рекламировать акцию, что в связи со вступлением в Евросоюз всем, кто в эти два дня придёт в «Максиму», выдадут бесплатно по две бутылки пива и по два килограмма стирального порошка. Те, кто уже был в «Максиме», стали рассказывать, что они действительно это получили. И все потянулись в супермаркет. Там им и правда давали пиво и стиральный порошок и просили расписаться в ведомости — якобы за то, что они это получили. А потом эти ведомости использовали как протоколы с подписями проголосовавших за вступление в Евросоюз. Я у себя по улице ходил и всем говорил, что это обман, что так собирают подписи за вступление в Европейский Союз, но мне никто не верил, все думали, что не может быть такого обмана. А вы знаете, на каких условиях мы вступили в ЕС? Чиновники договорились уничтожить в Литве всю промышленность и всё сельское хозяйство. Должны остаться только торговля и услуги. Люди сплошным валом гнали скотину на мясокомбинат и получали взамен субсидии, но с обязательством никогда больше не заниматься разведением скота. Можно выращивать сено, можно наниматься рабочим на сельскохозяйственные предприятия, но самим быть собственником предприятия нельзя.

Его снова отвлёк телефонный звонок, после которого он всё же вспомнил, о чём я его спрашивал, тем более что на левой полосе дороги начался участок с текущим ремонтом.

— А ремонт дороги ещё не закончили. Ну да вы это сейчас и сами видите.

— Гедиминас, а ремонт дороги вы за свои деньги делаете или Евросоюз финансирует? — это я вспомнил, как на Мадейре нам объясняли, что все новые дороги там построены за счёт средств Евросоюза.

— Считается, что Евросоюз тоже частично финансирует. На самом деле он вкладывает только те деньги, которые были обещаны как компенсация за уничтожение наших промышленных предприятий.

Я не удержался от своего замечания:

— Всё же там, где ремонт закончен, дорога классная.

Снова Гедиминаса отвлёк телефонный звонок, а когда он освободился, у меня уже крутился вопрос:

— В начале восьмидесятых годов вильнюсский завод «Вента» разработал и поставил нам партию электронных приборов. В то время это было лучшее в СССР электронное специализированное предприятие с новейшим купленным на Западе оборудованием и очень квалифицированным персоналом. То, что они сделали для нас, было на уровне лучших зарубежных разработок. На этой разработке его директор защитил докторскую диссертацию. Я, кстати, писал на неё отзыв. Но что-то сейчас я не слышу ничего про продукцию «Венты». Как предприятие сейчас работает?

Гедиминас только рукой махнул:

— Вскоре после того, как мы вступили в Евросоюз, к нам приехали американцы из фирмы «Интел». Они были поражены тем уровнем производства, который увидели на наших заводах электроники, и предложили вложить несколько десятков миллионов долларов своих инвестиций и наладить у нас производство электронной продукции на экспорт. И что вы думаете? Наши чиновники отказались, заявив, что мы подписали соглашение о ликвидации нашей промышленности, у нас на первом месте должна быть экология. Тогда американцы создали такое производство в Южной Корее. Вы видите, где сейчас Южная Корея, а где Литва. Закрыты не только «Вента», но и все другие заводы. Закрыли атомную электростанцию, мы теперь покупаем электроэнергию за рубежом. Говорят, будем развивать альтернативную энергетику. Но за какие деньги?

— Неужели государственные деятели могут так поступать со своей страной? — это уже Вера не выдержала.

— Наши чиновники только о себе заботятся. Сто сорок наших депутатов сидят в Европарламенте. Они там ни на что не влияют, но каждый месяц каждый из них получает в виде зарплаты пятьдесят тысяч евро. Чтобы не потерять такие деньги, они идут на любой подлог. Вот я сказал, что нас осталось два миллиона, а они считают численность населения Литвы с учётом тех, кто уже давно в Литве не живёт, но оставил пока что литовское гражданство. Тогда получается, что в Литве три миллиона двести тысяч человек. Поэтому наших депутатов в Европарламенте сто сорок человек, а не семьдесят, как должно быть. Хотя если считать всю литовскую диаспору, то нас в мире семь миллионов.

Я не удержался от замечания:

— Вера, разве наши чиновники не такие же? Немаленькую зарплату им каждый год повышают. А пенсии? Достаточно год просидеть в депутатском кресле, и уже твоя будущая пенсия в два раза выше, чем у обычного трудяги. Квартира в Москве формально служебная, но мало кто ее освобождает после завершения полномочий. Почти у всех жены успешно занимаются бизнесом. Да можно без конца перечислять депутатские привилегии и их почти безграничные возможности.

На этом беседа прекратилась — завершилось наше путешествие.