Проклятие Кулемы

Александр Потапов, 2018

Московский писатель Александр Потапов в своем новом романе обращается к теме сегодняшней деревни, непростым событиям, которые там происходят. Действующие лица романа – деревенские и городские жители, озабоченные поисками «хлеба насущного», не всегда в ладу с действующей властью, вынужденные приспосабливаться к новым условиям, кто как может.

Дорога (Канал Москва — Волга)

Из Москвы дорога ведёт нас на север по Дмитровскому шоссе, которое в последние годы здорово преобразилось. На выезде из Москвы на пересечении Дмитровского шоссе с кольцевой автодорогой сооружены многоуровневые развязки, а дорога до самого Дмитрова теперь имеет две полосы в каждом направлении. Это существенно снизило столпотворение, ездить стало намного легче, хотя полностью от пробок не избавило.

До самого Дмитрова дорога идёт вдоль канала, соединяющего Волгу с Москвой. После завершения строительства в 1937 году он был назван «канал Москва — Волга имени И. В. Сталина», но в 1947 году Сталин сам переименовал его в «канал имени Москвы» в честь восьмисотлетия столицы. Так он теперь и называется. Длина его почти 130 километров.

После выезда из Москвы на дороге долго встречаются селения, то побольше, то поменьше, но плотность потока не снижается. Движение небыстрое, мы особо не торопимся, высматриваем по сторонам, что там интересного. Я бросаю взгляды изредка, поскольку основное внимание — дороге, Вера вглядывается внимательнее. Глядя на возникающие иногда справа от шоссе сооружения на канале, она задумчиво говорит:

— Ещё со школы нам твердили, что с вводом этого канала Москва стала портом пяти морей — Балтийского, Белого, Чёрного, Азовского и Каспийского. Но зачем такое огромное сооружение и такие затраты? Эти водные дороги никогда активно не использовались. Тем более что во всех этих направлениях давно проведены железные дороги.

Я покачал головой:

— Ну, в советское время грузовые и пассажирские суда довольно активно курсировали по каналу, это сейчас они практически все исчезли. Но главное в том, что не с этой целью строили канал.

— А с какой же? — удивилась Вера.

— К концу двадцатых годов в Москве было уже три миллиона жителей, с началом индустриализации начала резко увеличиваться промышленность. Воды для снабжения населения и промышленности катастрофически не хватало. Москва-река обмелела настолько, что летом у Большого Каменного моста её переходили вброд.

— При чём тут Москва-река? — снова удивилась Вера. — Нам всегда говорили, что столица снабжается водой из Мытищинских источников.

— Знаешь, я тоже долго так думал. Но недавно выяснил, что это не так, вернее, не совсем так. Да, первый московский городской водопровод — Мытищинский — построен ещё по указу Екатерины Второй в конце 18 века. Его многократно реконструировали, но в начале 20 века отдача воды из мытищинских ключей резко снизилась, даже река Яуза обмелела. И тогда переключились на забор воды из Москвы-реки. Для этого был построен

Шлюз № 3 у Яхромы

Москворецкий водопровод, воду забирали из Москвы-реки от Рублёва, где она наиболее чистая. Произошло это в начале 20 века. Москворецкий водопровод был соединён с Мытищинским, они стали единой системой, поэтому многие продолжали называть её мытищинской. Но проблема была в том, что Москва-река более чем наполовину питается снегом, поэтому её водный режим нестабилен, и уровень воды очень сильно меняется в зависимости от времени года и погоды. К тому же потребление воды с каждым годом увеличивалось. В конце концов и было принято решение о переброске части волжской воды в Москва-реку. Но вообще-то канал решил сразу несколько важных задач: подачи питьевой воды в столицу, улучшения санитарного состояния рек внутри города, выработки электроэнергии и обеспечения судоходной связи с Волгой.

— А я вот читала, — медленно сказала Вера, словно вспоминая давно забытое, — что этот канал планировали построить ещё в царское время и даже провели земляные работы на каком-то участке, но потом бросили.

— Я тоже об этом читал, — решил и я проявить свою эрудицию, — это было при Николае Первом, тогда проводить канал хотели совсем по другому маршруту. А впервые об этом заговорили ещё в последние годы правления Петра Первого и даже разработали целых три проекта. Но речь шла тогда не о водопроводе, а о создании нового водного транспортного пути — в те годы торговля шла в основном по рекам. Кстати, один из проектов в значительной мере совпадал с сегодняшней трассой канала.

Если посмотреть на карту, то видно, что вскоре после Икши река Яхрома, использование которой планировалось в том проекте, подходит очень близко к каналу и идёт параллельно ему почти до самой Волги, недалеко от которой впадает в реку Дубну. Правда, русло её довольно извилистое, канал же проведён исключительно прямолинейно.

Немного помолчав, я добавил:

— Чтобы завершить эту тему, надо сказать, что на строительстве канала работало много заключённых, — называли их каналоармейцами, в разные годы их было от десяти до двухсот тысяч. За время строительства погибло более двадцати тысяч. После окончания стройки 55 тысяч заключённых были досрочно освобождены, им выдали проездные билеты и деньги от ста до пятисот рублей. С тех, кто остался работать на канале, была снята судимость. Вольнонаёмных наградили ценными подарками и денежными премиями.

После Икши до самой Яхромы деревень почти нет, дорога становится спокойнее, и мы с Верой можем продолжить наши разговоры.

Поезд Савёлово — Калязин

Сегодня я почему-то вспомнил нашу первую с Верой поездку в Кулему, знакомство с этой деревенькой и её жителями, и обратился к жене:

— А ты помнишь, как мы впервые приехали в Кулему?

Железнодорожный мост через Хотчу

Вера тут же откликнулась:

— Ещё бы, это была незабываемая поездка! Особенно на рабочем поезде из Савёлово до Белого Городка, вернее, станции Приволжская. Два старых-престарых вагончика, и поезд ходит всего два раза в сутки — туда и обратно.

Я продолжил:

— А потом пешком по железнодорожному полотну, по мосту через Хотчу.

— Да, а как мы с этой железнодорожной насыпи спускались, почти кубарем, зацепиться не за что, и высота метров пять, — Вера чуть помолчала, а потом продолжила воспоминания. — К тому же было грязно, это было ранней весной, снег уже сошёл, но земля ещё не просохла. Мы все перемазюкались.

— Когда же пришли в деревню, зашли в избу — там холодрыга, за зиму все вымерзло. Мы с Антоном Модестовичем тут же стали таскать в дом из сарая дрова, он растопил печку, но прошло несколько часов, прежде чем мы сняли верхнюю одежду, — я даже поёжился, вспоминая.

Вера вздохнула:

— А уговорил нас поехать туда Антон Модестович, мы сначала сопротивлялись, поэтому зимой поездка не состоялась, но весной он нас уломал.

Для лучшего понимания приведу, как бы за рамками нашей поездки, небольшой рассказ об этом интересном человеке.

Православный мусульманин

Антуан Модестович, которого все, в том числе жена Виктория Сергеевна, от Антуана сокращали до Антона — коренной москвич, родился в Москве, и родители его жили в этом городе, по-видимому, с рождения. Его мама, Натали Савельева, русская с французскими корнями, вышла замуж за татарина Модеста Тимуровича Тенишева. Антон Модестович внешне не слишком похож на татарина, а, скорее, совсем не похож, хотя, по правде говоря, редко можно безошибочно отличить татарина от русского.

Антуан Модестович гордится своей фамилией, говорит, что Тенишевы древнего рода и уже давно разделились на несколько ветвей: часть богатых, другая — бедных.

— Так вот, мы, — вздыхает он, — представители бедной ветви Тенишевых, хотя, по преданию, и княжеского рода.

Посмотрел я информацию в Интернете. Действительно, Тенишевы — татарский княжеско-мурзинский род, происходят от темниковского князя мурзы Тениша Кугушева через его двух сыновей — Исяша-мурзу и Ямаша-мурзу Тенишевых. Возможно существование одноимённого мурзинского рода Тенишевых ногайского происхождения, так как общее родство пяти веток Тенишевых пока не доказано. Род князей Тенишевых внесён в V и VI части родовой книги Тамбовской, Казанской и Московской губерний.

Татар было довольно много на русской службе, особенно увеличилось их количество после подчинения Иваном Грозным Казанского ханства, которое в то время называлось Волжской Булгарией. Большинство татар со временем переходило из мусульманства в православие, женились или выходили замуж за русских, возникали русские роды с татарскими корнями. Но были и татары, не пожелавшие перейти в христианство, у большинства из них поместья переходили под царскую опеку, сами они становились служилыми людьми или государственными крестьянами.

Коротко надо сказать о том, откуда мы узнали Тенишевых и с чего увязались за ними на их дачу. Причиной послужила женитьба нашего сына на их дочери, мы в один миг стали родственниками. Отсюда и мой интерес к родословной Антона Модестовича. К тому же они затеяли реконструкцию своей дачи, а родственникам принято помогать. Правда, произошло это не сразу. Первый год мы присматривались друг к другу, затем пару лет добирались на дачу поездом, а потом я купил автомобиль, сразу стало добираться легче.

Дача деревянная, так что почти все работы связаны с деревом. На металлической лодке с мотором — «казанке» — выезжали с Антоном Модестовичем на Волгу, в лесочке находили сухостой. Спилив пять-шесть брёвнышек, погружали их на лодку и привозили в Кулему, потихоньку набирая стойки для пристройки к дому. Был у меня небольшой стационарный станочек, который мог и строгать, и пилить; привезли мы его в Кулему и принялись обрабатывать древесину.

Соорудили каркас, а для облицовки купили вагонку, которую на моей машине и перевозили из магазина по частям.

Кроме строительных дел, надо же было и отдыхать. Как правило, это выливалось в застолья с участием чуть ли не всех жителей Кулемы. И тут выявилась любопытная особенность Антона Модестовича. Я знал, что он крещёный: мама покрестила его ещё в детстве. И вдруг в процессе приготовления выяснилось, что он не ест свинину, и для него персонально всегда готовили порцию шашлыка из говядины.

Эта религиозная раздвоенность была, на мой взгляд, странной. Я не видел, чтобы Антон Модестович исполнял хотя бы какие-нибудь мусульманские обряды (а я имел возможность наблюдать их, особенно во время работы на целине), впрочем, так же как и православные. В то же время из всех моих знакомых он единственный, кто не пропускает ни одного православного праздника и всегда в этот день нас (и, наверное, не только нас) поздравляет. Правда, церковные службы, насколько я знаю, он не посещает.

Видно, были в его душе какие-то струнки, которые заставляли держаться хоть некоторых традиций представителей второй половинки своего кровного родства. Про себя я стал называть его православным мусульманином.

Вскоре после нашего породнения я уже знал, что он работает в научно-исследовательском институте Министерства внутренних дел и имеет чин полковника. Его жена, Виктория Сергеевна, тоже работала в этом же министерстве в звании подполковника в отделе вычислительной техники, который вёл картотеку ведомства. Рассказывая об этом, Виктория Сергеевна уточнила:

— Модест Тимурович тоже работал в Министерстве внутренних дел, так что Антон пошёл по стопам своего отца.

Происходило это в начале девяностых годов. Жизнь большинства наших сограждан летела под откос. И у нас на предприятии, и в министерстве, где работали оба Тенишевых, зарплата мало того, что при бешеной инфляции уже ничего не значила, но даже эту мелочёвку не платили. Все занимались поисками средств к существованию.

Параллельно шла немыслимая «прихватизация» государственной собственности, исчезали старые предприятия, возникали новые. Антон Модестович каким-то образом устроился заместителем генерального директора в недавно созданное акционерное общество, которому удалось получить в собственность Дом Хаммера. В самом центре Москвы, недалеко от правительства, престижное здание привлекало к себе многочисленных нуворишей, с удовольствием размещавших здесь свои офисы. Антон Модестович рьяно исполнял свои новые обязанности, оставаясь в то же время действующим полковником.

Дом Хаммера

Прошло несколько спокойных лет. Вдруг при очередной встрече Антон Модестович обращается ко мне:

— Хочу с вами посоветоваться. Тут такая история, не знаю, как поступить.

— Что случилось, Антон Модестович? — встревожился я, в первый раз увидев его таким взволнованным.

— Понимаете, — Антон Модестович нервно поправил галстук, — некоторое время назад у нашего акционерного общества поменялся собственник. То ли купили его, то ли каким-то другим способом завладели чеченцы. Сменили генерального директора, меня не тронули, и зарплата осталась той же. Работаю, как обычно, веду финансовую часть, слежу за законностью проводимых операций, так что без моей визы ничего оплатить нельзя. И вот попадает ко мне счёт на оплату услуг какой-то конторы, с которой у нас и договора нет. Конечно, я его откладываю в сторону. Где-то он поболтался и исчез, ко мне никто по этому поводу не обратился.

Я пожал плечами:

— Наверное, выписал кто-то по ошибке.

Антон Модестович, словно защищаясь, поднял ладонь:

— Погодите, это только начало. В течение полугода такая история повторилась несколько раз с одинаковым результатом. А на прошлой неделе ко мне зашёл один из чеченцев, я его мельком видел, кто он, я и сейчас не знаю, потому что он не представился, с собственниками я тоже никогда не встречался. Поздоровался без рукопожатия, не ожидая приглашения, уселся в кресло возле стола. Помолчал, а потом говорит:

— Мы этими счетами проверяли, можно ли с вами работать. Для нас ясно, что человек вы грамотный, и мы хотим договориться с вами о дальнейшем сотрудничестве. Предлагаем вам ежемесячную зарплату пятьдесят тысяч долларов, но вы безоговорочно пропускаете те счета, о которых я вам буду говорить. Ваша задача — оформить их так, чтобы это выглядело законной операцией, если это возможно. Но исполнить их надо в любом случае.

Я покачал головой:

— Да, Антон Модестович, непростую задачку вам задали. И что же вы решили?

— Пока что ответил — подумаю. Но как ваше мнение об этой ситуации?

— Антон Модестович, может быть два варианта. Один — вы знаете, как это сделать законно, второй — законно в любом случае не получится.

Антон Модестович вздохнул:

— Думаю, возможен только второй вариант.

Я лишь руками развёл:

— В таком случае надеяться можно только на знаменитое «авось пронесёт».

Антон Модестович помучился ещё пару недель, а потом написал заявление и ушёл на пенсию.

Через год Виктория Сергеевна тоже оформила пенсию, и они фактически переехали в Кулему, — сначала только на летний сезон, а потом и зимовать в деревне стали. Антон Модестович посвежел, с удовольствием косит траву на газонах, готовит грядки под картошку и огурцы, зимой расчищает дорожки, занимается йогой и купается в Хотче почти круглый год, до тех пор, пока речка не замерзнёт так, что нельзя проломить лёд.

Из приехавших в Кулему москвичей Антон Модестович — старожил. Он первым появился в Кулеме бог знает когда, не имея ещё никаких планов обзавестись своим домом. Не знаю, кто ему указал на Кулему как на место для семейного отдыха, но они снимали сначала комнату, потом и весь дом, когда их дочка была ещё совсем маленькая. В течение многих лет Антон Модестович отправлял тёщу с внучкой на всё лето в Кулему, а сами они с Викторией Сергеевной регулярно появлялись на выходные или в отпуск, нагруженные сумками с продуктами на неделю. Когда дочь уже училась в университете, они купили тот самый дом, который до этого многие годы арендовали.

Дом был старенький и почти постоянно требовал ремонта. Сначала пришлось поменять прогнивший пол. Потом, когда дочь вышла замуж, Антон Модестович привлёк тестя — отца мужа дочери — к строительству пристройки к дому, сначала планировавшейся как гараж, оборудованный встроенным туалетом, практически таким же, как и на улице, а потом превратившейся в складское помещение, забитое до упора разным барахлом, вывозимым из московской квартиры.

Вскоре появились внуки, понадобились дополнительные комнаты. А когда Антон Модестович переехал в деревню практически на постоянное жительство, реконструкция стала непрерывным процессом: закончив один этап, он садился рисовать следующий вариант, созревший в ходе выполнения предыдущего и каждый раз предполагавшийся как окончательный.

Количество приезжих в Кулеме росло, и почти все начинали реконструировать купленные деревенские избы. Оказалось, что в деревне можно сделать все удобства не хуже, чем в городе, и Антон Модестович тоже присоединился к этому веянию: провёл в дом водопровод, устроил канализацию с септиком на улице, и только отопление оставил прежнее — дровяной печкой, хотя для кухонных дел устроил газовую печь с привозными баллонами.