Конь пегасый

Александр Полуполтинных

«Очень интересный рассказ: увлекательный сюжет, ироничен, прекрасный язык…» «Отличная история и очень динамично написана!» «Рассказ просто супер… Немного сюрреалистичен, но это как раз добавляет остроту.» (из откликов читателей)

Телопись

1 глава

Художник из Замухрайска Сергей Пятиалтынный впервые за свою творческую жизнь рисовал на своей жене.

Минуту назад был сделан последний мазок, и теперь Пятиалтынный стоял, замерев, на расстоянии пяти шагов от Виолетты, и внутренний восторг, готовый вот-вот вырваться наружу вулканом страсти, переполнял художника. На спине жены, крутых ее ягодицах, бедрах, словно языки пламени, полыхали чудесно выписанные огненно-красные лилии. Плавные линии лепестков и тычинок, нежно-зелёных стеблей и остроконечных листьев гениально гармонировали с нежными изгибами молодого статного тела Виолетты, делая всю композицию единым и неразделимым целым. Виолетта стояла неподвижно, чуть дыша, на фоне задернутой серой бархатной портьеры мастерской. Ее обесцвеченные волосы были собраны на затылке в круглую шишку и заколоты шпилькой. Минут пять в мастерской стояла торжественная тишина.

— Ну как, любимый? — Виолетта наконец осмелилась чуть повернуть голову.

— Чудесно! Невыразимо! — встрепенулся от полузабытья Сергей. — Право, я не ожидал… не ожидал такого результата…

— Ну, что ты! Ты у меня такой талантливый! — расцвела в улыбке жена. — Мне не терпится посмотреть!

Она, было, подалась всем телом в сторону большого овального настенного зеркала, но Сергей остановил ее:

— Нет, нет! Не двигайся! Вдруг что-нибудь испортится! Подожди немного!

Сергей внес из соседней комнаты заранее подготовленный трёхногий штатив, на котором чернел массивный фотоаппарат.

— Сейчас, сейчас… мы эту красоту… увековечим! — Сергей направил на жену большой синий глаз объектива.

Освещенная мягким светом трех маленьких софитов, Виолетта стояла неподвижно, как музейная скульптура. В полуобороте головы была заметна ее самодовольная улыбка.

Наконец, послышались характерные звуки срабатывания затвора фотографической камеры: раз, второй, потом еще и еще. Пятиалтынный на всякий случай сменил несколько ракурсов. Виолетта покорно ждала окончания съемки.

— И как этот жанр называется? — полюбопытствовала жена.

— Ну, вообще-то, это называют боди-пейтингом, что по-английски значит «рисунок на теле». Но ты же, милая, знаешь, что я не люблю всей этой иностранщины. По-русски это будет назваться проще и понятней — телопись.

— Как здорово! Телопись! Ты сам придумал?

— Сам, сам…

— Какой ты у меня замечательный, Сергунчик!

Она уже вся горела страстью и не могла стоять спокойно. Впрочем, Сергей сделал уже достаточно снимков.

— Ну, иди же ко мне, моя расписная матрёшечка…

Жена, как дикая кошка, уже летела в объятия своему мужу.

После душа Виолетта и Сергей — она обернутая розовым махровым полотенцем, он с голым торсом, в полосатых трусах — сидели у компьютера и рассматривала сделанные снимки.

— Вот этот убери… И этот, пожалуйста…

— А этот великолепный, правда? — говорил, не отрываясь от монитора, Сергей. — Какая же ты у меня… Настоящая Афродита!

— Спасибо, милый! — Виолетта чмокнула мужа в плечо. — Это ты у меня необыкновенный, одаренный. Такую замечательную телопись сделал! Жаль эта красота недолго просуществовала на свете… Даже плакать охота. И никто не увидит, и не оценит… А может, в интернете разместим? — Её глаза азартно загорелись.

— Скажешь тоже, — серьезно сказал Сергей. — Интернет что большая помойка. Валят туда что ни попадя. Да и где разместить? И приличного места не найдешь… Мда… А ведь это идея! — неожиданно воскликнул Пятиалтынный. — Ведь в нашем Союзе художников есть свой журнал! «Замухрайский вернисаж»! Ура! Моя телопись, кажется, спасена!

— Наша! — поправила жена.

— Наша! Наша!

И они снова потонули в пылких объятиях друг друга.

2 глава

«Замухрайский вернисаж» выходил раз в полгода. Редактор издания и давний друг Сергея Пятиалтынного еще со школьной скамьи Боря Белибердин с удовольствием взял репродукцию телописи в очередной номер, который уже был почти свёрстан.

— Ну, неплохо, неплохо! — прицокивал языком Боря, разглядывая принесенные Сергеем фотоснимки. — А какие формы! Вах, вах! И кто она?

— Супруга. Виолетта. — Сергей, немного смущаясь, опустил лысеющую голову.

— Уже Виолетта?! — Боря поднял в удивлении густые брови. — Мне кажется в последний раз…

— Да, была Анна… Но с ней мы давно расстались. Кстати, полными друзьями.

— Ну и прекрасно, что друзьями! — Масляные глазки Бори ни на секунду не отрывались от телописи. — Представляю, когда журнал выйдет из печати… Твое имя будет у всех на слуху. Давненько мы не печатали ничего подобного. А тут надо же! Да еще жена! А, кстати, подписи сделать никакой не нужно? Для ясности?

— Нет, не надо. Свои, думаю, и так узнают, а Виолетте такую рекламу я делать не желаю. В конце концов, Боря, это же моё искусство. — Сергей сделал ударение на слове «моё». — Художника!

— Несомненно, старик! — Белибердин отложил фотоснимок, но правый глаз невольно еще косил в его сторону. — Ты большой мастер! И «Лилии» твои — просто блеск! Но ты же сам понимаешь, что без этой вот… — он подбирал слова, — …естественной, живой, основы они ровно вполовину проиграли бы.

— Я рад, Боря, что ты не отказал. — Пятиалтынный поднялся с мягкого кресла. — Спасибо! А что если… прямо на обложку! — Вдруг остановился он уже у самой двери.

Грузно поднялся из-за стола и Белибердин. Показался его круглый живот, переваливающийся через тонкий кожаный брючной ремень:

— Обложку не обещаю… Сам знаешь, обложка у меня под рекламу рассчитана. Но анонс с картинкой дам несомненно. Это привлечет читателя. А телопись твою разместим на страницу целиком. Знаешь, под глянец, да черном фоне — вот так будет смотреться! — И Боря выставил вперед пухлый кулак с оттопыренным вверх толстым большим пальцем.

3 глава

Пока журнал готовится к печати, немного расскажем о наших героях.

Как было уже сказано, Виолетта и Сергей Пятиалтынные были молодой парой, хотя оба находились в возрасте, когда образование, трудовые навыки, житейский опыт и репутация в обществе обязаны были, как говорится, приносить ощутимую отдачу. Сергей терпеливо ждал свой сорокалетний юбилей и награду от Союза художников. Виолетте не исполнилось еще и тридцати трёх. Она преподавала в замухрайском юридическом институте историю отечественного права, писала кандидатскую. У нее была тринадцатилетняя дочь Тая, которая в основном жила у бабушки.

От первого мужа Виолетте досталась не очень благозвучная фамилия Шатёркина, но после своей второй свадьбы она безоговорочно стала Пятиалтынной. Дело в том, что Сергей Пятиалтынный был давней мечтой Виолетты. Еще в студенческие годы она увидела на одной из выставок его картину «Уголок счастья», на которой двое влюбленных в обнимку сидят под раскидистой березой, рядом на траве раскрытая книга, а у девушки в полурасстегнутой блузке виднеется очень эротично выписанная грудь.

Она просто заболела этой картиной, вырезала из рекламного проспекта ее репродукцию и повесила в рамке дома. А в лихие девяностые, когда жизнь прижала и Пятиалтынного, и он выставил «Уголок счастья» на продажу, она тут же, не раздумывая, купила ее за бешенные по тем временам деньги, хотя сама потом перебивалась с хлеба на воду — зарплату не платили месяцами. Хорошо, выручала мама, которая работала на престижной должности в городской замухрайской администрации.

Виолетта была красивой, высокой, одевалась с большим вкусом, носила длинные юбки с роскошными воланами и сильно приталенные кофточки. Лицо ее на первый взгляд казалось холодным, тонкие губы редко улыбались, косметикой она почти не пользовалась, волосы обесцвечивала и, когда была вне института, носила распущенными. Дело в том, что за институтской кафедрой с заколотыми в шишечку волосами она смотрелась солидной дамой, но стоило ей убрать заколку, как она преображалась и молодела на десять лет. Наглые студенты затевали с ней в маршрутном такси непринужденные беседы, и она вступала с ними в эти словесные игры не без удовольствия, одаривая очередного случайного собеседника своей притягательной улыбкой.

С Шатёркиным она уже не была счастлива. Он довольно успешно раскручивал свой бизнес, но часто задерживался, вечно был издерган, ночью с ней груб, а Виолетте хотелось нежности, романтики, ласковых слов, и она год от года все тоскливей смотрела на «Уголок счастья», который висел в спальне напротив их широкой кровати. Наконец, взвесив все за и против, Виолетта сама подала на развод.

Когда в маленьком Замухрайске прошел слух, что Пятиалтынный развелся с очередной женой, Виолетта Шатёркина сразу решила действовать. Она расчетливо выбрала момент, когда Союз художников проводил очередную выставку в местной галерее. Там-то она и подошла к Пятиалтынному и рассказала трогательную историю про «Уголок счастья». Склонный к сентиментальности, Сергей просто не мог устоять перед очаровательной блондинкой, да к тому же поклонницей его таланта, и пригласил Виолетту в свою мастерскую на чашку кофе.

С того памятного вечера и закрутился очередной роман художника.

Пятиалтынный никогда не стремился стать живописцем, а в художественное училище попал случайно. Его школьный товарищ Гена ради хохмы позвал его попробовать там свои способности. «В художке уже второй год недобор. Диктант уж как-нибудь напишем. А на творческом конкурсе вазу какую-нибудь нарисуем, и считай, мы студенты!», — убеждал Гена. Пятиалтынный рисовал плохо, а у Гены отец был известным художником, и сам Гена рисовал сносно. Но на экзамене судьба подшутила над ними: Пятиалтынного приняли, а Гене сказали, что ему лучше пойти в маляры.

Сергей учился с удовольствием. Его дипломная работа «Уголок счастья» была признана лучшей, хотя официально он получил за нее «тройку». Все объяснялось тем, что Пятиалтынный отступил от «темника», списка тем, на которые дипломникам разрешалось живописать. Например, «Рекордный надой» или «Рабочая жилка». Картины на заданные темы, как правило, предназначались для всесоюзных выставок и должны были отражать социалистическую действительность. Тем не менее, преподаватели пророчили ему большое будущее и советовали продолжать учебу в Москве. Но потрясенный несправедливостью Пятиалтынный выбрал скромную профессию художника-оформителя в одном из кинотеатров Замухрайска, малевал там афиши, а для души работал дома, больше писал маслом, но иногда небезуспешно тешил свое самолюбие графикой.

Внешне он был похож на южного француза, как однажды ему заметил на одной из выставок заезжий немец турист. Он носил тонкие черные усы, очень короткую стрижку, был немного вял и задумчив. Но женщинам он нравился, потому что умел преподать себя как личность романтическую, увлечённую и загадочную. В беседах он всегда будто что-то недоговаривал, на вопросы любопытных дам, покажет ли он им свои картины «в святая святых», в мастерской, всегда многозначительно отвечал, глядя в глаза: «Посмотрим, посмотрим, сударыня…».

У него было много женщин, но семьей он обзаводиться не спешил — боялся ошибиться, а потом всегда ждал от очередной встречи чего-то необыкновенного, сверхъестественного, романтического. И женился на совсем молодой девчонке, вчерашней студентке Анюте. Их любовь была красивой и короткой, как в сказке: букеты роз, шампанское и даже свадебное путешествие в Париж… В общем, Пятиалтынный быстро спустил все деньги, которые копил на новую квартиру с большой мастерской. Анна же требовала «продолжения банкета», но тут в стране грянул дефолт, кинотеатр, где работал Сергей продали под ресторан. К тому же, как выяснилось, Анна не переносила запаха масляных красок, а им, ей казалось, были пропитаны все вещи в доме Пятиалтынного. У нее развилась жуткая аллергия, и однажды Анна сказала мужу: «Или я, или твоя мазня?» Этим роман с Анютой и закончился.

Горевал после расставания Пятиалтынный недолго. Скоро в его жизнь вошла зрелая и интеллигентная женщина Виолетта. Она была просто без ума от таланта Пятиалтынного, любую «мазню» превозносила до небес и всё мечтала, что когда-нибудь Сергей её нарисует и она, наконец, прославится на весь Замухрайск, а может и на весь мир. Но Пятиалтынный всё тянул время, говорил, что если и создавать шедевр мирового масштаба, то не с кондачка, мол, надо созреть для такой работы, а для этого нужно время и вдохновение.

Поэтому, когда Пятиалтынный решил написать картину прямо на теле Виолетты, она была в полном восторге — сбылось! Её Сергунчик займется ей, самой прекрасной, самой сексуальной, самой любимой из всех женщин! Втайне она давно мечтала позировать мужу обнажённой. Она просто бредила этой мечтой, но сказать об этом почему-то не решалась, хотя их супружеское ложе не знало каких-то запретов и ханжеских предрассудков.

И вот — пусть не полноценное полотно, не «Даная» и не кустодиевская «Красавица», и всё же творение настоящего мастера — телопись! Она уже видела ее в журнале, как будут говорить не столько о работе Пятиалтынного, а об ее восхитительном теле. И Виолетта даже была огорчена, что Сергей не расписал заодно и грудь. Мог бы получиться фантастический диптих. Ведь у неё просто фантастическая грудь! Но она снова не решилась сказать об этом мужу. Ей казалась, что муж сочтёт её порочной, бесстыдной женщиной. И она счастливо довольствовалась тем, что уже свершилось в ее жизни.

4 глава

Когда свежий номер «Замухрайского вернисажа» положили на стол редактора, Белибердин первым делом открыл разворот, где красовалась телопись Пятиалтынного.

— Ну-у-у! Хороша-а! Хороша-а! — протянул Борис. — Жаль лица совсем не разберёшь… Но тело! Тело! Везёт же дуракам! Такую писаную красавицу отхватить! Писаную-расписанную… Хм… Однако! — ему самому понравился его каламбур.

Белибердин, не отрываясь от репродукции, набрал на мобильнике номер Пятиалтынного:

— Слышишь, старик? Хочу тебя порадовать: держу в руках «Замухрайский вернисаж». Твоя телопись — просто гвоздь номера! Просто волшебно вышло, волшебно! Знаешь, это все равно, что на греческой скульптуре вангоговские «Подсолнухи» написать — вдвойне шедеврально! Конечно, приезжай! И для тебя экземпляр найдется. И коньячку, коньячку захвати…

5 глава

Стоял декабрь, улицы Замухрайска были погружены в студёную мглу. После весёлой встречи с Белибердиным Пятиалтынный сидел в домашнем кресле немного чумной от выпитого коньяка и ощущения свершения чего-то очень значимого в его жизни. Хотелось творить, хотелось писать вдохновенно! Придя домой, Сергей, едва скинув обувь и шубу, прямо в шапке, в шарфе, пробежал напрямки в мастерскую, схватил палитру. Здесь в углу давно стоял неоконченный этюд «Казачонок» — светлоголовый мальчишка на полотне тайком рассматривает вынутую наполовину из ножен шашку. Но чего-то в этой работе не хватало, чтобы считать ее законченной. Сергей по какому-то внутреннему наитию выдавил на изрядно перепачканную палитру несколько красок: белила, берлинскую лазурь и немного индийской желтой… Так, не снимая шапки, чуть смешав краски тонкой колонковой кисточкой, Сергей сделал несколько, как говорят художники, «ударов» мазком… Отпрянув от мольберта, он был изумлен, что «попал» — на полотне шашки, в глазах мальчика появился тот живой, искомый блеск, которого и не хватало в картине. Пятиалтынный тут же бросил кисть, палитру, шапку и шарф и, уже несколько успокоенный, прошел сначала в прихожую, где с маленького столика взял «Замухрайский вернисаж», потом в комнату, и опустился в мягкое кресло с раскрытым журналом в руках.

Конец ознакомительного фрагмента.