Монстры и маринованные крабы. Листва Красная

Александр Полтаржицкий, 2023

Согласившись помочь своей подруге Листве, гробовщик Мален ввязывается в мутное дело, которое навсегда изменит его размеренную жизнь. За сутки они прикоснутся к смерти, познают тайны души и будут на волосок от жизни. Это первая история из серии “Монстры и маринованные крабы”, действие которой разворачивается в другом мире: в звездной системе Он, на планете Гадод, в Затоне – последнем городе на планете.Это жестокий мир. Здесь процветают преступность, черный рынок, проституция и рабство, но даже в такой мрачной атмосфере может найтись место дружбе, романтике, творчеству и любви…

Глава 4

Мален, Листва Красная и труп Зимы молча плывут вдоль набережной, возвращаясь обратно. Мален увеличил обороты двигателя, но парус решил не поднимать. Скоро мосты. Ветер полностью стих, погребальная яхта разрезает черную водную гладь, оставляя за собой след, напоминающий позвоночник колоссального древнего монстра, живущего на дне океана. Едва коснувшись спиной поверхности воды, исполин плавно ныряет обратно в пучину.

Яхта быстро миновала дом Малена. Гробовщик сбавил ход и дал право руля. Герои плывут по узкому каналу, минуя многочисленные мосты, соединяющие кварталы Среднего города. Мосты словно ноздри древних руин, с которых свисают зеленые вязкие сопли, соки города. В самых темных уголках светятся прячущиеся пауки.

— Через пару ток будем на месте, — сказал Мален. — Прощайся.

Листва подошла к мешку с трупом, опустилась на колени, ослабила ремень в области головы, расстегнула молнию. Лицо Зимы оставалось столь же спокойным и безмятежным.

Я никогда больше ее не увижу, подумала желтая фея.

В голове Листвы словно произошел взрыв и яркими вспышками начали появляться образы. Вспомнилось всё. Хорошее, плохое, веселое и грустное. Как они смеялись вместе, вместе плакали, вместе преодолевали трудности этого сурового мира. Губы девушки задрожали, из глаз потекли крупные слезы. Поглаживая холодную щеку Зимы, Листва тоненьким, дрожащим, немного жутким, но красивым голоском начала петь колыбельную:

Монстр спит в дремучем лесу

В темной пещере, на высоком мысу.

Рыбки плавают. Там, внизу…

Волны шепчутся на берегу.

Я же скорее к кроватке бегу,

Чтобы спеть оду сну твоему.

Буревестник спит на волнах,

Крабики копошатся в его снах…

Они ищут правду в прошлых веках

Во всех тринадцати его головах.

Устали они, их проживая.

Король их спит, всю правду зная…

Уходит боль, впереди дорога большая.

Устала и ты. Спи. Дорогая…

Вдалеке, вверх по Нижнему городу, сквозь туман начинает проявляться массивное, угловатое здание с редкими маленькими окошками и тремя высокими разнокалиберными трубами.

Сооружение выглядит жутко. Впечатление усиливает овальная зона карантина на заднем дворе, укрепленная многочисленными решетками, хаотично укутанными колючей проволокой. Сюда много лет назад отправляли восставших рабов, которым вздумалось, что они могут обрести свободу. Они нашли здесь лишь быструю смерть в уютных печах крематория.

Погребальная яхта, тихонько тарахтя, приближается к причалу отгрузки № 17. У причала уже стоит другая яхта. Тоже погребальная, возможно, намного более старая, но скорее всего просто неухоженная и запущенная. На борту — высокий лопоухий мужчина с кривым носом, широким ртом, пухлыми губами и большими черными глазами — последний философ умирающего мира, как он сам себя называет.

Радужка его глаз, может быть, и не черная, но ее не видно. Зрачки слишком расширены. Бездонная тьма в них.

Глядя в эти глаза, любой начинает думать о смысле смерти.

Мужчина курит трубку. Голубой дым окутывает суровое лицо. На голое тело его надет кожаный плащ с желтым номером 407 на спине, воротник поднят, в области паха плащ застегнут на две пуговицы. На ногах сандалии на высокой подошве.

Он курит, медленно поднося трубку к губам и смотрит вдаль, глядя сквозь туман и десятки кварталов города. Он слишком занят размышлениями и не обращает внимания на подплывающую яхту. Лишь фиксирует ее боковым зрением, оставаясь глубоко в своих мыслях.

Мален, ловко маневрируя, пришвартовал яхту левым бортом к причалу. Корма к корме с другой яхтой. Так, чтобы обоим было удобно отплывать. Быстро спрыгнул вниз.

—Листва, швартовые! Сейчас унесет! — крикнул он желтой фее. Девушка очнулась от нахлынувших воспоминаний и суетливо забегала по палубе, скинула канаты. Мален закрепил их хитрыми узлами, на этот раз тщательно и надежно. Течение довольно сильное.

После гробовщик забрался обратно на борт, проверил ремни мешка, поправил крюк, подошел к пульту крана и опустил тело Зимы на причал. Сложил стрелу крана, открыл саквояж и достал два респиратора для себя и Листвы, сунул их в карман. Мален спустился в моторный отсек и быстро вернулся с большим болторезом, спрыгнул вниз, подал руку Листве, но девушка, не обратив на это внимание, смело махнула вниз, изящно приземлившись на согнутых ногах, выставив руки немного в стороны и прислонив подбородок к груди. Мален почесал затылок. Как кошка, подумал он и надел желтый капюшон своего дождевика. Моросит мелкий дождь. Ядовитый дождь. Листва тоже надела капюшон.

— Граф! Привет, Граф! — крикнул Мален высокому лопоухому мужчине, который курил на палубе своей проржавевшей погребальной яхты и не обращал внимания на происходящее.

Человек с трубкой сделал еще одну затяжку, выпустил облако дыма, опустил трубку, медленно развернулся. Заведя левую руку за спину, он почтительно поклонился и сказал:

— Доброе утро, друзья. Мален, Листва.

— Здорова! Спасибо, что подскочил, — весело сказал Мален, замахав рукой. — Спускайся!

Граф нажал кнопку на пульте своего крана, подошел к стреле, взялся рукой за цепь, а ногу поставил на крюк. Кран развернулся и начал медленно опускать последнего философа умирающего мира вниз. Граф сошел с крана на пристань. Крюк поднялся, кран вернулся в исходное положение.

— Ого! Ты себе кран запрограммировал? — спросил Мален.

— Запрограммировал. Ноги болят. Все болит. Здоровье не купишь, его можно лишь продать.

— Научишь меня потом, — сказал Мален, обняв друга.

— Я полагаю, ты о кране. Научу, если желаешь, — сказал Граф, безуспешно пытаясь изобразить легкую улыбку, — но тебе оно не надо. С ногами твоими всё в порядке, а для погрузки-разгрузки неудобно.

Листва тоже подошла ближе и, взяв Графа за плечо, тихонько сказала:

— Привет, как ты?

— Хорошо, Листва, — ответил Граф, закрыв глаза.

А после широко открыл их и, всматриваясь в глаза желтой феи, спросил:

— Кто?

— Моя Зима.

— Соболезную.

— Спасибо, — сказала девушка, глядя в черные бездонные зрачки. Ей сразу стало спокойнее. Некое необъяснимое ощущение охватило Листву. Тьма обволакивала ее сознание, заставляя отпустить утрату. Через несколько мгновений пришло понимание того, что Зима в безопасности. В лучшем мире. В мире намного более лучшем, чем этот. Листва обняла Графа и принялась шепотом повторять:

— Спасибо, спасибо, спасибо…

Граф, поглаживая Девушку по голове, поднес трубку к губам и сделал затяжку, выпустив кольцо голубого дыма.

Мален принялся перекусывать болторезом колючую проволоку, быстро освободил от нее массивную калитку с тремя большими замками и предупреждающими знаками разной степени потрепанности: “Запретная зона”, “Опасность”, “Проход запрещен”, “Зараженная территория”. За калиткой — полуразвалившаяся лестница, ведущая на задний двор заброшенного крематория.

Граф подошел к калитке, вытряхнул трубку, сунул ее в кисет, положил в карман плаща и достал серебряный портсигар с гравировкой в виде черепа, окутанного винтажными узорами. В правой глазнице черепа — желтый камень с застывшим в нем насекомым. Философ открыл свой портсигар, из него выпал монокль, задержавшись на цепочке. Внутри, вместо самокруток, разнообразные отмычки.

Граф отстегнул цепочку от зажима, прицепил на воротник плаща, вставил монокль в правый глаз и принялся осматривать замки, поглаживая пальцем замочные скважины. Вскоре он выбрал нужную отмычку, взял ее в руки, поднес к правому глазу и начал смотреть на инструмент, потирая его пальцами. Отмычка, состоящая из множества мелких фрагментов, завибрировала, фрагменты начали едва заметно перемещаться, форма инструмента немного изменилась. Граф вставил отмычку в нижний замок, штифты зашелестели. Он повернул инструмент влево, замок со щелчком открылся. Средний замок поддался столь же легко. С верхним не получилось, он сильно проржавел. После нескольких безуспешных попыток Граф недовольно поджал губы, поднес отмычку к правому глазу и вновь начал ее гипнотизировать, потирая пальцами.

— Никогда не теряй терпение. Оно — последний ключ к любому замку, — сказал Граф себе под нос и вновь вставил инструмент в верхний замок.

Тихий шелест штифтов, щелчок. Массивная калитка с пронзительным скрипом и грохотом отворилась.

Мален оставил болторез у калитки, надел респиратор, достал еще один и протянул Листве. Девушка надела.

— У тебя есть чем предохраняться? — спросил Мален у Графа.

— Мне нормально, — ответил философ.

— Если что, у меня на яхте еще есть.

— Мне нормально, — недовольно пробурчал Граф.

— Ладно, — сказал Мален и закинул мешок-гроб с трупом на плечо.

Граф поднялся по лестнице, Мален с Листвой пошли за ним.

Атмосфера страха царила здесь. Казалось, запах смерти, растворенный в едком голубом тумане, просачивается даже сквозь свежий респиратор. Вокруг разбросаны полусгнившие рваные робы рабов. Слева — огромная яма с костями.

Конец ознакомительного фрагмента.