Вскормленные льдами

Александр Плетнёв, 2019

Мировое сообщество считает, что эскадра Рожественского застряла во льдах и миссия арктической экспедиции провалилась. Тем не менее попавший в начало XX века ледокол «Ямал» благополучно и уверенно взял эскадру под проводку Северным морским путём. Но это не значит, что маршрут будет лёгким и экспедицию не ждут все сложности ледового перехода, тяжёлые северные будни и даже потери. И то, что императорская ставка в Санкт-Петербурге сумела провести успешную дезинформацию, не означает, что враг не подстраховался – отправив к северным широтам, к Берингову проливу, боевой дозор.

Третьи сутки пути морем Лаптевых

— Кто о чём, а эти всё о бабах! — Черто́в «подкрался» на правое «крыло» мостика, где на рулях стоял старпом, перекидывая ручки с «малого» на «средний», перекидываясь фразами со Шпаковским.

Несмотря на чёткий график вахт, капитан всегда находится как бы «над» и «вне» этих расписаний. Когда мог — «балдел» целый день, а когда вынужден был подскочить среди ночи, при тряске ледокола на сложном участке, проторчав на мостике до утра. И завтрак пропустив.

— Да. До обеда ледовая ситуация была «недетская», но сейчас нащупали — трещина хорошо идёт и практически на восток. Так что пяток миль пройдём шустро, — вольно доложил старпом, — сам же видишь.

Широкие прямоугольные иллюминаторы, как засвеченные экраны — полярное солнце роняло на белую равнину тысячи искринок, слепя, заставляя щуриться.

Заявленная трещина, сужаясь в тонкую изломанную линию, терялась, уходя на милю вперёд.

— Ща ещё «птичка» должна стартовать, — помощник, не отрывая взгляда от передней панорамы, качнул головой в сторону центра мостика, где над выносным пультом склонился оператор. — Впереди ночь. Дорожку следует основательно просканировать.

Черто́в покивал, соглашаясь: «Беспилотники. Радарчик там на них килограммов на пять-семь, а выдача супер. Оказались на редкость удачными машинками. Без них пилотяг бы точно замудохали».

И напомнил, отвлекаясь:

— Ну и? Что там о бабах?

— Да рассказываю я о своей бывшей, — воспоминание было, видимо, так себе, потому как старпом криво усмехнулся. — Закладывать она хорошо стала, когда у нас ещё всё нормально было. А мне чё? Мы тогда ещё молодые были — весело, непритязательно.

— Погоди, — прищурился кэп, — это та полукровочка с Тикси?

— Ага. А ты помнишь?

— Ну, так стишок экспромтный про водовку разве забудешь.

— Гля! А чего я не в курсе? — делано возмутился Шпаковский. — Декламируй.

Старпом глянул на кэпа, получив подбодрение:

— Давай, давай. Я и сам дословно уж не помню. Тряхни стариной.

— Мэ-э-м, — потянул малость помощник, смущаясь с ухмылочкой, — примерно так…

Напилась бы ты водки, родная.

И лежала б с похмелья — больная…

Я в беде бы тебя не покинул,

Я скормил бы тебе анальгину.

И компресс бы на лобик холодный…

Знай, как пить наш напиток народный!

— Ва-а-ах, дарагой! Да ты жжёшь, романтик! — заржал Шпаковский. — Пушкин с Есениным отдыхают!

За смехом слышали, что парень с казанского ОКБ, который корпел за дальним пультом у экрана беспилотника, подал голос, зашумел и даже рукой что-то изобразил, привлекая внимание. Думали — тоже на «поэзию» отреагировал, поддержав веселье. А он уже громче:

— Товарищ капитан! Андрей Анатольевич! У нас проблема!

* * *

Картинка была чёткая — высота полёта у «птички» всего с километр. Шли данные со сканеров. А вот курс — вместо восточно-оптимального, практически на норд.

— Мы его на ветер подняли, — объяснял инженер с «Сокола», — стали выводить на курсовой, а он чуть добрал к востоку и всё. Такое впечатление, что не принимает команд.

— И что с ним будет?

— Будет идти по прямой до выработки горючего. Километров двести, если высота прежняя останется. Часа три. Вот ведь невезучий — то мишка его покоцал, то вот теперь…

— А потом упадёт? Кирдык машине?

— По программе после выключения двигателя должен автоматически раскрыться парашют. Воткнётся радиомаяк. Так что найти и подобрать мы его вполне сможем.

Капитан переглянулся с помощником:

— Двести кэмэ. Это только вертолётом — гнать винтокрыла, сжигать ресурс и…

— Но там же уникальная аппаратура, — заболел за свою технику инженер, — один радар чего сто́ит!

— Я понимаю. Подумаем.

Думали. Совещались — сомнения были. Жаба душила — радар (как минимум) было жалко. Во-вторых, пусть тут места недоступные, но а вдруг техника из будущего попадёт в нежелательные руки?

Тем не мене ресурс вертолёта тоже был не безграничным. К этому примешивалось ещё нежелание подрывать «Миля» на глазах у эскадры.

Однако повод отправиться за потерей нашёлся… и буквально огорошил — когда гоняющих туда-сюда «за» и «против» кэпа со старпомом оператор заставил сфокусироваться на экране:

— Вот смотрите. Это в записи, он проходил ещё на тысяче, минут двадцать назад.

— А приблизить нельзя?

— Я на компе хотел обработать, но… — оператор перещёлкнул, ставя картинку онлайн, — у него как раз выработалось горючее. Опускается. Он уже на парашюте. Его ветром опять понесло к югу. Немного крутит, но вот… стоп-кадр удачный. Видите — длинное, немного возвышается над торосом. Хрень-оглобля какая-то.

— Не оглобля, — приблизив лицо к экрану, уверил Шпаковский, — это фрагмент борта или обшивки корабля. Снегом сильно прибито, запорошено, очертания не разобрать. Чёрт меня подери! Это буква «S» там проглядывается? Или…

— «Сомов»? — моментально предположил старпом, выглядывая на экран из-за голов. — Или шхуна затерянная.

— Не похоже. С какой это высоты?

— Метров восемьсот–пятьсот.

— Не похоже, — повторил капитан, — крупная уж больно. Вполне, что и не буква «S», а цифра «5». Но и не старина́ вековая. Когда это на борта́ парусников и пароходов наносили такие крупные надписи?

— Красненькое, или мне кажется? — заметил кто-то.

При вращении «парашютиста» удалось ещё пару раз под более низким углом что-то увидеть, но совсем уж нечётко.

Вскоре беспилотник встретился с поверхностью и камера автоматически (через секунд двадцать) отключилась.

— А ведь он недалеко упал, метров триста от этой штуковины. А? Так? — заводился Шпаковский.

— По маяку мы легко отыщем, — видя, что капитан всё ещё раздумывает, поддакивал инженер.

— И даже ночью, — переглядывался с тем Шпаковский, находя полное взаимопонимание, — до заката час с небольшим. Туманов практически нет.

— Это ты к чему? — Черто́в переместился к штурманскому столу, шевеля губами, чуть склонив голову, что-то прикидывая.

— А к тому, что можно и ночью смотаться, чтобы вертолом не рисоваться. Льды такие, что далеко от эскадры, конечно, не отбежишь, но по темноте, если только с «Суворова» чего и увидят…

— Да я не против, — капитан всё ещё глазел на карту, — я просто взвешивал шансы отыскать на обратном пути… и артефакт, и нашу вещь. Не вариант. Маяк умрёт. Льдина удрейфует чёрт знает куда.

И, определившись, дал добро:

— Да! Работаем! Только надо Рожественскому объяснить. Пусть хоть сам за штурвалом на мостике стои́т, но чтоб без посторонних глаз.

* * *

Как стемнело, расчехлили «Миля», подготовили к полёту. Новость уже пробежала по ледоколу, и градус любопытного возбуждения зашкаливал. Ужин в столовке умяли, слизав с тарелок, не заметив за фантазиями и версиями, в говорильне.

Примчал Волков — грудь вперёд-де: «И я полечу!»

Черто́в кряхтел, завидовал — тоже хотел, но не везде ж капитан должен быть затычкой. Оставлять судно не с руки.

Шпаковский с Рожественским лялякал минут сорок. Вышел из радиорубки — отдуваясь, аж вспотел:

— Вот странный этот типэло Зиновий! То как собака злодейская… неадекватная…

— Что там опять? — интонацией взрослого к ребёнку спросил капитан.

— Да хотя бы с «Ермаком». Я на досуге в ночную вахту потрепался с нашими на эскадре. Оказывается, по его приказу (Рожественского), с матом и угрозами, «Ермака» на торосы и погнали, запоров.

— Не удивлён, — кивнул Черто́в, — стрелять хоть не стали в бедного Фельмана? С Зиновия станется¹⁰.

— А тут я ему подробно о находке, чтоб он сдуру не заупрямился. Расписал всё с вдохновением, загадочно. Так он едва ли не с нами хотел помчаться. Видно, и у него… в попе романтика открытий взыграла.

Старшим полетел Шпаковский. Взяли Волкова и, естественно, спеца-инженера.

Не включая бортовых огней (до поры), «Миль» ушёл в ночь.

* * *

Специалист с казанского ОКБ сидел на штатном месте штурмана, на нём же были единственные свободные шлемофоны. На коленях он держал свой планшетник, следя за сигналом радиомаяка:

— Всё, мы над ним!

Включили прожекторы, зависнув на высоте, чтобы не поднимать снежную пыль.

— Нашу машинку я вижу, — доложил бортинженер, — ищем артефакт.

Вертолёт пошёл кругами, расширяя поиск. Минут через двадцать наткнулись на искомое. Прожектор бил пятном, не давая даже тени, и оценить, что же это всё-таки увязло во льдах, пока не удавалось.

— Садимся. Сначала забираем беспилотник. Потом топаем к объекту.

Отыскали даже отстегнувшийся парашют — тот был ярко-красный и обнаружился неподалёку. Всё снесли на борт.

Потом всей толпой, орошая всё вокруг светом фонариков, двинули по направлению к загадочной находке.

Сверху казалось, что идти будет недалеко, однако ковылять, постоянно вязнув в снеге, пришлось неожиданно хлопотней, чем рассчитывали.

Подошли ближе, и теперь было видно, что это что-то длинное, присыпанное снегом. Один фрагмент, видимо тот, который и разглядели с воздуха, немного возвышался надо льдами, закругленным концом чётко выделяясь на фоне серого горизонта. Ветер очистил его от снега, и он матово поблёскивал в рассеянном свете луны.

Ещё на подходе Шабанов завороженно проговорил:

— Я как в детстве очутился, когда смотрел «Туманность Андромеды»! Так и хочется выкрикнуть: «Звездолёт!» Как там он звался? «Парус»!

И первым же сообразил, выхватив характерные детали:

— Это не корабль!

Примечания

10

В реальной истории у «Ермака», включённого во 2-ю Тихоокеанскую эскадру, на пятые сутки похода отказала кормовая машина. Взбешённый адмирал Рожественский приказал открыть ружейный огонь по шлюпке капитана ледокола, выехавшего с докладом. Обвинив того в неумении управлять судном.