Доказательство существования

Александр Павлович Зубков, 2018

Действие происходит главным образом в Москве, а также в Подмосковье, Краснодаре и Феодосии, в ХХ веке, в конце восьмидесятых. Главный герой – Сергей, и главное – защита диссертации. Действующие лица – сослуживцы Сергея; вышестоящие; руководство. Летом он едет в санаторий, один, без жены – так положено! И вот его жена, а также еще три женщины оказываются в водовороте происходящего. Эти женщины обладают скрытой болью и желают изменений. Итак – выбор сделан; путь избран, и на нем пришлось понести потери. Но другого выхода не было. Автор коллажа на обложке Зубков А.П.

36

Как-то вечером был у Игоря с Ирой, пили домашнее крепленое вино. Закуски почти никакой; я, видимо, хотел напиться; ударило в голову. Много говорил, даже, пожалуй, лишнего, вдруг захотелось высказать… почти все. Я рассказал о тоске в Пашковке; сказал, желая польстить Игорю (давайте говорить друг другу комплименты): «Игорь работает простым монтажником, но он интереснее меня». И так далее. Потом где-то на улице мы еще допивали домашний же спирт. Поездка на такси, глупый пьяный разговор с водителем, хвастовство, дал ему десять рублей. На следующий день муки похмелья и стыда, ностальгию из меня всю вышибло напрочь, жаль было, что испорчены последние дни.

В пятницу мы с Анечкой и Верой в последний раз были на пляже, на Старой Кубани, почти до захода солнца. Длинные тени; золотой свет; овчарка купалась: Киса.

В субботу утром зашел к отцу; дверь была открыта — она всегда приоткрыта. Пусто; я посидел в его беленькой, прибранной нынче, комнате, и написал записку.

Вечером мы с Верой пришли, и радовались — отец был совершенно трезв.

–А я сегодня все постирал, — рассказывал он, — а потом лег поспать, но толком не удалось. Какая-то одна худая муха залетела в комнату, и летала, и я все никак не мог поймать. Худая муха. Жирную муху легко поймать, а худую никак не поймаешь. А поймаешь, сожмешь кулак, чтобы раздавить ее, ан нет. Открыл — а она снова вылетела и жужжит, проклятая.

Мы смотрели фильм «Первая любовь».

–Он тут ее плеткой хлестнуть должен, — говорил отец.

И когда момент настал, сказал:

–Ну, вот, я же помню! А вы вот мне говорите!

Темно уже, стали прощаться, он насыпал мне орехов.

–Ну, ты уж постарайся тут. Налаживай жизнь. Бросай это дело, — сказал я.

–Да я и сам понимаю, — говорил он, посмеиваясь. — Пора браться за ум! Да, брошу я, честное слово.

Был он веселый, нормальный человек.