Великий Север. Хроники Паэтты. Книга VII

Александр Николаевич Федоров, 2023

Не каждая империя может пережить войну, но никакая не переживёт слишком долгого мира. Великие события, меняющие историю, зачастую состоят из небольших событий, меняющих жизнь отдельного человека. Кидуанская империя существует тысячи лет и кажется вечной, однако дни её уже сочтены. И даже если ничто не предвещает катастрофы – она всё равно произойдёт. И вовлечёт в смертоносную лавину всех, кому выпало жить в эту эпоху. Три разных судьбы сольются в одной точке истории – три личные драмы на фоне глобальной трагедии, после которой мир уже никогда не будет прежним.

Глава 8. Шервард

Что сталось с этими проклятущими кабанами? То ли пищи поубавилось в лесах, то ли волки гоняют их целыми днями просто ради забавы? Почему они все как на подбор такие тощие? Даже матёрые звери попадаются теперь со впалыми боками, а уж на этого полугодовалого поросёнка, которого он подстрелил, и вовсе больно глядеть. Мяса — на один укус. Его семье этого хватит едва ли на неделю.

Шервард сын-Стокьян осторожно вырезал стрелу, стараясь не повредить наконечник. Здесь вам не материк, где хорошие стрелы, похоже, растут прямо на деревьях, а железа столько, что из него можно делать какие угодно безделицы! Здесь, на островах, с металлом приходится обходиться куда бережливее. Стрелы с металлическим наконечником он использовал только на крупного зверя, когда нельзя было иначе. На мелкую дичь вполне подойдут каменные и костяные.

Увы, проклятый кабан обломал древко, но это неважно — дерева вокруг в достатке. Главное — цел наконечник. Удивительно — этот малохольный поросёнок пробегал довольно долго, покуда наконец не истёк кровью, хотя казалось, что такого тощего можно сшибить с ног одним выстрелом.

Некоторые охотники предпочитали разделывать добычу прямо в лесу, чтобы не тащить на себе ненужные отходы. Конечно, будь кабан покрупнее, так же поступил бы и Шервард, но сейчас времени на это не было. Скоро стемнеет — он слишком много времени потратил на поиски, да потом ещё пришлось гоняться за подранком, покуда тот наконец не издох. Поэтому, крякнув, Шервард закинул кабанчика себе на плечи, не слишком-то заботясь о том, что его кровь может испачкать одежду.

До деревни он добрался аккурат до самой темноты. Это была обычная прибрежная деревушка под названием Скьёвальд — два десятка домов, небольшие поля, рыбацкий причал. Вопреки тому, что думали об островитянах жители большой земли, не все здесь рождались воинами и проводили жизнь в набегах.

Вот и обитатели Скьёвальда занимались самыми миролюбивыми делами. Старший брат Шерварда, к примеру, был рыбаком, а отец мастерил мазанки — корзины из ивовых прутьев, которые затем обмазывали глиной и сушили на солнце. Жена Шерварда помогала в этом отцу, а младшая сестра с золовкой ухаживали за небольшим клочком земли, пытаясь выжать из него побольше зерна и овощей за недолгое северное лето.

Сам Шервард, главным образом, занимался продажей мазанок, отвозя их в Реввиал — большое село (хотя сами островитяне называли его городом) неподалёку. Ну а в свободное время промышлял и охотой, чтобы разнообразить их небогатый стол.

Жизнь келлийцев была трудной и не особенно радостной. Здесь всё нужно было отбирать у природы силой, и ничто не доставалось просто так. Холодные воды Серого моря были полны рыбой, но ловля была делом опасным — непредсказуемые ветры, постоянное волнение на море, туманы и другие прелести жизни каждый год собирали свою дань из рыбацких душ. Скудная каменистая почва с трудом годилась для земледелия и требовала столько внимания, сколько не нужно было и самой высокомерной кокетке. В лесах водилась дичь, но, на взгляд Шерварда, её становилось всё меньше, да и зверь нынче был какой-то тощий, словно постоянно недоедал.

Впрочем, Баркхатти был велик, и другие охотники говорили, что дичь почему-то уходит к северу, где было меньше поселений. Якобы, там попадались жирные кабаны и олени, а ещё там было много пушного зверя, до которого были так охочи жители материка. Но Шервард даже и не думал переселяться туда — он не мог бросить отца. Тробб, старший брат, был неплохим рыбаком, но любил пригубить браги, и потому не был надёжной опорой для старика.

Кроме того, северная часть Баркхатти, поговаривают, являлась студёной преисподней. Скалистый остров был похож на показавшуюся из воды рыбью спину — с востока на запад его пересекал горный хребет, который якобы защищал южную часть от ветров, дувших с севера, отчего здесь было относительно тепло. По ту строну острова же, как говорили, даже летом люди ходили в меховой одежде.

В общем, жизнь на Баркхатти была совсем несладкой, и всё же Шерварду тут нравилось, и он не захотел бы уехать на материк, даже если бы ему предложили там дом и работу. Чего бы ему действительно хотелось, и о чём он думал втайне — так это военное ремесло. Хотелось бы податься на службу, но кто-то должен был присматривать за всем хозяйством, потому что на Тробба надежды было маловато.

Воины были, конечно же, элитой келлийцев. Лишь они имели право на ношение кланового имени, тогда как Шервард, скорее всего, так и помрёт Шервардом сыном-Стокьяна, также как и его старик-отец на всю жизнь остался Стокьяном сыном-Герида. Увы, но теперь всё реже островитяне отправлялись в боевые походы. Большинство кланов предпочитало торговать с жителями материка — это было куда выгоднее.

Клан Шерварда, Гримманды, тоже был из «смирных», как называли их палатийцы в противовес «буйным» — тем, что не отказались от своих лихих занятий. Впрочем, ни сам Шервард, ни его соплеменники, не слыхали о такой градации и, несомненно, сочли бы её оскорбительной. Однако факт оставался фактом — из всей их деревни лишь один был воином на драккаре ярла Одноухого, тогда как остальные предпочитали более мирную жизнь…

Войдя в небольшой двор, Шервард сбросил тушку кабанчика на землю в достаточном удалении от цепного пса, чтобы тот не решил, что это лакомство предназначено ему. Значительная часть двора была заставлена сохнущими мазанками, поленницами с дровами и прочим хозяйственным скарбом. В небольшом окошке мягко теплился огонёк — все домочадцы уже были дома, ждали лишь его.

— Мы уж думали, ты сегодня не объявишься, — ворчливо приветствовал его отец.

Шервард видел, что они слегка взволнованы — нечасто он пропадал так надолго. Не то чтобы охотника вроде него подстерегало здесь множество опасностей, но всё же случалось всякое — кого-то подрали кабаны или волки, кто-то свалился со скалы. Один охотник, провалившись в чью-то нору, сломал обе ноги и почти двое суток добирался до дома ползком… Так что их волнение можно понять.

— Клятые кабаны совсем поразбежались куда-то… — устало буркнул в ответ Шервард. — Еле нашёл одного, да и тот худосочный.

— Да, маловато дичи стало в лесу… — качнул головой старик-отец. — Ергерд вон давеча жаловался, что на днях вообще вернулся ни с чем… Уходит зверь… Дурак, похоже, совсем расшалился…

Дурак, он же Шут, был одним из богов, которым поклонялись на Келли. Пантеон келлийцев отличался от двоебожия Паэтты — здесь богов было четверо, да у каждого ещё хватало помощников, которых тоже не стоило обижать молитвами и подношениями, если не хотелось заполучить проблем на голову.

Главными почитались Отец и Мать. Это лишь глупые южане считали, что всё сущее создал их Арионн. Такое впечатление, что эти недотёпы понятия не имели, как на свет рождается новая жизнь! Интересно, они когда-нибудь задумывались о том, что если Арионн-мужчина способен был сотворить жизнь, то для чего же ему пришлось создать женщину, чтобы продолжать человеческий род?

Конечно же, жизнь во всём её проявлении — от человека до мелких рачков в море — породила Великая Мать. Её муж, которого островитяне называли то Отцом, то Хозяином, сотворил всё остальное — землю, небо, деревья, скалы… Как добрый Хозяин, он поддерживал и порядок в своём мире.

А ещё у Отца и Матери было два сына — Воин и Дурак. Воин — защитник, охранитель мира. Чем-то он, должно быть, походил на южного Асса, но лишь отчасти. Островитяне не считают Воина прародителем всего зла. Зло творят мелкие и крупные духи, населяющие мир, и именно с ними должен постоянно бороться Воин.

А Шут, или Дурак, как называли его чаще, наверное, ближе всего был к абстрактному южному пониманию Хаоса. Вечный бедокур, который не со зла, а в силу характера то и дело разрушал всё то, что создали его родители. Развлекаясь, он крушил всё вокруг, вносил сумбур и беспорядок. Но зато он же покровительствовал искусствам и разным стихиям.

— Если он и дальше будет так шалить, вскоре мы останемся без еды… — хмуро буркнул Тробб, который, похоже, уже успел приложиться к кувшину с брагой после возвращения с лова. — Рыба тоже уходит… Сегодня едва две бочки заполнили.

— Ничего, — зыркнув на приунывших невесток, ответил отец. — С голоду не помрём! Вот-вот новые мазанки подсохнут, можно в Реввиал отвезти. Я слыхал, там опять корабль с большой земли пришёл…

— Кому будут нужны мазанки, коли положить в них нечего! — на Тробба частенько нападала хандра после выпитого, он становился мрачным и тяжёлым в общении.

— Раззуделся… — недовольно заворчал отец, который с трудом сживался со старшим сыном, особенно когда тот был во хмелю. — Ты, Тробб, недостаточно долго живёшь на этом свете, чтоб меня учить! Видал я годы и похуже! В иные зимы кору отваривали в протухшем рассоле из-под рыбы, чтобы прокормиться! Хозяин поправит всё, дай срок! А ты шёл бы, да ложился! Завтра вставать чуть свет, нечего тебе слоняться. Лойя, накорми мужа!

Лойя, молодая рыжеволосая женщина, на несколько зим младше Шерварда, проворно поднялась на ноги, несмотря на большой живот, говоривший о том, что она вскоре родит. Она всё ещё казалась почти девочкой, особенно теперь, в домашней холщовой рубахе и с простой косой, перекинутой через плечо. Шервард поглядел на жену с глубокой нежностью, и, как обычно, невольно заулыбался, глядя на живот, в котором сейчас сладко спал его сын. Ну или дочь…

— Сиди, Лойя, я сам, — ласково проговорил он, направляясь к очагу.

— Я накрою! — тут же подскочила Генейра, его младшая сестра, видевшая ещё лишь четырнадцать зим. Она бережно взяла Лойю за руку и осторожно усадила обратно на лежанку, а затем отправилась, чтобы дать брату поесть.

Ужин был скудным — пара кусков жареной рыбы, овсяная похлёбка с остатками мяса, и грубый овсяной же хлеб. Запить всё это можно было слабым ячменным пивом, которое Шервард покупал в Реввиале. Впрочем, уставший и проголодавшийся охотник не привередничал — у него с утра во рту крошки не было, и потому сейчас любая пища казалась настоящим лакомством.

Тробб, отпустив ещё пару хмурых реплик, отправился за плетёную из камыша перегородку, где была их с супругой часть дома. Сестра, измотанная целым днём тяжкой работы, тоже отправилась спать. Отец, как и все старики, подрёмывал, откинувшись спиной к стенке, изредка приоткрывая глаза и оглядываясь вокруг. И лишь Лойя молча сидела, глядя на жующего мужа.

— Снова толкался? — утолив голод, наконец заговорил Шервард.

— Спроси лучше, когда он лежит смирно! — тихонько, чтобы не потревожить старика, проговорила Лойя. — Кажется, ему уже невтерпёж сидеть в утробе, так и просится наружу!

— Я завтра снова зайду к Сурге, попрошу её навестить тебя, — Шервард допил пиво и поднялся из-за стола. — Пусть поглядит ещё раз — может, в прошлый раз она ошиблась?

— Сурга никогда не ошибается, — поглаживая живот, улыбнулась Лойя. — Если она сказала, что ждать ещё одну луну, значит, так и будет. Не тревожь старуху понапрасну. Со мной всё в порядке.

Действительно, несмотря на худобу и юный возраст, его жена весьма неплохо переносила первую беременность. Мать, когда была жива, то и дело вспоминала, с каким трудом доносила Тробба, и отец тогда обычно добавлял, что вообще опасался, как бы она не умерла. И при этом он странно поглядывал на старшего сына, словно до сих пор укоряя его в этом.

— Через пару дней отправлюсь в Реввиал. Не нужно ли тебе чего?

— Мне ничего не нужно, — мягко покачала головой Лойя. — Я-то целыми днями дома просиживаю. Спроси сестру — кажется, Генейра говорила, что серп плохо жнёт.

— Ладно, — кивнул Шервард. — Поговорю с ней. Пойдём спать, а то я замотался совсем сегодня.

Ещё один угол дома был отделён, образуя их с Лойей комнату. Там была лишь лежанка — не слишком широкая, но это было даже хорошо. Шерварду нравилось, когда его жена тесно прижималась к нему. Чаще всего они не могли уснуть сразу и занимались любовью, нисколько не стесняясь, что их слышат прочие обитатели дома. Здесь, на Келли, к подобным вещам относились совершенно нормально, и у Шерварда были воспоминания с самого раннего детства, когда он слыхал ночами, как любили друг друга его родители.

Но сегодня он слишком устал, гоняясь за кабаном, а затем волоча его на себе, но, тем не менее, с наслаждением поглаживал нежную кожу Лойи, не упустив ни одного из своих любимых мест на её теле. И всё же усталость оказалась сильнее, поэтому через несколько минут он захрапел. А вскоре уснула и она, улыбаясь в темноте.

За перегородкой послышались шаркающие шаги — отец отправился на свой топчан, чтобы уснуть чутким стариковским сном, покуда не забрезжит рассвет. Что бы там ни вытворял Дурак, но этот мир по-прежнему оставался отличным местом, а жизнь была пусть и нелегка, но приятна!