Present Continuous

Александр Николаевич Уров, 2018

Четыре с половиной Вечности назад девочка Линга из сказочного города Селяны невольно становится свидетельницей договора между Одиноким и Бескрылым. За девочкой начинается охота, но убить ее невозможно – она с Первого корабля. Сломать и погубить Лингу сможет только тот, кого она по-настоящему полюбит и кто полюбит ее. Тоже по-настоящему. Полюбит, но потом непременно предаст. Удивительные приключения людей и зверей, философские споры и кровавые битвы, подвиги и предательства, нарастающий топот бронзовой конницы и шёпот влюбленных, – все это здесь.

Атака вражеских самолетов

Поздней осенью ранним утром за Гражданиновым пришёл долг.

— Вы кто? — открыв дверь, спросил Гражданинов.

— Я долг.

— Какой долг?

— Священный. Я твой священный долг. Ты должен меня отдать. Собирайся.

— Простите, — покачал головой Гражданинов, — но я не брал тебя. Как же я должен тебя отдать, если я не брал?

— Слушай, — устало начал долг, — может быть, ты меня и не брал, скорей всего, так и было, но отдать меня всё равно придётся! Не бойся, это всего на пару лет.

— Я не боюсь, — испугался Гражданинов, услышав «парулет», он вышел на лестничную площадку и осторожно прикрыл входную дверь. — Я просто не припомню, что я кому-то должен, и потом, я просто не понимаю…

— Не понимаешь, сука! — резкий профессиональный хук слева швырнул Гражданинова на пол, рот наполнился больной смесью крови и выбитых зубов, следующий удар, уже ногой, скрючил мычащего юношу, и началось обычное в таких случаях выбивание понимания.

Священный долг при этом трансформировался в мощного прапорщика Скарабея, который, закончив избиение, буднично спросил Гражданинова:

— Теперь понимаешь?

— Теперь понимаю, — прохрипел Гражданинов.

— Вот и хорошо. Завтра в 7 утра на площади. Не вздумай опаздывать.

Когда шаги поганого прапорщика затихли, и хлопнула подъездная дверь, Гражданинов с трудом вполз в коридор и заплакал от боли и понимания полного и безысходного бессилия перед священным долгом.

Возникшая вдруг Линга осторожно присела рядом, аккуратно впитала гражданиновскую кровь своей ночной рубашкой, бережно положила колени под разбитую голову и стала воздушно гладить и целовать любимое лицо.

— Не бойся, сейчас я пожалею тебя — и всё пройдёт. И не будет тебе больно. У собаки болит, у кошки болит, у мышки болит, — голос Линги обволакивал боль Гражданинова и уводил её прочь, — а у моего мальчика не болит. Теплота слов и нежность любимых рук живой водой возвращали Гражданинова к жизни.

— Он хочет забрать меня от тебя. На два года.

— Я знаю, любимый.

— Я не смогу без тебя, без вас. Это невозможно. Ты же знаешь. Я без тебя не могу…

Линга продолжала гладить его, глаза её постепенно наполнялись предвестием необыкновенной радости и светлости.

— Ты сможешь, любимый мой, — шептала она, — ты сможешь, ты сильный, ты даже не представляешь сам, какой ты у меня сильный. Я люблю тебя. Два года — это ерунда, ты сможешь… А мы будем тебя ждать… Все трое.

— Трое? — вздрогнул Гражданинов. — Ты сказала «трое»?

— Да, — выдохнула Линга, — теперь уже трое.

Потолок, стены, полы, чего там ещё — всё куда-то исчезло. Осталось только синее небо и летящие по нему

Линга и Гражданинов. Взявшись за руки, подсмотренные Шагалом, влюбленные летали весь день и всю ночь. И ровно в 7 утра приземлились на площади.

— Молодец, — сказал прапорщик Скарабей, — не опоздал, — и зачем-то быстро наголо побрил гражданиновскую голову.

Сотни мальчиков, пришедших в это утро на площадь Вохрима, таких разных, но непременно влюблённых, под звуки неизлечимого марша превращались в одинаковых лысых должников священного долга, отправлялись в далёкие края, чтобы уже никогда не вернуться прежними или навсегда остаться в этих дальних краях.

Гражданинову в армии дали ракету класса «земля — воздух» и поставили на сторожевую вышку. Здесь, на самом верху, голоса затихали, и можно было приступать к своим прямым уставным обязанностям. Собственно говоря, обязанность была одна: охранять вышку и территорию от многочисленных врагов, коварно выжидающих поблизости удобный момент для нападения. В бинокль юноша хорошо видел восточные карусели монгольской конницы. Вросшие в сёдла пыльные всадники хищно пожирали узкими взглядами деревянную вышку и силуэт Гражданинова на вечернем экране неба. На юге — и это тоже было заметно — янычарилось, ятаганилось коварство турецкое. На севере, в ароматных кустах можжевельника, затаился Альфредо Кюнинге с вооружёнными ватагами выносливых викингов. Ну а с запада, конечно же, — крестатые тигры с заглушёнными пока моторами. И всему вражьему воинству вышка — кость в горле, потому как почувствует стоящий на ней умысел злобный или движения непонятные, то сразу сигнал даст. А Сигналдаст — это очень опасная штука. Красная ракета в ночном небе может означать всё что угодно. Но, как показывает всемирная история поражений, для тех, кто сидит в кустах и хочет напасть, это не означает ничего хорошего, даже если это кусты ароматного можжевельника.

— Смотри туда, — махнул рукой в небо прапорщик Скарабей, — если увидишь врага — запускай ракету, понял?

Гражданинов хотел спросить, а как он узнает: враг это или не враг? — но вовремя спохватился и сказал:

— Понял.

— Только перед пуском обязательно крикни: «Стойстрелятьбуду», — а потом уже руби всех! Понял?

— Понял, — ответил опытный уже Гражданинов.

Когда прапорщик ушёл, Гражданинов попытался найти в небе вражеские самолёты, но сверху во всё небо на него смотрела Линга, и по её губам он прочитал:

— Ты сильный. Я жду тебя. Я тебя люблю.

Гражданинов бросил дурацкую ракету в угол, достал

спрятанные листы бумаги, карандаш и стал писать письмо.