Стать героем

Александр Николаевич Романчиков, 2015

Каждый однажды находит свое место в этом мире, каким бы ни было это место. Но из всякого правила бывают исключения, особенно если речь заходит о тех, кто потерялся не только в жизненных целях, но и во времени.

Глава 3.

— Ага, вот он!

Сквозь сон услышал Паша, тщетно пытаясь собрать осколки сознания, и понять, что происходит, он принялся тереть глаза. Подняв голову, он чуть не вскрикнул от боли, шея и спина ужасно затекли, пульсирующая боль в голове лишь усугубляла ситуацию.

— Ишь, куда забежал!

Голос принадлежал рослому воину, чью голову украшала какая-то железяка, видимо заменяющая шлем, а в руке он держал копье. Взмахнув рукой, он кого-то подозвал к себе:

— Под рученьки его берите, сопротивляться он не будет, а коли будет, вы ему кости-то пересчитайте, — глянув на Пашу, чтобы убедиться в неспособности того к сопротивлению, он продолжил, — к терему его ведите, да глядите, чтоб не убежал.

С этими словами, он еще раз глянул на пойманного беглеца, и, бряцая кольчугой, скрылся из вида.

Паша даже не был удивлен, не было и страха, он просто безучастно смотрел в проем, где тут же появились два солдата. Подойдя к нему, они не очень аккуратно схватили его и подняли с земли. Паша не сопротивлялся, намокшие от сырой земли штаны, измазанные ею же, спали с него, но солдат это только развеселило. Благо, рубаха была длинной, и прикрывала Пашины трусы, ярко-красной расцветки с желтой надписью «СССР» на филейной части. Солдаты тащили его под руки, не давая возможности нагнуться и вернуть штаны обратно.

В таком виде его вытащили на людную улицу. Не останавливаясь, они тащили его дальше. Опустив голову, чтобы никто не мог как следует разглядеть его лица, Паша старался перебирать ногами почаще, чтобы поспевать за солдатами, а не волочиться за ними, как труп. Этому сильно мешали спавшие штаны, да и обретенная в последние дни усталость. В гомоне людей вокруг Паша различал учащавшиеся смешки, порой переходившие в откровенный смех. Ситуация и впрямь выглядела нелепо и смешно.

Полчаса этого позора, и безумной гонки за солдатами, отчего-то, не показались Паше вечностью, скорее наоборот. Внезапно все резко прекратилось, они прошли какие-то ворота, гомон людей остался позади. Видимо, они зашли за внутреннюю стену, где располагался княжеский терем, но Паша смотрел только под ноги, и не видел происходящего вокруг.

— Стойте, кого и куда тащите?

Паша не решился поднять голову, чтобы узнать, кому принадлежит голос. Солдаты же остановились, дав Павлу возможность немного передохнуть. Успокаивая свое дыхание, Паша просто подумал о том, что неплохо бы поесть. Паники и страха больше не было, он напереживался в достаточной мере за прошедшие дни и больше не собирался принимать близко к сердцу происходящие вокруг странности.

–Да вот, убийцу тащим, — заговорил тот самый воин, что и обнаружил Пашу, оказывается он все это время шел впереди них, — в темницу велено посадить, а там на дыбу может, или отпустят…

«Отпустят? Ну, хоть что-то радостное да может произойти»: подумал новоиспеченный убийца.

— Где же это убийц отпускают, — усмехнулся стражник, что остановил их.

— Значит сразу на дыбу! — загоготал первый.

Этот смех, который разделили все стражи порядка, едва ли заглушил лязг открывающейся двери. Пашу резко дернули вперед, да так, что он споткнулся и упал бы, но солдаты ему этого не позволили. Затем они протащили его вниз по ступеням, так чтобы с каждой ступенькой он ударял свои ноги. Снова скрежет двери, и Пашу с силой метнули в какое-то темное, сырое помещение, с затхлым воздухом.

— О, вот и компания мне будет, — послышалось, когда дверь захлопнулась, а солдаты ушли.

«Отлично, теперь я зэк, которому грозит дыба. Что за дыба?»: мелькали мысли в Пашиной голове, он как-то даже не обратил внимания на голос своего вынужденного товарища по камере.

— Эй, тебя как звать? — снова, откуда-то справа раздался голос.

— Паша…

— А меня Завид, — что-то справа зашуршало, и таинственный собеседник продолжил разговор, — А за что сюда попал?

— Убил разбойника.

— Так это ж благое дело! — возмущенным голосом воскликнул Завид, — Неужто совсем времена лихие настали, да всякого героя в темницу кидают!

— Ну, я его не сильно по-геройски убил, — прокряхтел Паша, вставая с пола.

–А чегой-то ты без штанов? Вот упыри, и штанов лишили! — возмутился Завид, потрясая кулачками.

— Да не лишили, упали они просто, — Паша натянул штаны на себя, почувствовав холод, от их прикосновения, ведь они все еще были влажными.

Но выбирать не приходилось. Пытаясь привыкнуть к царившей вокруг темноте, Паша принялся созерцать помещение, в которое попал. Маленькое круглое отверстие на уровне около двух метров от пола служило единственным источником, как света, так и свежего воздуха. В нем посвистывал ветер, а дверь, которая запирала камеру, неплотно прилегала к стене, оставляя малые щели, что вызывало сквозняк. К прочим радостям заключения добавлялся и отвратительный запах, вызванный процессами человеческой жизнедеятельности. Никаких уборных в камерах придумано не было.

«Туалет у нас в левом углу, понятно»: подумал Паша, догадавшись, отчего Завид находился у правой стены. Как только его глаза немного привыкли к темноте, он наконец-то разглядел и своего товарища по несчастью. Завид оказался довольно мелким мужичком, с козлиной бородкой и блестящими во тьме, бегающими, глазками. Постоянно придурковато улыбаясь, он как царь восседал на жухлом сене, которого, к слову, вряд ли бы хватило и на один относительно удобный лежак. Одет он был в какое-то подобие рубахи и штанов, все его одеяние было усеяно дырами и заплатками. Сапог на черных от грязи ногах не было. Других подробностей в данном освещении Паша не углядел.

–А ты здесь за что? — поспешил спросить Паша, усевшись на сено рядом с Завидом, не спросив разрешения.

— А я… — Завид как-то умолк на полуслове, как будто вспоминая что-то, — а я колодец осквернял.

— Как осквернял?

— Ну, так и осквернял. Нужду в него справлял, что бы этим… — хоть Завид и промолчал, однако было понятно, что «эти» очень ему не приятны, — чтобы… Чтобы им отомстить!

— Кому?

— Да всем! Всем живущим в Холупино!

— А за что?

— Вот было за что, ты мне поверь, — почесав затылок, Завид принялся рассказывать, — когда я родился, мама после родов-то и умерла, один я с отцом остался. Тот выходил меня, выкормил, то соседкам отдавал, то коровьим молоком поил. Вырос я, жили мы с отцом, репу сеяли, коровку держали, хлеб жали. И тут, на деревню беда свалилась, волколак появился. Ну, сельчане-то сразу к князю послали, что бы воинов прислал, али ведунов каких. Но не было тогда князя в городе, воевал он с врагами лютыми, дружину почти всю увел, а этот…

Завид снова промолчал, видимо все ругательства, достойные тех людей, которых он называл «этот», уже закончились, осталось только угрюмое молчание.

— А этот наместник его, Здислав окаянный, что тебя сейчас за решетку и запер, потому что князь снова на войне, вот этот его и заменяет, вертит тут как хочет, отказал нам, сказал, мол, сами его убивайте.

Завид многозначительно помахал пальцем, стараясь подчеркнуть всю иррациональность предложения наместника Здислава. Паша чуть закачал головой, стараясь показать, что согласен с негодованием собеседника, и вообще крайне раздосадован поведением Здислава.

— Ну, а что делать? Волколак-то лютый был, скотину бил не ради еды, а ради убийства. Ночью на улицу выйти и без того страшно, а с этой бедой и в подвалах люди запирались… — замолчав, задумчиво перебирая пальцами свою козлиную бородку, Завид направил взгляд на стену и затем продолжил, — ну, и решили его сами поймать да заколоть.

— И что? Закололи? — Павлу действительно стало интересно.

— Да, закололи, — снова задумался Завид, — заколоть-то закололи, эххх…

— Что-то пошло не так?

— Приманка нужна была. Люди вилы побрали, кто рогатины, кто сети, да как же ты его словишь, волколака-то? — вопросительно уставился на Пашу рассказчик, — Вот. А приманкой-то выбрали старейшины отца моего. Говорили, что ничего ему не будет, что попрячутся рядом, как волколак выйдет, так его сразу и заколют. Пятигузы проклятущие!

Паша застыл в ожидании развязки, стараясь не перебивать Завида, который, казалось, переживал события, о которых рассказывал, прямо сейчас.

— Задрал моего отца волколак. А эти, трусы, стояли и смотрели, как его волколак раздирает. Потом наутек кинулись все, а волколака потом дружинники закололи, благо, князь вернулся в город, да узнал обо всем, — закрыв лицо руками, Завид принялся его усиленно тереть, чтобы сбить горечь воспоминаний, — а мне ведь сразу другую историю рассказали, погоревал я, да что делать? Дальше жил. А потом, покойный ныне, дед Бажен, рассказал мне все, и ярость лютая обуяла мое сердце…

— И?

— Однако убивать я не стал, так, скотину мучил, в колодец гадил… — Завид мечтательно закатил глаза, вспоминая свои пакостные злодеяния, — А как прознали люди, что я это, в лес убежал, прятался там месяц. Да без еды ничего не поделаешь, долго не проживешь, в разбойники не пошел, вот и нашли меня, да вот в темницу упекли…

— И сколько ты уже тут сидишь? — поинтересовался Паша, попутно переваривая услышанное.

— Месяц, месяц всего, и сидеть еще года три, помиловал меня князь, как всю историю выслушал, не стали плетьми бить, в темницу посадили, для выправления ума, да для раздумий…

— Понятно, а меня, как думаешь, помилует?

— А вот не знаю, сейчас его в городе нет, стражники говорили. А вот наместник его, Здислав, лютый человек, — глянув на Пашу с серьезным выражением лица, Завид добавил, — повесят, наверно.

Громко сглотнув, Паша подумал: «Ага, это же наверно хуже дыбы, попал так попал».

— А мне тут на дыбу посадить обещались…

— Ну, может сразу для потехи и на дыбу, а потом все одно повесят, коли на дыбе не помрешь.

— Да уж… — выдавил Паша и принялся теребить штанину, нервно обдумывая свое положение.

Со стоном он откинулся назад, опершись спиной о холодную каменную стену.

— А ты откуда сам? — поинтересовался Завид.

— Я… — понимая, что лгать смысла нету, Паша ответил, — Не знаю я, как тебе объяснить.

— Издалека, не из княжества?

— Издалека, не из княжества, — помолчав, добавил, — вообще не с вашего мира.

— Из Нави? — как-то отстраняясь от Паши, вопросил Завид.

— Из России, что на планете Земля.

— Это что это такое? Где это? Никогда не слышал.

— Вот и говорю я тебе, не знаю, как объяснить, — вздохнув, Паша попытался немного прояснить ситуацию, — вообще не из тех мест, что тебе известны. Вчера сюда попал, как, сам не знаю. Волхв в деревне говорит, что меня Перун к вам прислал, я не поверил, сбежал, а тут корчма, разбойник…

Теперь уже Паша принялся тереть лицо руками, пытаясь собраться.

— Вот это компания мне досталась. Незнамо кто, незнамо откуда.

— А ты в колодцы гадишь, что бы за отца отомстить, это, знаешь, тоже не самая приятная компания.

Они замолчали, то ли задумавшись, то ли поняв, что ссориться причин нет.

Совсем не веселые мысли блуждали в голове у Павла. Ситуация была действительно печальной. Во-первых, он так и не определился, куда же он попал, в какой мир и время. Во-вторых, в этом странном месте он умудрился попасть в тюрьму с угрозой виселицы.

Внезапно воспоминания о совершенном убийстве вспыхнули в голове, к горлу подкатила рвота, но Паша смог сдержаться с неимоверным усилием. Сердце учащенно забилось, перед глазами мелькали люди, что как-то соболезнующее смотрели на него, когда тот разбойник тащил его на улицу, промелькнуло лицо, с выражением переполненным яростью, самого разбойника, когда тот его душил. Промелькнул в картинках момент броска и бесславное падение обидчика. А потом страх. Страх, всеобъемлющий и всесокрушающий страх. Вскоре страх сменился отчаянием, Паша уткнулся головой в колени, чтобы скрыть от Завида проступившие на глазах слезы, и просто глубоко дышал, стараясь прийти в себя.

Молчали они долго, думая о своем. По Завиду было видно, что он сильно соскучился по общению с людьми, хотя его осведомленность о некоторых событиях явно говорила, что кое-какие контакты со стражниками он имел. Но все его неистовое желание общаться перекрывалось неким страхом перед Пашей. Все-таки Паша был крупнее, выглядел не слишком дружелюбно, и в темнице пребывал за убийство, да и прибыл из неведомой России.

«Не понятно, вообще-то. Если это прошлое, то почему страны тут называются вообще не так, как я в школе учил? А главное, почему я с ними так свободно общаюсь на русском языке? Он же древний там был, понять ничего нельзя…»: мелькали мысли в голове у Паши, который решил выяснить, куда же он попал.

— Слушай, Завид, а ты писать умеешь?

— Э-э-э, ну это… — запнулся Завид, почесывая затылок, — ну, отец учил буквам всяким, да словам, однако грамоту я плохо понимаю.

— Ну, хоть пару слов, хоть слово написать можешь? — не унимался Паша.

— Ну, пару могу, только чем я тут писать тебе буду, коли не видно ничего? — развел руками Завид.

Паша быстро нащупал в подобии внутреннего кармана своей рубахи единственный оставшийся у него дар цивилизации — зажигалку, которую он туда забросил, когда входил в город.

Чиркнув пару раз колесиком он зажег огонь, и, подобрав палочку, найденную в сене, принялся опаливать ей конец. За всем этим с открытым ртом наблюдал Завид, выпучив глаза. Потом он вдруг принялся судорожно отползать от Паши шаркая ногами, разбрасывая и без того скудные запасы сена.

— Колдун, колдун, — шептал он, сглатывая слюну и не отрывая взгляд от огонька зажигалки.

— Так, сядь, — властным голосом приказал Паша, он сразу не подумал, какой будет реакция на зажигалку, — я не колдун, это зажигалка, она не магическая, и вреда тебе не причинит. Я же говорил, что я из другого мира.

Вероятно, не сильно поняв слова Паши, но вняв им, и решив послушаться, Завид остановился.

— Точно не колдун? — тихо спросил он.

— Да точно, я тебе железно говорю. Это просто приспособление для добычи огня, — повернувшись к Завиду, убеждал его Паша, — вот вы чем огонь добываете?

— Ну, кресалом…

— Вот такое у нас там кресало, понимаешь?

— Понимаю, — задумчиво ответил Завид, потрясённый Пашиным «кресалом».

–Так, вот бери свое «перо», пиши на полу слово какое-нибудь, я тебе своим кресалом посвечу, — глянув на все еще перепуганного Завида, Паша сказал уже мягче, — не бойся ты так, ничего страшного не будет.

Завид неуверенно взял в руки обожженный прутик и что-то быстро начиркал на полу обожженным концом.

«Малако»: усмехнувшись, прочитал Паша вполне знакомые буквы, что никак не походили на древние, которые он видел на рукописях в музее.

— С грамотой у тебя и впрямь не очень, — все еще усмехаясь, похлопал он Завида по плечу, пряча зажигалку обратно в карман, — молоко ты написал?

— Ага, молоко, — потупив взгляд, ответил грамотей.

«Так, язык тут не только устный, но и письменный одинаков с современным, а значит, это не прошлое. Так эпично меня разводить вряд ли кто-нибудь бы стал, да и проколоться на таком моменте не мог»: размышлял Паша. Оставалась только идея с каким-то параллельным миром, другого объяснения Паша найти не мог. Все это казалось абсурдным, не имеющим право на существование, но Паша не мог бороться с этой реальностью, она была вокруг него.

Завид долго не решался прервать установившуюся тишину. Теперь, когда он полностью поверил в Пашино иномировое происхождение, ему не терпелось расспросить Пашу о его мире. Не выдержал он уже через полчаса:

— А как у вас там едят?

–Где там? — приподняв брови, не понимая, ответил Паша.

— Ну, там, в твоем мире?

— А… — Паша усмехнулся, отгоняя беспокоившие его мысли и ответил, — ртом едят.

— Понятно… — будто услышав нечто абсолютно неожиданное, медленно закивал головой Завид.

Следующие несколько часов Паша был вынужден отвечать на подобные вопросы. Он уже объяснил, что людей с собачьими головами у них нет, что детей у них рожают только женщины. Разозлившись еще на пятом вопросе Паша нервно отвечал Завиду, пытаясь заставить того понять, что он такой же человек. Завид умолкал, но не надолго, и снова принимался терзать Пашу глупыми вопросами. Впрочем, иногда он задавал и дельные вопросы, на которые Паша отвечал с интересом. Интерес был в том, что пытаться объяснить какие-то вещи человеку из «древности» может быть не просто сложно, но и не возможно.

Вскоре их беседу прервал лязг открывающегося окошка в железной двери. В образовавшемся проеме сразу блеснули глаза, что осматривали комнату на предмет обнаружения там находившихся, а после послышалось:

— Еду принес, забирайте!

И тут же в проем просунулась рука с миской, которую подхватил быстро подскочивший с пола Завид, следом он забрал кусок хлеба. Паша решил не медлить, и тоже подошел к окошку, стражник чуть помедлил, и Паша подумал, что кто первый, тот и ест, уже продумывая, как именно он будет сейчас отбирать еду у Завида, когда в окошко просунулась рука с еще одной миской, следом Паша забрал и хлеб.

— Воду заберите! — прогремел хрипловатый голос из окна, тут же закашлявшись, — простудился тут с вами, в темнице этой!

Паша поставив миску на пол под ногами принял из окошка кувшин, в котором плескалась вода. Окошко закрылось, жалобно взвизгнув, и Паша снова остался с Завидом наедине.

— Сегодня Змитруша, он добрее, еду не бросает, а вот Мороз, тот лютый, — многозначительно покачав головой, заявил Завид, — тот хлеб на пол может швырнуть и миску прямо в лицо…

— Получается, и не поешь?

— А что поделать? Получается так, правда воду всегда дает, не разливает, рогочет при этом, что конь твой, да потешается.

— Ясно, — пробуя похлебку из миски, сказал Паша.

Похлебка не была невкусной, скорее абсолютно безвкусной. Редкие ингредиенты, что плавали в ней, были сильно переварены, и не было понятно, что это вообще. Ясно было одно, мяса там нет, и особо сыт этим не будешь. Зато кусок хлеба был большим, и, что главное, не плесневелым и не черствым, как ожидал Паша, вспоминая про виденные фильмы и прочитанные книги. «Хоть не травят»: подумал Паша, быстро расправившись с похлебкой. Жуя остатки хлеба всухомятку, он, как и Завид потянулся к кувшину с водой. Завид отдернул руку на полпути к кувшину, позволяя Паше первым взять его. Паша уже давно приметил, что Завид побаивается его, и всенепременно решил этим пользоваться при любом удобном случае.

Вода была прохладной, и, размягчая хлеб, хлынула в горло приятной волной. Хоть в камере и было сыро, темно, и порой даже прохладно, но жажда мучила узников с не меньшей силой, чем если бы они были на солнцепеке.

Нельзя сказать, что Паша насытился, однако давно урчавший живот немного успокоился, а неприятное чувство легкой тошноты исчезло.

— Это обед был, в следующий раз под ночь покормят, — уведомил Пашу Завид.

— Понятно, сытым тут не станешь.

–Так, а чего ты хотел, в темнице сидим, а не на пиру у Князя, — сказал Завид, и снова принялся за свои вопросы.

В какой-то момент разговор зашел о богах:

— А богам вы каким поклоняетесь? — спросил Завид.

— Как бы тебе это объяснить, — почесывая затылок начал Паша, — вообще религий у нас достаточно много, но есть такие люди, которые совсем богам не поклоняются и в них не верят, я вот из таких…

— Как это? — удивленно воскликнул Завид, — Так, а кого ты просишь о помощи, как вообще живешь, да и как можно в богов не верить, когда они людям являются постоянно?

— И где они являются? У нас только сказки про их явления есть…

— А ты сюда как попал? — прервал верующий Пашу, — По своей воле?

Тут Паша осекся, он уже смирился с ситуацией и тем, что разумных объяснений ей не найдет.

«Просто переместился»: думал он, все больше и больше разубеждаясь в слове «просто».

— Ты хочешь сказать, что меня сюда боги перенесли?

— Ну, так, а кто еще? — почесав свою козлиную бородку, глянул на Пашу Завид, — они и перенесли.

— Еремей говорил про это что-то, да слушал я невнимательно…

— Вот, а ты бы волхва, тем более Еремея, послушал, он на всю округу славится, самый ученый да сильный из всех волхвов и колдунов, что тут живут.

— Самый, говоришь?

— Конечно, — слегка подумав, Завид добавил, — ну, может не самый, но один из самых, это уж точно.

Воцарилось молчание, впрочем, недолгое:

— Так, а те кто верят? В кого они верят? — все-таки решив до конца услышать ответ, снова спросил Завид.

— В Иисуса, в Аллаха, в Будду, — взглянув на Завида, Паша слегка нервно сказал, — Да их я всех и не помню…

— Погодь, Иисус… — Завид как-то дергано почесался, отвернувшись к стене, — Во, вспомнил!

Он обернулся к Паше с этой фразой, вскинув указательный палец вверх.

— Был я, значит, в корчме у себя в деревне, как-то. И там купцы проезжие сидели, да разговаривали. И услыхал я мельком, будто некий Иисус, или как-то так, ходил по землям от Иерусалима до Рима, да людей лечил и чудеса творил разные, — Завид задумался на миг, и продолжил, — Так вот, ходил он уже давно, и сейчас ромеи и латиняне богов своих забывают, что помогли им Империю образовать, да многие Иисусу этому поклоняются. Но некоторые не хотят, и, в общем, ссоры у них там жуткие по этому поводу, резня даже. Но я мельком слышал, всей правды не знаю, может это тот Иисус?

— Хм…

И тут Паша задумался, напряженно пытаясь вспомнить школьный курс истории, который бы ему помог правильно понять Завида, и ответить на вопрос. С одной стороны, если он в параллельном мире, на что указывали многие факты, то Иисус никак не мог быть тем самым, с другой стороны название городов чрезмерно сильно напоминали реальные, что наводило Пашу на мысли, что если это и не они, то их аналог в этом мире. Но все эти мысли ломались под одной, бьющейся в голове: «Я ничего не понимаю!».

— Может и тот, не знаю я. Тот тоже чудеса творил… — сказал Паша, и отвернулся к стенке, давая понять, что не намерен продолжать этот разговор, и нуждается в возможности все обдумать.

Решив, что тема богов может быть затронута и попозже, чтобы не гневить Пашу, Завид стал задавать иные вопросы. Так и пролетел день, вечером, как и обещал Завид, окошко на двери снова открылось. Получив на ужин какое-то подобие рагу и кусок хлеба с неизменным кувшином воды, узники поели и легли спать, пока сохранялось хоть какое-то ощущение сытости.

Утро для Паши оказалось нелегким. Во всех этих передрягах, в которые он имел неосторожность попадать в последние дни, он все-таки простудился. Заложенный нос мешал дышать. Паша неустанно чихал и кашлял. Заметив это, Завид несколько отстранился от Паши, пояснив это действие нежеланием заразиться. До обеда Паша пытался лечь на сене так, чтобы было как можно теплее, в желании наискорейшего излечения простуды. Он уже привык, что простуда проходит сама по себе, и самое неприятное в ней насморк, потому что приходится носить кучу платков за собой. Завид же, судя по всему, не был настроен столь оптимистично.

— Это плохо, что хворь на тебя напала тут в темнице. На печи бы отлежался, а тут загнешься, да и меня с собой утянешь, — сказал Завид.

Вскоре он принялся сморкаться, встревожено причитая, что не дождется своего освобождения, и что Павел сам висельник, и других в могилу тянет.

— Ну, вот. И я захворал, что ж за напасть? — сокрушенно покачивая головой, обратился в никуда заболевший узник.

–Да чего ты распереживался, простудились малость, подумаешь? — удивился Завидовой озабоченности Паша.

— Ага, малость, — воскликнул в ответ Завид, — Мы тут и загнемся от этой малости, знаешь сколько так мрут в темницах?

— Да ладно, я не видел, чтобы кто-то от простуды умирал.

— Не видел он, — покачивая головой, не переставал сокрушаться Завид, — Мало ли чего ты не видел, я зато видел!

Паша просто промолчал, отворачиваясь от своего товарища по камере.

В этом молчании они провели около часа. Впрочем, молчанием это назвать было нельзя, ведь чихания сопровождались пожеланиями здоровья, а тишину то и дело нарушали их носы, пытающиеся вобрать в себя вытекающую жидкость.

Внезапный лязг двери заставил узников позабыть о настигнувшей их болезни и устремить свой взор на открывающуюся дверь. Оба переглянулись, ведь дверь открывают только что бы кого-то забрать или наоборот закинуть. Пашино сердце забилось, во рту пересохло, он тут же вспомнил, что ему грозит виселица.

–Так, ты, убийца, на выход, — стукнув дверью о стену, крикнул появившийся в дверном проеме стражник, — Живо!

Паша очень медленно, бешено водя глазами по сторонам, будто в поисках убежища, стал подниматься с лежанки. То ли накатившее чувство отчаяния, то ли засвербевший нос вызвали слезы на глазах у Паши. Он не всхлипывал, и не рыдал, но покрасневшие глаза выдавали его состояние.

— Удачи, — буркнул он Завиду, проходя мимо него, вытерев рукавом лицо.

— Ага, и тебе — шмыгнув носом, ответил Завид, провожая Пашу взглядом.

«Так я и не успел ему рассказать, как ездят машины»: подумалось Паше, внезапно ощутившему некую привязанность к Завиду, его пугливому собеседнику, с которым он коротал время в темнице.

Говорят, что жизнь пролетает перед глазами перед смертью, наверно, Паша был особенным, но ему вдруг вспомнилось все, как он рос, жил, любил, надеялся, страдал, одним словом, ему вспомнилась вся история его жизни. И все это за короткий миг, в который он совершал очередной, последний шаг, преодолевая расстояние, отделявшее его от стражника.

— Так, иди смирно, будешь пытаться убежать, по голове получишь, — показывая облаченный в кольчужную рукавицу кулак, сказал стражник.

Паша вышел из камеры и стал рядом со стеной, ожидая, пока стражник запрет двери. Желания бежать не появлялось, вообще ничего не появлялось, вся тяга к жизни куда-то пропала, он просто безучастно стоял рядом со стражником. Когда тот приказал идти к лестнице, Паша молча двинулся, слезы все еще изредка скатывались по щекам, падая на холодный пол темницы.

«А за что?»: билась единственная мысль в Пашиной голове. Ведь он просто оборонялся, и какими бы не были нравы у местной власти, такая вопиющая несправедливость казалось недопустимой.

Незаметно для самого себя он преодолел лестницу, не обращая внимания на звенящего доспехами стража. В глаза ударил яркий свет, заставляя щуриться, вызывая еще больше слез из глаз.

— Ну, ты и дурак, Паша! — послышался до жути знакомый голос.

Паша поднял голову, чуть слеповато щурясь, и увидел перед собой седобородого человека в белом одеянии, с посохом в руке. Глаза старца смотрели на разбитого Пашу, с легким прищуром, а губы, хоть и скрываемые усами, явно давали понять, что человек улыбается.

«Еремей!»: тут же заулыбавшись во все щеки, понял Паша.

— Хоть и дурак, но везучий ты, — поглаживая бороду, сказал Еремей, — князь вернулся…

Стражник, запер дверь темницы, так как на Паше не было ни оков, ни прочих стесняющих движения приспособлений, стражник просто сказал:

— Все, иди, свободен ты.

— Да, Паша, пошли, — беря бывшего заключенного под руку, молвил старец.

— Ты хоть и вляпался в историю, да наделал глупостей, а все ж таки смог помочь городу, — усмехаясь, заговорил Еремей, когда они уже немного отошли от темницы, — убил ты главу разбойников, что естественно, разозлило остальных разбойников, и захотели они тебя убить.

— А стража?

— Вот я тебе про то и толкую, ты подожди до конца, а там спросишь, — уже отпустив руку Паши, продолжил Еремей. — Так вот, раньше они зайти могли потому, что Здислав в сговоре был с разбойниками, вот он и устроил им брешь, чтобы заходить могли.

Паша не стал ничего говорить, хоть старец и умолк.

— А тут ты, стало быть, убийство совершил свое геройское, — усмехнувшись, продолжил рассказ Еремей, — А Здислав тебя не разбойникам отдал, а в тюрьму посадил, что подозрения вызывало у начальника стражи, потому что без суда в тюрьму не садят, тем более ты же разбойника убил. Вот он и поменял стражников на сменах, да засаду устроил, так, чтобы не знал Здислав. И изловил разбойников, которые в город полезли буянить в корчмах, а те на допросе Здислава-то и выдали. Так что на виселице не ты болтаться будешь, а сам Здислав, изменник окаянный. А тебя князь видеть хочет.

— А зачем? — как-то боязливо спросил Паша.

— Как зачем? Из-за тебя же Здислава изловили, кабы не ты, так бы он дальше и воротил тут дела. Да и я с князем виделся, рассказал ему твою историю, интересно стало князю поглядеть на тебя. Так что сегодня вечером на пир пойдем к князю.

— На пир? А…

— А одежу ты запачкал, вижу, ну, ничего, сразу-то мы к Ивану пойдем, к чародею, про которого я тебе говорил, у него спросим, не по его ли вине ты тут оказался, а там и одежу тебе справим, — не обращая внимания на Пашин, так и не заданный, вопрос, говорил волхв.

За этим разговором они вышли из крепости в центр города и завернули направо, двигаясь по пыльной улице мимо красивых деревянных домов в два, а то и три этажа. Целью их был домик на краю улицы. Домик этот, на фоне рядом стоящих, выглядел совсем маленьким, и каким-то невзрачным. Он, казалось, жалостливо мостился к большой стене крепости, стараясь вжаться в нее, и быть еще менее заметным. Его, на первый взгляд хлипкие, стены были выложены из уже сильно постаревших бревен, потемневших с годами от пыли и дождей. Крыша немного покосилась, угрожая еще больше сместиться и вовсе рухнуть. Никакой красивой резьбы на нем не было, не было вообще никаких украшений. Когда путники подошли к дому, дверь открылась, и на пороге появился человек, который вызвал у Паши невольную улыбку.

Щупленький, маленький старичок, с бегающими голубыми глазами. Куцая бородка, с прожилками седины, взгляд то ли испуганный, то ли удивленный, плотно сжатые тонкой полоской губы были почти не различимы на лице. Выглядел дед совсем не как грозный маг, каким его себе представлял Паша, и даже не степенным чародеем, на худой конец, а чем-то средним между испуганным хорьком и взъерошенным воробьем.

— Привет тебе, Иван! — опираясь на посох, крикнул Еремей.

Подслеповато щурясь, Иван принялся разглядывать приветствующего, через некоторое время его все-таки посетило прозрение, и он воскликнул:

— А, это ты, Еремей, сколько лет, сколько зим! — Иван кинулся к Еремею с объятьями. Ввиду своего низкого роста, прижался головой к его груди, а после он, отпрянув, затараторил, — Я там волшбу делал, молнии с посоха пускать хотел, а оно как шарахнуло, я вот уже второй час не слышу и не вижу ничего. А вчера новый чаромед сделал и настойку против него, вот память до сих пор едва работает. А ты с какими вестями пришел?

— А это у тебя от молний из дома дым валит? — спросил Еремей, глядя на пока что тонкую струйку дыма, вылетающую из дверного проема.

— Ой, ой, мой посох! — обернувшись, закричал Иван, и со всех ног, спотыкаясь и покрикивая, побежал в дом.

— Пойдем, поможем, чудаку этому, — улыбаясь, позвал Пашу с собой волхв.

Войдя в дом, они обнаружили Ивана, который поливал какую-то обгоревшую палку водой из ушата.

— Мой посох, мой огненный посох! — причитал Иван, сокрушенно покачивая головой.

Когда посох перестал дымиться, Иван устало сел на табурет, откинув голову назад, стал что-то бормотать. Потом он встал, и подошел к гостям:

— Прости, Еремей, совсем я забыл про посох свой, сам знаешь, дырявая у меня голова совсем стала после того… — он многозначительно замолчал, впрочем, и Еремей как-то вздрогнул при упоминании «того». Иван же взглянул на Пашу, только сейчас его заметив, и спросил, — А это что за молодец с тобой?

— А вот по поводу этого молодца, Иван, я и пришел.

— Так, ну вижу, хворь у него слабенькая есть, неужто сам ему отвара дать не можешь? — не дожидаясь дальнейших пояснений от волхва, заговорил чародей.

— Хворь… — взглянув на чихнувшего в этот момент Пашу, сказал Еремей, — Это дело поправимое. Вот, скажи мне Иван, недавно ты волшбу задумывал, будто сможешь ты из другого мира сюда вызвать героя, как в пророчестве сказано, с помощью молнии Перуна.

— А-а-а, ну так, три дня назад я пробовал снова, так не получилось ничего, не очутился герой в круге чародейном.

— В круге, может, и не очутилось, а в лес вот парня забросило.

— Да? — вперив взгляд в Пашу, он принялся его щупать, предварительно тыкнув пальцем в руку, сказал, — Скажи «а»

— А-а-а, — широко раскрыв рот, как в больнице, сам не зная зачем, послушался старика Паша.

Нахмурив брови, явно над чем-то размышляя, Иван спросил у Еремея:

— Так, а как ты понял, что это тот, которого я вызвал, и почему его в лес забросило?

— Ну, то, что он не здешний я сразу понял, а вот почему в лес, это уже у тебя спрашивать нужно, — ответил волхв.

— Верно, у меня, — подняв указательный палец вверх, пробормотал Иван, и скрылся в другой комнатке своего дома.

Оттуда послышались звуки поиска чего-то среди бумажного и деревянного хлама, вскоре Иван вернулся, держа в руках какой-то свиток желтоватого света.

— Вот, папирусы с юга привозили, я себе купил несколько, — хвалясь Еремею сказал Иван, разворачивая свиток, — вот, значит, Еремей, тут моя волшба вся описана, я тебе свиток отдаю, ты и разбирайся, что я не так сделал, ничем помочь я больше не могу.

— Этого я и ожидал, спасибо и на этом, однако, скажи, Иван, зачем ты вообще это затеял?

— Герой… Волшба… — пробормотал маг в ответ, надеясь, что его поймут.

— Ладно, Иван, не трудись с объяснениями, лучше давай-ка ему настойку от хвори, да поесть. Заодно и одежду ему сыщи, все ж таки ты его сюда перенес, вот и наслаждайся результатом своей волшбы.

Вдруг лицо Ивана озарила улыбка до ушей, он внезапно что-то понял, и несказанно этому обрадовался:

— Так ведь это выходит, что получилась моя волшба! — он благоговейно посмотрел на Пашу, результат своих трудов, и, как мог, нежно сказал, — Ты тут вот садись, а я сейчас и стряпня у меня готова, и одежду найду!

С этими словами он усадил Пашу на лавку, и снова убежал во вторую комнату его небольшого дома. Вскоре он вернулся оттуда с маленьким бутыльком в руках:

— Вот, выпей, это от хвори твоей, — сказал он, протягивая Паше бутылек.

Больной смело принялся пить свое лекарство. Он ожидал ужасного вкуса, рвотного рефлекса, или дикого жжения в горле, на худой конец. Приятный вкус настойки, похожий на сироп, Пашу даже разочаровал, он-то уже приготовился к спазмам и катанию по полу в диком кашле. Опустошив бутылек, он хотел протянуть его Ивану, но тот уже убежал, и, видимо, орудовал хватом возле печи, выуживая оттуда чугунок.

Вскоре, все трое, они чинно восседали за столом. Паша любовался на подаренную ему Иваном ложку, причудливые изгибы ее формы были просто созданы для удобного питания. Как сказал волшебник, на ложке особое заклятие, и она приспосабливает свою форму под владельца. Паша никаких изменений в ней пока не замечал, поэтому подумал, что заклятие не действует, что не сильно его удивило.

На обед у них была вареная репа, хлеб и вяленое мясо. Паша не привык есть репу, однако голод заставил его жевать и глотать все, до чего могли дотянуться его руки, и вскоре, насытившись, он, поглаживая живот, откинулся к стенке, рядом с которой стояла лавка.

После обеда Иван принес Паше одежду на замену. Собственно, никаких отличий, кроме того, что она была чистая, от собственной Паша не нашел. Быстро облачившись в новое одеяние, под бормотания Ивана, который твердил, что быть того не может, и какая же удача — сотворенная волшба, Паша попросился в туалет.

— Вот из дома выйди, направо иди, там возле стены увидишь сарайчик такой, вот там и делай свое дело, — пояснил Иван страдальцу, как добраться до столь нужного ему сооружения.

Паша выбрался из дома, вдохнув свежего воздуха полной грудью, оглянувшись по сторонам, он двинулся направо, как велел Иван. По привычке пытаясь высморкаться, он вдруг понял, что нос не заложен, и нет даже намека на насморк.

«О, классно, хорошая настойка!»: подумал он, шагая уже по запаху в прежнем направлении. Вскоре пред ним предстал сарай, который описывал Иван. Задержав дыхание, Паша вошел туда. В темной комнате сарая было полно мух, у дальней стены были расположены кабинки, в каждой из которых имелась «дыра» прорезанная в деревянном полу.

«Как в деревне»: с этой мыслью Паша пристроился в самой темной угловой кабинке.

Теребя рукав своей новой рубахи, размышляя о сложившейся ситуации, он вдруг услышал топот сапог по деревянному полу сарая, кто-то заговорил:

— Как из города выйти теперь, уже третий день тут сидим!

— Как-нибудь, наших-то изловили, в лес дружину теперь направят, а послать уже некого к ним с вестью.

— Это да, но и про нас никто не знает, вот только из города я никуда не уйду, пока этого… не найду!

Какого именно этого Паша не расслышал, сидеть он старался как можно тише, и неимоверным усилием сдерживал то, зачем сюда пришел.

— Он брата моего убил,…, и я убью его, во что бы то ни стало! — торжественно закончил гость туалета.

Весь этот разговор Паша слушал все еще не вдохнув, только сейчас он об этом вспомнил. Чуть не падая в обморок, он как можно тише стал вдыхать воздух. К счастью, бандиты слишком громко обсуждали своего врага и планы по уходу из города, и Паша не привлек их внимания. Он не ожидал, что этот смрад вызовет в нем желание закашляться. Так и не закашляв, Паша почувствовал себя героем терпения, потому что он так и не выдал своего присутствия. Убедившись, что нежданные посетители ушли из туалета, он высвободил свои желания. Быстро очистившись, он осторожно глянул в щель в стене, чтобы убедиться, что на улице его не поджидают бандиты.

Из разговора он понял, что эти двое сопровождали в тот вечер главаря разбойников, который пал от Пашиной руки, и теперь они ищут его в городе, видимо, зная, что его уже выпустили из темницы. Так же он имел теперь ценную информацию для стражников. Разбойники собирались пролезть в подкоп под стеной, где именно этот подкоп, Паша не знал, так как не знал города. Но знал название корчмы «Бородатый Сом», которая стоит рядом со стеной. Справа от корчмы и был подкоп вод стеной. Правда, уходить из города бандиты не собирались, пока не изловят Пашу.

Конец ознакомительного фрагмента.