Пионовый зонтик

Александр Накул, 2023

Одному из лучших сыщиков старой Москвы Барсову предстоит странное дело: загадочная личность японского происхождения прибыла в Петербург и пропала бесследно. Он пока не знает, кто за всем этим стоит: но уже подозревает, что ему предстоит наткнуться на множество сюрпризов.

2. Литературные новости

Барсов вышел из здания сыскной полиции и зашагал вверх по застоявшейся духоте Малого Гнездниковского переулка.

Со стороны могло показаться, что сыщик сосредоточенно размышляет над каким-то загадочным преступлением. Но вся загвоздка была в том, что никакого преступления пока не случилось.

Была лишь тайна. И слишком много вариантов её раскрытия.

Барсов перебирал самые разные догадки. Среди них мелькнула одна, самая яркая: вдруг это медсестра, которая семь лет назад уже ухаживала за нашими пленными с «Цусимы». И вот между медсестрой и пленным вспыхивает чувство. Но они не могут быть вместе. Понятное дело, медсестра, красивая девушка из обедневшей самурайской семьи, обручена с каким-нибудь старым богачом, которому лестно, что хоть сам он сын угольщика, его дети будут уже из дворян. Богач её и получает, пусть малость попорченную.

И вот прошло семь лет, и богач умирает. Всё его состояние, по обычаю той страны, достаётся жене, пока дети не подрастут. И теперь богатая, независимая, ещё не увядшая вдовушка отправляется в путешествие, чтобы воссоединиться со своей настоящей любовью ― отставным флотским офицером, который по-прежнему живёт в Петербурге.

Эта гипотеза звучала хорошо, она могла бы послужить отличным сюжетом для кинематографа. А вот для сыщика она не годилась по одной простой причине: было совершенно неясно, как эту гипотезу проверить. Разве что внимательней просматривать «Биржевые Ведомости» ― вдруг там и правда сообщают о браке отставного флотского офицера с японской подданной, которая по этому случаю даже приняла православие.

Поэтому Барсов просто пытался для начала представить себе эту женщину. Вот она, в тёмном пальто и с зонтиком под мышкой, сходит на перрон, задирает голову, убеждается, что московское солнце не хуже, чем на родине, и раскрывает зонтик, так что мы видим только полыхающие цветы…

Нет, что-то не складывается. Не хватает деталей. Какое отношение эта женщина имеет к Москве? Даже если она и правда связалась с этим Драгомановым ― изданиями Тихомирова интересовался монгол, а не японка. Если уж и искать японскую агентуру, то где-нибудь в Бурятии или Маньчжурии, а никак не в Москве. Да и Драгоманов по возрасту никак не мог оказаться под Цусимой.

И всё равно в деле что-то было. Что-то, что заставило старого сыскаря Кошко выделить одного из лучших своих сыщиков. Видимо, Старый Кот подозревал о чём-то ещё, просто не стал делиться.

Хитрое это было дело. Очень хитрое.

На пересечении с Тверской стояла пролётка с чалой лошадью.

— Чего же мне не хватает? ― спросил сыщик у лошади. Та в ответ махнула хвостом. ― Ты права, лошадка. Я совершенно не представляю, что у нас сейчас, через много лет после войны, творится в Японии.

И зашагал в сторону Никольской.

Конечно, можно было обратиться к профессорам Московского университета. Среди них наверняка нашёлся бы востоковед, который знает в Японии все храмы и замки и разбирается во внутренних японских делах не хуже самого японского императора, ― даже если никогда не был в самой Японии.

Но опыт подсказывал: без первоначальных знаний он не поймёт из их объяснений ни слова.

К тому же, Никольская была ближе. В те годы её заслуженно называли главной улицей московской книготорговцев. Двадцать шесть книжных лавок располагались на Никольской ― и всего лишь пять в других частях города.

Барсов решил начать своё расследование в самой большой, в два этажа, лавке книготорговца Сорочинского.

Двери у лавки были как в универсальном магазине, двустворчатые, с латунными ручками. В тщательно вымытой витрине «Земельный вопрос» Ильи Битутня соперничал с «Мышеловкой» поэта-футуриста Гр. Обика и жёлтыми обложками невообразимых детективов Агриппины Богучарской.

Молодой заказчик так и вскочил ему навстречу, торопливо пряча в конторку листок бумаги с какими-то каракулями. Судя по тому, что каракули были написаны аккуратным столбиком, это были стихи.

— Подскажите, пожалуйста, что-нибудь из новейшей японской литературы.

— А вас стихи интересуют или проза?

— Лучше проза. Я хочу заглянуть в жизнь современного японца, а не в его чувства.

— А какого рода проза вас интересует? Про приключения самураев ― самураи у них вместо нашей казачьей вольницы? Или что-нибудь в подарок вашей супруге, написанное женщиной про женщину и для женщин?

— Мне нужно что-то, чтобы хорошо провести время за чтением и при случае блеснуть самурайским мечом моих познаний, ― ответил Барсов. ― Мне предстоит встреча с одним японским коллегой. Мы же теперь с ними союзники, вот и приехала делегация по обмену опытом. И я бы хотел подготовиться. Хотя бы одним глазком заглянуть в новейшую японскую литературу. Чтобы как бы мимоходом упомянуть в разговоре и шокировать этого узкоглазого моей осведомлённостью. Японцы очень боятся, что их прочитают и разгадают. Его испуг ― наша выгода.

— Я слышал, ― робко заметил приказчик, ― у них в Японии большим успехом пользуются переводы романов Достоевского.

— Вот именно! Я хочу показать, что не одни японцы читают иноземных авторов, чтобы их разгадать. Что мы тоже стремимся заглянуть в загадочную японскую душу. Поэтому дайте мне что-нибудь такое, смелое. В духе, если вы понимаете, о чём я, наших новейших авторов вроде Леонида Андреева. Которые шокируют многих, однако и читают их тоже все.

Приказчик заулыбался, а его юные щёки так и зардели от удовольствия.

— Не сочтите за мистификацию, однако у нас как раз имеется именно то, что вам нужно. Очень удачно, что вы зашли именно сегодня.

Он нырнул к высоченному, в два человеческих роста шкафу, порылся там и вернулся с неразрезанным томом, уже переплетённым в сиреневое, с какими-то загадочными чёрными иероглифами на лицевой стороне.

— Извольте взглянуть. Роман называется «Ямбару». Это весьма роскошное курортное место на японском юге, вроде нашего Крыма или Кисловодска. И главный герой вынужден расти сыном хозяйки небольшого пансиона в этих местах и вынужден наблюдать жизнь в этом сомнительном ампула. Всё взросление этот человек изучает жизнь высшего общества, но, однако ж, не может для них быть равным, оставаясь в положении обслуги. С европейским мастерством и азиатским бесстыдством описывает автор все тайны закулисной жизни японского света, который такой же гнилой, как и наш. Находится здесь место и интригам, и разврату, и оргиям самого гнусного свойства. Прочитав такое, невольно задумываешься, не правда ли то, что и про нашу дачную жизнь рассказывают.

— Весьма занимательная книжица. Есть в ней похвальный элемент поучения ― народ учится не бояться японца. И как ― хороший на неё спрос?

— Очень хорош. Особенно гимназистки интересуются. Известное дело ― ни одна из них не хочет себе судьбы гризетки, однако каждая жаждет про них прочитать. В этом ― одна из величайших тайн женской натуры.

Барсов распахнул книгу и чуть не поперхнулся от увиденного.

— Сколько? ― гаркнул он и, даже не вслушавшись в ответ, протянул пятирублёвку. А пока приказчик звенел сдачей, сыщик продолжал внимательно осматривать титульный лист, как будто надеялся, даже не утруждая себя разрезанием всего тома, найти прямо на нём разгадку этого дела.

Ниже имени автора, названия и подзаголовка «Роман из современной курортной жизни» значилось, что перевёл его с японского некий князь Моцвишвили. Прочитав это, Барсов не особенно удивился. Грузинский народ неспроста славится своей гордостью, и пусть там в каждой деревушке по князю, каждый из них невероятно гордится своей родовитостью и может перечислить предков чуть ли не до десятого колена. Такому князю легко сознаться в том, что он обеднел, ведь это зависит исключительно от фортуны. Однако для него немыслимо скрывать своё благородное происхождение. Пусть знает всё простонародье, что князь Моцвишвили всегда к их услугам и готов перевести что-нибудь с японского.

А в качестве издателя был указан тот самый Тихомиров. И, оглядывая книгу, Барсов был вынужден признать, что монгольский наниматель этого Драгоманова выбрал весьма подходящее издательство. Если они вправду возьмутся печатать изречения тибетских мудрецов, то эти издания внушат народу уважение уже одним своим видом.

— Что-нибудь ещё? ― приказчик так неожиданно прервал мысли Барсова, что сыщик даже скривился.

— Я думаю, этого будет достаточно, чтобы поразить моего японского коллегу. И ещё один вопрос: вам не попадался среди авторов, или, возможно, где-нибудь в разговорах о современной Японии имя Канако Харухи?

— Смею заверить, нет. Но вы можете оставить свой адрес, и мы пришлём извещение, когда книги этого автора будут доступны для заказа.

Барсов оставил адрес ― разумеется, не свой, а департамента полиции, ― и вышел из магазина. Колокольчик на дверях недовольно звякнул ему вслед.

Конечно, сама по себе книга ничего не значила. И это могло быть простым совпадением. Или, что ещё хуже, его догадка указывала на банальное совпадение, и для его разгадки нет никакой нужды гонять по городу целого сыщика. К примеру, Драгоманов мог обсуждать своего монгольского заказчика с японкой, и она посоветовала обратить внимание на издателя, который печатает самого прославленного японского писателя современности. Точно так же, как купцы вешают у себя на лавках объявления, что они не просто какой-нибудь очередной купец Пирогов, а поставщик Императорского двора или, на худой конец, какого-нибудь князя. Пусть даже это разорившийся князь вроде того же Моцвишвили.

Барсов уже знал, с кем ещё в Москве нужно потолковать об этом деле. И это был не востоковед.

Но добираться к нужному человеку было довольно долго, и пока он дошёл по людной улице до стоянки извозчиков, его мысли успели принять другое направление. Может быть, тема неожиданно купленной книги японского автора, а может быть, близость громадины Большого театра повлияла на него так сильно, что, прежде чем ехать, Барсов решил заглянуть к знакомому антрепренёру Залузину.

В своё время Барсов очень помог этой художественной натуре избежать столкновения с законом и теперь мог, при желании, добыть хоть билет на любой ряд, хоть подробные сведения о личной жизни и месте проживания любой из актрис Императорского театра.

Поднявшись по ступенькам, Барсов постучал и вошёл в контору антрепренёра. Там сидел низкорослый человек с уже плотно наметившейся лысиной. Он был одновременно и испуган, и рад важному гостю.

— Садитесь, садитесь, ― поприветствовал он старого приятеля. ― Желаете контрамарочку для себя или дамы?

— Покамест не требуется. У меня совсем ерундовый вопросец. Подскажи-ка, не напоминает ли тебе о чём-то диковинное имя Канако Харухи?

Антрепренёр задумался, принялся жевать губами.

— Нет, ничего такого припомнить не могу. А что оно может значить?

— Это либо подлинное, используемое имя, ― заговорил Барсов, ― либо очевидная фальсификация. И в том случае, если это фальсификация ― это уже в сфере интересов нашего ведомства. Также возможно, что это имя просто взято из какой-нибудь пьесы или книги, ― на этом месте Барсов стукнул пальцем по обложке книги, которую пока ещё не читал.

— Этих подробностей знать не могу. Японские театральные труппы к нам, конечно же, приезжают, но не больше чем на сезон. Люди они серьёзные. Могу лишь сказать, я не припоминаю ни персонажей, ни актёров с таким именем.

— А может быть так, что это псевдоним?

— Это вполне может быть. Почти все актёры традиционного японского театра пользуются ещё и псевдонимом. Как правило, между афишей и тем, что написано в паспорте, ни малейшего сходства. Судя по их театральной братии, азиаты вообще чаще пользуются псевдонимами, чем европейцы. Это китайский обычай, который усвоили все народы Востока. У них, к примеру, считается, что хороший чиновник обязательно пишет стихи. Но на тот случай, если стихи окажутся плохими, их если и выносят на публику, то под псевдонимом. Опять же, у японцев часто случаются совпадения имён. И даже вы установите, что преступление совершил человек с фамилией Ямада или Ямамото, японской полиции от вашего запроса толку будет мало. Это всё равно что разыскивать в Москве человека, про которого только и известно, что его фамилия Иванов. Поэтому многие берут псевдонимы просто для того, чтобы хоть как-то отличаться.

— А как по вашему, имя и фамилия Канако Харухи ― оно скорее распространённое или какое-нибудь редкое?

— Тут я вам не помогу. Для этого я недостаточно японец. Это что, актёр какой-то? Или какой-нибудь очередной международный граф Калиостро?

— Скажем так, это женщина. А подробности про неё мы пока выясняем.

— Я думаю, настоящий японец, если ему понадобится, способен придумать себе такой псевдоним, что его от настоящей дворянской фамилии и не отличишь. Чтобы иероглифы были красивые и означали что-нибудь важное, а вместе получался какой-нибудь Цветок Правосудия. Вы же знаете, азиаты любят давать детям говорящие имена, раз уж у них наши святцы пока не в ходу. Я в их языке, к сожалению, не силён и, признаться, даже не стал бы себя утруждать этими варварскими наречиями. Японские коллеги, к счастью, уже овладели французским.

Покидая контору, Барсов пытался угадать, овладела ли французским Дама с пионовым зонтиком. Судя по успехам японского кораблестроения, европейские языки они изучают. Вполне возможно, что у них есть гимназия для девочек, где учат французскому и домоводству. Но зачем ей тогда Драгоманов? Французский в Петербурге понимают практически все. Неужели она собирается проникнуть в настолько глубокие слои русского общества, где знания французского уже недостаточно?

Барсов напомнил себе, что важно не торопиться с выводами. Да, он стал свидетелем нескольких примечательных совпадений. Но у него пока нет доказательств даже тому, что та японка с зонтиком нанимала Драгоманова в качестве переводчика. Возможно, она просто с ним пообщалась и поняла, что он ей не подходит. Или он пообщался с ней, чтобы получше разобраться в японском языке. То, что Драгоманов пропал, для его-то образа жизни вовсе не было удивительно. Может быть, он переводит для приезжего монгольского монаха. Или, как это часто бывает с подобными людьми, отправился в очередной загул и валяется в каком-то притоне при китайской прачечной, по привычке вслушиваясь в восточную речь.

Для обычного городового на этом расследование бы и закончилось. Но Барсов хорошо знал, что у Кошко отличное чутьё на тайну. Раз Аркадий Францевич поручил взяться за расследование ― значит, всё здесь непросто.

Оставался ещё один разговор. Барсов откладывал его, как мог. Сам разговор не обязательно должен был затянуться, но просто очень уж далеко жил собеседник. И что самое обидное, он, скорее всего, ничего не знал по делу. Но это был тот самый человек, с которым можно было обсудить монгольские дела и узнать о них то, что не всегда узнаешь от востоковеда.

Конец ознакомительного фрагмента.