Белый тигр

Александр Михайловский, 2019

Планета Склавения. Извечное противостояние Леса и Степи…Он должен был убить ее. Она пришла с войной на его землю, чтобы сеять смерть и разорение. Но, наделенный особым благословением богов, он поступил вопреки тому, что диктовал ему долг предводителя… Что приобретет светловолосый князь взамен своей свободы? Чем расплатится степная воительница за великодушие врага?Сны, предчувствия, порывы и влечения – как же сложно все у этих смертных в представлении тех всемогущих существ, которые, незаметно дергая за ниточки, манипулируют целыми народами и отдельными людьми…Вбоквел к роману "Рывок к звездам".

Глава VI. Юность Альбизар. Советник архуна лелеет мечту сделать Альбизар своей женой. Смерть старого архуна

Прекрасна была степь по весне. До самого горизонта простирался колышущийся зеленый ковер, усеянный цветами — голубыми, желтыми, лиловыми, красными. Теплый ветер разносил ароматы пробудившейся природы. Над травами, радостно щебеча, летали птицы, радуясь долгожданному теплу, приветствуя весну, которая немного запоздала в этом году.

Одинокий всадник скакал по степи. Статный белый конь мчался словно ветер; весна действовала и на него, вызывая особенный прилив энергии. Казалось, что, будь у коня крылья — он взмыл бы вверх и летел по небу, нарушая умиротворенный степной покой громким и торжествующим ржанием.

Сидящий на коне был одет в светлую рубаху из плотной ткани, доходящую до середины бедра, и малиновую безрукавку — все отделанное вышивкой и разноцветными бусинами. Черные шаровары с вышитой золотом каймой по низу были заправлены в красные кожаные сапожки, украшенные кисточкам. На голове человека красовалась остроконечная шапочка с черно-белым орнаментом, валяная из овечьей шерсти.

Наконец всадник остановил коня, решив дать ему немного передохнуть. Он спешился и, любовно потрепав своего скакуна по загривку, сказал своему четвероногому другу несколько ласковых слов. Конь понимающе дернул ушами, а затем, пофыркивая, опустил свою голову и принялся неторопливо щипать траву — такую свежую, сочную и необычайно вкусную, которая бывает только весной. А спешившийся всадник, подставив лицо ветру, улыбнулся и зажмурился, наслаждаясь прекрасным деньком. Легким жестом он снял шапочку с головы — и за его спину упали две тяжелые черные косы, достающие почти до земли…

Альбизар стояла и смотрела на зеленый простор. Степь была ее домом, где все хорошо знакомо. Девушка любила весну, и, бывало, уезжала на своем Аричаке на целый день, взяв лишь котомку с едой и бурдюк с водой. Весна волновала ее и наполняла непонятной радостью, заставляя сердце биться без причины, словно в предчувствии чего-то необычайного.

* * *

Ей уже исполнилось пятнадцать. Светлый оттенок ее кожи говорил о высоком происхождении; об этом же свидетельствовали маленькие ступни и изящные тонкие пальцы рук. Лицо ее имело форму правильного овала, и лишь скулы слегка выступали на нем. Нежный округлый подбородок, небольшой нос, полноватые яркие губы — все это дополняли выразительные черные глаза — чуть раскосые, будто бы обведенные с внешнего края темной тенью, которая еще удлиняла их, создавая некоторое сходство с глазами рыси.

Слава о красоте принцессы разнеслась далеко за пределы становища. Несколько раз из соседних кланов приезжали гости посмотреть на этот распустившийся дивный цветок. И зачастили в становище сваты… Хоть обычно мужчины неохотно оставались в чужом клане, но поразительная красота юной принцессы и перспективы стать главой богатого стойбища впечатляли их настолько, что они готовы были оставить собственный клан. Но девушка отказывала им всем. И, как ни убеждали ее многочисленные родственники, упорно твердила, что замуж не пойдет ни за кого.

Старый архун, дед Альбизар, был болен и стар, жизнь едва держалась в его иссохшем теле, многократно раненом в боях — теперь эти старые ранения давали о себе знать мучительными болями. Когда-то Ауз-Туглун был отважным предводителем и железной рукой управлял своим войском, совершая победоносные набеги на соседние земли и давая отпор враждебным племенам. И был у него любимец — Ину-Бех, что являлся и советником, и правой рукой стареющего правителя; архун относился к нему как к родному сыну. Но все-таки больше всего на свете любил он свою единственную внучку… И втайне мечтал о том, что когда-нибудь узы брака свяжут этих двоих на благо всему народу.

Архун всегда поддерживал Альбизар во всех ее решениях и старался помочь ей мудрым советом. Часто они беседовали друг с другом, и старик с заботой наставлял девушку, желая для нее самой лучшей доли. Да только черноокая красавица давно решила, что всегда будет поступать так, как подскажет ей ее собственное сердце. Горделивая и своенравная, она обладала сметливым умом и сильным характером. Она старалась быть не хуже мужчин, осваивая навыки военного дела, развивая силу и ловкость. И старик в душе одобрял ее, несмотря на ропот старейшин.

Однажды Ауз-Туглун, призвав Альбизар к своему ложу, сказал, превозмогая немощь: «Зари-оянэ (уменьшительно-ласкательное от имени), светильник жизни моей угасает, скоро я уйду к Великому Оудэ… Скорбит мое сердце, глядя на тебя… Негоже женщине без мужчины быть. Замуж тебе надо… Уж пора. Но гонишь ты пришлых женихов… И это правильно. Чужак не сможет управлять нашим кланом. Нужен тебе кто-то из своих, у нас много достойных мужчин. Скажи, есть ли среди них тот, кто люб твоему сердцу?» Но нахмурилась Альбизар, и, несмотря на любовь свою к дедушке, твердо ответила: «Кея-дулу (дорогой дедушка), никто не люб мне, и не пойду я замуж… Хочу сама я править своим народом…» Помолчал старик в задумчивости, моргая слезящимися глазами, и сказал так: «Я не могу неволить тебя, Зари-оянэ. Это твое право. Но ты еще так молода… Подумай о том, кто будет править народом после тебя, если ты не оставишь наследников? Что если это будет недостойный человек, который приведет наш клан к краху? Также и о том подумай, что тяжко будет тебе править, будучи женщиной. Вокруг тебя будут завистники и интриганы, и ты можешь пострадать из-за их козней… Я не хочу этого, девочка моя… — архун тяжело, со свистом дышал, переводя дух после длинной тирады, — поэтому, прошу тебя, подумай хорошо. И если ты все же надумаешь вступить в брак, то самой лучшей партией для тебя будет Ину-Бех. Он верен мне, он храбр и решителен, умен и могуч. Он недурен собой… Не смотри на его шрамы, они не портят мужчину, а, наоборот, говорят об отваге и мужестве. Он настоящий воин и достоин разделить с тобой бразды правления. А главное, что я доверяю ему так же, как себе самому, и отношусь к нему, как к собственному сыну…» «Хорошо, кея-дулу, я подумаю», — ответила Альбизар, глядя на старика с состраданием и любовью. Ей не хотелось огорчать его. Поэтому она ничего не сказала о том, что Ину-Бех не нравился ей. Более того — она просто не выносила этого человека, стараясь по возможности избегать с ним встреч. Этот тридцатитрехлетний мужчина внушал ей сильнейшее отвращение, и особенно это чувство усиливалось, когда он смотрел на нее своими блестящими похотливыми глазками, облизывая толстые красные губы и самоуверенно ухмыляясь. В его глазах сквозила наглая уверенность в том, что когда-нибудь она будет принадлежать ему. Он не сомневался, что старый архун сможет убедить свою строптивую внучку выбрать себе в мужья именно его.

Никто не знал, что этот человек с самого рождения Альбизар решил, что она станет его женой. И, хоть Ину-Бех имел трех наложниц, все же терпеливо ждал этого момента. По большому счету ему была безразлична сама девушка и ее тонкая юная красота, ему хотелось дорваться до настоящей власти, а не просто быть правой рукой природного правителя. В своих мечтах он воображал, как люди кланяются ему и беспрекословно выполняют его приказы. Он грезил о том, как соберет под свою руку бесчисленное количество степных воинов и будет ходить в походы на венедские земли, как подчинит себе упрямых жителей лесных полян и обложит их данью. Как светловолосые девушки будут валяться у него в ногах и трепетать, а он будет выбирать среди них — на каждую ночь по новой жертве для своих забав…

* * *

Альбизар смотрела, как ветер колышет травы. Ей хотелось хоть на время освободиться от тревожных мыслей.

Под ее ногами алели маки. Их было много здесь, в степи. Они росли целыми полянами — большие, ярко-алые. Дед как-то рассказывал ей, что маки произрастают на местах сражений, что эти цветы на самом деле — кровь воинов, сложивших голову в сражениях… Там, где упал сраженный воин, там на следующую весну начинают прорастать эти цветы. И если глянуть на весеннюю степь с вершины холма, то кажется, будто вся она залита кровью погибших в боях храбрецов, которые с начала времен полегли на этих степных просторах. Может, и ей также суждено пасть посреди степи со стрелой, пронзившей сердце, или с головой, разрубленной лихим сабельным ударом, а потом прорасти по весне купой ярко-алых маков… Никто не знает своей судьбы, и боги с небес смеются на теми самоуверенными смертными, которые убеждены в обратном…

Весь день девушку преследовало какое-то нехорошее предчувствие. Она гнала его прочь, убеждая себя, что в такой прекрасный день просто не может случиться ничего плохого. Она подставляла лицо степному ветру, но и ветру не удалось выдуть из ее головы неясное беспокойство.

Откуда ни возьмись, на ясном небе возникла большая туча. Подгоняемая невидимыми воздушными потоками (или поддуваемая самим Оудэ?), она приближалась к солнцу. Наконец серая громада достигла небесного светила — и в одно мгновение закрыла его. Степь потускнела, поглощенная тенью. Примолкли птицы и наступила странная, непривычная тишина. Утих даже ветер. Казалось, что все замерло в степи, словно сам Небесный Властелин приказал жизни остановиться.

Ощутимый холодок проник под одежду юной принцессы, заставив ее поежиться. Альбизар смотрела на тучу, которая, пожрав солнце, казалась теперь темной, зловещей. И вдруг в этой тишине она почувствовала, словно кто-то зовет ее…

Девушка побледнела и, прошептав «Дедушка…», резко вскочила на коня и во весь опор помчалась к становищу.

У архунского шатра толпился народ. Шабин сидел напротив входа и распевал молитвы, воздев руки к небу; его глаза были прикрыты, он качался из стороны в сторону в молитвенном экстазе, и бахрома из перьев на шапке жреца колыхалась в такт его движениям. Люди были встревожены; скорбь и печаль заставляли их спины сутулиться и закрывать лбы руками. Женщины в больших зеленых платках, укутывающих их фигуры почти до пят, то и дело издавали скорбные восклицания — и вместе с проникновенным пением шабина все это создавало ощущение некоего великого и очень важного действа, и предчувствие чьей-то неизбежной близкой смерти придавало этому действу еще больше торжественности.

Альбизар, едва соскочив на землю, поспешно вошла в шатер.

— Кея-дулу! — Рыдая, она бросилась к дедушке.

Веки старика дрогнули — он узнал внучку; и по лицу его прошло что-то похожее на счастливое удовлетворение.

Ауз-Туглун был при смерти; как говорили в степи — «одной ногой в жемчужной обители». Он лежал на своем ложе — иссохший и бледный, словно мумия, и грудь его тяжело вздымалась со свистом и хрипами.

В шатер не дозволялось заходить посторонним. А из самых близких людей у архуна были лишь его внучка и реуб (глава войска, правая рука правителя) Ину-Бех. И именно этот чернобородый воин со шрамами на лице сидел сейчас рядом с умирающим, выражая всей своей позой мрачное благолепие. Его глаза — пронзительные, словно острия кинжалов — скользнули по Альбизар с некоторой долей упрека. Но она старалась не смотреть на реуба.

— Кея-дулу! — причитала она. — Кея-дулу, не умирай! О великий Оудэ, не забирай душу моего дедушки!

Как ни старалась Альбизар, взгляд ее все время сталкивался с глазами Ину-Беха, следящими за ней с каким-то леденящим вниманием. И от этого девушке становилось неуютно.

— Зари-оянэ… — еле слышно прошелестел голос старика.

— Что, кея-дулу? — Она наклонилась к нему поближе.

Слова с трудом вырывались из горла умирающего архуна:

— Обещай мне… Что продолжишь наш род…

— Обещаю, кея-дулу!

— Что выйдешь замуж… За моего… реуба… за Ину-Беха…

— Дедушка, ты не умрешь…

— Обещай… тогда я уйду спокойно… — Голос старика затихал.

— Я обещаю, кея-дулу… — произнесла сквозь рыдания Альбизар.

Лицо архуна разгладилось — теперь на нем явственно читалось облегчение и умиротворение.

— Благословляю… вас… Пред Великим Оудэ…

Последние слова повисли в воздухе, словно нить паутины; грудь Ауз-Туглуна приподнялась последний раз — и душа его навсегда улетела в жемчужную обитель…