Схватка за параллель

Александр Михайлович Потапов, 2010

Отчаяние доводит главного героя до последней черты. Он решает свести счёты с жизнью, но, судьба даёт ему последний шанс. Правда, плата высока – навсегда покинуть Землю. Другая планета. Ни души, только огромный пёс Шарик – друг, соратник – всегда рядом. Но зло мрачными красками мажет и этот свет. Человечество вместе с даром жизни бросило в параллельный мир бомбу расовой непримиримости. Злой умысел? Да нет, неистребимая жадность. Кому же восстанавливать равновесие? Конечно, нашему герою, простому парню.В оформлении обложки использованы фрагменты фотографий с сайта yandex по лицензии ССО.

Глава 4

Уборка урожая забрала все силы. Только спустя две недели я смог сказать — всё! Ссыпано, уложено, заперто. Ещё пара дней уходит на маскировку и создание ловушек от любителей чужого добра. Надо сказать, последнее, вероятно, — перебор, ещё никто ни разу не покусился на хозяйское. Впрочем, всё случается в первый раз, тем более, что гроза ночных кошмаров — Шарик — тоже отбывает со мной на неопределённый срок. Поэтому, не считаясь со временем, прячу и зарываю.

Сколько не оттягивай момент, он всё равно наступает. Долгожданная экспедиция начинается. С первыми лучами солнца идём к реке. Если верить компасу, она течёт на юго-восток. По большому счёту, это неважно, впереди целая планета, и начинать исследование можно в любом направлении. Дабы сберечь ноги, решаем путешествовать по воде, благо в НЗ находится великолепная надувная лодка с мощным электромотором. Аккумуляторы нежно-голубого цвета на удивление невелики, но ёмкостью просто поражают.

Ещё с вечера значительная часть снаряжения перенесена в лодку, причём Шарик принимал самое активное участие в операции. Я сшил из прочной кожи сумки наподобие тех, что в караванах несут верблюды. Они получились довольно объёмными, но сильный зверь с лёгкостью тащит полный груз. На сегодня остались продукты и часть боезапаса. Аккуратно распаковываю и укладываю припасы. Если не торопиться, то получается очень удобно и компактно. Оставив собаку охранять круизный лайнер, иду за оружием. В последний раз бросаю на дом пристальный взгляд и остаюсь доволен. Нет ничего, что бы указывало на обитаемость места. Пожалуй, свежевскопанные поля могут навести на неприятности, но с этим приходится смириться. Возвращаюсь, увешанный стволами, слегка уставший, но счастливый. Напоследок инвентаризирую запасы, и не зря: никак не могу найти копчёные рёбра. Порывшись немного, понимаю: пиши пропало, а, глянув на пса, машу рукой.

— Сожрал, скотина! — пёс виновато машет хвостом, а в глазах вселенская тоска.

И вот, наконец, всё пересчитано, уложено и подготовлено к длительному путешествию. Торжественный момент: мощными гребками выгоняю свою жёлтую красавицу на середину реки.

Течение плавно несёт вниз. Торопиться некуда, скорость не важна, лишь бы вперёд. Пейзаж некоторое время не меняется. Лес, старый лес. Огромные деревья вплотную подступают к высоким крутым берегам. В наиболее узких местах кроны деревьев, стоящих на разных берегах, смыкаются над головой, образуя зелёный коридор. Понемногу река расширяется. Крутые берега сменяются пологими, и сиреневая травка сбегает к самой воде. В небе порхают странные птички, больше смахивающие на птеродактилей. Резкие скрипучие крики «чаек» не добавляют пейзажу очарования. Агрессивных поползновений твари не выказывают, и скоро перестаю обращать внимание, чего не скажешь о собаке. Пёс долго скалит на них зубы.

Русло реки довольно извилисто, и приходится вовремя маневрировать, чтобы держаться середины. Надышавшись свободой, разматываю удочку. Блесёнка ещё не успевает утонуть, как клюёт, резко и отчаянно. Крупный угорь, изрядно помотав нервы, трепыхается под ногами. Солидная рыбина, килограмма на полтора. Меняю наживку и бросаю второй раз. Крючок ещё не приводнился, но биение под ногами странным образом прекратилось. На том месте, где пару секунд назад трепетала рыба, пусто, а друг человека виновато отворачивает морду. Курвец! Ругаться на животину не могу; с человеком схлестнусь, а с собакой — нет.

Поднимается лёгкий ветерок, жёлто-коричневые облака медленно ползут по зелени небес. Как бы дождь не линул. Мои наблюдения за погодой не дали никаких результатов, и до сих пор не улавливаю никакой сезонности. Почти всегда тепло, дождички идут без расписания, когда захотят. Наползающие тучки вынуждают держаться ближе к берегу.

Над головой пролетает стая водоплавающих птиц с растопыренными перепончатыми ногами; как сиё усиливает аэродинамику, непонятно. Не мудрствуя лукаво, палю из дробовика вдогонку, и пара птах падает чуть впереди. Шарик, штатный спасатель Малибу, сигает через борт. От резкого движения лодка теряет устойчивость, и мне приходится попотеть, не давая ей перевернуться. Вполне естественно, забраться обратно пёс не в состоянии, кружит бедолага возле шлюпки с птичками в пасти. Надо видеть длинноухую морду, обиженную судьбой. С трудом удерживаюсь от гомерического хохота.

Гребу к берегу. Пёс выходит чуть раньше и несколькими взмахами выбивает из шерсти целые потоки воды так, что солнце даже успевает нарисовать на каплях крохотную радугу. Причалив, тщательно привязываю лодку к вертикально торчащему камню. Управившись, с удовольствием брожу по окрестностям, разминая ноги. Лес постепенно редеет. Взору открываются обширные поля, расцвеченные буйством красок природы. Присев на поваленный ствол, закуриваю и не могу налюбоваться яркой красотой.

Впрочем, романтика — это безусловно хорошо, но пустой желудок, напомнив о себе, быстро возвращает к приземлённому быту. Под ногами попадается зелёная глина, и вопрос о главном блюде обеда отпадает сам собой. Решено, делюсь с Шариком трофеями: одну дичь псу, а другую закатываю в глиняный шар. Несколько отработанных до автоматизма движений — и походный костерок бойко трещит сухими ветками. На треногу вешаю закопчённый чайничек и, дождавшись, когда пламя стихнет, зарываю утку в угли. Шарик, умяв свою долю, располагается неподалёку и не отрываясь смотрит на бесконечную пляску пламени. Прислонившись к гладкому боку камня, засыпаю.

Тёплый язык возвращает в мир — так Шарик сообщает, что обед готов. Веткой выгребаю из малиновых углей раскалённый ком. Гладкий камень разбивает глину, и от аромата печёного мяса едва не захлёбываюсь слюной. Стараясь не обжечься, очищаю от кусочков глины тушку и, разведя в кипятке кофе, приступаю к трапезе. Утка, несмотря на небольшие габариты, оказывается жирной и очень сытной, а несколько местных толчёных травок придают блюду изысканность и остроту. Пёс с важным видом обследует окрестности, и что-то постоянно хрустит в его зубах. Господи, как вкусен кофе на свежем воздухе! С великим сожалением допиваю последний глоток. Шарик, намотавшись по кустам, возвращается бодрым и готовым к дальнейшим приключениям. Что ж, спасибо этому дому. Прикопав кострище, возвращаемся на корабль. Шарик устраивается вперёдсмотрящим.

Отталкиваясь веслом от берега, замечаю блик солнца в разбитом куске обожжённой глины. Любопытство берёт верх, и, отчаянно матерясь, возвращаюсь на стоянку. Как я проглядел такое, когда закатывал в глину утку, непонятно. В небольшой кусок впаян прозрачный камень величиной с ноготь. Батюшки, уж не алмаз ли? Разгребаю тщательно уложенные вещи и, перевернув всё вверх дном, нахожу небольшой тазик. Он взят в путешествие на всякий случай, и этот случай наступил. Набираю в него грунт и, присев на речном берегу, пытаюсь мыть. После непродолжительной процедуры в осадке остаются три камешка, правда, все значительно меньше первого. Отойдя метров на пятнадцать в сторону, повторяю замес. Два прекрасных прозрачно-голубых камня лежат на ладони. Пожалуй, хватит. Упаковав камушки в нагрудный кармашек камуфляжа, на аккуратно нарисованной схеме делаю первые пометки. Деваться некуда, на сегодняшний день я в округе самый главный картограф. Бегу в лодку и, пока золотая лихорадка не схватила за горло, уношу ноги.

Вторая половина дня обходится без приключений. Облака так и не родили дождя. Совершенно неожиданно по курсу вырисовывается остров. Это несколько удивляет, так как ширина реки ещё недостаточно велика для подобных творений. Приблизившись, понимаю — это, скорее, намытая многими десятилетиями песчаная коса. Плотный ярко-оранжевый песок приглашает к привалу.

Причаливаем; на ровной поверхности ни единого следа, за исключением нескольких птичьих строчек. Песок твёрд и сух, но лодку всё равно вытаскиваю подальше. Вдоль берега водой нанесло много хвороста. Так что готовлю костёр к ночлегу и распаковываю палатку. Её синий цвет слишком заметен, именно поэтому автомат далеко не убираю. Наконец подготовка к ночёвке завершена, а солнце и не думает садиться. От скуки разматываю рыболовные снасти. Клюёт, как у Никулина в «Бриллиантовой руке»; Шарик быстро устаёт бороться с трепещущими созданиями и, обожравшись, буквально ползком направляется на водопой.

Наловив рыбы на ужин, развожу огонь и достаю из портсигара одну из последних сигарет. Ноздри жадно ловят аромат дорогого табака — тогда в ларьке не глядя хапнул несколько блоков «Русского стиля». Прикуриваю от прутика, первая затяжка кружит голову. Голубой дымок, поднимаясь, медленно тает в густом вечернем воздухе. Огромные на безоблачном небе звёзды таинственно мигают, зовя в неведомое.

Как свеча, сигарета гаснет, натолкнувшись на фильтр огоньком. На спальнике мягко и уютно. Незаметно улетаю в сны. Они ярки и сочны, как новая жизнь. С детства не помню такого душевного подъёма. На каждом шагу, словно пацан, жду чуда, чего-то нового, неизведанного. Рискую напропалую, не считаясь ни с чем, а богатый жизненный опыт криком кричит, предупреждая: такая лафа долго длиться не может. Да я и не прячусь, любой расклад событий встречу достойно, не ожидая, что кто-нибудь восхитится моими делами. Сдаётся, Адама и Еву не Бог изгнал из рая; они сами, объевшись красивого и сладкого, сбежали. Правда, пока ем всё с аппетитом, и неизвестно, когда понадобится слабительное. Впрочем, одно знаю точно — проблемы за меня никто не решит.

Шарик поднимает ни свет ни заря. Ещё ничегошеньки не видно, и возникают сомнения в возможности пса ориентироваться во времени. Споткнувшись пару раз на ровном месте, развожу костёр. В мерцании огня быстро привожу себя в порядок и несколько раз осматриваю ночёвку, дабы не забыть чего. В предрассветных сумерках снимаемся со стоянки. Несколько взмахов вёслами — и наша посудина держится уже посредине реки.

Рассвет встречаем далеко от ночлега. Надо сказать, псу за раннюю инициативу достаётся. Местность вокруг не радует разнообразием форм и цвета. Справа в реку впадает речушка, на вид просто воробью по колено, но общая ширина резко увеличивается. Плыть посредине становится рискованно: случись ненароком ливень, промокнешь, как Маугли, пока до берега догребёшь. Скорость течения, похоже, не меняется, хотя вода заметно мутнеет. Достаю из-под целлулоида планшетки лист бумаги, там лёгкими штришками создаю картинку известных мест. Кстати, пишу новое название реки — Миасс; на нём стоит прекрасный город детства, Челябинск. Вот теперь какой стал правильный, а всего-то пару лет назад загибался под забором. Умора, да что-то не смешно.

После недели путешествия ландшафт меняется. В лесу появляются огромные поляны, деревья заметно выше и много толще обычных. Громоздкие животные стадами пасутся на нежно-сиреневых пространствах, залитых морем солнечных лучей. Причаливаем к берегу и решаем полюбоваться чудесами природы. Влезаю на одиноко стоящий утёс, надо сказать — зрелище не нравится. Животные напоминают жирафов, но с менее короткой шеей и плоской, прямо крокодильей рожей. За полчаса наблюдений ни одна из животин не подняла головы. Видимо, чтобы прокормить своё большое тело, они должны и во сне жевать. Впрочем, вдалеке пасутся целые стада иных созданий, но наблюдение прекращаю — оптика упакована на дне лодки, бежать за ней и вновь взбираться на утёс нет желания.

Дальнейшее путешествие больше напоминает туристический маршрут по центральной России, то есть — купание, рыбалка, даже солнечные ванны принимаем регулярно. Среди бесконечных лугов попадается большая роща. Деревья, конечно, пожиже, чем у нас, но вполне приличные. Шарик рвётся на охоту: видимо, рыбный рацион ему порядком надоел. Сам тоже не прочь размять ноги. Беру дробовик с пулями и на всякий случай маленький пистолет-пулемёт с парой магазинов.

Недалеко от опушки натыкаемся на очень похожих на свиней животных. Кабаниха огромна, словно племенной бык, но это не останавливает пса. Действуя по веками отработанной схеме, он поднимает на ноги выводок, мирно грызущий коренья, и нагоняет жутким воем панику. Пока стадо мечется, Шарик отбивает пару молоденьких поросят и выгоняет на выстрел. Два раза без промаха дёргается ружьё. Мамаша порывается прийти детишкам на помощь, но жуткий вой убеждает в необходимости спасать то, что ещё можно. Возмущённо визжа, стадо убегает. Быстро и ловко свежую тушку, вторую отдаю охотничку. Он забрасывает кабанчика на загривок и с важным видом отходит в сторону.

Детские воспоминания словно коконом обволакивают мозг. Солнечная дорожка света в огромной кухне; мама, ещё молодая, ловко чистит картошку; кипит обливной чугунок, бросая жирные брызги на раскалённую плиту. Только миг требуется на испарение капли, но за это время она наполняет воздух незабываемым ароматом. Я только с улицы. На штаны с начёсом налипла плотная корка снега; в тепле, чуть подтаяв, она ненадолго превращается в ледяную броню. Хочется есть. Огромная фарфоровая тарелка до краёв наполнена красноватым борщом; перед глазами большая ложка, полная сметаны. Я осторожно, дабы не наплескать на белоснежную скатерть, размешиваю суп.

Сейчас, приладив пропахший дымом котелок на коленях, обжигаясь, глотаю варево. Вкусно; конечно, не домашнее, но очень похоже. Меж тем пёс, доедая порося, смотрит с немым вопросом: а стоило ли портить свежее мясо кипятком? Жаль, что он очень мало понимает в гастрономии.

Совсем не остаётся сигарет — это плохо. Есть, правда, несколько окурков, но их берегу как зеницу ока на самый крайний случай. Несколько дней обживаем полюбившуюся поляну. Почему-то рыба перестаёт клевать. На что только не пытался ловить — бесполезно. Такое впечатление, что рыбы в этих краях нет вовсе. Ранним утром, когда солнце ещё бросает первые, нет не лучи, а только отсветы, идём на охоту. Сегодня решили поискать крупного зверя, но, поскольку ни нрава, ни повадок не знаем, движемся с опаской. Наконец пересекаем звериную тропу. Тропой это вытоптанное до бетонной прочности шоссе назвать трудно. Некоторое время чешу репу и несвязно размышляю, а как, собственно, можно охотиться на плоской, как тарелка, равнине? Идея замаскироваться в каком-нибудь кустарнике кажется совсем нелепой: а вдруг какая тварина питается ветками? Оглянуться не успеешь, затопчет. Поэтому сходим с тропы в сторону, и я прилаживаю к автомату оптику. Лежим под маскировочной тканью и ждём. Вчера стада проходили здесь примерно в это время.

— Шарик, карауль, я покемарю.

Удивительное дело, вроде и выспался, а, стоило поваляться без дела с полчаса, брат Морфей снова зовёт в гости. В чувство приводит ощутимый толчок. Пёс, видимо, уже не раз вылизав лицо до зеркального блеска, кладёт лапу на плечо. В себя прихожу мгновенно, впрочем, зрелище этого стоит. Вообразите одновременное появление многих тысяч больших животных всех расцветок и форм. Объединённые в стада, они уверенно идут по одному им известному маршруту. Группы животных движутся параллельно, строго соблюдая дистанцию. Очень трудно даже представить себе количество корма, необходимого для такой армии.

Впрочем, не умничаем. Наша задача банальна и проста: завалить зверя и по возможности остаться невредимыми. Хотя, если честно, очень неуютно сидеть в засаде посреди безлесной равнины. Если что, и не убежишь. Специально для таких случаев таскаю автомат, а в этот раз прихватил и пару гранат.

Тишину нарушают только мерный топот да иногда резкие неприятные звуки. Толкаю пса, он понимает и ждёт результата. Я же ищу достойный кусок мяса. Наконец цель определена; зверь очень похож на лося, вот только рога у местного менее вычурны и смотрятся грубовато.

Дальнейшее вспоминается с трудом. То есть даже не так, организм входит в режим боя самостоятельно. Где-то на периферии ещё крутятся мысли о выстреле, а тело начинает борьбу с опасностью. Именно поэтому первые мгновения схватки совершенно не остаются в памяти. Помнятся только две огромные тени, атакующие с тыла.

Господи, как медленно двигаются руки! Автомат выбрасывает первые гильзы, когда начало пьесы уже завершилось. Шарик в одиночку схлестнулся с двумя очень быстрыми и опасными тварями. Видимо, мы нагло заняли их охотничьи угодья и, похожие на кенгуру звери явно недовольны. Пёс уловил опасность на несколько мгновений раньше, и это по большому счёту спасло наши жизни. Он выскочил наперерез и не допустил их до меня, но оказался атакован с двух сторон. Шарик бился умело и в основном уходил от смертельных ударов ногами и длинных, очень длинных когтей коротких передних лап. Но удача отворачивается в мгновение, когда один из ударов достигает цели. Пёс отброшен на несколько метров, и два хищника набрасываются на ставшую доступной добычу. От молниеносных ударов их чудовищных когтей от шкуры пса летят клочья. И вот только теперь «калашников» начинает тему.

Длинная очередь враз решает комплекс проблем. Шарик остается в живых, а атакующие ещё несколько мгновений бьются в конвульсиях. На мне ни царапины, но что сотворили гады с другом — и передать сложно! В его глазах только боль. Ломаю упаковку, и ампула с морфием наполняет шприц. Укол. Всё на автопилоте. Убрав возможный болевой шок, мешаю несколько микстур и обильно смазываю рваные раны. После тщательно перевязываю, изведя все запасы бинта и ваты. Горячка боя меняется апатией. Хочется просто лечь и уснуть. Вот только раненому моя апатия ровно до одного места.

Стада уже давно скрылись за горизонтом. Мучит вопрос, как теперь перетащить к воде тяжёлое тело? Здесь догадываюсь в минуту. Просто свежую одного из хищников. На снятую шкуру как можно аккуратнее укладываю друга. Дальше просто: впрягаюсь и тащу километра три. Надо сказать, первой шкуры хватило на большую часть пути, но, к сожалению, не на весь. Напоив пса, возвращаюсь к месту схватки и потрошу уже другого.

К лодке добрался, когда солнце давно перевалило за зенит. Вполне естественно, не чуя ни ног ни рук. Шарик приходит в себя. Большой, литров на пять котелок опустел за несколько секунд. Я уже не дёргаюсь одновременно в разных направлениях, а просто делаю что положено в таких случаях. Солнце печёт ещё довольно ощутимо, поэтому устраиваю импровизированный навес. Пока пёс спит, натаскиваю на место стоянки хворосту. Причём не ленюсь, поскольку знаю, как сейчас его будет колотить озноб. В основной аптечке подбираю группу лекарств и вкалываю в обессиленное тело. Чего не пожалел, так это витаминов, и, как окажется впоследствии, не прогадал.

* * *

Могучий зверь спит… После схватки он наконец-то обрёл покой. Морфий быстро снимает боль и выгоняет из тела страх. Сны ярки, в них странным образом перемешиваются и времена, канувшие в лету, и совсем недавние события.

Он помнил всё; и сейчас, в забытьи, ему виделись первые шаги в этой жизни и первый, самый первый друг. Цветные страницы далёкого детства рисовались подробно и красочно.

— Джек, Джек, — огромные ладони гладят маленькое тщедушное тельце. Щенок лижет руки и, поймав немигающий взгляд голубых глаз, улетает в их немыслимую глубину. Так рождалась великая, но странная дружба. Воспитание зверя, всегда жёсткое, временами даже жестокое, иногда перемешивалось с моментами нежности и ласки, которой одарял его воспитатель. Пёс своим незамысловатым умом не мог понять, кто этот человек — друг или враг и как нужно относиться к нему? Он не мог подолгу находиться без хозяина; даже незначительные отлучки переносил тяжело, впадая в депрессию, отказывался от еды. Шло время, и постепенно привязанность переросла в дружбу. Однажды, оставшись один, Джек кожей почувствовал присутствие друга. Он окликнул его и к огромному удивлению получил ответ. Зверь неожиданно увидел яркие картинки сказочного города, красивую женщину и зеленоватую воду, плещущуюся около её ног; теперь, по крайней мере, понятно, куда уходит друг. С той поры телепатические сеансы стали почти постоянными, и лишь приказы друга ненадолго прерывали общение.

Пёс рос. Из маленького щенка он превратился в зверя с огромной мышечной массой и свирепым нравом. А главное, пёс усвоил смысл жизни — ради друга будь готов на всё. Джек рос очень быстро, но, несмотря на это, первое серьёзное испытание ему выпало лишь на втором году жизни.

Большая поляна, неподалёку от весёлого ручейка. Запах великолепно прожаренного мяса щекочет чуткие ноздри. Много незнакомых людей. Они с другом идут к ним. Может, Джеку чудится, но он в центре внимания. Человек идёт впереди, а Джек, усвоив уроки дрессировки, уверенно прикрывает спину. От мясного запаха пасть наполняется тягучей слюной; пёс голоден, но не теряет бдительности. Люди не представляют угрозы.

Но вдруг в воздухе буквально возникает запах опасности — нечто совершенно непонятное в этой мирной обстановке. Пёс чувствует агрессивные намерения врага, скорее даже не намерения, а дикое желание убивать и злобу ко всему живому. Друг беззаботен, он не замечает ничего, и это не укладывается в голове пса: как можно быть таким беспечным?!

Пёс совершает короткий рывок и идёт рядом с хозяином. Ощущение опасности достигает пика. Наконец чужак, скрывающийся за деревьями, нападает. Атаку врага пёс встречает во всеоружии, и попытка карается жестоко. Джек перехватывает нападающего в полёте, но не убивает без приказа хозяина, а обездвиживает жутковатым способом — могучие челюсти перекусывают лапы врагу. Тот с диким воем катается по траве, пытаясь подняться. Оставив позади визжащего, пёс сам идёт вперёд… Ещё две твари лежат с разорванными глотками.

Запах крови будит самые древние инстинкты, и Джек ловит боевой кураж. Остаётся последний, самый крупный и ощутимо сильный зверь. Он приближается на расстояние атаки. Джек инстинктивно выбирает лучший вариант и встречает врага в воздухе. Столкновение… Противники катятся в разные стороны. Нападавший и не думает отказываться от схватки, но пёс чувствует, что сила врагов только в их количестве и внезапности, этот сейчас не представляет реальной угрозы. Джек спокойно идёт навстречу противнику и издаёт душераздирающий рёв, тот приседает от страха и в панике убегает. Пёс смотрит на хозяина вопрошающе — догнать? Человек подходит к другу, гладит его.

— Не нужно, Джек, ты сдал экзамен на «отлично».

По поляне ещё катается раненый чужак, пёс делает попытку покончить с ним, но его опережает выстрел Хозяина. Теперь внимание зверя переключается на людей — но опасности со стороны многочисленной и пёстрой толпы не чувствуется.

Схватка вызывает всеобщий восторг. Огромный кусок тёплого мяса шлёпается у лап; не теряя ни грамма достоинства, пёс важно берёт свой приз и отходит в сторону, ни на секунду не выпуская ситуацию из-под контроля.

— Великолепный пёс! Егорий, может, походатайствуешь, чтобы и мне разрешили завести друга? — пёс не помнит лица человека, в памяти остался лишь резкий запах обуви и хриплый голос.

* * *

Ночь прошла беспокойно. Шарик часто скулит. Несколько раз даю напиться и постоянно держу сильный огонь, не давая псу замёрзнуть. Далеко за полночь почудилось что-то странное. Точно совсем рядом движется нечто. Причём без малейшего шороха и почти неощутимо. Несколько минут вглядываюсь в темноту. Никого. Надетый в спешке прибор ночного видения оказывается бессильным перед новой напастью. Я далеко не мальчик и к предчувствиям беды или опасности отношусь серьёзно. Автомат на очереди, и с ним наперевес обхожу стоянку. Тихо. Только пламя разбрасывает по степи тысячи искр, каждая из которых целый миг успешно конкурирует со звёздами.

Плеск воды. В неровном свете костра видится нечто из ряда вон. Мощный фонарь немного прояснил картину: впечатление такое, что от берега до берега на дне лежит чудовищных размеров сеть. Сейчас она приходит в движение и начинает сворачиваться в плотный рулон, выбрасывая через ячейки воду, оставляя всю живность внутри. Не знаю почему, но эта тварь вызвала такое омерзение, что не задумываясь бросаю в довесок к улову РГД-5.

Гидроудар так стукнул ночную хищницу, что я ещё несколько минут наблюдал жуткую пляску предсмертных судорог. Наконец всё стихло. Плавное течение реки уносит страшные останки вниз. Прихожу в себя и чувствую, как клацают в нервной дрожи зубы. Трясущимися руками извлекаю из металлического портсигара окурок побольше и с каким-то диким восторгом делаю две глубокие затяжки. Табак, кружа голову, притупляет эмоции.

Ночные приключения уходят с первыми признаками зари. Ещё раз осмотрев Шарика, решаю несколько минут поспать, иначе надолго меня не хватит. Под вывернутой ветром корягой достаточно места, чтобы расположиться с минимумом удобств; небольшой кусок маскировочной ткани вычёркивает меня из пейзажа. Не скажу, что выспался, но и клевать носом весь день уже не буду.

Сняв футболку, умываюсь и привожу в порядок заспанное лицо. Раньше бы поплавал в тёплой, мягкой воде, но после ночного приключения как-то не тянет окунуться. Пёс приходит в себя.

— Ну что, Шарик, давай перевязку делать, — это странно, но мне показалось: пёс понял.

Приношу в котелке воду и размачиваю засохшие бинты. Процедуру приходится повторить несколько раз, пока наконец повязка не отстала от кожи. Надо сказать, на раны, выглядевшие вчера воистину страшно, сегодня уже можно смотреть без содрогания. Не зря говорят, что заживёт как на собаке. А мой зверь вообще нечто особенное. Да, несколько ран ещё обильно кровоточат, но остальные-то уже покрылись тонкой коростой. Минут сорок уходит на перевязку, вкалываю приятелю от всей души усиленную дозу антибиотиков и приличный шприц витаминов. Глажу большую лобастую голову, молотя всякую ахинею. Шарик лизнул руку и уснул.

Так совершенно незапланированно на невзрачной стоянке проводим неделю. Пёс быстро идёт на поправку и через пару дней отправляется на охоту. Хромая на все ноги, едва живой, пёс тем не менее отправляется в обход территории. К обеду это была уже не бледная тень — да, слаб, но уже ветер его не качал. На третий день, передав охранные функции по назначению, сплю. Только к вечеру Шарику удаётся сломать мой сон.