Самая страшная книга 2024

Александр Матюхин, 2023

ГЛАВНАЯ ХОРРОР-АНТОЛОГИЯ СТРАНЫ СНОВА С ВАМИ. Вот уже десять лет, как «Самая Страшная Книга» треплет нервы и вызывает мурашки по коже. Но, кажется, еще никогда эти ужасные истории не были такими… «ламповыми»! ССК возвращается в прошлое. ССК рассказывает страшные сказки на ночь: о древних ритуалах в глухих деревнях; об охотниках на оборотней, которые опаснее самих оборотней; о голодных домовых и мстительных мавках. ССК травит жуткие байки у костра: об ужасах, живущих на старых видеопленках; о покровительствующей цыганам Черной Мадонне; о литературных героях, сошедших со страниц, чтобы расправиться с читателями; и о детских игрушках, которые всегда больше, чем просто игрушки. Но при этом ССК не забывает о настоящем и смотрит в будущее. Посещает иные миры, населенные голодными людоедами. Знакомит с невероятными чудовищами, способными навести морок на любого. Страшится конца света, но и сражается с ним, погружаясь в бездны человеческого разума. Притушите свет. Заварите чай. Укутайтесь в плед. Вы дома… и вы не одни. С вами «Самая Страшная Книга» – лучшее в русском хорроре!

Яна Демидович

Сказки старой шишиги

…Голую девку, подвешенную за связанные руки, Шишига заметила не сразу. Внимание приковала песочница, где, поднимая волны уже не песка, а пепла, резвилось трио перерожденных лиходеек: бескровные упыриные тела, едва прикрытые лоскутьями когда-то брендовых шмоток; длинные кадыкастые шеи, на которых трепещут узкие черногубые рты… И широченные рты — нет, пасти! — на лицах, что обратились в морды, полные трехрядных, острых, как шила, зубов.

Сейчас эти зубы темнели, покрытые кровью, точно старое железо ржавчиной. Почти как милый мухоморный грибок, под которым не так давно играли дети. Те самые, что прыгали по шинам, украшавшим детскую площадку, съезжали с невысокой горки, лупили друг дружку лопатками и обильно прудили в памперсы, пока их мамки залипали в гаджетах.

Та ребятня давно исчезла. Пропали модные мамочки. Благовоспитанные собаки, которые каждый вечер носились в соседних скверах, и курьеры, что споро несли свои квадратные, похожие на кус кирпичной кладки сумки.

Сдохли радио, телевидение и, напоследок, Интернет.

А вместо этого…

Шишига мотнула головой, словно кошка, стряхивающая паутину. Прищурилась, разглядывая лиходеек из-за прикрытия — автомобильного остова.

И скрипнула зубами, наконец рассмотрев все.

Она подоспела к ужину, и от мысли от этом содрогнулся желудок — глупое нутро, в которое часа четыре назад плюхнулась поджаренная с корочкой крыса. Судя по всему, троица пировала над убитым мужиком: точно грозди сосисок, тянула из его брюха сероватые кишки, делила хрустящие закуски-пальцы и тонкие, как коржи в слоях наполеона, шматки окровавленной кожи. Глотала, урчала и наслаждалась, кормя все свои ужасные рты.

— Три девицы под окном… — тихонько пропела Шишига, — ели парня вечерком…

Глаза ее чуть расширились, когда заметили пленную — ладненькую, но бледную фигурку, что удавленником качалась под веткой вяза.

Дело рук лиходеек? Или кто другой постарался?

А хоть бы и другой — девке все равно не жить. Пускай пока дышит — скоро станет просто мясом.

Словно услышав эту мысль, мерзавки захохотали, издавая тошнотворные клокочущие звуки клыкастыми шейными ртами.

— Сучки… — процедила Шишига, приняв решение.

Сплюнула через левое плечо, сложила фигу в дырявом кармане. И, крякнув, привычно вскинула верное ружье.

Первая пуля продырявила череп лиходейке, что грызла уши у оторванной головы. Вторая — на сантиметр разминулась с сердцем той, что вскинулась на взвизг сестры, зато третья — третья угодила точно в цель, развеяв Чернобогову тварь прахом по ветру.

Ледяную тишину разорвал двойной вопль: лиходейки, оставшиеся в живых, мстительно кинулись вперед, разглядев Шишигу. Прищур, выстрел, прямое попадание — одна из врагинь пала, но последняя, самая хитрая, отскочила, чтобы напасть вновь.

— А вот тебе соль, красавица. Прости, что без хлеба, — ухмыльнулась Шишига, бросая навстречу ей белую щепотку из кармана.

Ветер, дувший в спину, облегчил задачу: взмах костлявой Шишигиной руки — и мелкие кристаллики вонзились в оскаленную рожу, что мигом пошла пузырями. Тварь заголосила, зацарапала когтями морду, пытаясь спасти от поражения глаза — тщетно. Шансов у нее не было, и мгновение спустя пуля нашла и так мертвое сердце.

«Теперь за дело!» — приказала себе Шишига.

Розовые пластиковые часики, что красовались на ее запястье, давно не тикали, но ходу времени это не мешало. Шуму она и так наделала достаточно. Очень скоро на горизонте могли появиться другие подобные твари.

Если не кто пострашней.

Присев, Шишига скинула потрепанный, в бурых пятнах рюкзак и достала из него пакет с пакетами. Вытянула один, похожий на дохлую медузу, и насыпала в него граммов сто праха, что остался от последней лиходейки. И, кто знает, быть может, в этот раз…

Она встряхнулась. У нее еще оставалось дело. Не время думать о главной цели.

Шишига встала и быстро зашагала к детской площадке. На мертвяка она не смотрела: взгляд шарил по девке, что так и висела на крепкой ветке, не приходя в сознание.

Никаких знаков на лебяжьем теле пленницы не было. Шишига дважды обошла ее кругом, чтоб убедиться в этом, чуть ли не обнюхала. Потрогала железным ключом, бросила на кожу чуток соляных крупинок — нет ли реакции?

Затем, довольно кивнув, полезла отвязывать.

Пара минут, и тело сломанной куклой рухнуло на землю, чтобы впервые издать звук — мучительный короткий стон, долетевший из еще не отступившего кошмара.

— Просыпайся. Очнись. Слышь, ты, спящая царевна? Целоваться нам некогда.

Девкины ресницы не затрепетали, глаза не открылись. Только живчик на шее заколотился чуточку сильней.

Шишига закусила губу. Одевать девку было не во что, да и некогда. Поэтому, поразмыслив, она сняла с шеи одно из трех чесночных ожерелий, чтобы дать болезной хоть какую-то защиту. Нагнулась, поднатужилась, поднимая дополнительный вес на закорки…

И потащила свою найденку в Логово.

* * *

Туман, заполнявший гудящую голову, отступал медленно, с боем. И столь же медленно пробуждалось тело: сперва она ощутила подмерзшие пальцы рук, затем — ног. Щеку, что прижималась к плохо просохшей, отдававшей плесенью подушке, и немилосердно стянутую чем-то грудь.

В какой-то миг нос ощутил запахи пота, чеснока, а еще — отчетливый душок мочи, так похожий на тот, что царит в подъездах, где обитают кошки. Затекшая нога дрогнула, породив неожиданный металлический звук, и глаза наконец открылись.

Света было немного. Сумрак скрадывал очертания предметов, запутывал и пугал. Первым, что она кое-как разглядела, был тазик в полуметре от нее. Обыкновенный пластиковый тазик, на бортике которого висела грязная тряпка. Возле него аккуратным рядком стояли баночки с детским питанием, а дальше…

Она пискнула, заметив неподалеку чьи-то ноги в черных измочаленных кроссовках. А потом резко села — и чуть не задохнулась, увидев цепь, что тянулась от кожаного ободка, обвившего ее правую ногу. Вокруг, на полу, щедро украшенном трещинами, поблескивала мелкая соль.

— На златом крыльце сидели… — хрипловато пропел некто, стоявший к ней спиной.

Сердце подскочило, чтобы застрять и заколотиться в самом горле.

— Царь, царевич…

Кричать не было сил. Казалось, страх заморозил все звуки, что рвались у нее изнутри. Грудь вздымалась все сильней, грозя порвать тесную, не по размеру, маечку.

— Король, королевич…

Темная фигура медленно плыла в полумраке, трогая длиннопалыми руками облезлые обои, на которых желтели распечатки с крупными заголовками: о зеленых огнях, пролетевших над рекой, о метростроевцах, что все глубже, алчнее вгрызались в землю, о новом торговом центре, что зря построили на древнем кладбище.

— Сапожник, портной…

Некто шел в сумраке, мимоходом цепляя когтями листья мертвых фикусов, которые оккупировали скелеты стеллажей. Тревожил пламя, танцевавшее в пустых жестянках из-под тушенки.

— А ты кто такой? — каркнули совсем близко, и она шарахнулась назад, к стенке, увидев нависшую над ней тень.

Тень, что присела на корточки на границе соляного круга, по-птичьи завертела лохматой седой головой, разглядывая ее то одним, то другим прищуренным глазом. Тень, что походила на бомжеватую тетку, одетую не пойми как, украшенную ржавыми браслетами и чесноком, но разве у бродяги бывает столь хищный, цепкий, оценивающий взгляд?

А еще — винтовка, что виднеется над плечом.

— Ну? — цокнула языком тетка.

— Я… не помню… — жалко выдавила она.

Теткин рот разочарованно приоткрылся, показав два недостающих зуба.

— Лады, — бросила тетка, поднявшись. Потерла лицо, скуляще зевнула, точно старый усталый пес. Поправила оружие за спиной…

Снова посмотрела на пленницу.

— Значит, будешь Найденкой, — объявила тетка, внезапно подмигнув.

И захохотала неведомо почему.

* * *

…Казалось, прошло тридцать лет и три года. Прямо как в настоящей сказке. Уйма времени, заполненного непрерывным выживанием, экспериментами и грубоватой заботой о по-прежнему безымянной девке.

Шишига уже не помнила, сколько дней и ночей она держала ее на цепи, пока та не пришла в сознание. Обтирала мокрой тряпкой, кормила мясной пюрешкой, которую так кстати отыскала при очередной вылазке. Колола, как и себе, витаминную смесь в тонюсенькие вены. Ждала, не пробудится ли Нечто.

Но железо и соль хорошо делали свое дело. Девка явно была чиста, нетронута тварями. А значит, годилась, чтобы водиться с ней и впредь.

Конечно, сперва Найденка дичилась. Тряслась, точно крыска, загнанная в угол, скалила белые, не чета ее гнилушкам, зубы. Но потихоньку, понемножку начала доверять. Понимать, что Шишига вовсе не желает ей зла. А уж когда она вывела ее в коридор и подвела к окну заброшки…

Шишига мрачно усмехнулась, вспомнив, как Найденка мигом спала с лица. Еще бы. И это — их Город?

Да. Теперь от него мало что осталось.

Желто-зеленая, гнойного цвета мгла на веки вечные скрыла небо. Свечки гордых небоскребов оплыли, одевшись в ядовитую зелень неведомых растений; отрастили курьи ножки, от которых ночами тряслась и так измученная земля. Мир, в котором когда-то царствовали люди, стал непоправимо грязным. Грозным, как древняя страшная сказка, еще не адаптированная для детей.

Теперь им владели другие. И тот, кто привел этих других.

Куда делись армия, все слуги закона? Кто-то явно погиб, кто-то сломался и переродился. Где прячутся остатки нормальных, не перерожденных людей? И что же творится вне зоны ее обитания? Шишига не знала. Лишь однажды, потратив полдня, она вышла к границам своего района и попятилась, увидев впереди клубящийся туман, похожий на бесконечную грязную вату. Судя по виду, который позднее открылся ей с крыши, такой туман танцевал на границах района со всех сторон.

Пройти сквозь него Шишига не осмелилась.

Что ж. Похоже, теперь она отрезана от мира.

Снова глядя в окно, Шишига закусила обветренную губу. Воспоминания вновь поднялись из темных глубин памяти, возрождая День Тенет, когда с неба опустилась первая черная паутинка. А за ней еще одна. И еще…

Это потом асфальт раскололся, выпуская в стерильный, оцифрованный мир чуждую и голодную хтонь, а Тенета начали сплетаться, виться и настигать.

Позднее они настигли и ее, Шишигу. И до чего сладко, до чего приятно шептал в голове новый, сказочный бог! Обещал силу и веселье, мед-пиво по устам и пляски на костях врагов! Он обещал злато-серебро, пир на весь мир, все и навсегда, и, конечно, были те, кто прогнулся под него сразу. Кто-то — очумевший от страха, кто-то — всю жизнь алчущий вседозволенности.

А кое-кто отказался.

И тогда веселый и злой бог стал наказывать.

Шишига прикрыла глаза. По губе, прикушенной сильнее прежнего, потекла кровь, а мозолистые руки задрожали.

Она помнила, как кричала. Помнила, как плакала. И клятву… о, свою клятву она тоже помнила крепко.

— Ничего, Чернобог… — прошептала Шишига, открыв глаза в Логове. Поправила охранный веник полыни, лежавший на замусоренном подоконнике. Пронзила ненавидящим взглядом желтушную мглу — предвестницу ночи. — Еще повоюем!

Спасибо тятьке-охотнику, мир его костям, за то, что научил обращаться с оружием еще в зеленом отрочестве. Спасибо и мамке-лекарке, земля ей пухом, за то, что когда-то спасала людей в больницах, — благодаря ей теперь умеет ставить уколы. Спасибо всем бабкам-дедкам, давно ушедшим во тьму, — тем, кто привил ей любовь к чтению сказок и легенд, из которых она почерпнула знания о защите от нечисти.

Благодаря им она выживет. Они с Найденкой выживут.

И отыщут мертвую и живую воду, чтобы…

* * *

Память о прошлом упрямо отказывалась возвращаться, а слабость из тела — уходить. Странное прозвище покалывало подсознание, однако дальше, до полного понимания, это покалывание не шло: совсем как его носительница, что теперь обитала в заброшенном здании.

Стоя в дверном проеме, Найденка пугливо присматривалась к темноватому грязному коридору второго этажа. В голове, где по-прежнему не было абсолютной ясности, эхом отдавались насмешливые слова: «Налево без меня пойдешь — голяшку потеряешь, направо — сиську, а прямо — голову…»

Шишига, которая в очередной раз отправилась на вылазку, любила сыпать переделанными цитатами из русских народных сказок. Порой замирала посреди разговора и начинала бормотать что-то о тридцати трех богатырях и богатыршах, о том, что найдет средство и отомстит, после чего, встрепенувшись, мрачнела и засыпа́ла Найденку уже привычными вопросами: не вспомнила ли, как выживала после Дня Тенет, с кем была, кем была, кто привязал ее к злосчастному дереву? И кого она потеряла?..

В ответ на это Найденка лишь морщилась и вздыхала. Иногда она думала, что это, наоборот, хорошо — не помнить. Мало ли каких ужасов натерпелась в прошлом.

А иногда — до чертиков хотела вспомнить.

Катастрофа, что обрушилась на мир, каждый день давила своей непомерной тяжестью. Шишига не знала, с чего все началось и чем закончится, гипотез было много — вон они, висят на стенах: вырезки, странички, распечатки самых первых дней, когда еще работала Сеть… А вот и заметки с вариантами самой тетки, нацарапанные острым убористым почерком.

Найденку страшил этот новый дивный мир. Наверное, она всегда была трусихой, иначе бы упросила хоть разок взять ее наружу. А так — сиднем сидела в комнатенке, где и очнулась первый раз, пусть теперь и без цепи. Плавала в собственных туманных мыслях, ела все, что давала старшая подруга, и покорно сносила болезненные уколы витаминов, призванные подпитать ее и помочь выживанию.

Где бы она была, если б не Шишига? При одной мысли об этом Найденку била крупная дрожь. Конечно, ей рассказали, как ее нашли. Но что было до — нет, не вспомнить, хоть вой.

Впрочем, это убежище тоже таило в себе опасности. Сколько ни украшай его оберегами от нечистой силы, она все равно тихонько наступает, оставляя чудны́е грибы на внешней стороне кирпичных стен, светящуюся плесень и черные язвины на полуразрушенных лестницах.

Шишига ворчала. Шишига все бормотала странное про какую-то воду и про то, что скоро им придется отсюда бежать. Да только куда?

А однажды вечером Найденка услышала мужской крик.

Он донесся откуда-то снизу, звенящий такой нестерпимой болью, что она, казалось, отдалась в ней самой. Затрепетала в каждой частице тела и схлынула, когда несколько минут спустя в коридоре послышались знакомые шаги.

Открыв дверь, Шишига буркнула приветствие и, как обычно, деловито пошла в свой угол.

— Что это было?! — выпалила Найденка, глядя на нее во все глаза.

— Ась? Ты про что?

— Крик же…

— Крик? Ах, это… — Шишига почесала спутанную копну сизых, как соль с перцем, волос, и буднично ответила: — Да Кощей плененный.

— К-кощей?..

— Угу. — Шишига неприятно усмехнулась углом рта. — Кощеюшка наш… Ниже пупа два яйца, в каждом — игла. Так что в подвал ни ногой. Усекла, девчулька?

Побледневшая Найденка запоздало кивнула.

— Вот и славница. А теперь давай ручку. Давай-давай, не жмись. Позолотить не могу, зато витаминками порадую… А потом и себя.

Краткая боль — и по венам медленно растеклось тепло. Страх незаметно исчез, обратившись в ленивую сонливость. И Найденка ускользнула в хмарь очередного сна без сновидений.

* * *

…В то утро Шишигу разбудил холод: лютый крещенский мороз, что вдруг заполнил прежде душноватое, согретое дыханием двух людей пространство.

Дрогнув, она распахнула глаза в полутьме — и тут же ощутила кровяной запах.

«Нет…» — выдохнула в мыслях иная, прежняя Шишига.

«Не может быть!» — в панике вскричала она, когда руки, лихорадочно ощупав матрас, не нашли рядом ни пуль, ни ружья.

А там, в уголке, облюбованном ее Найденкой, уже смеялось, ворочалось Нечто. То, от чего больше не спасут ни железо, ни соль, ни полынь. Ни бегущая вода, ни серебро, ни кресты, что когда-то блестели на шпилях городских церквей и храмов.

Нечто извивалось, опрокидывая свечи, рисуя и размазывая по истоптанному паркету кровяные пентаграммы. Моргало тысячами гноящихся глаз, клацало зубами тысяч голодных ртов, и сладчайше манило, завлекало, звало ее по имени-отчеству тридцатью тремя звонкими голосами тех, кто…

— Сволочь! — взревела Шишига, сморгнув кипяток слез. — Сдохни!..

И, обезумев от горя, схватив первое, что попалось под руку, самоубийственно бросилась вперед.

Тьма приняла ее в свои объятия…

А потом тонко, очень по-женски, завизжала.

Шишига не обратила на это внимания. Занося руку, которой стискивала тонкий и острый предмет, она била по темным щупальцам, так похожим на клятые бесконечные Тенета, и визжала в ответ, пока ее не отбросили в сторону.

— Пожалуйста, не бейте меня! — прокричал кто-то знакомый.

И пелена, что мутила глаза, резко спала.

Шишига моргнула, увидев перед собой исцарапанную и белую от ужаса Найденку. Затем очень медленно, страшась, перевела взгляд на свою руку, в которой был зажат запачканный кровью металлический циркуль.

Секунда — и он стукнулся об пол.

Шишига сглотнула горькую слюну. Попыталась было улыбнуться — не вышло.

— Дура старая… — наконец выдавила она. — Вот же дрянь какая, приблазнилось…

Девка всхлипнула, съежилась в комочек. А потом и зарыдала в голос.

«Вот же ж ешкин кот», — со стыдом подумала Шишига.

— Девчулька… Девонька… Ты прости меня, а? Простишь? Давай я ранки тебе обработаю…

Но Найденка увернулась от ее протянутой руки и завыла сильнее.

— Все, все. Не трогаю тебя, ладушки… — вздохнула Шишига.

Поднялась, еще чувствуя внутри легкую дрожь, рассеянно оглядела кабинет, а после приняла решение.

Надо проветриться.

Взяв рюкзак и заряженное, никуда не пропавшее ружье, Шишига помедлила, опять взглянув на свою подопечную.

— Скоро приду. Где вода и аптечка, знаешь, — бросила она перед уходом.

Девка не ответила.

«Ладушки-оладушки… — еще больше помрачнела Шишига. — Ничего. Надо какой-нибудь гостинец принести. Мигом повеселеет».

Стараясь больше не думать о кошмаре, она привычно обошла здание, кое-где обновив обереги и посчитав их остатки. Затем пронеслась по лестнице, ловко миновав опасные места, и вскоре оказалась снаружи. День только начинался, но медлить не стоило. Дел у нее по горло.

«Вперед!» — приказала себе Шишига и тихонько двинулась по искореженной дороге.

Было тихо. Так тихо, что даже собственный пульс мнился слишком громким. Шишига кралась по улицам, пряталась при малейшем подозрении на опасность и упрямо продвигалась к цели. Проходила мимо разрушенных домов и церквей, в которые когда-то в тщетных поисках спасения ломились очумевшие от ужаса люди. Иногда приседала и наклонялась, разглядев на земле или в разбитой витрине то, что могло пригодиться в новом быту: потерянный кем-то молоток, обрывок проволоки, кольцо почти использованного скотча… ржавую железную банку, пучок пахучей полыни, растущей на обочине…

Но вот на горизонте вырос их ТРК — торгово-развлекательный центр, единственный крупный на весь район. Свой прежний лоск он потерял давно и сейчас выглядел, как после бомбежки. Однако Шишига, приходившая сюда не впервые, знала, что и в разрушенном, разграбленном храме потребления еще можно отыскать полезное.

Да, приходилось рисковать. А куда деваться?

И крысы уже надоели до тошноты…

Вскоре под ногами хрустнуло стекло. Шишига проникла в ТРК и на несколько минут, приглядываясь, прижалась к стеночке. Мерзкий свет, что проходил сквозь окна и пробоины в стенах с потолком, был не в силах побороть всю тьму, что теперь обитала здесь без электричества. Пришлось включить тусклый фонарик.

«Потихоньку… Полегоньку… — успокаивала себя Шишига. — Тише едешь — дальше будешь…»

Сквозняк, скользнувший по волосам, принес запах тухлятины. Остатки еды, что оставались в продуктовом гипермаркете, давно испортились, когда сдохли холодильники, да и людские трупы, настигнутые смертью на шопинге, добавляли свое амбре.

Впрочем, кое-что из пищи долгого хранения отыскать здесь было еще возможно: банки тушенки, лапшу быстрого приготовления и, главное, бутилированную воду, которая теперь стала на вес золота.

Но сегодня Шишига хотела найти не только пропитание. Из ее памяти не желала уходить девка — перепуганная худышка в чужих и явно тесных ей обносках. Приодеть бы ее. Да и самой Шишиге новая обувка не помешает…

Сердце колотилось, каждый нерв был натянут до предела. Шишига продвигалась медленно, нога за ногу, пока фонарик не высветил первый отдел со шмотьем. На витрине, застыв в манерных позах, стояли четыре манекена в платьях и когда-то модных мини-кокошниках из славянской коллекции.

Она мысленно потерла руки и шагнула вперед. Кружок света от фонарика бодрым солнечным зайчиком запрыгал по прилавкам и вешалкам, по изгвазданному полу и кассе, за которой больше не стояли улыбчивые молоденькие продавцы.

Нет ли кого? Полуживого мародера? Перерожденной твари?

«Ни души. Кроме тебя, старуха», — усмехнулась Шишига и смело пошла дальше. Чуйка, не раз спасавшая ее жизнь, спокойно молчала.

Поднять одно, осмотреть другое — минут через пять она цапнула пару подходящих, на ее взгляд, вещей и стала упаковываться. Квакающий смех, что прозвучал у входа, она услышала, когда уже застегнула рюкзак.

Страх скрутил желудок в морской узел. Хрипло вякнув, Шишига вскинула ружье. Она еще успела понять, что на витрине осталось лишь три манекена, когда в нескольких метрах от нее выросла тонкая, почти двумерная фигура, светящаяся собственным болотно-зеленым светом.

Казалось, пальцы примерзли к спусковому крючку, не в силах его нажать. Приоткрыв рот, Шишига смотрела, как пластиковый лик манекена зарастает сплошной сероватой кожей. Как пестрый кокошник облезает, обращаясь в острый костяной нарост той же формы, а зеленоватое платье удлиняется, ползет по сторонам ядовитым вьюнком.

Но вот среди серости прорезалась щель жабьей пасти. Открылась, издав новый квакающий звук. Фигура качнулась, мотнулась, сделав нелепое танцующее движение. Воздела руки в широких рукавах, измазанных черной грязью.

«Царевна-лягушка, — вспыхнуло и погасло в Шишигином сознании. — Моя лягушонка… в своей коробчонке едет…»

А потом тварь резко опустила руки, выпуская из рукавов сотню острых, как стрелы, осколков костей.

Вскричав, Шишига бросилась в сторону и упала среди кучи тряпок. Свистящий осколок вонзился в ее щеку, второй — скользнул, не поранив, по предплечью, но мгновение спустя она уже была на ногах. Ярость победила страх, и ливень пуль, исторгнутых ружьем, жестоко изрешетил танцующую мерзавку…

Чтобы обратиться ласковым весенним дождиком.

Шишига отступила, глядя, как отверстия от пуль затягиваются. Сглотнула, когда невредимая жуткая царевна скользнула к ней. И, не выдержав, побежала, петляя, как заяц.

Костяной вихрь подло ударил ей в спину, пронзая толстое пальтишко и рюкзак. Задел мигом закровившее ухо и срезал седую прядь.

Шишига споткнулась, выкатилась наружу, поднялась, все еще слыша за собой мерзкий смех, и что было сил припустила к выходу.

Ей нельзя было умирать. Не так. И не сегодня!

Она не помнила, как добралась до Логова. Пролетела на адреналине, как на крыльях. Девка встретила ее по-совиному огромными глазами и, ахнув, бросилась помогать.

Раны не загноились, зажили быстро. Совсем как тогда, когда Шишига, еще одинокая, первый раз схлестнулась с нечистью и заполучила царапину. Видимо, сработал иммунитет.

Да только то, что пули не причинили новой гадине вреда… Вот это напрягало. Шишига все думала об этом, не решаясь на дальнейшие вылазки в ТРК. Трижды в день обходила Логово, проверяя и обновляя обереги, с тревогой осознавая, что они мало-помалу ослабевают и заканчиваются. Продолжала думать о мертвой и живой воде, проводить свои эксперименты и неустанно наказывать Кощея. Ждать и надеяться, пробовать и еще раз пробовать, размышлять, а не пора ли рассказать всю ее историю подопечной…

А потом у девки начал расти живот.

* * *

Никто из них не понял, что произошло, пока не стало поздно. Ни наивная Найденка, ни вроде бы матерая Шишига сперва не могли и подумать, что дикая тошнота может быть предвестником чьего-то появления на свет. Все-таки чем только теперь не питаются.

Но за тошнотой пришла мертвящая усталость, за усталостью — разбухание сосков, частые позывы в туалет, а потом…

Эта выпуклость на животе. Все ярче, очевидней.

И страшней.

Потому что как ни ругала себя, как ни пыталась вспомнить Найденка, а клятая пустота в ее памяти никак не желала заполняться. С кем она была, по своей ли воле?

А еще — может ли ребенок расти в утробе столь быстро? Или и она, и Шишига, измучившись выживать, потеряли ощущение времени? Сколько же дней, месяцев прошло?..

Найденка не знала. Сидела себе в уголке и плакала, особенно когда встревоженная и злая подруга вновь соскакивала со своего матраса и начинала бешено метаться по комнате.

Шишига бормотала. Шишига скрежетала зубами. Пыталась вспомнить: какое сейчас время года, сколько дней прошло с катастрофы и куда, куда, куда же делся блокнот, где она вела отсчет, пока не забросила?

Шишига злилась. Задавала вопросы самой себе, словно не замечая Найденку.

Но хуже всего бывало, когда она ее замечала. Тогда Шишига разворачивалась — жутковатым движением облезлой тигрицы — и опять бросалась допрашивать:

— Вспоминай, девка. Вспоминай, так тебя и растак!

Найденка мотала головой. Давно не мытые, сальные патлы хлестали ее по мокрым от слез щекам.

— Ох, горе-горюшко… — стонала Шишига, сжав двумя пальцами переносицу. Пинала все, что попадалось ей под ногу, а затем вновь заводила свое, страшное, свирепея с каждой секундой: — Я б для батюшки-царя… родила б нетопыря… Под кем валялась, девка? Под кем? Отвечай!

— Не помню!.. — выла Найденка, и тогда Шишига подходила ближе. Садилась рядом на корточки, склоняла голову набок… Вытягивала палец, увенчанный бурым обломанным когтем, и начинала простукивать на ее животе жуткую азбуку Морзе:

— Кто, кто в теремочке живет? Кто, кто в круглобоком живет? А-а-а?

— Хватит! — однажды, не выдержав, шлепнула ее по руке Найденка.

Шишига моргнула. В глазах ее, карих с ястребиной желтизной у зрачка, Найденка увидела свое крохотное, жалкое отражение.

— Значит, не помнишь, — очень спокойно промолвила Шишига.

— Нет!

— Ну, на нет — и суда нет, — ответила Шишига.

И в тот же день, несмотря на отчаянное сопротивление, опять посадила ее на цепь.

* * *

…Обереги стремительно теряли силу, а патроны из разграбленного оружейного — заканчивались. Обходя заброшку, когда-то столь любимое, красивое здание, Шишига чувствовала, как страх и ярость смерчем восстают у нее внутри. Смотрела на черный, как нефть, плющ, который полз по стенам снаружи, плевалась на кривые ухмылки трещин в кирпичах, что становились шире и зубастее с каждым днем, и слышала, как голоса нечисти раздаются все ближе.

А уж эти ее эксперименты…

Шишига кусала бордовые, и так покрытые свежими болячками губы и понимала, что совсем скоро сбрендит. То, что она продержалась в трезвом уме и твердой памяти столь долго, и так было невероятным подвигом. Но чем дальше — тем становилось хуже.

Мир стал сплошной страшной сказкой. И, хоть она и пыталась играть по его сказочным правилам, пыталась изо всех душевных и физических сил, ничего хорошего не выходило. Она не могла ни найти, ни воссоздать мертвую и живую воду, чтобы вернуть Их.

Любимых. Славных. Преданных…

А эта девка? Что теперь делать с ней?

При мысли о Найденке хотелось выть. То, что сейчас росло в ней, могло быть всего лишь невинным дитятком, нагулянным от кого-то из прошлого. Да хоть бы от того парня, которого съели.

Но что, если нет? Что, если тот кошмар не был кошмаром и проклятый Чернобог и правда посетил их душный кабинет?

Что, если он мог сразу, уже сто лет назад, проникнуть в Логово, наплевав на их тогдашние жалкие попытки защититься и самодельные обереги? Что, если он мог добраться до всех и без предательства Кощея?

А потом лишь делал вид, что не мог войти, чтобы просто подольше помучить ее, Шишигу?

Что, если все, абсолютно все с самого начала было напрасно?!

«Родила царица в ночь… — вновь и вновь крутилось в болящей, безвременно поседевшей голове. — Не то сына, не то дочь…»

Девка снова сидела в окружении соли, на цепи, словно собачонка. Снова дико ее боялась.

«Не мышонка, не лягушку…»

Как проверить, что этот ребенок чист? Как понять, что не угроза?

«А неведому зверушку…»

Шишига не знала. Рассудок ее ослабевал, мало-помалу затапливаемый липкой, как смола, паникой. Не помогали даже витамины, которые она продолжала усердно колоть и себе, и девке.

Но вскоре закончились и они.

* * *

Ребенок пинал ее в живот. Нестерпимо давил на желудок и легкие.

Найденка не понимала, за что ей все это. Плакала и плавала в тумане, проклиная Шишигу, которая, несмотря ни на что, продолжала за ней ухаживать. Дни переходили в ночи, ночи — в дни, кошмар следовал за кошмаром.

Что есть прошлое, а что — настоящее? Она не знала. Беспомощная, как невезучая муха в паутине, Найденка валялась на голом полу, все реже и реже приходя в себя.

А потом хмарь в голове стала исчезать.

В какой-то из мучительных дней Найденка проснулась и поняла, что осталась одна. Более того, у нее будто прибавилось силы: тошнота прошла, да и зрение, кажется, начало проясняться…

Она не спеша села, чуть морщась от тяжести в утробе, и, моргая, уставилась на свою руку.

Крохотные следы синяков от уколов исчезли. Свежих следов не было.

Найденка сглотнула. Заново огляделась в помещении, чувствуя, как мало-помалу ускоряется пульс.

Трещины в стенах пропали. Да и плесени на обоях не видно.

Как и цепи, что прежде мучила ее лодыжку.

Осознав это, она истерично расхохоталась. Что это, прощальная милость от Шишиги? Какой-то злой розыгрыш?

В конце концов Найденка поднялась, не зная, сколько длилась ее истерика. И, дрожа, цепляясь за стенку, открыла дверь, чтобы выйти в коридор.

Она застыла через пять шагов, увидев, как из окна льется приятный, вовсе не желто-коричневый свет. Ощущая, как сердце стучит в ушах, несмело прошла к разбитому окну. Снова замерла.

Пейзаж изменился. Перестал быть пугающим. Небо поголубело, а близкие небоскребы, эти чертовы пальцы, что прежде грозили небесам, обрели лоск зеркальных шпилей.

Никакого ядовитого плюща на кирпиче стен. Никаких огромных, опасных трещин.

Найденка сглотнула. Медленно пошла по коридору. Налево пойдешь — коня потеряешь, направо пойдешь…

Страх еще гнездился в ней, как второе дитя, но осознание, шестое чувство чего-то неправильного, росло все сильней.

Вот первая дверь. Открытая, а за ней — залитое светом, пыльное помещение. Исцарапанная доска на стене, рядок парт, а на полу — сломанный глобус, похожий на чью-то разбитую голову.

Вторая дверь. Россыпь листовок и брошюр на истоптанном линолеуме. Рваная азбука. Русские народные сказки и книги по славянской мифологии с засаленными от частого чтения страницами.

Третья дверь…

Указка. Портрет мужчины на стене. Кудри, бакенбарды… Как же его зовут?

«Пушкин», — вспомнила Найденка.

И тут же забыла, увидев на залапанном подоконнике раскрытый альбом с фотографиями.

Пальцы тронули первое фото, глаза расширились.

Школа №… города… Пятый «А», 202… год. Классный руководитель — Шишигина Л. К.

— Не может… быть! — выдохнула Найденка, глядя на миловидную, совсем не старую женщину с пышной копной красиво уложенных волос и знакомым цепким взглядом, в котором не было ни искры нынешней беспощадности.

Шишигина Л. К. Классный руководитель. И тридцать три свеженьких личика, тридцать три пары ясных глаз, что смотрят в камеру рядом с ней.

Найденка выронила фото. Голова резко разболелась, а ноги вновь понесли ее в коридор. А потом и дальше — вниз, по лестнице, что была не такой уж и ущербной и страшной, на первый этаж, и дальше, дальше…

Неизвестно, что бы она натворила, если бы не тот стон. Найденка запнулась, схватившись за живот, и замерла. Звук донесся слева, до поворота коридора.

«Кощей плененный… Усекла, девчулька?»

Найденка дрогнула от воспоминания.

А затем, постояв, приняла решение. Тише мыши двинулась на звук.

И вот очередная дверь, таящая за собой незнамо что. Сглотнув, Найденка сжала ручку и медленно, страшась, потянула ее на себя.

Мгновение — и в нос ударил смрад давно не мытого тела и крови. Сквозь заколоченное окно почти не проходил солнечный свет, но Найденка все равно смогла разглядеть его: измученного, скрюченного в три погибели человека, который был обвязан цепями.

Новый стон перешел в хрип, а после — в вой. Найденку заметили. К ней рванулись, и в свете, шедшем из коридора, она смогла разглядеть безумное, перекошенное лицо, голый истерзанный торс и кровавые махры ниже пояса.

— Воды! Умоляю!..

Заорав от ужаса, Найденка отпрянула и побежала куда глаза глядят. К горлу вновь подкатила тошнота, ребенок отчаянно запинался, словно до срока просясь наружу, а глаза захлестнул водопад слез.

Рыдая от ужаса, не понимая, куда несется, она ворвалась в первый попавшийся кабинет — и…

Мир съежился, почернел, оставив в освещенном центре лишь ряд исчерканных грязью парт. Парт, за которыми в изломанных кукольных позах сидели тридцать три явно мертвых, похожих на бурые мумии, ребенка.

Найденка зажала себе рот. Но вой все равно прорвался, как и новые слезы.

А затем за спиной раздался шорох. И безмерно усталый, но до жути знакомый голос спросил:

— Ты как освободилась, сука?

* * *

…С памятью опять творилось что-то неладное. Что-то нехорошее.

Могла ли она снять с пленницы ржавую цепь? Пожалеть ее? А забыть закрыть столь важные двери? Да все-таки или нет?

Шишига не помнила. Просто не могла вспомнить. Ну а девка — девка тупо глазела на нее, раззявив дрожащий рот, и пятилась, пятилась, пятилась, пока не забилась в угол. Несуразная, брюхатая. До смерти перепуганная.

Почти как ее тридцать три. Тогда, в проклятые черные дни после первого Дня Тенет.

— Его звали Славик, — внезапно сказала Шишига, шагнув к партам. Опустила руку на тощее, в изодранном пиджачке, плечо маленького мертвеца. — Отличник, спортсмен… А как стихи читал! Эх, ты бы слышала…

Найденка не ответила. Ее била столь крупная дрожь, что, казалось, от этого трясся пол.

— А вот ее имя — Анечка, — перешла Шишига к другой парте. Нежно провела пальцами по сморщенной холодной щеке своей ученицы. — Трояк за грамматику, но какая фантазия в сочинениях! Какой бы писатель вырос…

Найденка снова зарыдала.

— Это у нас Вовчик, двоечник. Но до чего милая мордашка… — грустно усмехнулась Шишига, идя дальше. — Коля, самый красивый почерк среди мальчиков… Иннуся, вечные пропущенные запятые… Тут Лариска с Иринкой, любители друг у друга списывать, а это — Филипп, наш староста…

Шишига перечислила всех. Каждого обласкала кратким прикосновением, от которого ее сердце всякий раз пронзала игла. А затем, остановившись в метре от Найденки, криво улыбнулась, заслышав новый крик, что донесся с их этажа.

— Если бы не эта тварь, они могли бы быть еще живы… — сквозь зубы процедила Шишига. — Когда все случилось, мы прятались здесь, в школе. Мы боялись выйти наружу, дежурили по очереди, все мы: учителя, директор, охранники… Все мы слышали зов Чернобога. И лишь один из нас на него откликнулся.

Шишига зажмурилась перед тем, как продолжить. Сердце болело все сильнее, трепыхалось подбитой пташкой.

— Да. Наш бравый чоповец очень хотел жить… Однажды, взяв в заложники одного из учеников, он заставил нас всех выйти наружу. Тогда много людей полегло. А я выжила. Одна очнулась на улице, среди мертвецов. Меня оставили жить в наказание… — Шишига коротко хохотнула, подавив желание зарыдать. — А Ваньку Кощеева я потом отыскала. Побирался среди мусора, сучья крыса… Даже перерожденным не стал. Видать, и Чернобог не любит предателей.

Шишига хотела сказать еще многое. Рассказать, как теперь торчит здесь, как бродит, крадучись, по прежде родному городу, собирает обереги, ищет свою мертвую и живую воду. Как жаждет оживить ребят, словно древний алхимик — голема. Как создает зелья, замешивая их на своей и Кощеевой крови, добавляет в нее частицы убитых тварей, дождевую воду, стекающую по развалинам церквей, и собственные горючие слезы… Но Найденка вдруг перестала плакать. И выдала такое, что все эти мысли вмиг исчезли из лохматой Шишигиной головы:

— Ты все врешь.

Шишига враз окаменела.

— Я тебе не верю! Это ты их всех убила!

— Ты… ты что… — наконец сумела выдавить Шишига, но договорить ей не дали.

— Это не твои ученики!.. — проорала Найденка и стала подниматься на ноги, будто ярость придала ей сил. — Ты просто чокнутая уродка! Вышла на пенсию и с ума сошла, да? Натаскала в заброшку школьных вещей, да? Похищала детей со всего города? И тоже колола им ту же дрянь, что и мне, чтоб мозги не соображали?!

У Шишиги уже перехватило дыхание, но толстопузая идиотка продолжила выплевывать слова:

— Я подходила к окнам! Видела нормальный город! Зачем ты держишь меня здесь? Зачем похитила? Нет никаких Тенет! Нет нечисти и Чернобога! Есть только ты, ты, ты! Чокнутая старая ведьма!..

Шишига оскалилась. И со всей дури отвесила девке пощечину.

Голова Найденки мотнулась, с губ сорвался вскрик. Увернуться она не смогла, как не смогла и вырваться, когда стальные пальцы Шишиги вонзились в ее предплечье.

— Сука ты… — прошипела она. — Тварь ты неблагодарная!

И, встряхнув, Шишига потащила девку за собой. Найденка орала. Вопила, пытаясь царапаться и отбиваться. Однако силы были не равны, и вскоре ее швырнули в первый открытый кабинетик, а затем провернули в замке ключи.

«Здесь посидит, — решила Шишига. — Пока не придумаю, что с такой дрянью делать».

Внутри полыхала злоба вперемешку с отчаянием. Хотелось драть стены когтями, колошматить их и выть. Ноги сами понесли Шишигу к темнице Кощея, а руки — вытащили из рюкзака нож.

Пленник встретил ее гортанным воплем. Понял, что на сей раз пришла смерть. Шишига не стала медлить: подлетела и резко вонзила нож ему в горло.

Теплый красный фонтан праздничным салютом ударил ввысь. Шишига продолжала бить — в глаза, в сердце, в и так истерзанный пах. Шишига мазала пальцы в Кощеевой крови, чтобы после, оставив остывающий труп, вернуться к богатырям и богатыркам, нарисовать на лицах каждого круговой солнечный узор. Смочить сухие коричневые губы свежей рудой. Сесть в томительном ожидании.

И снова не получить ничего.

Она не знала, сколько просидела с ними, раскачиваясь, словно китайский болванчик. Она вновь потерпела неудачу, и горькое осознание этого погнало прочь, заставило схватить ружье с последними патронами и выскочить наружу. В голове орали мысли.

Что она колола себе и Найденке? Какие-такие витамины? И откуда их взяла?

Кто их ей дал?

Шишига резко встала и оцепенело уставилась на свою руку. Задрала рукав, скользнула взглядом по детским часикам. Увидела россыпь фиолетовых, мелких, как семена льна, синяков на сгибе локтя.

Нет, не вспомнить.

Шишига встряхнулась и понеслась дальше.

Желтушное, как горчичник, небо давило. Где-то вдалеке слышались мерзкие вопли. Наверное, там пировали перерожденные.

«А может, это просто подростки, — вдруг подумалось Шишиге. — Просто стайка отмороженных малолеток, которые охотятся на бомжа».

А что? Когда-то она читала про такое в газетах.

Может, и она бродяга, живущая на городской окраине? Просто бомжиха, которая и правда сошла с ума? Училка русского и литры, сбрендившая на пенсии? Маньячка-убийца?..

— Нет, нет, нет! — взвыла Шишига и, не скрываясь, помчалась по улице.

Она видела искаженные дома. Она неслась по раздолбанной дороге. Она видела смерть. Она выживала в мире сказочного апокалипсиса, и это было, это есть, это все по-настоящему!..

«Эта девка врет», — поняла Шишига, когда, измотанная, прислонилась к останкам разрушенной аптеки.

То, что растет внутри нее, заставляет девку врать. Мутит разум, показывая неиспорченный мир. Это плохой, гадкий ребенок, нагоняющий иллюзии!

«…И вокруг него есть вода», — внезапно похолодела Шишига.

— Неужели?.. — сдавленно ахнула она, чуть не упав от озарения.

Вот тебе и живая вода, старуха.

«А вот тебе и мертвая», — начиная улыбаться все шире, поняла она, представив тощее тельце, полное красного, горячего и соленого.

Неужели она спасла Найденку лишь для этого?

Нечто, похожее на совесть, кольнуло и исчезло, сменившись холодной сосредоточенностью. Уверенностью, что влила новые силы в уставшие руки и ноги.

Помчаться туда, успеть… Сделать все быстро…

Сизый блеск ножа. Звук льющихся вод. И они, милые, славные, любимые… открывающие свои ясные глазки… прощающие ее, ту, что не смогла защитить…

Что-то метнулось на краешке зрения. Раздались смех и рык.

Шишига дрогнула, запоздало вскидывая ружье. Слишком поздно поняв, что стоит на открытом месте.

Троица тварей подбиралась к ней на четвереньках, окружая с трех сторон. Одна, видно главарь, — с длинной заостренной деревяшкой, похожей на туземное копье.

Шишига разглядела грязные кепки с логотипом известного бренда, обрывки шорт на мосластых ногах и слюнявые челюсти, что медленно отвисли до земли, обнажив собачьи зубы.

«Мальчики. Озверевшие мальчики Голдинга из „Повелителя мух“…» — пронеслось и исчезло в сознании.

Шишига дико расхохоталась.

Нетушки. Только не сейчас. Не сегодня. Это же смешно!

Глаза прищурились, тело подобралось.

Она не умрет. Она-не-позволит!

Лихо сплюнуть через левое плечо. Сложить фигу напоказ тварям. И наконец выстрелить.

Раз.

Два.

Тр…

* * *

Ей нужно срочно выбираться отсюда. Иначе — смерть.

Найденка четко понимала это, сидя в запертом кабинете. Тяжелые шаги Шишиги давно стихли в коридоре, пришло время действовать, если она и правда хочет жить.

А она хочет. Жаждет. Она просто обязана выжить и стать счастливой, несмотря ни на что!

Ей надо вырваться из плена, добежать до полиции, медиков, чтобы они осмотрели и спасли ее. Она не желает закончить дни, как те несчастные украденные дети, что были, несомненно, обколоты этой жуткой старухой.

«Вставай. Борись!» — приказала себе Найденка и медленно, опираясь на стенку, поднялась на ноги.

Ребенок в животе с каждой минутой пинался сильней, поясницу терзала боль, а к горлу подкатывала тошнота.

Вдох-выдох. Найденка огляделась. Подобрала отломанную кем-то крепкую ножку стула, что валялась в пыли, и бросилась с ней на дверь.

Она била ее деревяшкой, била собственной ногой. Врезалась в нее боком, рычала, но не сдавалась.

И вот, спустя вечность, что-то хрустнуло в замке. Дверь поддалась. Открылась от удара.

Всхлипнув, Найденка вылетела из кабинета и заковыляла по коридору: быстрей, быстрей, быстрей…

Она не остановилась, чтобы проверить, как там Кощей. Не заглянула к мертвым детям. Словно раненый зверь, выпущенный из клетки, она ковыляла, ползла, стремилась туда, где чернел выход.

И выход нашелся.

«Еще чуть-чуть!» — возликовала Найденка. Щеки, и так украшенные кристалликами слез, опять намокли.

Она прошла мимо разрушенного поста школьной охраны; придерживая живот, с усилием толкнула входную дверь. Страдая от одышки, вышла в тамбур, за которым виднелась свобода.

«Быстрей. Быстрей! Пока не вернулась она!» — подгоняла себя Найденка.

Образ Шишиги и все дни, проведенные взаперти, хаотично закрутились в памяти. Найденка отмахнулась от них и заковыляла дальше — глядя на голубое небо, на яркое солнце, на мусор, щедро усеявший территорию у заброшки.

«Свобода… — с усилием подумала она. — Я… хочу… на… свободу!»

Впереди виднелся ржавый забор, который когда-то ограждал школу, и открытые ворота в нем. Разглядев его, Найденка сцепила зубы и попыталась идти быстрее.

«На… свободу…»

Лютая боль скрутила нутро, когда она сделала первый шаг за забор. Бросила на колени, огорошив началом схваток. Стало страшно и очень мокро.

Взвыв, Найденка зажмурилась. И тьма, стерегущая под веками, вдруг вспыхнула воспоминаниями: вот она — веселая и смеющаяся, вот он — высокий и красивый. Вот они в постели.

А вот грохот за окном, внезапная чернота. Паника в новостях, безжалостная смерть на улицах. Какой-то подвал, полный вони и грязного тряпья, банки тушенки, крекеры, от которых так нестерпимо першит в горле… Подходящая к концу вода.

И безумные, прежде любимые глаза того, кто в надежде спастись решил отдать ее — свое самое дорогое.

Сознание затопил ужас. Руки вспомнили, как отбивались, как царапали перекошенное мужское лицо, пока она не сдалась, позволив сделать с собой все: раздеть, подвесить, предложить…

Кому?

Закричав, Найденка открыла выпученные глаза. Увидела грязную желтизну неба, с которого неспешно и неумолимо опускались Тенета, рукоделие Чернобога.

Внутри толкнулось, разрывая утробу. Дитя торопилось увидеть новый мир.

Из-за угла, не торопясь, выступили три тощие фигуры, одна из которых держала копье, увенчанное чем-то округлым и лохматым.

«Родила царица в ночь…» — прошипел голос Шишиги в воспаленном сознании.

Упав, Найденка скрючилась на пропитанной кровью земле. Завыла, и уже близкие фигуры подхватили ее вой. Захохотали, как гиены.

«Не то сына, не то дочь…»

Шаги все ближе, Тенета — гуще. Навершие копья — заметней. Знакомей.

«Не мышонка, не лягушку…»

Найденка с трудом подняла глаза.

«А неведому…»

И, выпуская новый ужас в мир, увидела улыбку, скривившую мертвые Шишигины губы.