Аферисты. BIG-ЛАЖА-TOUR, или Как развести клиента на бабло

Александр Малюгин, 2007

Они не могут жить без афер, как наркоман не может жить без кайфа. Ваши мечты, слабости и пороки они превратят в свои деньги. И вложат их в очередные воздушные замки. Кто-то из них заплатит своей жизнью, а кто-то – чужой. И вы, садясь в самолет, предвкушаете рай впереди. А попадете в ад.

Глава 7

Вернувшись после хлопотных звонков по Куршевелю домой, Вадим обнаружил следующую картину. Складный рассказчик Лев Фрусман лежал в гостиной на диване — в пыльных ботинках на белой простыне. Его глубокий чувственный храп был мало похож на тот колоритный баритон, который Ларчиков слышал утром из ванной. В правой руке Фрусман держал цепко, словно гранату, бутылку пива «Туборг». Вадим попытался вырвать ее у Левы, но тот резко дернулся и выкрикнул несколько слов на иврите. «Нет, это не радистка Кэт, — мелькнуло у Ларчикова. — Этот себя не выдаст».

Потом он вдруг похолодел: Фрусман вряд ли пил в одиночку. Постучался к супружеской паре.

— Входи! — откликнулась Даша.

Он вошел и тут же споткнулся о валяющегося на полу Димку.

— Это как понимать?

— Как-как. Лева два часа рассказывал ему о проекте…

— А в чем, кстати, суть проекта, я толком не понял? — машинально поинтересовался Ларчиков. — Ах да. Паломническое движение.

— Так вот, они разработали целый план. План Каплан… Затем Фрусман предложил отметить.

— Ну а ты чего не остановила?

— А я незадолго до этого ушла. Катька попросила выгулять собаку. Полчаса я гуляла, прихожу — Димка уже на полу. Фрусман еврейские песни поет. Блин, я чуть антисемиткой не заделалась! А ведь у него вернисаж вечером!

Вадим, нагнувшись, потрепал концептуалиста по щеке. Тот лежал безмолвно, словно солнце на подоконнике, и даже, похоже, не дышал. Ларчиков стал шарить по известным ему загашникам и тайникам. Единственный, да и то весьма квелый способ уберечь приятеля от запоя — избавиться от всего спиртного в квартире. Сунул руку под матрас кровати — пусто. На книжных полках — ни черта.

— Ты в баке для белья смотрела?

— Нет там ни фига.

— А под ванной?

— Голяк.

— А на антресолях?

— Ну вот, полезу я еще на антресоли!

Чуть подумав, Ларчиков полез сам. Включив фонарик, стал ворошить тряпичные кучи в углу. Детские штанишки с лямками, бескозырка с позолоченной надписью «Св. Димитрий», стертые до дыр сандалии, разноцветные рубашки-безрукавки, сплошь залитые чернилами, будто кто-то специально и методично поливал их из шланга, белые рваные маечки. Здесь бутылок не было. Посветив в другой угол, Вадим отодвинул в сторону массивный бюст Хрущева, и за ним обнаружились целые залежи наградных коробочек, коллекция вымпелов и потертая коричневая кобура. Рука инстинктивно потянулась к ней. Кожа оказалась мягкой на ощупь, теплой. Маленький блестящий браунинг, напротив, саданул холодком.

— Ё-мое! — только и воскликнул Ларчиков, с любопытством разглядывая пистолет в луче фонаря.

Насмотревшись, сунул оружие и коробку патронов во внутренний карман пиджака, спустился с лестницы и крикнул Дашке, ожидавшей в коридоре результатов обыска:

— Нет там ничего! Голяк!

Утром Вадим зашел в гостиную, где храпел Лева Фрусман. Разбудить его оказалось делом непростым — из сна тот выбирался медленно, толчками, словно из снежной лавины. Очнувшись и увидев в собственной руке бутылку пива, с гадливостью поставил ее на пол и только потом заметил Ларчикова.

— В Израиле чем похмеляются? — с издевкой спросил Вадим. — Сакэ?

— Почему сакэ? При чем здесь сакэ? — прохрипел Фрусман. — Сакэ в Японии.

— Шучу. Вы вообще-то зря вчера напоили Дмитрия. Это теперь надолго, минимум десять дней.

— Господи! Надо было предупредить, что он алкаш. Я же не знал. И я ведь, кстати, спрашивал. Я спрашивал у Даши.

Лева со стоном поднялся с дивана, подошел к окну.

— И вправду, куда у вас все время солнце исчезает? — пробормотал он, массируя виски. — Пропили все на свете… Что же я теперь буду делать?

— В каком смысле?

— В смысле нашего проекта. Мы же вчера целый план расписали. Кого привлекать, куда рекламу давать…

— Суть вашей аферы вы мне можете объяснить? — спросил Ларчиков. — Только честно и внятно.

Лева медленно повернулся. Клоунская гримаса недоумения, которую он попытался изобразить, выглядела фальшиво.

— Афера? Какая афера? Речь идет о паломничестве в Святую землю. Христианское дело!

— Ну, не хотите, как хотите, — сказал Вадим и собрался уходить.

— Подожди. — Фрусман снова болезненно потер виски. — Ты вообще чем по жизни занимаешься?

— Туризмом. У меня своя фирма.

— Серьезно? И все официально зарегистрировано?

— Конечно.

— Вот мне «крыша» твоя очень нужна, очень! — Лева неожиданно просиял, словно и не было никакого похмелья. — Суть такова, если коротко. До революции в России существовало паломническое общество, оно организовывало поездки православных в Святую землю. Была у них такая «карта паломника», доступная даже не очень состоятельным людям, даже беднякам. Но ехать все желающие могли только через год — за это время их взнос прокручивался в разных коммерческих проектах, купцами там, фабрикантами, спекулянтами. Часть прибыли от подобных делишек шла… ею, короче, погашалась реальная стоимость поездки в Палестину. Потому что реальная стоимость — это примерно в два раза больше взноса, который делал каждый будущий паломник. Андестэнд? Вот эту схему я и хочу возродить.

— И в каких проектах будут крутиться деньги нынешних паломников? — поинтересовался Ларчиков.

Фрусман внимательно и как бы оценивающе посмотрел на Вадима.

— А ни в каких, — нагло ответил он. — Ты хотел откровенно — я говорю откровенно. Все мани в наш карман. Интересно?

Теперь на одутловатом утреннем лице Фрусмана появилась гримаса ожидания. Он поднял с пола бутылку пива и сделал несколько мелких глотков.

«Большая лажа», — угрюмо подумал Вадим. Но вариантов особых не было. Пару часов назад выяснилось: растаял не только отель, но и Свиридов из «Панорамы», со всеми куршевельскими бабками. Двенадцать путевок по тысяче долларов каждая — таков суммарный вес гирь, привязанных к ногам лопухнувшегося директора турфирмы «Фрегат». То бишь его, Ларчикова. И своих денег ни копья — все заработанное за зиму ушло на погашение кредита. А взаймы теперь никто не даст: репутация подмочена, как подгузник младенца. Хоть снова в бега ударяйся, ей-богу!

— Сколько будет стоить ваша карта?

— Я так думаю, долларов четыреста. Но можно советоваться. Важно не перегнуть, но и не выставлять демпинговые цены. Долларов на двести — двести пятьдесят ниже обычных турпутевок в Израиль. Я правильно мыслю?

— Возможно. Но нужны приличные вложения в рекламу.

— Понятное дело. Сколько на первый месяц?

— Все зависит от масштабов проекта. Причем здесь прямой рекламой не обойдешься. Необходимо подключать общественность, артистов и даже, прости господи, религиозных деятелей. Православных, я имею в виду.

— Ну, я понимаю, что не раввина. Мыслишь ты правильно. Я как раз с Дмитрием весь этот план по артистам и рисовал. Пока мы его водкой не окропили… М-да. А что касается масштабов, то я хотел бы заработать миллион баксов.

Ларчиков расхохотался:

— Лимон? Почему не три?

— А что ты смеешься? — по-детски обиделся Фрусман. — Это всего две с половиной тысячи человек. Неужели за год не наберем?

— Вы надеетесь протянуть с этой аферой целый год? А головы нам не отстрелят?

— Так вот ты послушай сначала, какие мы клевые ходы с Димкой разработали. — И Фрусман развернул фиолетовый блокнот.