2 | Драмы. 1989–2020 гг.

Александр Левинтов

Во втором томе собрания сочинений философа и мыслителя Александра Левинтова представлены философско-социальные пьесы, либретто, сценарии, диалоги и другие произведения, которые автор писал в течение тридцати лет (1989–2020 гг.) в разных точках мира.В необычных формах автор затрагивает проблемы смыслов, понимания, справедливости, совести, ответственности, взаимодействия между людьми, создает онтологию человека и его предназначения. Книга содержит нецензурную брань.

Последний защитник Масады

пьеса в двух действиях, с прологом и эпилогом по И. Д. Амусину и Иосифу Флавию

Действующие лица

Иосиф Флавий — римский писатель

Элеазар — член кумранской общины ессеев (в первом акте), руководитель обороны Масады (во втором акте)

Иисус — член кумранской общины ессеев

Малхиседек — первосвященник кумранской общины

Аарон — старейшина общины

Члены общины

Мария — возлюбленная Элеазара в Масаде

Защитники Масады

Римские легионеры

Израильские археологи

Пролог

ФЛАВИЙ: Я — Иосиф Бен Маттафий, иудейский ученый и писатель, более известный под именем Иосиф Флавий, перед тем, как писать свою книгу «Иудейская война», согласно древним требованиям моей религии, семьдесят дней не касался женщин, вина и мяса, избегал сквернословия и общения с другими людьми, строго постился и проводил все время в непрерывных молитвах. Я писал свою книгу в уединении своего дома, лишь изредка оставляя свою работу на короткий сон, чашу воды или несколько скромных хлебных крошек. Перед написанием одного из имен Господа я, как меня учили в Кумранских пещерах ессеи, каждый раз опускал пальцы в чашу с чистой водой, чтобы написание Его имени было чистым и незапятнанным грязью дел и рук моих.

Как только «Иудейская война» была написана, на нее и на меня сразу ополчились мои недруги и завистники, обвиняя меня в предвзятости, преувеличениях и выдумках.

Эти обвинения сопровождают меня и мою книгу и по сей день, уже более двух тысяч лет, но неумолимая правда каждый раз опровергает моих противников. История, археология, криптография — все достойные науки продолжают подтверждать самые невероятные, но вместе с тем и совершенно правдивые факты Иудейской войны, описываемые мною с жесточайшей тщательностью и точностью.

Акт первый

В Кумранских пещерах. 76-ой год нового летоисчисления Юлия Цезаря, 33-ий год от начала правления Августа Октавиана, 19-ый год правления Тиберия

СЦЕНА 1. Собрание общины

Общий зал Кумранского пещерного монастыря, он же — трапезная. В центре зала — старейшина Аарон. На скамьях сидят члены общины. Все одеты в простые белые одежды-балахоны. Никаких различий и отличий.

ААРОН: Братья! Сегодня от нас ушел брат Иоанн. Брат Иисус, кажется, он твой старший брат?

ИИСУС: Да, двоюродный.

ААРОН: И ты уйдешь.

ИИСУС: Зачем?

ААРОН: Узнаешь потом. (Обращается ко всем.) Он послан с тяжкой миссией и будет обезглавлен, когда исполнит ее. Он послан нами — и он проклят нами: такова суровая, но справедливая традиция ессеев. Проклятье даст ему сил не вернуться сюда. (Ропот среди общины.) Иоанн был лучшим из нас и потому на него пала эта великая миссия. И он был причастен к тем избранным, что писали новые священные тексты. Кто заменит его?

ГОЛОС ОДНОГО ИЗ БРАТЬЕВ: Иисус.

ГОЛОСА: Да! Да! Иисус!

ААРОН: Хорошо, будь по-вашему, но знайте — уйдет и Иисус. Вы, пишущие пешарим, готовы ли вы отдать Иисуса и готовы ли вы вскоре отдать другого?

ГОЛОС С ПЕРЕДНЕЙ СКАМЬИ: Да, готовы.

ААРОН: Пусть будет так. Я обращаюсь к вам, писцы и переписчики Священных текстов: готовы ли вы отдать одного из вас тем, кто пишет пешаримы взамен Иисусу?

ГОЛОС ИЗ ДРУГОГО КОНЦА ЗАЛА: Да, пусть это будет брат Элеазар.

ААРОН: Но он слишком молод!

ТОТ ЖЕ ГОЛОС: Он в Кумране с малолетства и уже семь лет провел в писцах.

ААРОН: Хорошо. Пусть будет брат Элеазар в числе пишущих пешаримы. Чтецы, готовы ли вы передать одного человека в писцы взамен уходящего из писцов Элеазара?

ГОЛОС ИЗ ЗАДНЕГО РЯДА: Готовы. Брат Иосия четыре года усердствовал в чтении Священного Писания.

ААРОН: Пусть брат Иосия переходит в писцы. Я спрашиваю у задних, недавно пришедших: кто из вас готов сменить Иосию и начать читать пророческие книги?

ГОЛОС: Я. Два отмеренных мне года я провел в послушании и полном смирении и ни разу не нарушил Устав общины.

ААРОН: Кто поручится за него?

МАЛХИСЕДЕК: Я блюл его все эти два года и могу поручиться за него.

ААРОН: Пусть будет так. Те, кто на страже у входа, есть ли желающие прийти в нашу общину?

ГОЛОС ИЗДАЛЕКА: Волны несчастий и злой фортуны прибивают к нашему берегу толпы страждущих и обиженных. Они терпеливо ждут зова из недр пещерного города.

ААРОН: Пусть войдет первый из них!

ГОЛОС ИЗДАЛЕКА (похоже на эхо): Пусть войдет первый из вас!

ААРОН: Наше собрание закончено. Братья, завтра суббота. Весь день вы должны будете, как всегда в субботу, лежать у себя в кельях и не вставать. Только молитва — и ничего более. Чтобы облегчить ваше испытание от соблазнов и грязных нужд, сегодня, согласно Уставу общины, вам полагается только чашка воды, без лепешки. Примите с молитвой и благодарностью вашу трапезу.

Появляется водочерпий, обносящий всех сидящих водой, разливаемой по чашам из кувшина.

СЦЕНА 2. Субботнее бдение

В центре, в полумраке — грубое ложе, покрытое куском белой ткани. На ложе лежит навзничь Иисус.

ИИСУС: (Долгое время идет невнятное и еле слышное бормотание молитв. Затем от груди Иисуса отделяется светлое пятно и зависает над ним, постепенно оформляясь и голографически прорисовываясь трехлетним младенцем. Это — Душа Иисуса, очень похожая на иконический канон Младенца. Голос Души Иисуса звучит гораздо выше изображения.) Это ты? Здравствуй.

ДУША ИИСУСА: Здравствуй. Ты звал меня?

ИИСУС: Я знаю — ты всегда во мне. Но я хочу видеть тебя воочию. Я люблю тебя, люблю больше всего на свете, больше себя.

ДУША ИИСУСА: А я люблю тебя, Иисус. Я — твоя совесть, чистая и незапятнанная. И я рад, что ты не пятнаешь меня.

ИИСУС: Милое дитя. Неужели это — я?

ДУША ИИСУСА: Ты был точно таким, когда тебе было сорок месяцев. В этом возрасте душа человеческая окончательно покидает царство Духа, уходит с небес и поселяется в теле до самой его смерти. И мы окончательно забываем иную жизнь, но остаемся такими, какими нас застиг этот страшный и печальный для нас возраст.

ИИСУС: Я помню, помню… Когда я был совсем маленьким, я всегда сравнивал окружающий меня мир с другим, который я знал лучше, чем этот. Я много тогда знал такого, чего сейчас уже не знаю и не помню. Я как-то враз все это забыл и растерял. И уже не могу вспомнить. Помоги мне вспомнить, что я тогда забыл.

ДУША ИИСУСА: Я не могу тебе помочь. Но ты сам сможешь вспомнить, если…

ИИСУС: Если?

ДУША ИИСУСА: Если будешь возвращаться ко мне.

ИИСУС: Как я могу возвращаться к тебе? Научи меня!

ДУША ИИСУСА: Ты и так уже возвращаешься ко мне. (Печально.) А больше я не могу сказать тебе. Но помни, что говорит наш общий, твой и мой, Отец: «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное».

ИИСУС: Где ты во мне?

ДУША ИИСУСА: Везде. Я в сердце твоем, а, значит, разлито и в крови по всему твоему телу. И, когда тебя снедают дурные помыслы, кровь густеет и теснит, душит меня, а когда твои мысли и чувства и весь ты обращаешься к вышнему, кровь становится легкой, и мне дышится легче, и я чувствую свободу, ту, что придет ко мне, когда умрет твое тело. В похоти ты обуреваем дьяволом, твердящим твою кровь, в любви ты растворяешься и раскрепощаешь меня.

ИИСУС: Спасибо тебе.

ДУША ИИСУСА: И тебе спасибо. Прощай.

ХРИСТОС: Прощай.

Звучит нежная тихая мелодия, исполняемая детским хором. По периметру сцены из мрака проступают другие ложи с другими ессеями, и над каждым — освещенный облик их душ-младенцев.

СЦЕНА 3. В скриптории

ЭЛЕАЗАР: Скажи, учитель…

МАЛХИСЕДЕК: Я — не учитель, я брат тебе.

ЭЛЕАЗАР: Но ты — первосвященник.

МАЛХИСЕДЕК: Я брат тебе — и это самое главное, все остальное — мелкие различия.

ЭЛЕАЗАР: Скажи, брат: что такое пешарим? Я переведен в скриптории из переписчиков Священных текстов в писчиков пешаримов. Но что это такое?

МАЛХИСЕДЕК: Ты хорошо помнишь книгу Еноха? Книгу пророка Даниила? Книгу пророка Хаввакука?

ЭЛЕАЗАР: Каждое слово: я читал эту книгу четыре года.

МАЛХИСЕДЕК: Хорошо… А ты понимаешь смысл каждого слова этой книги?

ЭЛЕАЗАР: Я переписывал ее семь лет кряду и могу теперь написать ее даже в темноте и с закрытыми глазами. Я понимаю каждое слово этой книги.

МАЛХИСЕДЕК: Увы, это не так. Пророки сами не понимали, что они говорили.

ЭЛЕАЗАР: Как так?

МАЛХИСЕДЕК: Чрез их уста говорил сам Господь. Они же были лишь его орудием. Может ли орудие знать замысел того, кто владеет им? Подумай.

ЭЛЕАЗАР: Не может.

МАЛХИСЕДЕК: Это — великая тайна Священного Писания: тот, кто писал, не знал до конца, что и зачем он пишет. Он нес Божественную истину, не зная и не понимая ее до конца. Он видел ее только такой, какой она ему представлялась в его время.

ЭЛЕАЗАР: А пешарим?

МАЛХИСЕДЕК: А пешарим — это толкование пророческого слова и текста как сегодняшнего, как сказанного не тогда, сотни и даже тысячи лет тому назад, а как бы сегодня и нам.

ЭЛЕАЗАР: Но зачем и кому может понадобиться такое толкование?

МАЛХИСЕДЕК: Благодаря пешариму мы вскрываем смысл, тайную сущность, истину истории и всей жизни.

ЭЛЕАЗАР: Но ведь никто, кроме нас, не читает наши пешаримы.

МАЛХИСЕДЕК: Мы читаем — а это уже много. Мы знаем, что происходит на земле и в чем смысл происходящего.

ЭЛЕАЗАР: Но это значит — пешарим устаревает по мере движения истории.

МАЛХИСЕДЕК: Но при этом не теряет своей истинности. Просто она, истинность, уходит в историю, уступая место новым истинностям. Но ты прав: пешаримы бессмысленны, если это — только толкование сегодняшнего дня.

ЭЛЕАЗАР: А разве есть другие пешаримы?

МАЛХИСЕДЕК: Нет, это всегда один и тот же пешарим, но в нем заключено толкование слова пророка и для будущего.

ЭЛЕАЗАР: Для будущего? Для какого будущего?

МАЛХИСЕДЕК: Для будущего, которое настанет, рано или поздно.

ЭЛЕАЗАР: Я должен писать толкование, исходя из того, что я не знаю? Из будущего?

МАЛХИСЕДЕК: Ты только в начале пути — и тебе тяжело поверить и подумать о знании будущего. Но это знание заключено в самих словах пророка. Тебе надо только разгадать вложенный туда тайный смысл.

ЭЛЕАЗАР: И я, толкуя пророка, разгадаю будущее на несколько лет вперед?

МАЛХИСЕДЕК: Сначала — на несколько лет вперед, потом ты узнаешь будущее на сотни лет вперед, потом — на тысячи.

ЭЛЕАЗАР: До самого конца?

МАЛХИСЕДЕК: До самого конца, тем более что осталось совсем уже немного.

ЭЛЕАЗАР: Сколько?

МАЛХИСЕДЕК: Примерно две тысячи лет, может, чуть больше.

ЭЛЕАЗАР: Две тысячи лет!

МАЛХИСЕДЕК: Поверь мне, это совсем немного, эти тысячелетия пролетят легкой осенней паутинкой.

ЭЛЕАЗАР: И я буду знать наперед всю предстоящую людям историю?..

МАЛХИСЕДЕК: Да, брат, ведь каждый пешарим по сути своей — Апокалипсис.

СЦЕНА 4. Изгнание

Скрипторий. В центр выдвинут пюпитр с огромным фолиантом Священного Писания. Идет духовный суд. Первосвященник Малхиседек время от времени сверяет свои слова и действия с раскрытым текстом.

МАЛХИСЕДЕК: Сегодня один из нас назвал своего брата глупцом.

ГОЛОС ИЗ СИДЯЩИХ В СКРИПТОРИИ: Тяжкое преступление.

МАЛХИСЕДЕК: Да, Устав нашей общины требует изгнания того, кто свершит его. Почему?

ДРУГОЙ ГОЛОС: Не знаю. Я знаю этот суровый закон, но не знаю, почему он так суров.

МАЛХИСЕДЕК: Говорящий так лишает своего брата права на счастье.

ПРОВИНИВШИЙСЯ: Чем же?

МАЛХИСЕДЕК: Счастье — в мудрости. Это знали даже язычники. Лишая человека права на мудрость, мы лишаем его и права на счастье. Мы, равные ему во всем, ничем не выше и не лучше его. Каждый из нас — и самый знающий и не знающий ничего, нищий умом и духом, даже младенец, особенно младенец, — хочет и может надеяться на достижение мудрости и, стало быть, счастья. Слово, брошенное ему впопыхах и злобе, неосторожное слово может погасить его надежды на счастье и мудрость. Вот почему так суров наш закон.

ПРОВИНИВШИЙСЯ: Но я не желал несчастья своему брату.

МАЛХИСЕДЕК: Кто же скажет брату своему «рака», «пустой человек» — подлежит синедриону, верховному судилищу; а кто скажет «безумный» — подлежит гиене огненной.

ПРОВИНИВШИЙСЯ (заглядывая в фолиант через плечо Малхиседека): Но тут ничего не написано! Это вообще чистый лист пергамента!

МАЛХИСЕДЕК (спокойно): Так ведь я читаю неписаный закон. Закон, который еще не написан. А, кстати, кто его напишет?

ИИСУС (читая из воздуха): Какой-то Матфей. Глава 5-ая, стих 22-ой. Если я правильно зрю будущее.

СЦЕНА 5. Диспут о времени

Скрипторий. Три ессея рассуждают о времени.

ПЕРВЫЙ: Время движется по кругу.

ВТОРОЙ: Покажи нам, как оно движется по кругу.

ПЕРВЫЙ: День сменяет ночь — и вновь за ночью наступает день, за летом приходит зима — и ее сменяет другое лето. Луна то уменьшается в своем диске, то вновь становится полной. Зерно падает в землю и умирает, чтобы вновь взойти и дать другие зерна.

ТРЕТИЙ: Но ведь умирает одно — рождается семьдесят.

ВТОРОЙ: И те новые, что рождаются, точно такие же, как умершие.

ПЕРВЫЙ: Нет. И это вам скажет любой землепашец, да вы и сами знаете — ведь мы выращиваем себе хлеб сами: с каждым новым урожаем зерно становится все хуже. Оно удаляется от своей элиты, от самого первого зерна, которое было совершенно, потому что было идеей зерна, словом «зерно».

ВТОРОЙ: Значит, время все время движется в одну сторону: от лучшего к худшему. И это — мой тезис.

ТРЕТИЙ: Покажи нам, как и в какую сторону движется время.

ПЕРВЫЙ: Да, покажи.

ВТОРОЙ: Мы стареем: от прекрасных детей и легконогих юношей мы переходим к твердой зрелости и дряхлой старости, к смерти. И это — неминуемо и неизбежно.

ТРЕТИЙ: Так это не время — это мы движемся к смерти.

ВТОРОЙ: И вместе с нами весь мир. Время пожирает нас, как оно пожирало богов в верованиях язычников. Стареют и рушатся горы, ветшают дома, дряхлеют и падают деревья. Все подвержено разрушению и тлену — со временем. Время и смерть по сути — одно и то же. Недаром Время, как и смерть, изображают с серпом или косой.

ПЕРВЫЙ: У варваров Бог Времени оскопил этим серпом своего отца, Небо. Оскопил, но не убил.

ВТОРОЙ: Разве можно убить бессмертное? Серп или коса в руке Времени-Смерти — это еще и сбор урожая. Время сеет новое — оно же и собирает урожай этого нового, когда оно старится.

ТРЕТИЙ: Мне кажется, вы оба правы.

ПЕРВЫЙ: Но мы говорим прямо противоположное!

ТРЕТИЙ: Именно потому вы и правы, что говорите противоположное: один — что время течет по кругу, и потому все в этом мире неизменно; другой — что оно движется в сторону смерти, которой не избежать.

ВТОРОЙ: Как же так?

ТРЕТИЙ: У времени — двойная природа. Потому что оно неистинно.

ПЕРВЫЙ: Странно. Ты утверждаешь, что мы оба правы относительно времени, и вместе с тем ты говоришь, что оно неистинно.

ТРЕТИЙ: Когда-то, давно-давно, жил один язычник, эллин. Его звали Сократом.

ВТОРОЙ: Я что-то слышал об этом человеке. Говорят, он был необычайно мудр.

ТРЕТИЙ: Этот самый Сократ утверждал, что Хронос, Бог времени, пожирал всех своих детей, которых рожала ему его жена и сестра Рея, богиня пространства. Но он не мог пожрать свою дочь, которая появилась раньше его.

ПЕРВЫЙ: Как это? Кто она?

ТРЕТИЙ: Ее звали Гестией. Она была богиней домашнего очага, но это потом, когда языческие боги возомнили себя самыми главными и важными. Они не позволяли Гестии отлучаться от очага, и потому люди не знали ее. Но в самом начале мира она была настоящей Гестией, богиней Истины.

ВТОРОЙ: Выходит, Истина — до времени.

ТРЕТИЙ: Да, Истина — до времени и вне пространства. Это то самое яйцо, что появилось до курицы.

ПЕРВЫЙ: Но это значит…

ВТОРОЙ: Это значит — время не властно над Истиной!

ТРЕТИЙ: А Истина может повернуть время вспять, прекратить и остановить его,

ПЕРВЫЙ: Я понял! Я понял, почему мы, ессеи, можем предугадывать будущее: ведь мы владеем истиной!

ВТОРОЙ: Нет, это она нами владеет, и потому мы можем предвидеть будущее.

ТРЕТИЙ: Истина принадлежит всем, и все принадлежат истине. Но только для всех она — в инфинитивной форме, в форме бытия. Мы же живем по действующей истине.

ПЕРВЫЙ: Бытие — неопределенная форма истины?

ТРЕТИЙ: Да. В будущем, примерно через пару тысяч лет, один мудрец поймет это и напишет пешарим под названием «Время и Бытие».

ВТОРОЙ: Ты его знаешь?

ТРЕТИЙ: Я его предсказываю (читает из воздуха): его будут звать Мартин Хайдеггер.

ПЕРВЫЙ: Так стоит ли теперь обращать внимание на время?

ВТОРОЙ: Я думаю — не стоит.

ТРЕТИЙ: Но надо стремиться к Истине, которая действует.

СЦЕНА 6. Напутствие Иисуса

МАЛХИСЕДЕК: Брат Иисус, мы призвали тебя, чтобы поручить тебе высочайшую миссию. Но прежде мы хотели бы спросить тебя.

ИИСУС: Спрашивайте, братья.

ААРОН: Скажи, брат Иисус, готов ли, способен ли ты отдать свою жизнь во имя истины?

ИИСУС: Что есть истина?

МАЛХИСЕДЕК: Никогда не задавай такого вопроса. Кто есть истина?

ИИСУС: Кто есть истина?

ААРОН: Ты. И в этом твоя предстоящая миссия.

МАЛХИСЕДЕК: Ты знаешь: раз в год, в определенный миг Пейсаха, в Святая Святых Храма, в полнейшем одиночестве, шепотом, первосвященник произносит самое сокровенное из трехсот шестидесяти пяти — имя Бога. И мир держится этим произношением.

Горе миру! Когда 64 года тому назад случилось гигантское землетрясение, все храмовые часы испортились и сдвинулись. Они все показывают неверное время, а потому нарушился завет и союз между Богом и Его народом. Ошибка в календаре и летоисчислении нарастает. Голос первосвященника все глуше в вышних. Он скоро не услышит нас вовсе!

ИИСУС: И потому все эти беды, несчастья и войны?

ААРОН: И потому все эти беды, несчастья и войны.

МАЛХИСЕДЕК: Только мы, ессеи, сохранили правильный ток времени. И настали дни, когда наша тайна должна выйти наружу.

ИИСУС: Я готов. Что я должен делать?

ААРОН: Ты должен покинуть Кумран…

ИИСУС: Нет, нет! Никогда!

МАЛХИСЕДЕК: Ты должен покинуть Кумран. Навсегда. Это значит — ты будешь проклят нами.

ИИСУС: За что?

ААРОН: Ни за что. Но во имя.

МАЛХИСЕДЕК: Во имя Его, тайное и сокровенное.

ИИСУС: Но оно неведомо мне.

ААРОН: Ты вернешься к людям, чтобы стать в Городе первосвященником по чину Малхиседека. Он сообщит тебе тайное имя Бога. Мне не дано знать его.

МАЛХИСЕДЕК: Ты должен произнести это имя внятно и прилюдно, непременно в Иерусалиме и в точно указанное тебе время. Постарайся произнести его в Храме или очень близко от него между 9 и 11 часами, не раньше и не позже. И даже если тебя напрямую спросят в неурочное время, что есть истина, — молчи. Когда ты произнесешь тайное имя Бога, они сочтут это святотатством, проклянут и убьют тебя, но, произнеся имя Бога в правильное время, ты спасешь не только народ — весь мир.

ИИСУС: Тяжкую чашу придется нести мне.

ААРОН: Да, брат.

ИИСУС: Брат Малхиседек, ты уже очень стар. И ты возлагаешь на меня непомерную ношу. Чтобы легче нести ее, позволь мне называть тебя отцом, вопреки чину нашего устава.

МАЛХИСЕДЕК: Да, сын мой. А теперь, Аарон, оставь нас (Аарон обнимает Иисуса и уходит). А ты, Иисус, внемли самое истинное имя Бога: «Я есть». Иди!

Акт второй

Масада. Спустя 40 лет

СЦЕНА 1. Приход Элеазара в осажденную Масаду

Площадь осажденной Масады. Предрассветный сумрак. Из-за стены раздается шум, чья-то тень перемахивает через крепостную стену. Перед группой защитников появляется Элеазар.

ЭЛЕАЗАР: Мир вам!

ПЕРВЫЙ ВОИН: Кто ты?

ЭЛЕАЗАР: Элеазар. Монах из Кумрана. Ваш посланник принес весть о вашем бедствии и мольбу о помощи. Старейшины и жрецы нашего монастыря разрешили нам, семи монахам, покинуть общину — но мы навеки прокляты за то, что покинули общину и решили взять в руки оружие.

ПЕРВЫЙ ВОИН: А община еще жива? Римляне не всех уничтожили?

ЭЛЕАЗАР: Пять лет назад Десятый легион без боя взял пещеры — ведь мы не имеем права брать в руки оружие. Все ценное мы успели перенести в Одиннадцатую пещеру, недоступную непосвященным. Туда же были перенесены старейшина и первосвященник. Всего в общине осталось 40 человек. Оставалось сорок человек. Теперь — тридцать три.

ПЕРВЫЙ ВОИН: Мы надеялись, мы знали — уничтожить Кумран до конца невозможно.

ВТОРОЙ ВОИН: Но где наш посланник и где твои спутники? Как ты попал сюда?

ЭЛЕАЗАР: Мы шли восточным путем, от Мертвого моря…

ТРЕТИЙ ВОИН: Но Змеиной Тропой даже змея не проползет!

ЭЛЕАЗАР: У нас не было выбора. Западный путь наглухо перекрыт римлянами.

ЧЕТВЕРТЫЙ ВОИН: Но где все твои спутники?

В проеме появляется Мария. Она восторженно, восхищенно смотрит на Элеазара.

ЭЛЕАЗАР: Мы шли ночью, чтобы быть незамеченными врагами.

ПЯТЫЙ ВОИН: Но это невозможно! Даже в солнечный день и полное безветрие это невозможно для тех, кто здесь ни разу не был. Ночью, в такую бурю…

ЭЛЕАЗАР: Первым сорвался ваш человек. Он и шел первым. Мы остались без проводника. Я шел за ним и своими глазами видел, своими ушами слышал тихий шорох его падения в Северную Пропасть. Я шел и слышал, как мои товарищи тихо, без криков срывались то в Южную, то в Северную пропасти.

ШЕСТОЙ ВОИН: Что же удержало тебя на Змеиной Тропе?

ЭЛЕАЗАР: Бог, которому я вручил себя и свою жизнь. Значит, Ему было угодно, чтобы дошел я и чтобы дошел я один.

ВТОРОЙ ВОИН: Это поистине чудесно. Это знак.

ПЕРВЫЙ ВОИН: Наш военачальник погиб. Бог послал к нам тебя, чтобы ты возглавил нашу оборону.

ЭЛЕАЗАР: Мне уже сорок лет, и я ни разу в жизни не держал в руках оружия и никогда не воевал.

ТРЕТИЙ ВОИН: Но ты отмечен Богом и прислан Им. Он научит тебя быть нашим вождем. А мы готовы тотчас же поклясться тебе в верности и безупречном послушании каждого твоего слова.

ВОИНЫ: Клянемся! Клянемся! Будь нашим предводителем! С тобою Бог, а, значит, Он и с нами!

СЦЕНА 2. Признание в любви

Воины расходятся. В оцепенении и раздумье Элеазар не замечает, как к нему украдкой подходит Мария.

МАРИЯ: Ты — ангел?

ЭЛЕАЗАР: Я — монах и воин, а теперь — руководитель обороны Масады.

МАРИЯ: Ты — ангел. И послан нам Всевышним. Дай мне прикоснуться к тебе.

ЭЛЕАЗАР (поспешно отодвигаясь): Не смей! Кумранскому ессею запрещено даже видеть женщин. Запрет сильнее смерти — он влечет за собой проклятье и после смерти.

МАРИЯ: Как ты прекрасен…

ЭЛЕАЗАР: Я здесь — для битвы и смерти. Не смущай меня. Иначе мы все погибнем — на нас на всех падет проклятье за нарушение мною запрета.

МАРИЯ: Да, да, я понимаю… Но я люблю тебя… А ты?

ЭЛЕАЗАР (в смущении): Не знаю… Мне это все неведомо… Я чувствую… Я чувствую, что мне нельзя тебя любить… Но я чувствую…

МАРИЯ: Хочешь — я буду твоей рабыней?

ЭЛЕАЗАР (в страхе): Нет!

МАРИЯ (все исступленнее): Хочешь — я буду лишь смотреть на тебя? Буду твоею тенью? Нет — тенью твоей тени?

ЭЛЕАЗАР: Ты смущаешь меня — я теряю достоинство и мужество. Твои глаза…

МАРИЯ: Я знаю, как я могу быть с тобой и не смущать тебя. Быть с тобой, чтобы ты был сильней и могучей. Быть с тобой, чтобы ты победил!

ЭЛЕАЗАР: О чем ты?

МАРИЯ: Я стану воином. Таким же, как другие.

ЭЛЕАЗАР: Ты — женщина. Тебе нельзя оскверняться мужской одеждою, оружьем и убийством.

МАРИЯ: А Юдифь?

ЭЛЕАЗАР: Она оставалась женщиной.

МАРИЯ: И я, любя тебя, останусь женщиной, но я, любя тебя, буду и мужчиной, воином. Бог дал тебе знак быть нашим вождем. Любовь дает мне право стать рядом с тобою мужчиной.

ЭЛЕАЗАР: Любовь… Что это?

МАРИЯ: Это — я.

ЭЛЕАЗАР: Тогда это — и я. Но и в бою — не касайся меня, пока я жив. Не вводи Бога в недоумение.

СЦЕНА 3. Осада

ПЕРВЫЙ ВОИН: Еще две недели тому назад скала Левкой была на триста локтей ниже стен нашей крепости. А теперь смотрите: они всего в пятидесяти локтях от нас!

ВТОРОЙ ВОИН: Проклятые римляне! Это не воины, а жалкие инженеры! Они не воюют, а орудуют машинами!

ТРЕТИЙ ВОИН: Смотрите! Они и впрямь тянут сюда какого-то деревянного монстра!

ПЕРВЫЙ ВОИН: Это стенобитная машина.

ЧЕТВЕРТЫЙ ВОИН: Против этого чудовища не устоит ни одна стена, даже наша.

Раздаются глухие мерные удары в стену, все более очевидные и ясные.

ЭЛЕАЗАР: Эта машина может дробить камни, но она бессильна против упругой преграды.

ПЯТЫЙ ВОИН: Что ты хочешь сказать?

ЭЛЕАЗАР: Я ничего не хочу говорить. Я хочу действовать! Эй, все, у кого есть руки и силы, тащите сюда доски и землю!

Воины и женщины тащат доски и корзины с землей. Мария носит корзины вместе со всеми. Она одета в мужскую одежду, волосы на голове скрывает мужской тюрбан.

ЭЛЕАЗАР: Делайте щит из бревен и досок! А теперь сколачивайте поперечины со столбами! В шаге от первого щита — второй, такой же щит!

Удары — все явственней и, наконец, каменная стена рушится и падает.

ЭЛЕАЗАР: А теперь — быстро засыпайте землей пространство между щитами! Быстрее! Забивайте между щитами поперечины! Таскайте землю до самого вечера — ночью римляне умеют только спать.

Раздается удар в щит, но это глухой удар.

ЭЛЕАЗАР: Теперь от ударов этого чудовища наша хлипкая защита будет только укрепляться, если мы все время будем подсыпать в зазор землю.

ШЕСТОЙ ВОИН (взобравшись на стену и свесившись вниз): Слава нашему Элеазару! Эй, вы там, жалкие римляне! Куда вашим механическим мозгам до наших Боговдохновенных. Одна мысль — и ваша глинобитка превратилась в простую трамбовку! Может, у вас есть какая-нибудь машина поумней этого безмозглого чурбана?

Всеобщее ликование в Масаде.

СЦЕНА 4. 15-ый день ксантика. Пожар

ШЕСТОЙ ВОИН, НОЧНОЙ СТРАЖНИК (расталкивая спящего Элеазара и других воинов): Беда! Тревога! Проснитесь!

ВОИНЫ: Что? Что случилось?

ШЕСТОЙ ВОИН: Римляне подожгли щит! Они бросают горящие смоляные головни — и щит загорелся!

ПЕРВЫЙ ВОИН: Водой! Надо заливать водой!

ЭЛЕАЗАР (в раздумье): Не надо воды. Вас просто перебьют на стенах. Римляне сами нашли свою беду.

ВТОРОЙ ВОИН: Как? Почему?

ЭЛЕАЗАР: Ветер. Смотрите, какой сильный северный ветер: он несет пламя и дым на римлян. Еще немного и их деревянный урод загорится от их же глупости.

Среди защитников наступает ликование, слышны клики: «Да здравствует северный ветер! Да здравствует Элеазар! Смотрите, их машину уже лижет огонь! Так им и надо! Вот дураки!» Восхищенная Мария украдкой дотрагивается до кончика плаща Элеазара. Это прикосновение на миг останавливает всех в самых нелепых и неестественных позах, но этот миг проходит — и ветер резко меняет направление. Теперь он с неистовой силой дует с юга. Щит загорается.

ЭЛЕАЗАР: Воды! Воды! Как можно больше воды! Спасайте внутренний щит! Обливайте его водой со всех сторон!

Борьба долго длится, пока, наконец, огонь не побеждает людей. Внутренний щит рушится — и земля осыпается. Пролом в стене теперь беззащитен.

ТРЕТИЙ ВОИН (обреченно): Все. Это конец.

ЧЕТВЕРТЫЙ ВОИН: Солнце уже садится. Римляне начнут штурм завтра.

В Масаде слышен плач и вой детей и женщин.

СЦЕНА 5. Речь Элеазара (военный совет в Масаде)

Воины и Мария сидят полукругом перед стоящим Элеазаром, поэтому он одновременно обращается и к ним, и в зрительный зал, и еще далее — за спины и головы сидящих в зале: ко всему человечеству.

ЭЛЕАЗАР: Более ста лет, еще со времен царя Ирода Великого, здесь пролежали запасы еды: вино, финики, пальмовое масло, хлеб — и все свежее и нетленное благодаря удивительной чистоте воздуха Масады. Этих запасов хватит на несколько лет обороны. У нас запас оружия — на десять тысяч воинов. Воды в колодцах и хранилищах хватит на годы и годы. Царь спрятал здесь несметные сокровища. Вываливайте все это добро на улицы — пусть враг знает, что никакой голод и жажда нам не страшны. А сокровища — сжечь в кострах!

Воины в недоумении переглядываются, пожимают плечами.

ПЕРВЫЙ ВОИН: Но зачем?

ЭЛЕАЗАР: Город, избранный Богом как свой домом, Богом же и покинут. Храм разорен, и первосвященник вручил ключ от Храма Всевышнему, и Тот забрал его — это видели все. Бог оставил и проклял Иудею. Он оставил и проклял свой народ. Нас — тысяча, римлян — пятнадцать тысяч. Нам их не одолеть. Но мы им не сдадимся.

Мы, ессеи, знали Его волю уже более двухсот лет, но нам велено молчать. Слушайте ж великую тайну!

Не смерть, но жизнь — несчастье для людей. При рождении ангелы жестокие вколачивают грубыми гвоздями наши робкие и нежные души в неказистую плоть тел, обрекая души на стеснения, страдания и соблазны. Души ропщут и стонут — и потом всю жизнь влачат свое жалкое существование в нашей порочной и неверной плоти. Лишь смерть приносит освобождение от мук. Смерть — это освобождение и избавление!

Горько я ошибался бы, если бы оказалось, что вы честны и храбры только в бою и в жизни. Мужайтесь! И не бойтесь смерти — она и есть смысл нашей жизни!

И подумайте, чего мы избежим, умерев: позора, плена, рабства — нашего и наших жен и детей. Нет, лучше смерть со славой и в свободе, ради свободы! Пока эти руки свободны, они еще сослужат нам прекрасную службу! Умрем, не познав рабства! Умрем с нашими женами и детьми, утешаясь тем, что это — легкая и возвышенная смерть, а не унизительные истязания врагов наших! Так повелевает Закон, того требует и о том нас молят наши родные, беспомощные и беззащитные теперь. Римляне лелеют сладкую надежду взять нас в плен и глумиться над нами и нашими женами — мы заставим их ужаснуться нашей смерти и изумиться нашему героизму!

ШЕСТОЙ ВОИН (решительно): Довольно! У нас осталось мало времени, а римляне с рассветом будут здесь!

ЭЛЕАЗАР: Итак, сносите на площадь все припасы и запасы, вот сюда. Тащите и все сокровища — мы устроим из них прощальный костер.

Войдем в свои дома и пронзим мечами тела любимых наших, отпуская их души на волю, к Господу и вечному блаженству.

Потом десятские соберут своих воинов, и будем метать жребий — девять черных и один белый камень. Мы станем подлинными братьями по крови: на кого падет белый камень, тот должен убить девять своих товарищей. Оставшаяся сотня собирается здесь.

И мы вновь разобъемся на десятки. И вновь будем метать жребий. И вытащивший белый камень, зарежет девять своих товарищей. И оставшиеся десять опять будут метать — и на кого придется белый камень, прикончит остальных и заколется сам. Ему будет трудней всех оправдаться перед Господом: на нем больше всех убийств своих соплеменников и братьев, на нем — непрощаемый и несмываемый позор самоубийцы. Избави вас от этой участи, но одному из нас надо быть им.

Воины расходятся под звуки грозного марша.

СЦЕНА 6. Резня

Один из воинов в своем семействе: здесь жена, его мать и две дочери.

ЖЕНА ВОИНА: Я знаю, что решил военный совет. Мы готовы. Мы оделись в чистые одежды, чтобы запятнать их нашей чистой кровью. Мы уже помолились Богу — и Он сказал сердцам нашим: «Правильно!». Не бойся, и пусть не дрогнет твоя рука.

ВОИН: Никогда не думал, что когда-нибудь мне придется выбирать между вами и Господом.

МАТЬ ВОИНА: Тут нет выбора — Господь с нами, и Он примет нас с радостью с твоих рук на свои. Мы упадем в Его объятья — и ты придешь к нам, и мы вновь будем вместе — теперь уже навсегда. А сейчас (становится на колени) прости нас за все неправедные слова, поступки и мысли (жена и дочери также встают на колени). Прости нас ты и Ты, Всевышний.

Воин встает на колени перед ними и шепчет вместе с ними молитвы, затем встает и начинается ужасная кровавая резня, в хладнокровном исступлении, под вихревую мелодию и в кровавых сполохах мечущегося света.

СЦЕНА 7. Прощание Элеазара и Марии

На сцену выходят последние люди Масады. Среди них — Элеазар и Мария.

ПЕРВЫЙ ВОИН: Ну, вот, и все. Остался лишь этот, последний акт.

ВТОРОЙ ВОИН: Они не пролили ни одной слезы.

ТРЕТИЙ ВОИН: И ни единого вздоха. В глазах моей матери я видел ее и свою смерть.

ЧЕТВЕРТЫЙ ВОИН: Мой товарищ, с которым я перенес столько испытаний в боях и походах, помогал мне заколоть его, сжимая рукоять меча. Он очень сожалел, что грех убийства пал на меня, а не на него.

ПЯТЫЙ ВОИН: Я весь в крови, теперь уже неважно чьей. И нет мне покоя, пока не смешаю свою кровь с кровью убитых мною.

ЭЛЕАЗАР: Я проклят больше всех — на мне запрет о пролитии крови даже птиц и животных. И нет мне оправдания. И ад настал для меня уже при жизни — сколько ж мук мне предстоит в разворачивающейся передо мной бесконечности?.. Ну, что ж. Бросаем жребий в последний раз.

Все по очереди достают камни из кувшина. У всех — черные, и каждый с облегчением вздыхает: он больше не убийца. Последним достает белый камень Элеазар.

ЭЛЕАЗАР: О, горе мне! Не будем медлить — я не вынесу этого испытания. Молитесь и прощайтесь с жизнью.

Элеазар поочередно закалывает своих товарищей, стоящих на коленях с раскрытой для удара грудью. Остается только Мария.

ЭЛЕАЗАР: Ну, вот. Осталась только ты. Дай мне передохнуть.

Он садится невдалеке от Марии, спиной к ней, чтобы не видеть свою последнюю жертву. Она с нежностью и любовью смотрит на него.

ЭЛЕАЗАР (задумчиво): Не понимаю, почему мы потерпели поражение?

МАРИЯ: Когда огонь охватил стенобитную машину, я в восхищении тобой и предвкушении нашей победы неосторожно коснулась кончиком пальца твоего плаща, у самой земли.

ЭЛЕАЗАР: Ах, вот оно что… Я не виню тебя. Твоей рукой водила Его великая и мощная рука. Господь решил судьбу мою, судьбу Масады, Иудеи, мира. Ты не кляни себя… Мария…

МАРИЯ: Что?

ЭЛЕАЗАР: Ты знаешь — я в крови по кончики волос. На мне смертей — что бесов в одержимом. Я больше не могу… И я… люблю тебя… хоть это и некстати… Я не смогу убить, любимая, тебя, коснуться не смогу — на мне смрад смерти, тяжкий и зловонный… Но поклянись: как только я умру — и ты пойдешь за мной, и ты тотчас опустишь свой меч в глубины сердца. Поклянись!

МАРИЯ: Клянусь!

ЭЛЕАЗАР: Прощай! Навеки! Навсегда!

Элеазар выхватывает меч и пронзает себя. Мария рыдает, затем впадает в глубокое оцепенение.

СЦЕНА 8. Римляне в Масаде

Раннее утро. В пролом врываются римские легионеры. Они быстро затихают, не встречая ни криков, ни врагов, ни мольб о пощаде. Они цепенеют от зловещей тишины.

ПЕРВЫЙ ЛЕГИОНЕР: Где все? Откуда эта страшная тишина?

ВТОРОЙ ЛЕГИОНЕР: Какой смрад!

ТРЕТИЙ ЛЕГИОНЕР: Ищите их — они попрятались, как трусы.

ЧЕТВЕРТЫЙ ЛЕГИОНЕР: Найдем — и передавим их, как скорпионов. Жалкие людишки.

ПЯТЫЙ ЛЕГИОНЕР: А это что за трупы? Кто здесь устроил эту жуткую резню? И эти груды хлеба, корзин с оливами, и амфоры с вином… Я полагаю, нас встречают угощеньем…

СЦЕНА 9. Последний защитник Масады

Из глубины, охваченной огнем и дымом, выходит Мария. Она срывает с головы покров, и изумленные воины видят, что перед ними — женщина.

МАРИЯ: Не ищите — там никого нет, хотя еще вчера вечером здесь была тысяча воинов и еще полторы тысячи других людей. Они все погибли. Эти груды еды — свидетельство того, что их поступок — не жест отчаяния. Эта куча пепла — остатки сокровищ, что хранились здесь со времен царя Ирода. Сначала они убили своих жен, матерей и детей, чтобы те не достались вам на поругание. Потом десятские метали жребий, и один из десяти зарезал девятерых своих товарищей. Оставшаяся сотня разбилась на десятки — и все повторилось вновь.

ВОЗГЛАСЫ И РОПОТ СРЕДИ РИМЛЯН: Они — сумасшедшие! Это — страна сумасшедших! Она бредит!

МАРИЯ: И эти трупы — мой бред? Мы не сумасшедшие! Мы — свободные иудеи и готовы умереть за свою свободу!.. Нас осталось десять человек. От тысячи воинов. И мы вновь бросили жребий… И белый камень выпал на Элеазара.

ОДИН ИЗ ЛЕГИОНЕРОВ: Кто он?

МАРИЯ: Наш вождь и мой возлюбленный! Он муж мой перед Богом! Ради него я опозорила себя мужской одеждой! Ради него встала в ряды защитников Масады! Ради него я стою теперь перед вами!

ДРУГОЙ ЛЕГИОНЕР: Но почему он не убил тебя?

МАРИЯ: Не смог… Он так любил меня, но он не смог коснуться меня. Он — ессей из Кумрана. Ему запрещено касаться женщин. Запрет сильнее смерти… И он не смог… Он заколол себя, умоляя меня сделать то же самое.

ТРЕТИЙ ЛЕГИОНЕР: Так отчего ж ты не последовала за ним?

МАРИЯ: Я написала его имя на белом камне и надежно спрятала кувшин с жребиями. Я осталась жива, чтобы поведать вам, что случилось на самом деле, а не в вашем воображении. Будь у меня сила Самсона или пояс джихадки, я бы уничтожила вас всех, но у меня ничего нет, кроме чести, свободы, а еще безмерной вины перед моим народом и господином, а еще вот этого.

Мария выхватывает короткий меч.

МАРИЯ: И вашей добычей я не буду. Я — последний защитник Масады!

Она пронзает себя и падает наземь. Звучит очень печальная мелодия. Медленно гаснет свет, а с ним начинает утихать и мелодия, и наступает полная темнота и тишина.

Эпилог

В этой темноте после небольшой паузы начинают раздаваться тихие и осторожные удары. Медленно прибавляется свет. Три фигуры медленно обстукивают поверхность археологическими молотками: израильские археологи производят раскопки на месте руин крепости Масада.

МОЛОДОЙ АРХЕОЛОГ (так похожий на Элеазара): Смотрите-ка, что я нашел! (Все приближаются к нему. У него в руках — старинный сосуд.) Внутри что-то есть…

СТАРЫЙ АРХЕОЛОГ (похож на Аарона, старейшину кумранской общины, расстилает тряпицу): Высыпай сюда (расстилает тряпицу), только осторожно.

ЖЕНЩИНА-АРХЕОЛОГ (она похожа на Марию, разочарованно): Какие-то черепки.

СТАРЫЙ АРХЕОЛОГ: Это не черепки. Обычно такие сосуды использовались при голосовании остракизма, их называли остраки. Еще их использовали в Иудее, если верить Иосифу Флавию, при бросании жребия. (Пересчитывает.) Девять черных и один белый. (Берет белый в руки, находит на нем надпись, читает): «Элеазар бен Иаир».