Иванус Двуликий

Александр Лаврентьев, 2020

Вот и бери в дом беспризорных собак! Иван, приютивший болонку, обнаруживает, что его лохматый друг умеет не только разговаривать или читать мысли – он не совсем собака, а, точнее – вовсе не собака. Иван выбран не случайно, он – Двуликий, обладатель второго лица, это даёт способность не только перемещаться по времени, но и навестить параллельный мир, время в котором течёт в противоположном направлении. Зачем? Необходимо отыскать на одной из копий Земли артефакт, Бездонную Дырку, которая кому-то срочно понадобилась. Всего-то дел – спасти родную планету и остановить Конец Света!

Глава 3.

Моя комната выглядит так, словно в ней провели обыск соперничающие друг с другом спецслужбы, но то, что искали, всё равно не нашли; поэтому, чтобы замести следы, запустили в неё стадо одичавших собак. Разгром выглядит весьма живописно, и, если добавить дыма на горизонте, вполне сойдёт за батальное полотно «Наполеон на поле битвы при Прейсиш-Эйлау». Правда, разбитые орудийные лафеты трофейной службой, уже убраны, зато дверцы полотняного шкафа распахнуты настежь, а его содержимое равномерно раскидано по комнате. Моя гитара валяется на ковре, а антикварная этажерка, купленная тётушкой на аукционе, опрокинута. Вывалившиеся из неё книги разбросаны по всей комнате, некоторые букинистические редкости варварски растрёпаны, отдельные листы смяты и вырваны. Я по-настоящему рад, что тётушка всё-ещё не вернулась с дачи и, по счастью, не видит последствий столкновения дирижабля «Гинденбург» с «Титаником».

Кто учинил бойню — догадаться нетрудно, сложнее два на два умножить: впервые встречаю собаку с таким интересом к беллетристике. Отпечатки лап злоумышленника повсюду, что явственно и однозначно указывает на единственного подозреваемого. Я приступаю к планомерному его розыску, последовательно проверяя заповедные закутки и кладовки, не забывая заглядывать под кресла, кровати и диваны. Оказывается, это лишнее: никто прятаться не собирался — пёсик царственно сидит в тётушкином любимом кресле на кухне. Я — Аларих посреди разорённого вестготами Рима, отблески догорающего Капитолия мерцают в моих тёмных очах. На колени, нечестивый раб!

Это даже для меня чересчур: я тебе покажу, кто из нас раб! Подумать только — я купил этому обормоту ошейник и поводок! Неспешно распаковываю свёрток с подарками: поводок вполне годится как инструмент для того, чтобы привить некоторым подлинную любовь к литературе. Он у меня осознает, что чтение хороших книг — это как разговор с самыми лучшими людьми прошедших времен, и притом такой разговор, когда они сообщают нам только лучшие свои мысли. И я тебя с ними сейчас познакомлю! Ты поймёшь, хулиган лохматый, что самым лучшим, что в тебе скоро появится, ты обязан не только книгам!

Аларих превращается из победоносного короля вестготов в провинившуюся болонку и ретируется за Дунай, расположенный где-то под ванной. Из-под неё на меня смотря пара глаз, полных мольбы и раскаяния: «Милости и прощения! Мир так жесток и несправедлив, полон скорби и отчаянья. Забудем обиды и тщетные стремления. Не будем так суровы, помиримся и простим друг друга». От жалости я готов разрыдаться. Поводок выпадает из моих рук, хитрый пёсик мгновенно замечает физиономические перемены, теперь выражение его мордочки означает: «А что я сделал такого? Подумаешь, немножко пошалил. Ты сам виноват, бросил меня одного. Мне было одиноко, совсем-совсем. Поиграем-а? Ещё что-нибудь опрокинем! Всё свалим, а то я маленький, не до всего могу дотянуться. А ты вон какой высокий, можешь до чего хочешь достать. Вазы стоят, вон какие красивые, на антресолях знаешь сколько ещё вещей осталось! Давай-а! Давай! Весело-же!»

Ну уж нет! Я не поддаюсь на провокацию и захлопываю дверь ванной: попался, голубчик! Раз уж мы здесь, заменим воспитательные мероприятия твоим мытьём — посмотрим, как ты тогда запоёшь-взвоешь, когда тебе баню с парилкой устроят — уж очень ты, братец, чумазый! Я хватаю пса за подмышки, сажаю его в ванную, поливаю тёплой водой из душа. Пёс, как ни странно, относится к собственной стирке с пониманием и сопротивляется много меньше, чем мной предполагалось. После мытья шампунем и душа он отряхивается так, что мокрым оказывается не только он сам, но и все окрестности, включая меня. Беру полотенце, чтобы животное вытереть. И явственно слышу:

— Это чересчур. Я ещё могу терпеть, когда меня поливали прозрачной жидкостью, которую вы называете водой. Ладно, потом меня тёрли какой-то пахучей химией, потом снова поливали — это я ещё могу стерпеть. Но вытирать меня этой несвежей тряпкой — это выходит за все рамки. Я требую, чтобы меня уважали!

Я ищу место, куда-бы присесть и не нахожу. В зеркале я вижу себя со стороны — меня можно снимать в фильмах Хичкока: глаза навыкате, волосы дыбом, челюсть отвисла. Чёрт, оказывается, мой пёсик умеет разговаривать!

— И хватит на меня пялиться — что, никогда собак не видел?

Я спятил? Или всё-ещё нетрезв? Это вряд ли. Тогда, если отбросить оба варианта, как несостоятельные, всё что я слышу — происходит именно со мной и прямо сейчас. Я хватаю говорящее чудо природы, волоку на кухню и сажаю в покинутое недавно кресло — похоже, говорящие собаки в нём чувствуют себя наиболее комфортно.

— Ладно, ладно! Главное — не нервничать.

Внимательно изучаю: собака как собака. Четыре ноги, два уха. Два глаза, хвост. Нос чёрный и влажный. Породы болонка. После купания шерстка заметно побелела, а вот ухо так и не отмылось.

— Да обычная собака, ничего особенного, — обобщает пёсик результаты моего же исследования. — А ухо чёрное — оно от природы такое. Сколько не три — такое и останется.

Стоп. Про ухо я ничего не говорил, только подумал. Что-же это такое, а?

— Ты что, читаешь мои мысли?

Поверить не могу — я разговариваю с собакой. Мало того — она мне отвечает, даже не дожидаясь того, когда мысль из головы прозвучит вслух. Вот это ничего себе! Судя по тому, что её пасть при этом почти не открывается, собака общается со мной мысленно. Телепатически. То есть, я произношу слова, но отвечает мне голос, который расположился у меня в голове, ближе к затылку и уходить оттуда он не собирается. Это приятный мужской баритон, он чётко артикулирует каждую фразу, словно в моей голове разместился собеседник, с которым можно общаться, как по телефону. Только номер набирать не нужно — по-своему, это удобно. Очуметь!

— Можешь мне поверить: чтение чужих мыслей не доставляет мне ни малейшего удовольствия, — пёсик сидит напротив меня, он чешет задней лапой своё чёрное ухо и высовывает язык. — Во-первых, мысли большинства людей удручающе примитивны. Если я начну тебе пересказывать даже незначительную часть того, о чем думают двуногие прямоходящие — тебя снова немедленно стошнит: назвать самих себя Homo Sapiens — вершина глупости, самонадеянности и лицемерия. Во-вторых, твои думы меня мало интересуют и мне нет до них никакого дела. Поэтому нам следует договориться.

— О чём?

— О том, как нам общаться — это, в-третьих. Дело в том, что твои мысли многослойны. Они, как бы это тебе проще объяснить, похожи на слоёный торт. Что твой Наполеон под Прейсиш-Эйлау. Внизу — то шоколадное, то бисквитное, сверху крем. Так вот, представь, что я — сладкоежка, меня интересует только крем. Поэтому, чтобы мне попусту не лазить в твою бисквитно-шоколадную головушку, попробуй разговаривать со мной так, словно ты эти слова произносишь. Ртом. Но вслух, как сейчас, говорить не обязательно. Я буду считывать этот верхний уровень и не полезу в дебри подсознательного, чтобы не утонуть там, как ваш старина Зигмунд Фрейд. Так будет проще нам обоим. Договорились?

— Договорились, — думаю я так, словно проговариваю это вслух: мне ничего не остаётся, как согласиться.

Как будто у меня имеется выбор. Ага, и сердечный привет дедушке Фрейду.