Яна

Александр Комов, 2022

Что есть жизнь в едва различимой точке вселенной? Исчезающий миг перед беспредельным дыханием вечности, Ничто, обреченное Промыслом на вездесущее величие восходящего Нечто! Но кто из нас следует промыслу?

Глава 1

Поздним вечером, дождавшись разрешающего сигнала светофора, новенький серебристый «Лексус» нервно рванул с перекрестка. За рулем Евгений. К его длинным волосам добавились жидкие усики с такой же бородкой, линзы в очках стали чуть толще, а вот улыбка — чуть реже.

Яна заметно преобразилась, превратившись в стильную, симпатичную, не лишенную светского блеска девушку.

— Я ушла из театра, чтобы жить, Женя, жить! А не ограничивать себя набором твоих идиотских умозрений.

— Послушай, что значит жить? А во-вторых, это твое «не ограничивать» и мои возможности… Я стараюсь, делаю всё, что в моих силах. Но ты хотя бы, пожалуйста, не навязывай мне свои взгляды.

— Я не навязываю, Женя, зачем тебе эти рамки? Ты же всегда говорил о свободе!

— Моя свобода заканчивается там, где начинается чужой локоть.

— Это не работает, Женя! Твои принципы ограничивают только тебя. Локоть соседа врежет тебе в ухо и спихнет с трассы на первом же повороте — в аут!

— Ты не понимаешь, — с досадой сказал Евгений, — это философия жизни, концепт. Слова и дела не должны расходиться. Я утверждаю свободу как высшую ценность, а принцип ненасилия — это основа свободы!

— Не сходи с ума, Женя! Ты же знаешь, что жизнь — это action! То есть активность, действие, то есть агрессия. Локти для того и нужны, чтобы двигать, чтобы продвигаться к цели, иначе тебя задвинут, да так задвинут, что и костей не соберешь. Когда идешь вперед, нельзя тормозить, нельзя останавливаться, нельзя чтобы тебя догнал какой-нибудь урод и…

Евгений нажал на тормоз и она, едва успев вытянуть руки, уперлась в переднюю панель.

— Приехали, — буркнул Евгений, отвернувшись в сторону.

— Зайдешь? — проглотив недовольство, спросила Яна.

— Нет, — жестко сказал Евгений.

— Женечка, не сердись, не подводи меня, придумай что-нибудь, ты же можешь!

— В лучшем случае через месяц, — сказал он.

— Какой месяц, Женя! Ты же знаешь, деньги нужны вчера. Женя, я в тебя верю, постарайся, пожалуйста, хорошо?! Договорились?!

Яна невинно улыбнулась. Какое-то время она держала улыбку и, не дождавшись ответа, решила, что молчание — знак согласия.

— Ну, всё? До завтра? Пока-пока! — Она чмокнула его в щеку и вышла из машины.

Когда Яна ушла из театра, Евгений помог ей закончить бизнес-школу, помог устроиться в банк, и хотя все попытки хоть как-то натаскать её по финансам и кредиту провалились, Яне удалось продвинуться и возглавить кредитный отдел, в том числе и потому, что клиенты велись на любой продукт из её рук. Считает она до сих пор плохо, но андеррайтинг определяет безошибочно, на глаз.

Вместе с тем её когда-то былая непосредственность всё больше вытеснялась ростками высокомерия.

Женя, конечно, хороший парень, но как спутник по жизни… не тянет. Да, он близкий, почти родной человек, он до сих пор полезен, но Яна, как ей уже казалось, должна смотреть дальше.

Поднявшись на девятый этаж, Яна зашла в свою новую трехкомнатную квартиру, обустроенную в стиле хай-тек, скинула босоножки, бросила на диван свою сумочку и… в дверь постучали…

«Женя!» — подумала она и кинулась открывать. — «Наверняка он что-то придумал, нашел, принес… Возможно, прямо сейчас всё уладится!» — Она почти повернула барашек врезной щеколды… — «Почему он стучит, а не звонит?» — пронеслось в голове.

Звонок у Яны особенный, посторонний мог и не заметить стилизованную кнопку, расположенную там, где ручка, но Женя об этом знал.

Стук в дверь повторился еще настойчивей и громче. «Это не Женя», — поняла Яна и осторожно заглянула в глазок.

За дверью стояли два подозрительных незнакомца. «Коллекторы, — догадалась Яна. — Пришли вышибать долги. Бандиты. Дождалась. Значит, он всё-таки скинул мою ипотеку, продал сволочь. Как он мог?! Надеялась, дура, поверила, что спишет как невозврат. Идиотка. Доигралась. Что же теперь? Что теперь делать?» — думала Яна, подпирая дверь, в которую с другой стороны настойчиво стучали кулаком.

***

Из темноты соснового леса двое в черном волокли по земле бездыханное тело. Они появились в слабом свете уличного фонаря, затащили тело в деревянное здание свинарника и бросили в зловонную жижу.

***

Через пару часов у горящего свинарника хаотично метались люди. Их потные, грязные от сажи лица освещались бликами огня. Среди них был отец Яны — Лесник, временно исполняющий обязанности председателя леспромхоза. Из-за треска, криков и прочего шума его громкий голос был едва слышен:

— Багор, сюда! Быстро сюда! — осипшим голосом кричал он.

Мужчина в брезентовом плаще и рукавицах, нахлобучив на голову капюшон, зацепил багром деревянные ворота. Ворота слетели с прогнивших петель, мужчина забежал в горящий свинарник. Из свинарника с визгом побежали свиньи.

Механик пытался запустить дизельный насос, который затарахтел и, фыркнув водой из шланга, заглох, затарахтел и снова заглох. Механик со злостью ударил его ногой.

Выплеснув очередное ведро воды в окно горящего здания, мужчина в куртке швырнул пустое ведро на землю.

Пламя уже полностью охватило крышу, и люди беспомощно смотрели на всепожирающую стихию огня.

— Вот оно как, — вслух подумал Лесник. — Вот и нет фермы. Сгорела.

«Так и пилорама… — думал он уже молча, — да и дома-то почти все деревянные, сколько уж погорело… так и всё что хошь, не ровен час… — Тут он почему-то вспомнил о дочери: — Как она там? Всякое может быть… хоть бы приехала, повидаться…»

Помочь он ей ничем не мог, она и не приезжала. Он знал про Евгения, был как-то у них на съемной квартире, один раз был… и больше не ездил, не хотел. К тому же в леспромхозе сплошные передряги — то одно, то другое, странные дела, вот опять пожар — с чего вдруг?

На опушке леса горело деревянное здание свинарника, рухнула кровля, и яркая вспышка пламени взметнулась к небу.

***

В это же время пламя зажигалки, поднесенное к толстой сигаре, подсветило лицо хозяина шикарного особняка. В холодном сумраке большого кабинета Павел Янович грузно опустился в кресло у камина, в котором с дровами горели только что брошенные туда документы. Пару листочков Павел Янович ещё держал в руке, но после некоторого раздумья, пыхнув толстой кубинской сигарой, отправил их к собратьям, в огонь. Бумага быстро превратилась в пепел.

Павел Янович понимал, что его влияние наткнулось на нечто жесткое, возможно, подобное ему самому. Он понимал, что когда-нибудь придется держать оборону от молодых и голодных. Когда-нибудь, но только не сейчас! Сейчас ещё не время, ещё не родился тот негодяй, который посмел бы сунуть нос на его территорию.

Но кто-то же бросил ему вызов, и ведь понятно, куда потянулась эта грязная лапа… «Месторождение, какое странное слово, — подумал Павел Янович, — Чье это место? Моё. Чего бы мне это ни стоило, это будет моё место… рождения».

Павел Янович бросил сигару в камин, встал и подошел к большому панорамному окну.

Холдинг «Интер групп» он собирал по зернышку, создавал с нуля, ну почти, почти с нуля, создавал, как и многие другие, всеми правдами и неправдами. Других уж нет, а он вот, стоит на ногах твердо. Или не очень? Есть, конечно, вопросы, но когда их не было? Так, пустое…

В последнее время Павел Янович немного потолстел, оплыл и стал уставать. Ничего не поделаешь — возраст. В свои шестьдесят пять он вдруг почувствовал странную щемящую боль где-то в груди, в области солнечного сплетения. Это смутное ощущение тоски и какой-то тревоги выводило его из равновесия, иногда даже не давало уснуть. Ему стало казаться, что всё нужно делать не так, как-то иначе, по-другому, но как иначе он не знал и по-другому не мог.

Внизу, к парадному входу, с визгом тормозов на вираже подъехал автомобиль его до сих пор неженатого тридцатисемилетнего сына.

«Может, если были бы внуки, — мелькнуло в голове Павла Яновича, — и… что-то ещё… должно быть что-то ещё…» — думал он, глядя, как выскочив из машины, Анатолий торопливо взбегал по ступеням крыльца.

Павел Янович поднял взгляд на мрачное темное небо. Он попытался вернуть мысль, которая только что вроде витала где-то рядом и, может, она ещё где-то здесь, но в кабинет вошел запыхавшийся Анатолий и включил свет.

— Пап, мы подумали, — направляясь к столу, сказал он, — все меры приняты, но… — Анатолий наскоро перевел дух. — В общем, тебе лучше уехать. — Он посмотрел на часы. — Экипаж уже в порту. Если хочешь, Анна полетит с тобой. Запасные паспорта, на всякий случай, на обоих, — добавил Анатолий и положил два паспорта на стол.

— Мне уехать? — удивленно спросил Павел Янович, усаживаясь в рабочее кресло.

— На время, пока утрясется…

— Завтра суд! — напомнил Павел Янович.

— Поэтому лететь надо сегодня, — логично, как нечто очевидное, заключил Анатолий. — Нельзя рисковать, это слишком… мы решили, что сейчас это…

— Вы решили? — перебил Павел Янович. — С каких это пор кто-то стал решать за меня?

— Пап, лучше бы…

— Лучше бы ты не делал глупостей! Мне не пришлось бы разгребать это дерьмо! — Ударив ладонью по столу, Павел Янович встал и зашагал к выходу. — Уехать! — на ходу сказал он и обернулся. — Если я уеду, тебя разденут до нитки, раздербанят так, что… охнуть не успеешь! Где Наташа?

Анатолий пожал плечами, Павел Янович тихо ругнулся, махнул рукой и вышел из кабинета.

***

Обнимая подушку, Наташа в одежде лежала на кровати. Здесь, в её комнате, всё было так же как в детстве. Никто ничего не трогал, не переставлял. Наташа тоже ничего не трогала и не переставляла.

Когда она оставалась в доме на ночь, она приходила сюда после очень позднего, иногда ближе к полуночи, ужина и ложилась спать. Проснувшись к обеду, вставала и уезжала, сожалея о потерянном времени. Она бы вообще не приезжала, если бы не беспредельная дороговизна жизни и не настойчивое желание отца её видеть.

Наверное, она напоминала ему молодость, наверное, потому что была очень похожа на мать, то есть на первую жену Павла Яновича. Такой же экстремальный нрав и бешеная кровь.

Каждый год она летала в Испанию только для того, чтобы посетить корриду, где она тайно надеялась увидеть смерть тореадора. Когда она участвовала в энсьерро, то старалась бежать как можно ближе к быкам, порой она бежала просто рядом, быки не трогали её, видимо, принимали за свою. Испанцы тоже принимали её за свою и очень удивлялись, когда узнавали, что её зовут Наташа и что она прилетела из России на своем самолете. Самолет, конечно, был отцовский, в том числе и поэтому, Наташа время от времени приезжала к отцу на ужин, а иногда оставалась ночевать.

Вторую жену отца она не любила, а когда Павел Янович женился в третий раз, ей было уже всё равно. К тому же дорожала жизнь, расходы росли, и она стала приезжать чаще.

Вот и сейчас, после ужина, она пришла в свою комнату, легла на когда-то любимую кровать, уткнулась в подушку и задремала.

Когда раздался стук в дверь, Наташа открыла глаза, чуть приподнялась на кровати и повернулась на стук.

— Да, пап, входи, — сквозь сон сказала она.

Наташа знала, что никто кроме отца не посмел бы её беспокоить, даже старший брат Анатолий старался держаться от неё подальше.

— Спишь? — спросил Павел Янович.

— Переела, — лениво произнесла она и откинулась на спину. — Твоя жена очень вкусно готовит.

— Брось, ты же знаешь, что… всё это… — он отвел взгляд и махнул рукой.

— Знаю-знаю… — зевнула Наташа.

Павел Янович собрался с мыслями и присел на край кровати.

Он уже несколько раз пытался серьезно поговорить с дочерью, поговорить о важном, о должном, о делах. Но всякий раз нежные отцовские чувства переполняли его, и вся деловая серьезность испарялась, как несущественное и неуместное. Разговор сводился к тому, что Павел Янович переводил ей нужную сумму и, в общем, был доволен!

Но всё-таки он очень хотел, чтобы она приобщилась к управлению компанией и, может быть, потом, в перспективе… сменила бы его в кресле руководителя.

— Наташа, — произнес он, стараясь как можно строже, — хоть ты и не склонна к серьезной работе, но…

В комнату заглянул Анатолий.

— Генерал приехал, что сказать?

Павел Янович, к удивлению для себя, даже обрадовался этой возможности в очередной раз отложить разговор. Он знал, что Наташа ни за что не будет заниматься делами, возможно, даже говорить об этом не станет, но всё же надеялся — а вдруг?! Эту последнюю надежду он терять не хотел, поэтому сразу встал и шагнул к двери.

— Я сейчас. Ты поспи, поспи, — сказал он и вышел из комнаты.

Наташа, лениво потянувшись, повернулась на живот, посмотрела на часы и уронила голову в подушку.

***

Пройдя за отцом в центральную часть дома, где в небольшом холле находился кабинет Павла Яновича, Анатолий повернул к парадной лестнице вниз.

— Я в город, — сказал он.

— Надеюсь, на встречу с Катей? — без всякой надежды спросил Павел Янович.

— Нет, — на ходу ответил Анатолий.

— Тогда зачем?

Анатолий притормозил у лестницы. Он не мог игнорировать волю отца, но откровенное давление, упреки и придирки на каждом шагу терпеть не хотел.

— Пап, что за вопрос? — едва скрывая возмущение, спросил он.

Павел Янович вздохнул и недовольно сжал губы.

— Передай генералу, пусть… Нет, пусть ждет, я спущусь, — сказал он и зашел в кабинет.

***

Оторвав голову от подушки, Наташа посмотрела на часы. «Поеду», — решила она и поднялась с кровати. Взглянув на себя в зеркало, Наташа отряхнулась, оправилась и, прихватив сумочку, вышла в коридор.

Перспектива долгого разговора с отцом её не грела. Вся его жизнь, дела, заботы — всё это было для неё невыносимо скучно. Она хотела бы сейчас спуститься, тихо, незаметно сесть в машину и уехать. Но так нельзя — не простит, надо обязательно попрощаться отцом. Она подошла к двери его кабинета и заглянула внутрь.

— Пап! — позвала Наташа, и чуть шире открыла дверь. — Папа!

Свет из коридора узкой полосой проходил по холодному пространству кабинета, цепляя приоткрытую дверку шкаф-сейфа с ключами в замке. В детстве ей всегда хотелось заглянуть в этот волшебный шкаф, но отец никогда не оставлял его открытым.

Наташа с легким волнением подошла к сейфу. За массивной дверкой беспорядочно, словно мусор, толстым слоем лежали пачки купюр.

Вообще-то Наташа пренебрежительно даже с презрением относилась к деньгам, но её рука сама потянулась к свежим ещё пахнущим типографской краской купюрам. От прикосновения к чудотворной бумаге в груди что-то ёкнуло, Наташа одернула руку и оглянулась на дверь.

Тишина. Большой кабинет, огромный дом, и ни единого звука… Наташа усмехнулась, спокойно взяла пачку пятитысячных и положила в свою сумочку, взяла ещё одну и ещё, и… вдруг представила фигуру отца в проеме дверей.

От этой мысли сердце опять сжалось, забилось, затрепетало, дрожь пробежала по телу и перешла к рукам. Отец смотрел на свою любимую дочь, которая, как последняя воровка… Но зачем?! Зачем?! Он же никогда и ни в чём ей не отказывал!

Наташа повернула голову — в дверях никого и тишина. Она быстро сунула пачку в сумку, затем ещё одну, ещё, потом ещё и ещё…

***

В это время на придомовой парковке Павел Янович беседовал с генералом полиции по фамилии Зубов. Генерал был действительно зубастый, с цепким сверлящим взглядом и довольно крутым нравом.

Выслушав генерала, Павел Янович холодно, как ноту протеста, вручил ему кожаную папку с документами.

— Плохо генерал, в общем, плохо, — подытожил Павел Янович. — Если это перейдет в политическую плоскость… в общем, я недоволен.

— Дело сделано, — сказал генерал, — а в общем, Захар докладывал, что всё согласовано, в общем.

— Согласовано с кем?

— С Толей.

— Захар с Толей уже, как фабрика глупостей! Меня до суда довели. Это как? Вы не охренели?

— Павел, я не понял, что за тон? — опешил генерал.

— Тон?! Вы что там думаете, со мной уже так можно? Может, думаете, что Павел Янович завтра с сухарями на зону пойдет? Или решили, что я всё, вот-вот и в ящик? Не дождетесь! — угрожающе предупредил Павел Янович и решительно направился к дому, каждым шагом утверждая, что он ещё в силе.

Генерал Зубов, раздраженный таким поворотом… его, генерала, как мальчишку за плохой ответ у доски… и кто… этот… «Да, как бы партнер, да, но мы-то знаем… и если что, можем и не посмотреть, вот тогда и посмотрим», — негодовал он, выезжая за ворота усадьбы.

Павел Янович подошел к дому и, открыв дверь, столкнулся с Наташей.

— Ты куда? — спросил он.

— Я… поеду я, — сказала Наташа, обходя отца боком.

— Наташа, ты… Что-то не так?

С дочерью он всегда как-то таял, добрел, становился нежным, как никогда и ни с кем. Она об этом знала и была благодарна, и пользовалась.

— Поеду, поздно уже… — виновато сказала Наташа и попятилась к машине, задвигая за спину набитую деньгами сумочку.

— Завтра суд, я хочу, чтобы все были.

— Да, конечно, увидимся! — сказала Наташа и прыгнула в машину.

Павел Янович стоял на крыльце огромного дома и с грустью смотрел, как за «Мерседесом» его дочери смыкаются массивные шторы автоматических ворот. «Разъехались, — подумал Павел Янович, — все разъехались». Он тяжело вздохнул и медленно побрел к двери.

Словно чувствуя чей-то чужой, холодный, и пристальный взгляд, Павел Янович остановился, чуть помедлил и обернулся. Сквозь дрожащие листья осины на него равнодушно смотрела луна. Легкий ветерок, предвещая ночную прохладу, бодро пробежал по седым волосам и стих. Павел Янович снова тяжело вздохнул, опустил голову, затем открыл дверь, переступил порог и зашел в дом.

***

Глубоко за полночь Анна, молодая жена Павла Яновича, в безупречно белой ночной сорочке, как не приходящее в сознание приведение, покачиваясь по коридору, остановилась у распахнутых дверей кабинета.

В лунном свете у большого панорамного окна, неподвижно и одиноко стоял Павел Янович. На нем был домашний халат и тапки. Он стоял и тоскливо смотрел на ночное небесное тело. Струйка дыма от толстой сигары, вибрируя, тянулась к потолку.

Анна подошла к винному столику, щедро плеснула коньяк в большой бокал для виски и мутнеющим взглядом уткнулась в луну.

— Опустел дом, — не обращая внимания на Анну, произнес Павел Янович. — Пусто, — сказал он.

Анна подошла к мужу, не отрывая взгляд от луны, глотнула коньяк и угловатым движением протянула бокал Павлу Яновичу.

— Хочешь? — спросила она.

Павел Янович глубоко затянулся и выдохнул густое облако табачного дыма.

«Не надо было доверять ему слишком много, — подумал он. — Справедливости захотел? Справедливо было бы уволить тебя без выходного пособия ещё тогда… Почему ты так повелся? Я же тебя ценил, холил, лелеял… А теперь ты покойник и всем на тебя плевать. Видимо, ты так и не понял, что в этой жизни всем на всех плевать, всем и на всех. Вот и на меня…»

— Всем плевать, — будто подводя итог, вслух сказал Павел Янович, словно отбросил последнюю костяшку на старых счётах.

Вот только в доход или расход? Раньше это «плевать» приносило доход, а теперь щемит в груди. Завтра суд. Плевать ему на этот суд, там всё решено. А здесь? Он невольно поводил ладонью в области сердца. Вроде не болит, а болит. Давление, пульс — всё в норме, но… Павел Янович тяжело вздохнул и затянулся.

Привычно незамеченная мужем, Анна бесшумной поступью, как невесомый призрак, растворилась, прихватив с собой бутылку коньяка.

Павел Янович стоял в холодном свете луны у большого панорамного окна. Струйка дыма от толстой сигары, вибрируя, тянулась к потолку.