Девятый вал

Александр Клим, 2022

Россия далекого будущего, обернутая в сверкающие доспехи киберпанка. На улицах буйным цветом распускаются высокие технологии, а люди обводят биомеханическими глазами неспокойный СитиГрад. Дочь помощника прокурора умирает при странных обстоятельствах, и ее смерть – явно насильственная. К делу причастен Александр, гордо называющий себя «жандармом этого мира». Но путаная история, которая поначалу смахивает всего лишь на простое убийство, скоро начинает окрашиваться в совершенно иные оттенки. Реальность преломляется, а одно неосторожное событие обретает монструозные масштабы, разрастаясь до оглушительной вселенской катастрофы. Разве мог кто-то ожидать, что все перерастет именно в… это?

Похороны — Смерть

— Опять этот сраный дождь, он никогда не закончится, сколько можно лить, — бубнил себе под нос один из гробовщиков, что стояли вчетвером у массивного деревянного гроба. Невиданная роскошь в наши дни. По истории мы знали, что раньше, пару столетий назад, большинство людей хоронили в деревянных гробах, пренебрегая экологическими правилами земли. И сейчас это не запрещено, но стоит такой гроб непомерно дорого и просто не по карману даже рядовому чиновнику или бизнесмену. Но хоронили Циллиону, дочь самого преданного городу и государству чиновника, из отдела расследований экономических преступлений, мистера Сэм Идри-Ток и его жены Марго Идри-Ток. Вокруг разрытой в земле ямы, куда позже будут опускать закрытый гроб, собралось немало людей. «Девочка была хорошей, умной и красивой, никому ничего не сделала, так за что её, да таким варварским способом», — шептались в толпе. Родители стояли молча в первых рядах, по обе стороны все высокопоставленные лица города, вплоть до независимого смотрителя управ делами города. Все опустили головы и молча смотрели в землю.

На земле лежала девушка, потёки крови на губах, связанные руки за спиной, ноги в коленях. Она одета в ночную рубашку.

— Тебе помочь? — раздался женский голос сверху.

— Нет, иди работай, — рявкнул я и, закинув девушку на верстак, достал ножовку.

Священник в длинной рясе и огромным золотым крестом на груди, открыл Библию и, найдя нужный стих, начал читать нараспев, поддерживаемый тремя молодыми послушницами. И в это же мгновение не выдержала мадам Ток, навзрыд крича, она кинулась к лежавшей в гробу дочери, убиваясь и громко кляня этот город, мужа и всех его коллег. Никто, все молча стояли, никто не смел ей возразить, сейчас ей можно говорить, сейчас ей позволено многое, она скорбит, она взывает к небесам, она теряет связь с ребёнком. Это уже после ей скажут, ей сделают замечание, её изобьют до потери сознания, в подвале родного дома, там, где у хозяина семьи Токов расположен рабочий кабинет, там, где он неоднократно пристрастно вёл бесконечные беседы с подозреваемыми, коллегами, подчинёнными. И лишь иногда пробивались сквозь ночную тишину резко обрывающиеся крики и глухие стуки, монотонные глухие стуки.

Монотонные, одинаково амплитудные движения пилы медленно, но верно разрезали плоть, распиливали хрящи и небольшие кости шеи девушки, чья голова спустя мгновение глухо упала в бережно подставленное ведро.

— Ну вот и всё, — сказал я тихо. — Точка не возврата, но не переживай, всё будет хорошо. Я положил голову девушки в небольшую спортивную сумку, закрыл её. После смыл с себя остатки крови, протёр пилу и, поднявшись наверх, крикнул в зал:

— Всё готово, я поехал, убери там всё, соберись и действуй по реперам.

— Я поняла тебя, не переживай, я всё запомнила, — сказала девушка, и в коридоре мелькнула рыжая тень, блеснув на солнце металлом.

— Прощай, — тихо, почти шёпотом сказал я и, надев куртку, вышел из дома.

— Всё, всё, прекрати, её больше нет, — успокаивала Марго жена какого-то чиновника, что более-менее дружила с семьёй Идри-Ток. — Пойдём, пойдём я налью тебе успокоительного, — беря под руки Марго, она продолжала говорить с ней. Гроб был опущен, и мужчины с лопатами принялись закидывать его влажной чёрной землёй. Толпа стала редеть, народ потянулся к своим машинам и автобусам, специально заказанным для этой процессии. Священник ещё раз перекрестил возникший у его ног земляной бугор и, глухо сказав «аминь», потихоньку побрёл в прикладбищенскую церквушку. Господин Сэм Идри-Ток стоял у могилы своей дочери, не в силах тронуться с места, он никак не мог поверить в случившееся. Его Циллиону убили, его дочь, как это вообще возможно, и, самое главное, мотив, который никак не формировался у него в голове.

Я медленно проехал рядом с кладбищем, просматривая через густые насаждения процессию, что начала потихоньку расходиться. Похороны завершились, и все, кому был дорог умерший или его близкие, собирались почтить память усопшего бокалом, роксом, стопкой. Свернув к главному входу на кладбище, я до максимума сбавил скорость цикла и двинулся в сторону усаживающихся в свои транспортные средства людей. Подъехав ближе, я увидел девушку, что молча плакала, стоя у забора, красивые светлые волосы, покрытые чёрной вуалью, стройное тело, облачённое в деловой костюм, в металлических руках белый мокрый платок. Она вдруг подняла глаза и скользнула взглядом по мне, на долю секунды задержавшись на линии глаз, я так же смотрел ей в глаза, и, спустя мгновение, отвернувшись, прибавил газу, умчавшись отсюда.

— Господи, — наконец изрёк Сэм. — Да как же так, родная, ну как же ты так, почему именно ты, почему он не убил эту тупую суку Марго? Господи, я не верю, — он вновь вытер лицо платком. Его глубокая скорбь была понятна посвящённому кругу коллег, ведь на неё Идри-Ток поставил всю свою жизнь и карьеру. Свою дочь Сэм учил лично, ни одного раза не прибегнув к силовому вбиванию знаний, он ни одного раза не дал ей даже пощёчину или подзатыльник. Девочка схватывала всё на лету, вникала в самые глубокие дебри, порой заставляя восторженно восхищаться учителя. Она была им, она была Сэмом, но лучше, умнее, быстрее, моложе, и ей, ей в особом кругу была отведена особая роль, в предстоящих глобальных событиях. Но всё рухнуло, это крах всех надежд, окончание жизни и безумная боль. Сэм сейчас не казался властным чиновником, что мог открыть любую дверь и выбить из любого правду, он стал похож на старика. Сгорблен, ссутулен, дрожащие пальцы, обвисшие щёки и пустые глаза.

— Прости, родная, я не сберёг тебя, — беззвучно, губами проговорил Сэм, и, казалось, должно прийти осознание, должна начать обуревать ярость, вокруг должно померкнуть всё, оставив лишь Александра перед ним, глаза в глаза, в руке топор, и ярость тысячи полков обрушится на шею убийце ни в чём не повинной девушки, но… Но он стоял, стоял и просто плакал, всё глубже падая в образовавшуюся внутри души пустоту, и уже подняться оттуда возможно ли?