Небылицы

Александр Кауфман, 2020

Сборник фантастических и не очень историй, произошедших или не произошедших когда-то и где-нибудь, написанных в период с 2016 по 2020 годы. О прошлом, настоящем и будущем, о любви и смерти, о приобретениях и потерях. И, конечно, о людях.

Если мудрое слово услышит разумный,

то он похвалит его и приложит к себе.

Услышал его легкомысленный, и оно не понравилось ему,

и он бросил его за себя.

Сир.21,18

Собеседник

— Вот скажи — ты считаешь меня привлекательным? — собеседник картинно приосанился.

— Как я могу считать тебя привлекательным? — удивился я. — Ты мужик. Я тоже. Или ты на что-то намекаешь, м?

— Совсем ты непонятливый. Оставь свои грязные инсинуации. Представь лучше, что ты женщина. Фантазия-то у тебя есть? Вот и представь. Я бы тебе понравился, будь ты женщиной?

Я оглядел собеседника. Худой, но не щуплый — пожалуй, его с некоторой натяжкой можно было назвать жилистым. Высокий. Тонкое вытянутое лицо, обрамлённое аккуратной чёрной бородкой, скрывающей некоторую скошенность нижней челюсти. Нос чуть длинноват. Губы узкие, нездорово синеватые. Спокойные глаза цвета стали смотрят прямо и открыто. Пальцы длинные, нервные — про такие обычно говорят «пальцы душителя или пианиста». В целом, во внешности моего собеседника не было ничего особенно привлекательного, но… Чёрт, был бы я женщиной, я бы пригласил его на чашку кофе после первого же свидания! Это можно назвать как угодно — внутренний магнетизм, обаяние, харизма — но от собеседника исходило нечто настолько притягательное, что, пожалуй, лишь слепец не смог бы заметить этого.

— Вот видишь! — он улыбнулся. Зубы были белые, ровные. — У тебя даже лицо изменилось. Признаёшь, что я прав?

— Признаю, — кивнул я.

— Тогда наливай ещё по одной.

Я взял бутылку уже слегка непослушными руками и развёл янтарную ароматную жидкость по бокалам. Коньяк был отменным — в меру терпким, в меру мягким. Мы выпили. Собеседник точным движением наколол на вилку кусочек балыка, отправил в рот.

— Так что здесь, дорогой мой друг, совершенно не важны какие-то внешние данные или общепринятые стандарты, — продолжил он. — Внутренний стержень! Воля! Умение выходить за рамки! Вот что действительно важно для успеха. В любых областях.

— Хорошо, хорошо, — в глубине души понимая, что собеседник прав, по старой привычке заядлого спорщика я силился найти контраргументы, — а, скажем, м… Актёры? Звёзды голубого экрана? На них равняются, ими восхищаются, а ведь не все из них — сильные люди со стержнем.

Сказав это, я понял, что довод очень слабый. Никудышный довод, если уж честно. Собеседник тонко улыбнулся, изящным жестом поправил серебряные запонки и принялся громить меня в пух и прах:

— Думаешь, известные актёры — слащавые красавцы, занятые только подпиливанием ногтей и подравниванием растительности на лице? Отнюдь. Даже если не брать в расчёт то, что работать им приходится порой в гораздо более тяжёлых условиях, чем, например, тебе, каждый из них обладает внутренней притягательностью. Как думаешь, легко ли заставить поверить в то, чего нет? В несуществующих людей, в ненастоящие ситуации? Очень непросто. А ведь хорошим актёрам веришь. Так-то.

— Сдаюсь, сдаюсь, — я поднял руки, — ты победил. Доволен?

— Ещё бы, — осклабился собеседник. — Разливай, что сидишь?

— Вообще-то коньяк так не пьют, — попытался протестовать я, — его надо маленькими глоточками, смаковать…

— Ага, ещё и покатать по нёбу. Не будь снобом. Не то место, как видишь.

Мы, действительно, сидели не в ресторане и не в клубе истинных джентльменов, а на моей кухне. Столешница отливала металлом, в шкафах царил идеальный порядок — неброские, но дорогие вещи стояли точно на отведённых им местах. Я всегда был перфекционистом. Или занудой?

Я разлил коньяк, уже чувствуя шум в голове — бутылка была второй. Собеседник мой, казалось, ничуть не был подвержен воздействию алкоголя, сидел ровный, как палка, и такой же сухой. Лишь в стальных глазах появился едва заметный глянец.

Мы вновь выпили, закусили тёмным шоколадом. Время тянулось медленно, вязко, тягуче, секундная стрелка ползла еле-еле. В распахнутое окно залетела муха, и я видел, как трепещут её полупрозрачные крылышки.

— Это ты что-то сделал с часами? — спросил я чуть заплетающимся языком.

— Я? С часами? — собеседник улыбнулся. — Нет, с ними всё хорошо. Ты просто слишком много выпил.

— Ну да, ну да, — я скептически покачал головой, отчего она слегка закружилась.

— С твоего позволения, я продолжу. Ты завёл тему кинематографа, так? — жесты его были плавными и чёткими; красивыми. — Почему отрицательные персонажи порой более притягательны, чем положительные?

— Человеку свойственно стремиться ко злу, — философски заметил я.

— Отчасти ты прав. Но не только это служит причиной. Я говорил об умении выходить за рамки, помнишь? — собеседник двумя пальцами взял бутерброд с икрой, откусил. Одна икринка лопнула, брызнув солёным соком на бороду. — Включи же логику! Преступник всегда привлекателен тем, что обладает достаточной смелостью, чтобы нарушить закон. Смекаешь? Вот ты нарушал закон?

— Ну, бывало, скорость превышал, — задумался я, — в студенчестве «зайцем» ездил…

— Не смеши. Это всё чушь. По-настоящему ты закон никогда не нарушал. Я-то знаю. А тот, кто выходит за рамки — пусть даже за рамки закона — привлекателен своей смелостью.

— Как-то сомнительно, — задумчиво ответил я, наполняя бокалы остатками коньяка. — Разве маньяк привлекателен?

— Крайности мы не рассматриваем, — безапелляционно отрезал собеседник, уже примериваясь к бокалу. — Двигаемся дальше. Я слышал много нытья о том, что женщины любят богатых за их деньги. Мол, это продажность и порочность. Чушь!

— Почему? — поднял брови я. — Если откровенно, я тоже всегда так считал. Не огульно, конечно, но определённая тенденция есть.

— Вздор! — собеседник мой, казалось, даже чуть разозлился. — Опять же, если не рассматривать всяких папенькиных сынков — вроде тебя, кстати, не отрицай, папенька много тебе помогал в самом начале — то богатый человек стал богатым не просто так. Он заработал, ясно тебе? Наверняка сталкивался с трудностями, даже с угрозами, но не спасовал, а пошёл дальше, и в итоге добился своей цели, — он опрокинул бокал в глотку. Острый кадык сделал движение вверх-вниз. — Значит, у такого человека есть стержень. И его за это любят, уважают и ценят.

— Ладно, ладно, — я примирительно развёл руками. — Я согласен. Стержень, воля, характер. Я это понимаю.

— Кстати, ты тоже не трус, — мужчина вдруг стал абсолютно серьёзен, — ни разу не запаниковал. Не испугался меня.

— С чего бы? — удивился я. — Нет, я тебе, в принципе, сразу поверил. Это чувствуется. Но это было так буднично… Чёрт возьми, ты всегда вот так приходишь, с бутылкой коньяка и закуской? Серьёзно?

— А ты ожидал увидеть меня каноничной старушкой с косой и чёрным вороном на плече? — собеседник мягко улыбнулся.

— Я, честно, ни разу не думал об этом, — признался я. — Жил одним днём, а о таком далёком, как мне казалось, будущем не задумывался.

— Может, так оно и правильней, — Смерть покрутил в длинных пальцах опустевший бокал. — Жить полной жизнью здесь и сейчас… В этом что-то есть от той самой смелости, которую мы обсудили пару минут назад.

— Да. Может, и так, — согласился я. Воцарилось молчание. Каждый думал о своём — Смерть, наверное, о внутренней силе и связи её с житейским благополучием, я же о его предложении… Заманчивом, но страшном.

— Всё-таки я покажу тебе кое-что, — Смерть поставил бокал на стол, — дабы не осталось сомнений.

Он на секунду прикрыл глаза, сделал странное движение пальцами, и я ощутил невероятное. Что-то невидимое и неведомое, что было внутри меня и чем был я сам, отделялось. Вот я вижу себя со стороны и почему-то думаю о том, что зря я забросил спорт — брюшко ужу немного торчит из-под рубашки. Меня со мной же связывает радужная пуповина, которая истончается и истончается, и вот я растворяюсь в чём-то тёплом и ласковом, оставаясь при этом сидеть на своей кухне…

Всё закончилось внезапно. Я открыл глаза, закашлялся, меня чуть не вытошнило, трясущимися руками я налил себе стакан водопроводной воды. Смерть смотрел на меня с интересом и, казалось, с лёгкой иронией.

— Понял, как это происходит? — спросил мой странный гость.

— Да. Ничего приятного, но не так уж страшно, — отдышавшись, ответил я.

— Теперь, полагаю, ты до конца уверен в истинности моих слов. Простой аферист не сумел бы так сделать, а?

— Определённо, — я опустился обратно на стул. В голове ещё шумело, но весь хмель из неё будто выдуло порывом ледяного ветра. — Послушай, зачем тебе это?

— Скука, — прямо и просто ответил Смерть. — Представляешь, сколько мне лет? Конечно, я не испытываю скуку в привычном твоём понимании, но аналог этого чувства у меня есть. Думаешь, ты первый, кому я предлагаю подобного рода сделки?

— Но почему я? И почему именно книга? — я и вправду недоумевал. В мои планы отнюдь не входило становиться писателем.

— Ты, конечно, всё-таки туповат, — покачал головой Смерть. — Может, я действительно ошибся?

— Нет-нет, — я поспешил сдать назад. Умирать в самом расцвете сил мне не хотелось, пусть Смерть и обещал мне, что всё пройдёт тихо и безболезненно.

— Я хочу помочь тебе, дурачок, — почти ласково сказал Смерть. — Ты крутишься между работой, домом и редкими развлечениями. Да, ты немало зарабатываешь в офисе, и даже работа у тебя более интересная и творческая, чем у большинства тех, кто каждое утро едет в город, принарядившись в дорогой костюм. Но это серость, понимаешь? Кем тебя запомнят твои наследники — если они вообще когда-нибудь будут? Кем тебя запомнят люди? Да никем. Когда-нибудь я приду за тобой, и всё. Приди я сейчас не с предложением, а делать свою работу — разве о тебе не забыли бы пару лет спустя?

— Но у меня есть родители, родственники, — слабо попытался спорить я.

— Да, конечно. Они будут помнить. Но все остальные — нет. Рано или поздно я приду за твоими родными — а с ними исчезнешь и ты.

— Но так живёт большинство… К сожалению, в нашем народе как-то не очень принято помнить всех до седьмого колена.

— Послушай меня — и, главное, услышь! — Смерть ткнул мне в грудь худым длинным пальцем, и по телу будто пробежал электрический разряд. — Ты можешь запомниться многим. Тысячам и миллионам. Тебя будут цитировать потомки, твои книги будут включать в учебники. Это твой шанс, понимаешь? Шанс Словом менять мир! Определять мышление! Поэтому я и хочу тебя подстегнуть — и посмотреть, что из этого получится. Ты помнишь наш уговор?

— Да, конечно, — вопрос был глупым. Такое не забывается. — Сейчас ты оставляешь меня на какое-то время, но если увидишь, что я вернулся в рутину и больше никуда не стремлюсь, ты вернёшься… И уже с предсмертными мучениями.

— Такими, что ты будешь умолять забрать тебя скорее, — Смерть поднялся со стула. — А мне пора. И так засиделись.

— Послушай, а зачем тебе фигурировать в книге? — задал я вопрос, который весьма меня интересовал. — Неужели и тебе не чуждо тщеславие?

— Может, и так, — тонко улыбнулся Смерть. — А может, я усложняю тебе задачу, а? Никогда не думал о том, что обо мне весьма непросто написать что-то оригинальное и интересное?

Пока я стоял, раздумывая над его словами, Смерть открыл замок и вышел из квартиры. Я слышал, как шаги его отстучали один пролёт и затихли — видимо, Смерть предпочёл какой-то менее тривиальный способ путешествия, чем топать пешком с восьмого этажа.

Я закрыл дверь. Голова была пустой и звонкой. Всё можно было бы счесть сном или бредом, но на столе покоились два бокала, а этикетки на коньячных бутылках были написаны на незнакомом языке — таких у меня не водилось. В кои-то веки я решил пренебречь немедленным наведением порядка на кухне, оставив балык, шоколад и бутерброды жирным летним мухам. Вместо уборки я прошёл в комнату, которую гордо именовал «кабинетом», и включил компьютер. Спать не хотелось. Хотелось творить. Писать слова, что будут тяжёлыми камнями ложиться в душу каждого прочитавшего их, чтобы спустя мгновение расцвести великолепными цветами понимания. Слова, что будут вырывать людей из обыденности, слова, что будут толкать в спину и давать пинка, слова, которые заставят стремиться и совершать поступки. Слова, которые сделают меня бессмертным на многие годы и десятилетия.

Я создал новый файл. Когда-то я пробовал писать, но бросил ради работы. Однако ещё с тех времён я помнил, что начать бывает сложнее всего. Поэтому над первым предложением я думал не меньше пяти минут. А когда посмотрел в тёмное окно, прикрыл глаза и вспомнил Смерть, его безупречный костюм и ироничную ухмылку, философские рассуждения и неоспоримые доводы, первое предложение само появилось у меня перед глазами. Я подскочил на стуле, скорее, чтобы не спугнуть внезапно нахлынувшее вдохновение, и бросил руки на клавиатуру:

« — Вот скажи — ты считаешь меня привлекательным? — собеседник картинно приосанился.

— Как я могу считать тебя привлекательным? — удивился я. — Ты мужик. Я тоже. Или ты на что-то намекаешь, м?»