Нулевой мир 1: Мера Ноль

Александр Изотов, 2023

Он потерял все, но на краю жизни Абсолют предложил сделку. Ему нужно отправиться в "нулевой мир" и защитить тринадцатого.Вот только смерть оказалась быстрее, он не успел дать согласие, и все пошло наперекосяк. Чтобы кого-то защитить, в нулевом мире надо быть сильным. Здесь каждому Небо определяет свою меру. А ему же повезло оказаться в теле самого слабого…

Глава 2. Жажда жить

Ну, ждать, что меня заботливо развяжут и подхватят на ручки, не пришлось.

Троргал подошел, вырвал свой топор, не заботясь, что острые края задели мою руку. От боли я прижался затылком к дереву. Воин скрылся из глаз, зайдя за спину, и тут столб тряхнуло так, что у меня зубы чуть не вылетели. Он перерубил веревки!

Мои руки разлетелись в стороны… Но ноги-то так и связаны.

Я полетел головой вниз, попытался поджать ноги, кое-как подставил локти, руки совершенно не слушались. Удар о землю оглушил, я сложился, и ноги страшно заломились, натянув веревки и жилы до предела. Сейчас сломаются.

Новый стук топора. Я с облегчением ссыпался на землю. Именно ссыпался, сил во мне вообще не было. Я часто задышал, в нос ударила сухая пыль.

Сколько я провисел тут? Я себя помню только пять минут всего.

«Этот проповедник висел тут два дня».

Два дня!!! От осознания этого ко мне сразу вернулись все чувства. Тело скрутило болью, занемевшие руки и ноги взорвались миллионами искр, будто прошило пылью из ружья.

Горло загорелось, иссохшее нутро стало долбить в мозг о своей жажде.

— Пить!

У меня вырвалось это непроизвольно, но сил терпеть больше не было.

— А пожрать не дать, просва сраная!

— Давно не отливал, сейчас я тебе помогу, — шаги зашаркали в мою сторону.

— Троргал! Небо оскорбить вздумал?

Я сжал пальцы от злости, и, скребя ими по земле, подтянул ноги. Сволочи, дайте только…

Еле подняв голову, я уткнулся взглядом в меч, лежащий у ног воина с копьем. Как его там, блондина этого? Кроммал? Зарычав, я выкинул руку вперед. До меча всего-то шагов пять.

— Пить! — снова вырвалось у меня.

— Вот же говно нулячье, и как осмеливается только?

Я с криком подтянул свое тело, упираясь коленками, и прополз несколько сантиметров. Земля была твердой, с мелким крошевом какого-то камня. Все это впивалось в локти, в колени, лезло в саднящие раны. Блин, заражение подхвачу.

— Вот же просва упрямая. Сдох бы давно, и ладно.

— А ну, зверье пустое, заткнулись! — это рявкнул десятник, кажется.

— Торбун, если доползет до меча, дашь ему воды.

— Хорошо, Старый.

Я попытался еще пару раз подтянуться, но силы быстро покинули меня. Уткнувшись лбом в землю, я задышал, вдыхая грязь и раздувая вокруг пыль. Надо еще тянуться!

Не могу…

Даже по сравнению с огнестрельным в живот эта боль была невыносима. Дали бы мне умереть там, под мостом…

Лежать просто так оказалось приятно. А что, если не двигаться, и спокойно помереть, отдать богу свою душу. Полететь навстречу родным. И мучения прекратятся.

Богу душу…

Воспоминания резанули слова о том, что мою душу заберут. И родных я там не встречу.

Я попытался подтянуть себя еще. Сил поднимать голову не было, и я просто повернул ее поудобнее. Меч поплыл перед глазами, стал расплываться.

«А твои жена и дочь? Как же они?»

Зарычав, я подтянул руку, сделал усилие. Тело дернулось и обессилено замерло. Не могу больше.

— Бесхребетный ноль!

Я усмехнулся. Посмотрю я на тебя, когда ты провисишь два дня на столбе под палящим солнцем. И тебя будут жрать мухи.

«Ты не висел! Ты тут десять минут всего!»

Я выругался. Вот же назойливая баба. Заткнись!

«Вставай, ноль! Я жить хочу!»

— Не, все, этот не доползет, — послышался голос Торбуна.

— Может, добить? — с надеждой спросил Кроммал, — Небо одобряет милосердие.

Сраный копейщик! Я подтянул руку, она застыла на полпути. Простите, мои дорогие!

— Я тебе добью! Надо будет, сам сдохнет, не испытывай судьбу.

Снова уткнувшись носом в пыль, я… заплакал. Глаза жгло, влаги давно не хватало, но тело с болью содрогалось в приступах рыдания. Вокруг стояли несколько воинов, и наверняка с презрением смотрели. А мне все равно, я умираю.

«Папа!»

Я затих. Что? Это кто?

«Папа. Иди сюда! Смотри, что я умею!»

Эльза! Моя Эльза! Ты моя кровинка!

«Папа-а-а. Ну-у, что ты лежи-и-ишь?»

— Да иду я, иду! — вырвалось из пересохшего горла.

Новое попытка, я с огромным усилием поднял голову и уперся подбородком в грязь. Меч всего-то… ну, какого хрена? Он все так же в пяти шагах!

— А-а-а! — я закричал, раздирая пересохшие связки.

Тянем одну руку. Обдираем кожу до новых ссадин, я чувствую, как вырываются волоски с корнем. Прочертив локтем, будто по наждачке, я выкинул руку вперед, больно вонзив пальцы в пыль.

Вторую руку под себя. Опираемся на локти. Экономим движения. Ползем телом, помогаем уставшим рукам.

***

«Помогаем локтями, сраные вы шавки! Автомат в руках у вас будет, как ползти будете? Уро-о-оды! Понабрали говно всякое!! Куда ты, шваль, автомат в грязь опустил? Он у тебя блесте-е-еть до-олжен!!! Ты у меня за всю роту стволы чистить будешь!»

***

Голос нашего сержанта оглушительно прогудел из прошлого и будто поддал пинка по моему новому тощему заду. Я сразу согнулся, выпятив пятую точку к небу, и кинул себя вперед. Вернее, попытался, но все же продвинулся вперед сразу на два шага, прочертив подбородком борозду и набрав в рот земли.

— Вот же нулячий ноль!

— Настырный. Стихия духа в нем сильна.

— Стихия духа есть у всех, Старый!

— Да, Торбун, но кому-то меньше досталось, кому-то больше.

— Да он же нулевая мера! Чего там больше?

— Сейчас и поглядим. Воды скомандуй принести.

Десятник рыкнул и шаркнул ногой от досады.

— Троргал, дуй давай за водой, зверье твое пустое!

— Понял, мастер.

Прошаркали шаги, отдаляясь от меня, а я так и лежал, не сводя глаз с меча и готовясь к следующему рывку. Земля скрипела на зубах, когда я сжимал челюсти от боли, но потихоньку я опять подтянул колени под живот. Локти под грудь.

Готовься…

Пры-ы-ыжок!

Тело рванулось, и я попытался выкинуть руки вперед. Получилось очень плохо, я со всего маху проехался лицом по земле. Даже в глаза попало, и я загудел от наждачной боли, зажмурившись. Вот только пальцы…

Пальцы правой руки коснулись чего-то, что не могло быть землей. Твердый металлический предмет. Я с лаской погладил навершие рукояти клинка, пытаясь рассмотреть его через забитые песком глаза. Все слезилось, долго веки держать открытыми не получилось, я снова зажмурился.

Как же больно.

Но пальцы все пытались подцепить. Подтянуть. Еще чуть-чуть. Есть! Да, усилия не пропали даром.

Я счастливо заулыбался, сразу почувствовав песок между зубами и губами. Теперь все усилия на то, чтобы удержать и подтянуть. Пальцы, к которым наконец прилила кровь, разгибаются, соскальзывают, но я потихоньку тяну.

Клинок тихо звенел, скользя по редкому гравию. Я тянул к себе меч и не верил происходящему. Я сегодня умирал под дорожным мостом, в мире с машинами и техникой. А здесь что? Мечи, копья… Что это, постановочные декорации? Но лежащий неподалеку труп воина говорил об обратном.

Клинок оказался в моих руках и я осторожно обнял его, прижавшись щекой к рукояти. Так, свернувшись в позе зародыша и обнимая меч, я отдыхал.

— Вставай! Собака нулячья!

— Небо ждать не будет.

Послышались шаги. Я поднял голову, пытаясь разомкнуть песочные глаза. Вернулся Троргал.

Рядом упала кожаная фляга, внутри заплескалось, забулькало…

Откуда только силы появились, руки мигом схватили, я за секунду нашел деревянную пробку. Только что пальцы меч ухватить не могли, а пробку мигом выдернули. Я оперся на локоть, разом приподняв тело, и подкинул флягу ко рту.

Я зацепился взглядом за воинов. Они смотрели, чуть улыбаясь, хитро щурясь. Рука с флягой остановилась, бессильно опустилась на землю. Что там, отрава?

— Да никто тебя травить не будет, — усмехнулся знахарь, — Это не делает чести воину.

Я с сомнением поджал губы и покосился на небо, смаргивая боль от песка под веками. Кто знает, что у них там небо разрешает, а что может оказаться вполне нормальным? Во всех этих религиях всегда так было — что не запрещено, то, значит, можно. Подлая суть человека извернется, но найдет лазейку.

«Честь для Зеленых Скорпионов не пустое слово».

Ага. И она еще здесь.

Я вздохнул. Память вырвала какие-то обрывки с уроков по выживанию. Что-то там про спазмы желудка. Это про еду или воду? Вот не помню, хоть убей.

Мне бы вспомнить, как меня зовут. Вот дочку точно помню.

Я осторожно приподнял мешковатую флягу, приложил к губам, чуть поднял. Прохладная жидкость с землистым привкусом хлынула в рот, и я, сделав неимоверное усилие, убрал флягу ото рта. Весь организм вспыхнул буйной сиреной: «ГЛОТАЙ! ПЕЙ! ГЛОТАЙ!»

Я выдержал. Прополоскал водой рот, воспаленный язык благодарно купался в ней спустя два дня засухи. Собрав всю грязь и песок, я… выплюнул ее на землю.

— Вот же ноль смердящий! Он издевается.

— Тихо, Торбун, мы же не в пустыне. Воды хватит.

— Старый, что мы с ним телимся?

Первые крохи жидкости, впитавшиеся через язык, прояснили голову. Я пригубил снова и сделал три мелких глотка. Организм, до этого трубивший во все барабаны, понял, что моя воля сильнее, и безропотно принимал ту дозу, что я определил.

Как же хорошо. Твою-то мать, я никогда еще в жизни не пил с таким удовольствием. Эта вода казалась самой вкусной, что я пробовал.

Сделав несколько глотков, я снова взял паузу. Появились силы.

— А-а-а… — со стоном и криком я, толкаясь локтем, а потом и ладонью, натянул измученные мышцы, и сел.

Я сидел!

— Кого он вызвал на поединок?

Знахарь задал вопрос, но в ответ возникла пауза. Я плеснул из фляги в грязную ладонь, растер воду, пытаясь сделать почище. Налив еще немного, я попытался промыть глаза.

— Я пойду! Пальцем перешибу.

— А с чего это ты, я же топор метнул!

— И промахнулся. Попытку сделал.

— Их тут двое было, Троргал и Кроммал, — пояснил десятник.

Я поднял голову, оглядывая лица огромных и суровых воинов. Троргал и Кроммал хищно улыбались, их глаза прямо горели желанием перерубить тощего нуля.

Кроммал так и не отпустил копье. Он упер его древком в землю, одну руку положил на бок, и стоял, выпятив грудь. Троргал, прищурив глаза, попробовал на остроту лезвие топора и кивнул мне. Типа, все готово для тебя.

— Дерьмо нулячье, долго молчать будешь?

Я перевел взгляд на десятника. Он нервно дернул мечом, и глядя на меня с презрением, сплюнул мне под ноги. Вся эта суета с «дерьмом нулячьим» явно казалась ему лишней тратой времени.

Вокруг горела и грабилась деревня, кричали люди, и там воины Торбуна давно уже без присмотра. А он тут, нянчится с каким-то задохликом, вдруг нашедшим в себе наглость умереть красиво.

Лысый зарычал от злости и, глянув на небо, резко приложил ко лбу два пальца и отмахнул их вниз. Это у них наверняка жест какой-то священный. Или охранный.

— Просветленный, знаешь ли ты правила? Ты хотел поединка… — устало вздохнув, сказал Старый.

Он нервно поправил серебряный обруч и покосился на воинов. Авторитет авторитетом, но ему не надо, чтобы все думали, что у него начинаются старческие капризы.

— С ним буду биться! — я указал пальцем на десятника.

Лысый хапанул воздуха и покраснел от злости.

— Да как ты, нулевая мера, смеешь?

Кроммал возмущенно покачал головой:

— Просва, ты не видишь, кто перед тобой? Это мастер зверь, третье жало!

«Ты сдурел? У тебя никаких шансов!»

Даже моя соседка по палате возмутилась.

Я усмехнулся. Можно подумать, с блондином или брюнетом у меня больше шансов. Если уж вызывать на поединок, то самого сильного. А Небо разберется.

«Идиот!»

Я посмотрел на небо. И вдруг приложил два пальца правой руки ко лбу и отвел их. Я сразу понял, что это движение для этого тела очень привычное, будто делаю это тысячу раз на дню.

— Да будет так, — сказал Старый, покачав головой. Он явно ожидал от меня чего-то другого.

— Ну, ноль, ты мог умереть быстро, — прошипел сквозь зубы Торбун.

Да, спасибо. Два дня ждал смерти, куда уж быстрее-то.

Я потихоньку нагнулся вперед, уперся ладонями в землю, и попытался встать на колени. Руки затряслись, ноги не слушались, но после четвертой попытки я смог таки упереться. Теперь подъем! Подъе-е-о-о-о-ом!

***

«Вставай, твою мать! Шавка сраная! Подъе-е-о-о-ом! Что, сил нет?!? А моргать силы есть? Это я тут вас жалею, а враг жалеть не будет. Ножик в позвонки отлично входит!»

***

Враг жалеть не будет. Перенеся вес тела на трясущиеся ноги, я вдохнул и, наконец-то, оторвал руки от земли. Медленно поднялся и, пошатываясь, осмотрелся.

Синее небо с ярким солнцем, одинокое облачко. Деревня находилась в какой-то долине, вокруг возвышались самые настоящие горы. Все, как на картинках — снежные шапки, величественные перевалы, и стелющийся на склонах туман.

Тут было даже уютно, в этой деревне. Если бы не резня, которую тут, по-видимому, устроили эти самые Зеленые Скорпионы.

«Не спеши судить».

Я с сомнением слушал голос. У меня свои представления о морали, и в то, что здесь все справедливо, мне не верилось. Если этот Торбун считает нормальным резать детей и женщин, то у меня против него рука не дрогнет.

«В какого идиота я попала!»

Воины разошлись, освобождая место. Старый тоже отошел подальше и встал, опираясь на изогнутый посох. Его взгляд все еще был заинтересованным.

Я опустил взгляд. Меч убитого лежал под ногами. В сравнении с клинком в руках лысого это была так, зубочистка. Но, как говорится, лучше синица в руке… Меч десятника я даже приподнять не смогу.

А этот?

Я осторожно нагнулся, ухватился негнущимися пальцами за рукоять. Боясь выронить оружие, я все-таки выпрямился, и, наконец, посмотрел в глаза Торбуну.

Все, хватит время тянуть. Я уже умирал сегодня. Это не страшно, да еще и под конец какие-то голоса мерещиться начинают. Надеюсь, в следующем мире будут уже мои родные.

— Есть какие-то правила? — на всякий случай спросил я.

А то мало ли, не так двинешься, не туда посмотришь, и на меня бросятся блондин с брюнетом, чтобы нанести свой праведный удар во имя Неба.

— Какие, к собачьим нулям, правила? — прорычал Торбун, вставая напротив.

— В поединке нету правых, есть только победитель, — сказал Старый.

Я осторожно переступил с ноги на ногу, пытаясь понять, сколько у меня сил. Тело потряхивало, мне приходилось ловить равновесие. Меч оттягивал руку ощутимо, два-три раза подниму, и выдохнусь.

Последний раз махал шашкой только с сержантом. Он был заядлый казак, и все его солдаты были обязаны приобщиться к настоящему искусству. Поэтому мы иногда часами скакали, размахивая клинками и разучивая красивые движения.

По счастью, меч в руке был настоящим — толстый и надежный клинок, баланс чувствовался идеально. Не китайская фольга, и не японская зубочистка — ими только кровь пускать. А этим можно и череп пробить.

Я с сомнением глянул на Торбуна. Громила под два метра ростом, и мой же рост у него в плечах. Для него меч в моих руках — зубочистка. Тут не то, что череп, мне бы ему мизинец перерубить.

— Дерьмо нулячье, ты решил Небо испытать? — в ярости заорал лысый, кажется, терпение у него лопнуло.

«Начинает тот, кто бросил вызов».

Я бросил взгляд вверх, на небо. Что так все его боятся? Впрочем, я еще полчаса назад не поверил бы, что буду стоять в каком-то «нулевом мире» с клинком против двухметрового головореза. Так что, если тут неба боятся, на то есть причины.

Чуть согнув локти и отведя руку с мечом назад, я сделал шаг в сторону. Легкий, скользящий шаг. Только в этом обессиленном и тощем теле я прошаркал, будто столетний дед, еще только клюки не хватает.

Нога зацепилась за землю, и я чуть не споткнулся. Воины в стороне заржали.

— Мастер, а если он сам убьется, это засчитается? — весело спросил Троргал.

— А что тут засчитывать, с него и духа-то никакого и не будет. Так, бзднёт малясь! — опираясь на копье, пошутил Кроммал.

— Это что получается, — брюнет изобразил задумчивость, — Бздух?

И они заржали так, что даже слезы выступили.

— А ну, заткнулись оба! — рявкнул Торбун, поворачивая к ним голову.

Есть! Надо атаковать!

В этот самый момент я рванулся вперед, целясь клинком в горло противнику. Мышцы толчковой ноги напряглись, чуть не затрещав от напряжения, я бросил себя в атаку, рука с мечом полетела…

Тут ногу свело адской болью, и я, сделав непонятный кульбит, неловко споткнулся и грохнулся об землю со всего размаха, едва успев подставить руки. Утоптанный грунт со всей дури ударил по лицу гравием. Хорошо, хоть клинок не выронил, отбитые пальцы едва удержали.

По ушам ударил злорадный смех, и я поморщился.

«Ой, как все плохо!»

— Ну, просва драная, ты летать!

— Вот как есть нулячья мера!

Я поднял голову и, пожевав губами, сплюнул кровь с песком. Торбун стоял, не шелохнувшись, и недобро улыбался. Кончик его меча нервно подрагивал в метре от меня. Судя по глазам десятника, я его здорово разозлил своей никчемностью. И нянчиться со мной он смысла не видел.

— Теперь моя очередь, ноль, — холодно произнес он.