Правосудие любой ценой

Александр Золотько

Вор в законе Мастер съездил отдохнуть и после возвращения кардинально переменился. Перестал понимать и «уважать» коллег по преступному бизнесу и устроил настоящий беспредел. Все, кто хотел выяснить, почему так переменился держатель городского общака, встретили скорый и неприятный конец. Чтобы распутать эту непонятку, воры обращаются к… подполковнику милиции Гринчуку. И тот обещает помочь. У подполковника Гринчука свои, а не воровские правила и понятия. Но «за базар» он отвечает всегда.

Глава 2

Говорят, что в свое время американцы подсчитали — средняя продолжительность жизни лейтенанта морской пехоты во время войны во Вьетнаме составляла шестнадцать минут. Сколько именно, в среднем, живут конкретные пацаны — никто особо не считал. Но вряд ли дольше чем американские лейтенанты.

Сколько их попадает в морг по итогам разборок или просто после дружеских попоек знают только их друзаны и милицейские протоколы. Если добавить к этому числу тех, кто помирает от туберкулеза, подхваченного на зоне, от наркоты или еще от чего, то получается, что пацаны, конкретно, идут в атаку на пулеметы. Пулеметы косят их сотнями, а до командных высот дотягивают, типа становятся полковниками, единицы.

А, дотянув, единицы эти обнаруживают, что жизнь не становится безопаснее. Свои коллеги норовят отправить в мир иной, а тут еще и пехота снизу поджимает, норовит освободить для себя местечко потеплее.

Да и сами полковники не слишком жаждут сохранения статуса кво. Есть еще генеральские места. Вот и суетятся люди, стараясь удержать в узде нижестоящих, обойти равных по званию и подсидеть старшего. В общем, ситуация совершенно обычная. Карьера есть карьера, а то, что некоторые ее делают с применением оружия — особо ничего не меняет. Разве что…

Вот, к примеру, если второй вице-премьер подсидит первого вице-премьера — тут все понятно. Посудачат в газетах и телевизоре, а потом замолчат. До следующей перестановки. В конце концов, не исключено, что потерявший должность первый вице — через пару лет вернет себе пост, а то и вообще станет премьером.

У людей авторитетных все не так.

Тут если теряют должность или звание, то вместе с жизнью. Что, естественно, полностью исключает возможность возвращения к деятельности. Кроме этого, устранение одного авторитета очень часто влечет за собой конкретный передел рынка криминальных услуг. И в этом случае все хотят знать, кто затеял этот передел.

На всякий случай.

Во-первых, человек, который вот так, просто, не обращая внимания на мнение других авторитетов, отправляет на тот свет коллегу, остальными коллегами одобряется далеко не всегда. Во-вторых, если кто-то взял себе моду отстреливать уважаемых людей, то он может и дальше вести себя столь же недостойным образом. А это нервирует. Ну, и, в-третьих, зная, кто именно убрал авторитета, можно попытаться извлечь из этого максимум пользы.

Со своей стороны, органы, которые принято называть правоохранительными, также норовят выяснить, кто же начал стрельбу, или, там, взрывы. Это позволяет понять: готовится война, или это просто отсев проигравших. Во втором случае, можно особо не суетится, а вот в первом иногда приходится надавить.

В случае с Атаманом беспокоиться начали все.

Как в коммунальной квартире жутких социалистических времен. Когда становилось известно, что кто-то освобождает комнату, все сразу же начинали плести интриги, чтобы эту комнату заполучить себе.

Территория Атамана была лакомым куском. Нужно было только выяснить — почему она освободилась. Если Атамана убирал кто-то из авторитетов, то нашел он уже кого-то на это место или нет? Если убрал кто-то снизу, то насколько он подготовил свое вхождение во власть.

Уже через пару часов после смерти Атамана город кишел слухами и предположениями. И практически все заинтересованные лица ломали головы — кто заказал Атамана. Версии высказывались самые разнообразные.

В отдельном кабинете «Космоса» — самого популярного среди конкретных пацанов ресторана — уже через три часа после гибели Атамана состоялось небольшое совещание особо уважаемых лиц.

Мастер, председательствовавший на собрании, вначале предложил всем помянуть Атамана, а потом, после минуты молчания, вслух воспроизвел интересующий всех вопрос — какая сука замочила Атамана. И вопрос остался без ответа.

К тому моменту уже было известно, что трое убийц были приезжими, что в городе их никто не знал, а в тех краях, откуда пожаловали гастролеры, у Атамана интересов не было.

— Жаль, что никого не взяли живым, — сказал Абрек, слывший большим специалистом по развязыванию языков.

Все молча согласились. Действительно, жаль. Живой киллер рассказал бы хоть что-то. Если бы не вмешательство Зеленого…

Эта мысль придала разговору несколько другую тональность и направление. А что там делал Зеленый? Да еще не один, а со своим странным помощником.

Мастер по этому поводу не высказал ни каких предположений, а вот один из его близких товарищей вдруг сказал:

— А если это мент?

Действительно, подумали почти все собравшиеся, а вдруг это мент. Атаман никогда не был замечен в общении с ментами, а Гринчука никогда не замечали в особой дружбе с уголовниками. Те немногие из собравшихся в кабинете, кто мог бы похвастаться близким знакомством с Гринчуком, обычно этим не хвастались и вообще старались это забыть как можно быстрее.

С другой стороны, Гринчук не в свое дело вмешивался редко, но если вмешивался, то по итогам честно и вслух заявлял, что это он, Гринчук, здесь работал.

— Поговорить бы с Зеленым, — неуверенно сказал Абрек.

Особого восторга предложение не вызвало.

— Может, сам сходишь? — спросил Краз.

Абрек отвел взгляд.

После минутной паузы слово взял Мастер.

Он, вначале, еще раз подчеркнул, что потеря Атамана — невосполнима. Что без Атамана лично ему, Мастеру, будет трудно жить. Что теперь встанет вопрос о том, кто заберет себе территорию Атамана. И что он, Мастер, предлагает сейчас никому туда не лезть, чтобы не вызвать подозрения в свой адрес.

Все кивнули.

Далее Мастер предложил всем вместе поискать заказчика убийства. Единогласно. Затем, тяжело вздохнув, Мастер заявил, что лично поговорит с подполковником Гринчуком. И результаты доложит обществу. Он, Мастер, надеется, что мент, как бы высоко он не взлетел, не откажется отвечать на вопросы. Иначе…

Что именно «иначе» Мастер не объяснял, поэтому каждый из совещавшихся мог предположить свое. Хотя, если честно, почти все мысленно пожелали, чтобы Зеленый был здесь не замешан. Потому что, если уж Зеленый взялся за прополку их рядов, то тут нужно было сильно подумать, а не примкнуть ли к нему. И хотя мысль эта была очень уж экзотической и необычной, но минимум пятеро из собравшихся решили, на всякий случай, улучшить свои отношения с Зеленым.

Если бы в этот момент Зеленый узнал о таких мыслях, то, возможно, это улучшило бы ему настроение. А так Гринчук писал бумаги и отвечал на вопросы, которые лично он считал идиотскими.

— Его пацаны чуть не протаранили мою машину, — в который раз рассказывал Гринчук. — Толком ничего объяснить не смогли и даже устроили между собой драку в моем присутствии. Я поехал поговорить с Атаманом, но ничего обсудить не успел. Появился стрелок, завязалась перестрелка. Все.

— Все? — переспросили у Гринчука.

— Все, — с честным выражением лица подтвердил Гринчук.

— А зачем вызвали туда своего подчиненного?

— А вы бы поехали туда один? — спросил в ответ Гринчук.

Начальник, расспрашивавший Гринчука, на вопрос не ответил, но стал выяснять, что же именно связывало подполковника милиции с уголовником. И заодно попытался разобраться, почему сотрудники милиции не предприняли попытку задержать хотя бы одного из нападавших.

В ответ на это Гринчук хмыкнул так красноречиво, что начальник перевел разговор на подробности. Кто и где стоял. Что делал и что видел.

Гринчук отвечал на вопросы. Михаил отвечал на вопросы. А Браток в это время старался не материться вслух.

Прапорщика Бортнева, естественно, по поводу убийства Атамана не вызывали, но жизнь ему это облегчало не особо.

Еще вчера Браток и Гринчук договорились тихо разобраться с конфликтом в семье Лелюковых. Браток должен был поговорить с мадам Лелюковой о том, что нанимать ребят со стороны для нанесения своему супругу тяжких телесных повреждений — не только неприлично, но и незаконно. А Гринчук должен был объяснить господину Лелюкову, что хоть он и очень богатый и уважаемый человек, но вести себя ему нужно так, чтобы не было мучительно больно.

Теперь убийство этого самого гребаного Атамана ставило перед Братком практически неразрешимую задачу.

И посоветоваться было не с кем.

Браток сидел в кабинете Гринчука и обреченно поглядывал на часы. Приближалось время, когда чета Лелюковых должна была прибыть по вызову на собеседование. Когда вчера они оба получили приглашение от Гринчука, то поначалу даже продемонстрировали недоумение. Зачем? Может, не стоит? В конце концов, они достойные люди и не потерпят… Оказалось, потерпят. Для этого Гринчуку пришлось лишь сказать пару слов каждому из них.

И вот теперь…

Браток почесал висок. Еще можно было все отменить. Позвонить обоим засранцам, перенести все на завтра. Правда, Гринчук может неодобрительно покачать головой, выслушав лепет Братка, а Братку очень не хотелось вызывать неодобрение Юрия Ивановича. Браток слишком уважал Гринчука, чтобы расстраивать его из-за такой ерунды.

Из соседней комнаты послышался странный звук. Словно какой-то стон. Браток поморщился. С одной стороны, это было не очень изящно, с другой стороны — ничего лучшего Браток придумать не смог.

В дверь постучали.

— Входите, — сказал Браток.

Вошли муж и жена Лелюковы.

И чего им, придуркам, неймется, мысленно вздохнул Браток. Шикарная баба, ухоженная и холеная. Мужик — не урод. И судя по прикиду бабы и по тому, что о нем говорили разные люди, не жмот. И даже ведь почти не изменяют друг другу.

— Мы к Юрию Ивановичу, — сказал Лелюков.

Лелюкова еле заметно кивнула.

Браток мысленно досчитал до десяти, потом выдавил из себя улыбку и указал на кресла перед столом:

— Это… присаживайтесь.

— Господа, — добавил Браток, подумав.

Лелюков придвинул кресло супруге, подождал, пока она сядет, потом сел и сам, аккуратно поддернув брюки.

Лелюкова заложила ногу за ногу.

Классные ноги, подумал Браток и поспешно отвел взгляд.

— Нас пригласил Юрий Иванович, — сказал Лелюков.

И где ж он так загорал, подумал Браток. В этом, как его, в солярии, наверное.

Браток передвинул по столу лист бумаги.

— Это, — начал Браток. — Я, значит, прапорщик Бортнев. И ваше… э-э… дело, поручено мне.

Браток достал из кармана носовой платок и промокнул лоб. Блин, а ведь он еще и не начал разговор.

— Вы… это… — Браток достал из кармана ручку и помахал ее в воздухе, словно дирижируя. — Прекращайте вы это…

Лелюковы переглянулись.

— Что именно мы должны прекратить? — спросил муж.

Жена просто пожала плечами и достала из сумочки пачку сигарет и зажигалку.

— Тут, это, курить нельзя, — сказал Браток.

Лелюкова снова пожала плечами, на этот раз — брезгливо, и сунула сигарету в рот.

Браток медленно встал из-за стола. Эта сигарета очень пришлась кстати. Сам Браток бросил курить сразу после замечания Гринчука и теперь испытывал к табачному дыму даже некоторое отвращение. Но не это главное. Эта стерва демонстрирует, что ей наплевать на Братка. Я ж тебе, подумал Браток и повторил:

— Тут курить нельзя.

Лелюкова щелкнула зажигалкой.

Она даже не успела толком испугаться, когда Браток вырвал сигарету из ее губ.

— Позвольте! — попыталась вскричать Лелюкова, но Браток отобрал у нее еще и зажигалку.

После чего вернулся на свое место.

— Я вас… — начала заводиться Лелюкова. — Да я…

Ее муж покосился на свою супругу, но в разговор вмешиваться не стал.

— Пасть закрой… — не задумываясь выпалил Браток и торопливо добавил, — … те пожалуйста.

Лелюкова замерла с приоткрытым ртом. Ее глаза округлились.

— Да как вы… ты смеешь!

— А в этом кабинете вопросы задаю я! — вспомнил кстати фразу из фильма Браток и стукнул кулаком по столу. — И от меня зависит, уйдете вы отсюда сами, или вас уведут.

Или унесут, мысленно добавил Браток, в слух, однако столь решительный вариант не озвучив.

— Что значит уведут? — вмешался, наконец, Лелюков.

Вчерашние намеки Гринчука были прозрачны, но не слишком информативны. И касались они, большей частью, профессиональной деятельности Лелюкова. И из них не вытекало, что Лелюкова могут, как выразился этот недоразвитый прапорщик, «увести».

— Значит так, — сказал Браток и припечатал ладонь к столу. — Я сейчас буду говорить, вы будете молчать. Когда я закончу — можете задавать вопросы. А если попытаетесь перебивать…

Браток вспомнил одно из выражений Гринчука, которое показалось уместным именно сейчас, и сказал:

— Я человек простой, могу и в рыло дать.

И добавил, на всякий случай:

— Обоим.

Нельзя сказать, что супруги Лелюковы были покорены красноречием Братка, но внимание их он привлек несомненно.

— Значит так, — сказал Браток. — Нам стало известно, что гражданка Лелюкова вступила в преступный сговор с группой людей с целью нанести своему супругу телесные повреждения.

— Как вы сме… — взвизгнула Лелюкова, но замолчала, увидев выражение лица Братка.

— Пасть, — напомнил Браток.

Лелюкова бросила быстрый взгляд на супруга, снова достала из сумочки сигарету, сунула ее в рот и только тогда вспомнила, что зажигалки нет. Раздавленная сигарета полетела в сторону.

— Телесных повреждений, — повторил Браток. — Возможно — тяжких. Показания у нас есть.

— Спасибо, милая, — сказал Лелюков.

— Это подпадает под статью, — сказал Браток, — мы могли бы, конечно, дождаться, пока… этот… преступный замысел будет исполнен, а потом посадить гражданку Лелюкову. Но…

— Спасибо вам большое, — почти серьезно сказал Лелюков. — Я полагаю, что вы вмешались вовремя.

— Ага, — кивнул Браток. — Но твоя ба… жена не стала бы этим заниматься, если бы ты…

Братку очень хотелось назвать Лелюкова как-нибудь конкретно, но он сдержался.

— Если бы, гражданин Лелюков, не изменял ей, своей супруге.

— Это мое дело, — сказал быстро Лелюков.

— Вот видишь, милый, — сказала его жена. — Ты мелкий, подлый и непорядочный человек.

Браток снова вытер лицо платком.

— Мерзавец! — выкрикнула Лелюкова и попыталась вскочить.

— Сидеть, — приказал Браток и добавил даже с некоторым удовольствием. — Сама налево ходишь!

Зависла пауза. Лелюкова словно поперхнулась, а ее муж медленно обернулся к ней. Его лицо выразило безграничное удивление:

— Ты мне изменяешь? С кем?

Зазвонил телефон на столе.

— Слушаю, — подняв трубку, сказал Браток.

— Это Мила. Я пытаюсь дозвониться до Юрия Ивановича, но у него выключен телефон. Вы не могли бы…

— Хорошо, — быстро сказал Браток, — я передам.

И положил трубку.

— С кем? — повторил вопрос Лелюков.

— А вы ей с кем? — спросил Браток.

— Я? — замялся Лелюков.

— Вот и она с ней, — сказал Браток и облегченно вздохнул.

Самая трудная часть разговора позади. Оба супруга пребывали в одинаковой стадии изумления.

— С Ритой? — одновременно произнесли Лелюковы.

— С ней, — подтвердил Браток и вкратце изложил супругам всю историю.

Жена их приятеля Рита умудрилась одновременно быть любовницей и мужа, и жены, но по отдельности. Обоим Лелюковым она пылко объяснялась в любви, и очень жалела обоих, потому что муж и жена, соответственно, не ценили своих жену и мужа. И обоим Рита подсказывала наиболее простые выходы из сложившейся ситуации.

Мужа, не ценящего такую жену, просто необходимо было наказать физически. Чтобы он ощутил ту боль, которую причиняет своей возвышенной и ранимой супруге. А неблагодарную жену, естественно, нужно было держать в черном теле, чтобы она знала, кто ее хозяин и повелитель.

— Но зачем? — почти простонал Лелюков.

На заплаканном лице его супруги читался тот же вопрос.

— Значит, твоя ненормальная баба нанимает пацанов. Тебя лупцуют. Потом ты узнаешь, что это сделала она, и что? И ты, если тебя правильно накрутить, ее замочишь.

Лелюкова вздрогнула и посмотрела на мужа. Тот взгляд отвел.

— И тебя ловят. Ты уж поверь — Рита ваша любимая тебя бы и сдала. Так? Так, — сказал Браток удовлетворенным тоном. — И что получается?

— А что получается? — спросил Лелюков.

— А получается, что муж Риты остается в вашем общем бизнесе один. Типа — без конкурентов.

— Сука! — в один голос произнесли Лелюковы.

Все, изложенное прапорщиком, было настолько логичным и понятным, что верилось в это сразу.

— Я ее… — сказал Лелюков.

— А вот это уже фиг, — остановил его Браток. — Эта ваша разборка закончится туточки. И если мы узнаем, что с кем-то из всех вас что-то приключится — ой я вам не завидую, ребята. Понятно?

Лелюковы кивнули.

— Тады — свободны, — сказал Браток и указал на дверь.

Лелюковы встали с кресел.

— Я вам так скажу, — Браток удовлетворенно откинулся в кресле. — Трахайте вы кого хотите, хоть бобика, только калечить друг друга не нужно. И, это, запомните, начнете снова фигней заниматься — вас застучат. В смысле — заложут. Как этот раз.

Лелюковы молча вышли из кабинета.

— Ребенка себе заведите! — крикнул им вдогонку Браток. — А то беситесь с жиру.

Дверь кабинета закрылась.

Браток встал с кресла, и вошел в боковую комнату.

— Все слышала, Рита? — спросил Браток.

Рита ответила нечленораздельным стоном. Трудно было ожидать, что она сможет что-либо внятно сказать с заклеенным ртом.

Браток отстегнул ее от кресла и рывком содрал со рта лейкопластырь.

— Все поняла? — спросил Браток.

Рита выразилась несколько длинно и эмоционально. Из ее выступления следовало, если убрать матерные выражения, что все она поняла и, хоть оценивает действия Братка и других ментов очень низко, но все поняла и будет вести себя в рамках правил капиталистического общежития.

— Рожу вытри, — посоветовал Браток, когда Рита закончила свое выступление. — Вся помада размазалась.

Последовала новая тирада, которую Браток не перебивал. Только когда уже возле двери Рита замолчала, Браток быстро сказал:

— И тебе всего наилучшего.

Хлопнула дверь.

Браток облегченно вздохнул и полез в ящик стола. Он даже достал початую бутылку водки и стакан, но вовремя вспомнил, что если Гринчук еще больше задержится, то придется докладывать лично Владимиру Родионычу. А тот не любит выпивки на работе.

— Твою мать, — сказал Браток.

* * *

— Твою мать, — сказал в этот же момент Владимир Родионыч.

Ни к чьей родительнице конкретно, а, тем более, к матери Полковника, это энергичное замечание не относилось. И произнесено он было вполголоса и с оглядкой на дверь кабинета. Владимир Родионыч был человеком интеллигентным и спокойным. И старался поэтому, в слух не выражаться. И слух Инги, своего секретаря, не травмировать.

Полковник несдержанность Владимиры Родионыча комментировать не стал. Полковник вообще избегал каких-либо комментариев деятельности Владимира Родионыча. И вовсе не потому, что боялся вызвать его неодобрение. Полковник предпочитал не травмировать самолюбие начальства по пустякам.

— Но это же полный бред! — сказал Владимир Родионыч. — мы же с вами понимаем, что Гринчук не мог иметь к этому никакого отношения.

— Мы — понимаем, — подтвердил Полковник, — а вот они…

— А кого интересует их мнение? — возмутился Владимир Родионыч. — Достаточно того, что я внятно изложил им нашу позицию.

— Похоже, что наша позиция произвела на них не слишком сильное впечатление, — сказал Полковник. — Или они решили, что имеют веские аргументы.

— В том, что это Гринчук организовал убийство этого, как его…

— Атамана, — подсказал Полковник.

— Да, Атамана. Я не могу себе представить, чтобы Гринчук мог ввязаться в такое дело. И, кроме того… — Владимир Родионыч смущенно кашлянул.

— Что, кроме того?

— И, кроме того, если бы Юрий Иванович решил убрать этого…

— Атамана.

— Да, Атамана, то он сделал бы это гораздо изящнее.

— Согласен, — сказал Полковник. — Но это, опять-таки, наше с вами мнение. А другие могут иметь мнение свое. Ведь могут?

— Могут, — не смог не признать Владимир Родионыч, — но не должны. В этом вопросе — не должны. У Гринчука полно работы, а он должен сидеть и давать объяснения.

Владимир Родионыч задохнулся от негодования. Нажал кнопку на селекторе:

— Инга, что там министр?

— Буквально секунду назад от него позвонили и сообщили, что он лично беседовал с нашими местными чинами. Если в течение часа подполковника Гринчука не оставят в покое, то мне нужно будет позвонить в приемную министра.

— Спасибо, Инга. Если можно — мне чаю. А Полковнику… — Владимир Родионыч посмотрел на Полковника.

— Как обычно, — сказал тот.

— И Полковнику — как обычно, — сказал Владимир Родионыч.

Полковник немного демонстративно посмотрел на часы и поерзал, устраиваясь в кресле. В обычное время звонка министра хватало для того, чтобы навести порядок, но в обычное время хватало и звонка Владимира Родионыча.

Получалось, что время сейчас — необычное. И получалось, что сюрпризы еще могли продолжаться.

— Мистика какая-то, — пробормотал, немного помолчав, Владимир Родионыч. — Что за муха укусила генерала? Он даже разговаривать со мной не стал. Ответил, что будет разбираться лично. Лично. А у нас тут… Если я не ошибаюсь, сегодня Гринчук должен был подвести итог в этой неприятной истории с Лелюковыми.

— Насколько я знаю, с этим сейчас должен был разбираться прапорщик Бортнев, — сказал Полковник.

— Браток в роли дипломата! — всплеснул руками Владимир Родионыч. — Надеюсь, у него хватило ума хотя бы не бить их резиновой дубинкой.

— Палкой, — сказал Полковник.

— Что?

— Правильно говорить — резиновой палкой.

— Что вы говорите! Вы вот возьмите сейчас и позвоните вашему Братку и выясните, что именно он там устроил. И если уже закончил, то не может ли он прийти сюда и лично сообщить нам, как ему, целому прапорщику милиции, удалось навести порядок в деле ценой в несколько десятков миллионов долларов.

Владимир Родионыч саркастически улыбнулся.

— И заодно передайте ему, что если он что-то испортил, то я лично придумаю для него наказание. Вставлю метровый фитиль господину Гринчуку, за то, что он не отменил мероприятие. А уж что я сделаю с генералом…

Полковник молча достал телефон и набрал номер.

— Иван?

— Да. Слушаю.

— Что там у вас?

— Все нормально. Поговорили.

— Вы не могли бы, если можно, в двух словах рассказать…

Браток рассказал. Опуская подробности, но четко выделяя основные моменты.

Полковник слушал молча, стараясь сохранять на лице спокойное выражение. Только один раз он не выдержал и хохотнул.

— Он вам что, анекдоты рассказывает? — желчно осведомился Владимир Родионыч. — Пусть придет сюда и расскажет мне.

— Зайдите, пожалуйста, в кабинет к Владимиру Родионычу, — сказал Полковник.

— И что же вызвало ваш смех? — спросил Владимир Родионыч, когда Полковник спрятал телефон.

— Он им посоветовал завести ребенка.

В кабинет вошла Инга с подносом. Поставила чай перед Владимиром Родионычем и Полковником.

— Там сейчас должен прийти прапорщик Бортнев, — сказал Владимир Родионыч. — Впустите его сразу. И постарайтесь с ним сейчас не разговаривать. А то он и вам посоветует завести ребенка.

— От кого? — спросила Инга и вышла из кабинета, не дожидаясь ответа.

— Вы обратили внимание, Полковник, как знакомство с Юрием Ивановичем Гринчуком всех нас изменило? Даже Инга, которая раньше никогда не позволяла себе таких вот вольностей, теперь… — Владимир Родионыч пошевелил в воздухе пальцами.

— Позволяет себе такие вольности, — подсказал Полковник.

— Вот именно, — подтвердил Владимир Родионыч.

* * *

— Вольности свои будешь демонстрировать в другом месте, — сказал генерал-майор Гринчуку. — А здесь ты будешь отвечать на вопросы.

— Есть! — бодро ответил Гринчук.

— И говорить будешь только по существу.

— Так точно!

— Ты еще раз внятно изложишь все, что произошло.

— Разрешите выполнять?

Генерал-майор понимал, что Гринчук откровенно развлекается, но ничего поделать не мог. Нельзя же требовать от человека перестать действовать по уставу. И нельзя требовать, чтобы этот самый человек перестал излагать информацию, обильно используя протокольные фразы. Особенно впечатляюще выглядело описание убийства Атамана с упоминанием смерти, наступившей в результате многократного проникания пуль из автоматического оружия в грудную клетку потерпевшего и в другие жизненно важные органы.

Самым трудным в диалоге было то, что генерал-майору было понятно — Гринчук тут чист, аки ангел небесный, но над генерал-майором был генерал-лейтенант, и этот генерал-лейтенант отчего-то решил, что Гринчук может на себя наговорить. Или случайно проболтаться. Нужно только заставить его раз двадцать повторить всю историю.

Но у Гринчука была отличная память. И все одиннадцать вариантов его рассказа были похожи друг на друга как патроны к пистолету Макарова.

— Повреждения, несовместимые с жизнью, — закончил Гринчук двенадцатый рассказ.

Генерал-майор задумчиво постучал пальцами по столу. Ему надоело корчить из себя идиота. И надоело позволять Гринчуку издеваться над старшим по званию. Хотя, честно признавался себе генерал-майор, делал это Гринчук мастерски, не давая старшему по званию повода обидеться вслух.

Генерал-майор тяжело вздохнул и потянулся за телефонной трубкой. Нужно было докладывать начальнику, что дальнейшие разговоры ни к чему больше не приведут.

Телефон зазвонил. И когда генерал-майор взял трубку, ему было велено отпустить Гринчука на все четыре стороны.

— Свободен, — сказал генерал-майор.

— Есть! — ответил Гринчук и встал со стула. — Разрешите идти?

— Иди.

Вот славно, подумал Гринчук, выходя из кабинета. Кажется, сработал Владимир Родионыч. Но как-то не слишком оперативно. Печально все это.

Спохватившись, Гринчук включил свой мобильник. Ровно через пять секунд он зазвонил.

— Слушаю, Мила, — сказал Гринчук.

— Юрий Иванович? — обрадовано затараторила Мила. — А я вас вызваниваю и вызваниваю. Мне с вами нужно посоветоваться.

— Опять мальчик? — спросил Гринчук, заранее зная ответ.

— Да. Понимаете, я бы очень хотела, чтобы вы…

— Мила, я старый больной человек, к тому же — гетеросексуальный, — Гринчук покосился на дежурного прапорщика на выходе из областного управления.

Тот тактично отвернулся.

— Ну, что я могу понимать в шестнадцатилетних мальчиках?

Дежурный прапор засопел, явно сдерживая смех.

— Тем более — в семнадцатилетних, — сказал Гринчук и показал кулак прапору.

— Ну, Юрий Иванович… — протянула Мила просительно.

— Ладно, — сказал Гринчук, — в последний раз.

И добавил про себя — в седьмой последний.

«Джип» Гринчук оставил не возле областного управления, а чуть в стороне, чтобы не шокировать коллег. Там же Гринчук обнаружил «опель» Михаила и, что особенно радовало, самого Михаила за его рулем.

— Привет, Миша, — сказал Гринчук, подойдя к машине. — Отпустили?

— Вас ждут, — ответил Михаил.

Метрах в двадцати дальше по улице стоял «шестисотый».

— Почему думаешь, что меня?

— Подходил оттуда паренек, просил, чтобы вы заглянули в их машину. Судя по номеру — машина Мастера.

Гринчук кашлянул. Посмотрел в сторону «мерседеса». В «мерсе» открылась задняя дверца, но никто не вышел.

Все идет как-то быстро и как-то раком, подумал Гринчук. Зачем такая суета? Или послать приглашение на фиг? Или?

Мысленно выругавшись, Гринчук отдал свой пистолет Михаилу и пошел к «шестисотому».

Его подменили, сказал Атаман. Заколдовали. Опоили.

— Добрый день, — сказал Гринчук, останавливаясь возле машины.

— Садись, — пригласил Мастер.

— Насиделся, спасибо. Лучше прогуляемся, поговорим на свежем воздухе, — предложил Гринчук.

— Мои знают, что я к тебе поехал, — сказал Мастер. — А твои могут и не понять, когда мы тут гулять начнем.

— Ничего, поймут. Я, в конце концов, могу со своей агентурой встречаться где мне угодно, — Гринчук даже наклонился к машине, чтобы было видно его знаменитую улыбку. — Стукачи — народ переборчивый. Один хочет встречаться только на лоне природы, другому нравится гулять перед областным управлением.

— Хорошо, — сказал Мастер, — я выйду.

Не обиделся, оценил Гринчук. Молодец.

Мастер был значительно ниже Гринчука, но держался так привычно-властно, что разница в росте была почти незаметна. Во всяком случае — теряла значение.

— Я слушаю, — сказал Гринчук, когда они отошли на несколько шагов от «мерса».

Мастер потер ладонью правую щеку. Когда-то, на зоне, отморозил ее. Все давно прошло, а привычка осталась. И для знающих людей служила признаком волнения Мастера.

— Мне Атаман как сын был, — сказал Мастер.

Гринчук промолчал.

— Если б я нашел того, кто в его смерти виноват — замочил бы, падлу.

Гринчук снова промолчал. В конце концов, какое ему дело до таких вот неофициальных заявлений. Век воли не видать.

Мастер поднял воротник плаща.

— Неужели снова похолодает? — не обращаясь к Гринчуку, спросил Мастер.

Как к отцу, сказал Атаман. Либо здесь замочат, сказал Атаман. Подменили, сказал Атаман.

Гринчук мотнул головой, отгоняя наваждение.

— Ты зачем с Атаманом встречался? — спросил Мастер.

— Вы… — Гринчук надавил на «вы», — вы ничего сейчас не перепутали?

Мастер еле заметно усмехнулся. Вообще-то он редко улыбался. Но и люди, возражавшие ему, также встречались редко. Такая смелость забавляла.

— Вы зачем, уважаемый Юрий Иванович, встречались с Атаманом? — повторил свой вопрос Мастер.

— А почему это вас интересует? — спросил в ответ Гринчук.

— А потому что вы очень неудачно перебили всех стрелков, так что мне не у кого спрашивать больше.

— А вы спросите у Грыжи и его приятелей, — посоветовал Гринчук. — Прямо вот так возьмите и спросите. Я думаю, что они вам все расскажут.

— Спрошу, — медленно кивнул головой Мастер. — Они расскажут. Но ты мне все-таки скажи, о чем вы с Атаманом беседовали?

— А вам, извините, какая разница? Партию на бильярде сыграли. Пару киев друг о друга сломали. Договаривались, как он мне Мастера сдаст, а сам на его место станет.

— Он не говорил, кто мог его смерти хотеть? — спросил Мастер.

Его взгляд стал таким твердым, что Гринчук ощущал его почти физически.

— Не успел, — сказал Гринчук. — Мы только перетерли с ним на тему наезда, он извинился и сказал, что хотел просить у меня помощи…

— И ты?

— Я его послал, естественно. Я с конкретными пацанами в такие игры не играюсь.

— А он?

— А он возьми да и умри сразу после этого. Трудно не умереть, когда в тебя штук пятнадцать пуль влетело. Мог и меня с собой забрать, да я увернулся. Повезло.

— Повезло, — сказал без выражения Мастер. — Но только слух пошел, что это ты его…

— Замочил?

— Подставил, — Мастер рассматривал Гринчука в упор, словно перед расстрелом.

— Предъявляете? — спросил Гринчук, недобро улыбнувшись.

— Нет, предупреждаю.

— Быстро что-то у нас слухи ходят. И у нас, и у вас.

— Быстро, — согласился Мастер. — Но я в них не верю.

— Тогда мы можем прощаться, — подвел итог Гринчук. — Со своей стороны я заверяю вас, что не имею к этому расстрелу никакого отношения. И если я обнаружу, что слухи продолжают расширяться, да еще не без вашего участия…

— Угрожаешь? — спросил холодно Мастер.

— Предупреждаю. И если кто-то попытается что-нибудь предпринять в мой адрес или в адрес людей, мне близких, то я, уж не обессудьте, оставляю за собой право обидеться. Ву компране?

— Вполне, — кивнул Мастер.

— Я никого не обидел? — спросил Гринчук.

— Все в порядке. Только если решишь, что это я на тебя наезжаю, вначале свяжись со мной. На всякий случай.

Мастер протянул Гринчуку руку, и тому вначале показалось, что для рукопожатия. Но потом увидел визитку. Взял.

— Это мой прямой телефон. Если что-то понадобится — звони. Я не хочу ссорится с нормальными людьми, — Мастер повернулся, поморщившись от ветра, ударившего в лицо, и быстро пошел к машине.

Подменили его, сказал Атаман. Опоили.

Гринчук подождал, пока «мерседес» Мастера уедет.

И что теперь должен делать приличный человек? Нормальный. Рассказать кому-нибудь о страхе Атамана? Интересный вариант. Особенно забавно он прозвучал бы в кабинете генерала. Или вот сейчас нужно было сказануть это прямо в морщинистую, как у черепахи, рожу Мастера. И посмотреть, что он скажет. И скажет ли что-нибудь.

Гринчук подошел к «опелю».

— Что, Юрий Иванович? — спросил Михаил.

— Отдай мне мое родное табельное оружие и езжай, наверное, домой, — сказал Гринчук, — а я поеду к начальству. Заодно выясню, каких там дров наломал Браток.

«Опель» уехал.

Что с Михаилом, подумал Гринчук? То, что это не срыв — понятно. А как он вообще наступает этот срыв? Мгновенно? Вот только секунду назад это был добряк Михаил, симпатяга и всеобщий любимец, а через секунду изощренная машина для убийства?

Или все происходит исподволь?

Спросить у Полковника. Естественно, можно спросить у Полковника. Только что Полковник скажет. И скажет ли что-то вообще. Он в той программе, которая искалечила Мишку, был только завхозом. Финансовая служба вооруженных сил. И поэтому выжил тогда Полковник, когда все остальные, особо умные или слишком информированные погибали и пропадали без вести.

Полковнику повезло. Он не просто выжил, но и смог унести в клюве историю Михаила, который тогда Михаилом не был. Который был отбракован из той программы, потому, что органически не мог принять необходимость убийства. И который постоянно балансировал на грани срыва. И которого нужно было постоянно подстраховывать, чтобы успеть вывести его из боевого режима. Выключить.

Ты слово знаешь, сказал Атаман.

Прицепилось, зло подумал Гринчук. Он действительно знает код. Знает, что сможет вывести Михаила из состояния механического убийцы. Но как распознать, что Михаил идет к этому состоянию, как распознать, что через секунду может грянуть…

Гринчук достал из кармана телефон. Набрал номер.

— Доктор? — спросил Гринчук.

— Да, Юрий Иванович.

Усилившийся ветер швырнул в лицо Гринчуку старую газету.

— Вы сегодня не собирались в гости к Михаилу? — спросил Гринчук.

— Нет, а что случилось?

— Вы сегодня свободны с какого времени?

— В восемнадцать тридцать я принимаю Безумную Герцогиню, а потом — совершенно свободен. Тем более, для вас.

— Тогда я к вам заеду в половину восьмого, если не возражаете.

Доктор, естественно, не возражал. Доктор, понятное дело, готов был встретиться с Гринчуком в любое время, особенно, если это касалось Михаила.

Телефон Гринчук спрятать не успел.

Звонил Михаил и предупредил, что ночевать поехал к маме Ире. Давно обещал заехать в гости.

Плохой признак? Или просто совпадение? Ирина была рядом с Михаилом, когда он сорвался в последний раз. Это она вытянула его из этого безумия. Даже не вытянула, а удержала на самой грани. Она, тогда живой еще Тотошка — ее муж, и Доктор — уважаемые представители славного сообщества бомжей. В просторечии — Крыс.

Михаил поехал к Ирине. Это тоже нужно будет обсудить с Доктором. С Полковником и Владимиром Родионычем это пока обсуждать не стоит.

Кстати. Гринчук набрал номер Полковника и доложил, что уже освобожден и через пятнадцать минут планирует предстать перед начальством.

— Можете особо не торопиться, — сказал Полковник, — как оказалось, ваши подчиненные очень толково справляются с порученными заданиями. И даже принимают посильный вклад в деле планирования семьи некоторых новых дворян.

— Что-то намудрил Браток? — насторожился Гринчук.

— Ни в коем случае. Все совершенно в порядке. Проблема решена. В несколько своеобразной манере, но весьма эффективно.

— Я сейчас приеду, — тяжело вздохнул Гринчук.

* * *

Всю дорогу до дома Мастер молчал. Не говоря ни слова, вышел из машины и молча прошел мимо охранников к себе в кабинет. Собственно, комната кабинет напоминала мало. Два кресла в углу, обеденный стол, шесть стульев вокруг него и диван возле стены.

Записей Мастер не вел. Память никогда его не подводила, а лишние писульки ни к чему хорошему никого не приводили.

Мастер, не снимая плаща, сел на диван. Потер ладонью правую щеку. Достал из кармана телефон, задумчиво посмотрел на него, словно прикидывая, стоит звонить, или нет. Набрал номер.

— Левчик, ты? — спросил Мастер.

— Я. Что-то случилось?

— Я тут подумал… — медленно произнес Мастер. — Чего мы решили, что это Атамана хотели замочить?

— Что? — удивился Левчик.

— Я говорю, почему это мочили Атамана? Я тут мозгами пораскинул… Может, Атамана грохнули случайно? А хотели мочкануть Зеленого? У него ведь знаешь сколько врагов?

— У Зеленого? — переспросил Левчик.

— У Зеленого, — подтвердил Мастер.

Левчик задумался. Наверное, у Зеленого действительно должны быть враги. Странно было бы, что такой резкий мент не нажил себе врагов. Только… Левчик никак не мог вспомнить конкретно хотя бы одного. Более того, до него вдруг дошло, что те, с кем Гринчук мог иметь конфликт, либо уже лежали в могиле, либо пребывали неизвестно где, явно пытаясь обрубить все концы.

— Ты, Левчик, прикинь, кто мог бы хотеть Зеленого замочить, — прервал молчание Мастер. — Подумай как следует.

— Да я думаю…

— Ты не торопись, Левчик, — сказал Мастер. — Но и не тяни. Придумай все часа через три.

— И что? — спросил Левчик.

— А то, что, может, нам стоит мента этого, Зеленого, прикрыть. Типа, отмазать. И найти этого беспредельщика, который мента заказал. Наших ментов мы сами мочим только в крайнем случае. И нечего чужим в это дело лезть. А если кто из наших… — Мастер не закончил.

Все было и так понятно.

— Хорошо, — сказал Левчик.

Хрен там хорошо, подумал Левчик, положив телефонную трубку.

Мастеру легко давать такие указания. Левчик — голова. Левчик все сможет придумать и спланировать. Левчик сможет договориться с газетами и вбросить нужный слух в оборот… А тут…

Левчик достал из серванта хрустальный графин и плеснул себе в хрустальный стакан коньяку. Ленчик любил красивую жизнь и не любил суеты и крови. Деньги свои он зарабатывал чисто, поставляя идеи, разрабатывая планы и выполняя обязанности пресс-службы Мастера. Последним шедевром Левчика была организация отставки районного прокурора. Козел зажрался и стал слишком жадным.

Кто-то хотел убить Зеленого. Левчик покачал головой. Кто? Такое решение мог принять Мастер. Покойный Мехтиев тоже мог бы, но… Али, взявший азербайджанские дела в свои руки после смерти Мехтиева, такого творить не стал бы. Али очень серьезный и спокойный человек. И у него, кажется, были свои отношения с Зеленым.

Кто-то из бригадиров?

Левчик допил коньяк. Слишком мелкие для того, чтобы зацепиться с самим Зеленым. Да и кроме этого, Левчик слишком хорошо знал, что Зеленый среди братвы приобрел славу почти мистическую. Стал фигурой, приносящей несчастья.

Мастер дал всего три часа.

Левчик аккуратно поставил графин в сервант, достал из портфеля записную книжку и набрал номер на телефоне. По этому поводу стоило проконсультироваться.

* * *

— Вы хоть бы проконсультировали своего прапорщика, — закончил нравоучение Владимир Родионыч.

Все время выступления шефа Полковник внимательно рассматривал подвернувшийся под руку журнал, а Гринчук молча сидел в кресле, глядя перед собой.

— Он ведь мог все испортить, — вывел мораль Владимир Родионыч.

— Но ведь не испортил, — сказал Гринчук. — Побоев не будет, конфликт исчерпан, о нем знают только они втроем и мы с вами. И Братку на это понадобилось десять минут. Я бы разговаривал дольше. И, подозреваю, в принципе, сделал бы все точно также.

— И посоветовали бы им плодиться и размножаться, — не отрываясь от журнала, добавил Полковник.

— А почему бы и нет?

Полковник пожал плечами и промолчал.

— Вам обоим, похоже, это кажется смешным, — сказал Владимир Родионыч.

— Вы ведь хотели быстрого и чистого решения конфликта, — напомнил Гринчук.

— Но я не хотел, чтобы супругу уважаемого человека выдергивали из спальни…

— Из квартиры, она уже успела накраситься и одеться, — поправил Полковник.

— Залепливать ей рот и пристегивать наручниками к креслу, — не дал себя сбить с мысли Владимир Родионыч. — Это нормально?

Гринчук заинтересовано посмотрел на люстру.

— И нормально, что вы позволили втянуть себя и Михаила в эту глупейшую историю с уголовными разборками? — спросил Владимир Родионыч.

— Это не совсем зависело от Юрия Ивановича, — попытался вмешаться Полковник, но Владимир Родионыч пресек попытку ледяным взглядом.

— Мы с вами говорили о профессионализме. И мы с вами говорили о том, что все эти уголовники не входят в сферу деятельности Юрия Ивановича. У него, как я полагаю, и так много работы. Он, на сколько мне известно от вас, уважаемый Полковник, до сих пор не разобрался с проблемами Кононовых. И должен был вчера выяснить, что там происходит вокруг лицея. Того самого, в котором учатся наши дети.

— Наши новые дворянские дети, — сказал Полковник, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Да, дети наших новых дворян. И мы с вами понимаем, что это входит в прямые обязанности Юрия Ивановича. А в ваши прямые обязанности, Полковник, и в обязанности ваших людей, входит решение проблем с уголовниками. Именно вы должны сейчас понять, что именно произошло в бильярдной. И сделать так…

— Чтобы подобное не было возможно впредь, — закончил Полковник мысль шефа.

— Вот именно, — подтвердил шеф. — Отправляйтесь и работайте.

— Я, кстати, хотел с вами обсудить… — начал Полковник.

Что именно он хотел обсудить, Гринчук дослушивать не стал, а вышел в приемную.

— Все в порядке? — спросила Инга.

Гринчук механически вытер руку о джинсы.

— Все нормально.

Инга с сомнением покачала головой. Был у нее редчайший дар — понимать, когда Гринчук говорит правду, а когда, вот как сейчас, врет самым бессовестным образом. И Гринчук врал ей, скорее, по привычке.

— В тебя стреляли? — спросила Инга.

— Хуже, — ответил Гринчук и осторожно дотронулся рукой до щеки Инги. — Я стрелял.

Инга потерлась щекой о его руку.

— И убил, — добавил Гринчук.

— Но ты же…

— Да, — кивнул Гринчук. — Я защищался.

— Хочешь, я вечером к тебе приду? — спросила Инга.

— Ага, — мягко высвобождая руку, сказал Гринчук. — Грязное белье у меня на полке в ванной, грязная посуда — в мойке. А в холодильнике…

— Как всегда пусто, — сказала Инга. — Я буду часам к девяти.

— Инга… — Гринчук присел на корточки возле ее кресла. — Зачем тебе это? Ничего хорошего у нас с тобой не получается. Ты сегодня придешь меня жалеть, а завтра утром мы снова погрыземся и неделю будем говорить друг другу гадости.

— Я? Тебя? Жалеть? — сделала удивленные глаза Инга. — Гринчук, ты давно уже должен был понять, что я тебя элементарно использую. Ты, когда расстроенный, так замечательно трахаешься…

— Мерси за комплиман, — сказал Гринчук, выпрямляясь.

— Так, значит, я буду в девять, — напомнила Инга.

Из кабинета Владимира Родионыча вышел Полковник и осторожно прикрыл дверь. Даже несколько демонстративно.

— Я не помешал? — спросил Полковник.

— Ни в одном глазу, — сказал Гринчук. — Нам с Ингой помешать невозможно.

— Тогда я приглашаю вас, Юрий Иванович, отобедать со мной в «Клубе» у Графа. Сегодня он обещал нечто особенное.

— Тогда ужин можешь не готовить, — сказал Гринчук Инге. — Простирнешь, помоешь посуду и будешь меня ждать. Не забудь перебрать фасоль, посадить кусты роз и познать самое себя.

— Непременно, — язвительно улыбнулась Инга. — Особенно — самое себя. В этом случае вы рискуете опоздать к празднику.

Прикрыв дверь приемной, Полковник посмотрел в глаза Гринчуку и постучал себя пальцами по лбу.

Гринчук молча кивнул и развел руками.

— Теперь, когда мы преодолели эмоциональную часть нашего разговора, — в лифте сказал Полковник, — перейдем к прозе жизни. Как там Михаил?

— Михаил? — переспросил Гринчук.

— Именно. И не нужно мне сейчас устраивать театр одного актера.

— Не имел ни малейшего…

— Вот именно это вас и выдает, — сказал Полковник. — Вы сегодня, как актер, явно не в ударе.

— Не мой сегодня день, — кивнул Гринчук. — То есть — абсолютно. Все меня видят насквозь, и каждый при этом норовит уколоть побольнее. Опера каждый обидеть может. А понять его…

— Оценить по достоинству, — подхватил Полковник. — Что там с Михаилом. Он, как я понял, сегодня убил двоих.

— А что Михаил… — вздохнул Гринчук. — Михаил говорит, что у него все нормально. Немного пожелтел после стрельбы, но в пределах нормы. Сами понимаете, как оно — убить.

— Не понимаю, — тихо сказал Полковник. — Представить — могу. Понять… К счастью, не имею подобного опыта.

Лифт открылся, и они вышли в холл.

Охранник открыл перед ними дверь.

— Черт, — спохватился Гринчук, — нужно предупредить Братка, где меня искать, если что. И машину чтобы подогнал.

— По дороге и позвоните, — Полковник жестом пригласил Гринчука в свою машину.

Подождал, пока Гринчук давал по телефону указания Братку. Потом продолжил разговор:

— Михаил говорит — все нормально. А что говорите вы?

Гринчук задумчиво покрутил в руке телефон.

— Не знаю, — наконец сказал Гринчук. — Не знаю. Похоже — он не сорвался, хотя я и не знаю, как бы это выглядело. Но…

Гринчук спрятал в карман телефон и зачем-то отряхнул руки.

— Но? — напомнил Полковник.

— Он сегодня стрелял в безоружного, — Гринчук отвернулся к окну.

Полковник поправил галстук. Кашлянул, словно прочищая голос перед репликой, но промолчал.

— Нет, все правильно, — продолжая смотреть в окно, сказал Гринчук. — Пристрелил он водилу тех залетных уродов. Ствол у него был, но в кобуре, под курткой. Я вовремя заметил и совершил преступление.

Гринчук обернулся к Полковнику.

— Представляете? Я достал у покойника ствол и вложил его ему в руку. Иначе Миша уже сегодня вполне мог…

Гринчук оборвал фразу и посмотрел в глаза Полковнику.

— Что вы на меня уставились? — грубовато спросил Полковник. — Ждете, что я вам стану сопли вытирать? Вы это сделали?

— Сделал.

— Посчитали это правильным?

— Да.

— И еще раз сделали бы?

— Да, — после секундной паузы ответил Гринчук.

— Если бы Михаил не пристрелил того водителя, тот за оружие взялся бы или нет?

— Однозначно, — кивнул Гринчук.

— Ну, и пошли вы к чертовой бабушке со своими нежными нервами. Сами бы, небось, тоже вначале стрельнули бы, а потом…

— Нет, — сказал Гринчук. — не стрельнул бы. И дело тут не в моих нежных нервах. Михаил после всего даже не подошел к машине, чтобы проверить. Если бы не я… Он просто стоял и… И приходил в себя.

Машина свернула к «Клубу».

— Что вы собираетесь делать в связи со всем этим?

— Не знаю, — пожал плечами Гринчук. — Пока вот поговорю с Доктором и Ириной, что они скажут. А там… Мне нужно найти хоть кого-то из тех, кто Мишку уродовал в той программе.

Машина остановилась возле дубовой двери «Клуба», но Полковник продолжал сидеть, словно этого не заметил.

— Я ищу, Юрий Иванович. Честное слово. Я поднял все свои связи. Тогдашние и нынешние. И пока… Слишком тщательно чистили — вот в чем беда. Но я найду.

— Я найду, — поправил Гринчук. — Мне для этого нужно будет просто все бросить и заняться этим вопросом.

— Не думаю, что вам кто-то позволит…

— А мне плевать! — отрезал Гринчук. — Я просто все брошу и уйду. И мне…

— Давайте на этой высокой ноте прервемся, — сказал Полковник, — и все-таки пообедаем. Граф, наверное, уже ждет и волнуется. Я его предупреждал.

Граф действительно ждал.

Волновался ли он при этом, знал только Граф. По внешнему виду этого определить было нельзя. Как всегда — безукоризненный костюм, безукоризненная прическа и безукоризненная улыбка.

— Прошу, — сказал Граф, широким жестом приглашая войти.

Полковник вошел первым. За ним двинулся Гринчук. Граф закрыл за ним дверь на засов.

— Проходите в кабинет, — сказал Граф.

Полковник пошел, не оборачиваясь. Гринчук тоже. Он не обернулся даже когда Граф без взмаха, коротко ударил его кулаком в спину. Гринчук чуть качнулся в сторону, пропуская удар, потом зажал руку Графа у себя подмышкой. И продолжил свое движение к кабинету.

— Руку отдай, — попросил Граф.

Гринчук не ответил.

— Не позорь перед посетителями, — снова попросил Граф.

— Бутылка коньяку, — сказал Гринчук, не останавливаясь.

— Прошлый раз была бутылка водки.

— Две бутылки коньяку, — сказал Гринчук и что-то там сделал с рукой Графа.

Граф зашипел от боли.

— Ручка бо-бо? — спросил Гринчук.

— Сволочь ты все-таки, — простонал Граф. — Хорошо, две бутылки.

— Армянского, из того самого ящика… — продолжил выдвигать требования Гринчук.

— Хорошо, — сказал Граф и стал растирать отпущенную на свободу руку.

В кабинете было прохладно и очень респектабельно. Кожаные кресла, дубовые панели на стенах, медные канделябры и тяжелые темно-красные шторы на окне. Хотя окна-то как раз и не было. «Клуб» сообщался с окружающим миром только через входную дверь, вход на кухню и через заднюю дверь, о существовании которой знали далеко не все.

Вместо окон в клубе были светильники, спрятанные за матовыми стеклами ложных рам.

— Вам не надоело еще играться с Графом в эти детские игры? — осведомился Полковник, усевшись за стол.

Голос его прозвучал как-то особенно респектабельно, под стать кабинету, и Гринчук поймал себя на том, что хочет ответить таким же аккуратным джентльменским тоном.

— Это традиция, Полковник, — сказал Гринчук. — И заодно — тест. В тот день, когда Граф меня подловит, я подам в отставку. И уйду на пенсию. Буду разводить клубнику и продавать ее на базаре.

— На Канарских островах, — закончил Полковник.

Гринчук подождал, не напомнит ли Полковник о нежданном богатстве Гринчука, но Полковник напоминать не стал. Только тонко улыбнулся.

Открылась дверь, и в кабинет вошел Граф.

— Что у нас сегодня на обед? — спросил Гринчук.

— Полковник заказал на мое усмотрение. Поэтому он сейчас будет ждать первого блюда, а ты прогуляешься со мной в соседний кабинет, — сказал Граф.

— Как я хочу быть полковником, — сказал, вставая из-за стола Гринчук, — он может носить папаху и может оставаться на стуле, когда подполковника гоняют с места на место.

— Что случилось? — спросил Гринчук, когда дверь кабинета закрылась.

— Понимаешь, — немного растеряно сказал Граф. — Полковник меня предупредил еще два часа назад, что будет с тобой…

— Ну?

— А час назад ко мне обратился один… э-э… мой знакомый. И попросил его проконсультировать. И я решил… — Граф отвел взгляд. — Я решил пригласить его сюда…

— В «Клуб»? — изумился Гринчук. — Тут же везде написано «Посторонним В.» Или это очень большой человек?

— Большой, — кивнул Граф. — В своем роде.

Граф открыл дверь соседнего кабинета.

— Знакомьтесь, — сказал Граф, — это Левчик.

Левчик действительно был большим человеком. В свои пятьдесят пять лет при росте метр шестьдесят он имел вес сто двадцать килограммов и привычку вкусно есть. Иногда он оказывал Графу консультационные услуги и за это получил право вкушать от изысков «Клуба». А еще он иногда умудрялся обменять свою информацию на информацию Графа.

Получив задание Мастера, Левчик решил позвонить Графу. Тот пригласил Левчика на обед, одновременно пообещав, что познакомит с очень информированным по затронутому вопросу человеком.

Увидев Гринчука, Левчик побледнел, выронил вилку и, нашарив галстук, стащил его с шеи.

Пока Граф коротко объяснял Гринчуку, что именно интересует уважаемого Левчика, уважаемый Левчик пытался восстановить дыхание и вытереть с лица и лысины пот.

— Такие, значит, дела? — сказал Гринчук, усаживаясь за стол, напротив Левчика. — Значит, это меня хотели грохнуть. А Атамана так просто, за компанию?

Левчик что-то простонал совершенно задавлено, что, по-видимому, означало согласие.

— Вы тут пообщайтесь, — сказал Граф, — а я пойду займусь делами.

Возле двери Граф остановился и, будто что-то внезапно вспомнив, оглянулся на Гринчука:

— Юра, в случае возникновения разногласий, вспомни, что старше тебя на двадцать лет, у него трое детей и нездоровое сердце. Поэтому, если надумаешь, лучше сразу бей в голову.

Левчик икнул. Граф вышел.

— Я слушаю, — сказал Гринчук.

И пока Левчик, продираясь сквозь испуг и икоту, излагал позицию Мастера по этому вопросу, Гринчук обдумывал новый вариант.

А если это правда?

Кто-то решил замочить Гринчука. Прислал команду. И все должно было выглядеть так, будто это мочили Атамана. Нет, Мастер таки действительно мастер. Большая умница.

Вопрос только в том, что не понятно, кто мог Гринчука заказать.

Разве что… Гринчук задумался.

В разговоре с Атаманом прозвучала кликуха Гири. Старого закадычного врага. Мог он? Подсказал Атаману идею встречи с Гринчуком, а сам прислал людей.

Полутемный зал, вспомнил Гринчук, испуганный Атаман, силуэт убийцы и огненные светлячки пуль.

— Я не смог ничего припомнить и поэтому обратился к Графу, — сказал Левчик.

— А он обратился куда нужно, — ответил Гринчук.

Взял со стола чистый стакан, налил в него газировки из сифона, и медленно выпил.

— Плохой у меня сегодня день, — выпив воду и поставив стакан на место, сказал Гринчук. — Последние четыре часа я только и думаю, на ком бы сорвать злость.

Левчик побледнел еще сильнее и вжался в спинку стула.

— У вас действительно больное сердце? — спросил Гринчук.

Рука Левчика привычно легла на левую сторону груди:

— С-сердечная недостаточность.

— Плохо. Длинный разговор может не получиться. К сожалению.

Нехорошо улыбаясь, Гринчук взял со стола нож, попробовал лезвие большим пальцем и удовлетворенно кивнул.

Левчик часто задышал, не сводя взгляда с ножа.

Гринчук взял с вазы яблоко и стал медленно срезать с него шкурку. Длинными аккуратными полосками.

— Удивляюсь, — сказал Гринчук, как мы раньше с вами не пересеклись. Вы такой интересный собеседник.

Левчик смотрел только на нож.

— Честно говоря, меня не слишком интересовал Мастер. И он меня, честно говоря, до сих пор мало интересует. Но меня начинает раздражать его интерес к моей скромной и, в общем, не слишком значимой фигуре. Мне казалось, что в личной беседе мы с ним уже все обсудили. А теперь, оказывается, он еще решил, что мне может понадобиться его помощь.

Левчик продолжал смотреть на лезвие, поблескивающее в свете ламп.

— Так что мы будем делать? — спросил Гринчук.

— А что-то нужно делать? — выдавил из себя Левчик.

— Всенепременно, — обворожительно улыбнулся Гринчук. — Обязательно. И, как можно, быстрее.

— Я не знаю…

— А если пальцы в дверь зажать? — самым доброжелательным образом поинтересовался Гринчук.

— Не надо, — слабым голосом произнес Левчик.

— Сам не хочу, — заверил его Гринчук. — Книжку «Хождение по мукам» читали?

— Нет. Да. В школе. Давно.

— Там есть прекрасная фраза. «Если они виноваты, то будут расстреляны. Но без этих буржуазных издевательств».

— Не надо, — простонал Левчик.

— Что «не надо»? «Расстрелян» или «буржуазных издевательств»?

— Ничего не нужно. Ни того, ни другого. Пожалуйста, — попросил Левчик.

— Тогда нам придется подружиться, — сказал Гринчук решительным тоном. — Да?