Мент для новых русских

Александр Золотько

Новой русской элите нужна собственная полиция, состоящая из неподкупных, независимых профессионалов. Таких, как крутой опер Юрий Иванович Гринчук. Вот только характер у него слишком независимый. И прежде чем получить право самостоятельно карать и миловать олигархов, капитан должен показать, что он именно тот, кто нужен. Поэтому ему поручают дело, где в один кровавый клубок спутаны интересы бандитов, прокуратуры, чиновников, бизнесменов...

Глава 3.

В здании клуба пахло гарью, сыростью и строительными материалами. Ремонт велся стремительными темпами, потому, что рабочим сообщили — САМ желает, чтобы новое приобретение заработало как можно скорее. И рабочие, и те из обслуги клуба, кто уцелел после взрыва и увольнений, великолепно понимали, что САМ не любит когда его желания исполняются медленно.

Работа кипела. Уже практически были заменены все стекла, содрана и частично заменена облицовка, завезена новая мебель и даже обновлены запасы выпивки в барах. Трудилась группа дизайнеров, которые должны были переделать главный офис согласно требованиям Геннадия Федоровича.

Эти требования были изложены лично Геннадием Федоровичем в краткой беседе с дизайнерами, причем общий смысл беседы сводился к двум простым принципам: если все будет как надо и быстро — за ним, Геннадием Федоровичем, не заржавеет, если же что-то будет не так, то…

Второму моменту заказчик уделил особое внимание и очень живописно, в деталях и подробностях описал, что именно ожидает работников в этом случае. Беседа закончилась двумя обмороками у нервных и утонченных оформителей. И еще тем, что продолжительность рабочего дня дизайнеров с того момента, совершенно добровольно, без всякого принуждения со стороны заказчика, приблизилась к двадцати часам.

Даже перекуры и перерывы на кофе были практически изжиты дизайнерской группой.

Но в этот день с самого утра дизайнеры не могли работать. Они вынуждены были жалко ютиться в уцелевшем казино, с легким ужасом поглядывая на часы. И к запахам пожарища и ремонта прибавлялся запах отчаяния.

Личные телохранители Геннадия Федоровича, по его распоряжению погнавшие группу художественной интеллигенции прочь от кабинета шефа, во всем этом коктейле запахов отчетливо улавливали еще и тонкий, но очень колоритный аромат неприятностей. За время работы на Геннадия Федоровича, телохранители, как и вся близкая обслуга, поняли, что от этого аромата голова болит у всех, поэтому, на всякий случай, держались от двери кабинета в почтительном отдалении.

Чтобы, ни дай Бог, не услышать хотя бы словечко из тяжелого разговора, который в настоящий момент вел их шеф, уважаемый Геннадий Федорович.

Кстати, на протяжении всего тяжелого разговора Геннадий Федорович не был ни уважаемым, ни, собственно, Геннадием Федоровичем.

— Что, Гиря, мозги совсем салом заплыли? Или со своими девками память прогулял? — вопросы были заданы человеком, весь вид которого ясно говорил, что он, во-первых, имеет право задавать такие вопросы именно таким тоном, а, во-вторых, что он привык задавать именно такие вопросы и именно таким вот обидным тоном.

— Андрей Петрович… — начал было очередную попытку Гиря, но Андрей Петрович в очередной раз пресек ее.

— Ты, Гиря, просто мелкий зажравшийся сявка. И не надо здесь топорщить пальцы и демонстрировать авторитет. Ты мелкий, зажравшийся сявка, — Андрей Петрович говорил негромким, ленивым голосом барина, заставшего лакея за дегустацией барского коньяка.

Было во внешности Андрея Петровича что-то этакое, заставлявшее всех при первом же знакомстве очень внимательно его выслушивать и очень серьезно относится к сказанному. Этакий сплав номенклатурной уверенности и аристократической брезгливости.

Один журналист, в очень узком кругу, естественно, сказал, что Андрей Петрович похож на полковника КГБ с комсомольско-партийным прошлым в отставке. В законе, добавил второй журналист, и определение приобрело философскую законченность.

Все: и друзья, и враги,(а такие тоже были), — соглашались, что Андрей Петрович ИМЕЕТ ПРАВО. Причем, если употреблять эту фразу в юридическом смысле, то ударение делалось на «имеет», отчего фраза приобретала двусмысленный неприличный оттенок.

— Тебе что, урка мелкая, было сказано? — Андрей Петрович наконец перевел взгляд с литой бронзовой пепельницы на лицо собеседника, и тот понял, что ему разрешено отвечать.

— Ну… Взор… — Гиря откашлялся, — Взорвать машину возле клуба.

— Взорвать машину… — Андрей Петрович устало прикрыл глаза, — машину… Это такая железная штуковина на четырех колесах.

— Да…

— Что ты говоришь? — Андрей Петрович снова открыл глаза, — Ты со мной согласен? Ты знаешь, что такое автомобиль?

— Ну…

— Тогда, если ты такой умный и образованный, объясни, почему вместо этого ты взорвал здесь все! Все! — Андрей Петрович немного повысил голос, и Гиря вздрогнул, как от крика.

— Понимаете, Андрей Петрович…

— Понимаю. Тебе просто очень нравится, когда все горит и взрывается. Ба-бах! — Андрей Петрович взмахнул рукой. — Для того, чтобы заставить хозяина этого заведения продать свою недвижимость, достаточно было ста граммов обычного тринитротолуола. Или, говоря проще, тола, динамита, взрывчатки. Сто граммов в ворованной машине. Вместо этого…

— Я подумал, что так будет лучше, без базара, сразу. Он как раз в тот же вечер и согласился. Сразу и бумаги подписали…

— Бумаги подписали? А что, без всего это фейерверка он не подписал бы бумаг? Ведь с ним же уже работали, нужно было просто подтвердить серьезность наших намерений. Маленький взрыв, который потом легко было бы списать на несчастный случай, на хулиганство, на черта и дьявола… Тихий, домашний взрыв без покойников и инвалидов.

Андрей Петрович ударил ладонью по крышке письменного стола.

— И этот твой идиотизм теперь аукнулся по всей стране, до самой любимой столицы. Да что там по всей стране! Мы даже попали в новости западных информационных агентств. Прославились. И все благодаря глупости одного чугунноголового!

Гиря промолчал. Он был виноват, и ничего тут теперь не поделаешь. Но ведь он хотел как лучше. Быстро и хорошо. Гиря всегда хотел, чтобы было быстро и хорошо. Еще когда даже не мечтал ни о чем большом, еще до первой ходки в зону. Ему нравилось использовать свои возможности по максимуму. И чем больше становились возможности, тем больше ему нравилось их максимально использовать. Часто это его заводило в неприятности. Вот, как с этим проклятым клубом.

— Что теперь прикажешь делать? — спросил Андрей Петрович.

— Чего тут делать… Через пару-тройку деньков закончу ремонт клуба. Потом восстановлю стоянку, сквер, поставлю киоски. Это… Потом, потихоньку начну строить рынок. Проект…

— Ты мне скажи, Гиря, эта хохма со стеклами — правда? — почти ласково спросил Андрей Петрович.

— Со стеклами? — Гиря поежился, — Ну, что я заранее подготовил?

— Значит, правда… — со странным выражением лица протянул Андрей Петрович, и Гире показалось, что в кабинете стало холодно.

— Я хотел как лучше…

— Лучше, — Андрей Петрович прищурился, — А скажи, Гиря, что мне должно помешать пришить тебя прямо в этом кабинете? Вышибить тебе то дерьмо, что ты таскаешь между ушами?

— Я исправлю! Честно, исправлю. Я…

— Слушай сюда, — голос Андрея Петровича стал жестким и властным.

В кресле уже сидел не расслабленный барин, а хищник, способный разорвать любого, кто встанет на его пути.

— Слушай сюда, — Андрей Петрович достал из портфеля пластиковую папку и бросил ее на стол перед Гирей, — Здесь лежат документы, по которым ты купил этот клуб не вечером после взрыва, а вечером накануне. За сутки до взрыва. Все оформлено и заверено нотариусом.

Там же копия твоего заявления в милицию о том, что тебе неоднократно угрожали расправой, требуя у тебя денег. Заявление подано тобой в органы неделю назад. У ментов тоже все оформлено и зарегистрировано. Сегодня после обеда к тебе прибудет следователь.

Завтра с утра окружающие дома будут обследованы специальной комиссией мэрии, и те из них, которые выходят на площадь, будут признаны аварийными, после чего ты за свой счет переселишь всех жителей этих пятиэтажек в один из своих домов в Северном микрорайоне. И выступишь перед журналистами на пресс-конференции. Скажешь, что чувствуешь свою вину за происшедшее и так далее, шпаргалку тебе подвезут перед выступлением. Освободившиеся дома отремонтируешь под гостиницы для рынка. Все понятно?

— Вроде… Только…

— Что?

— Кто это мне угрожал?

— Тебе уже и угрожать никто не мог? Крутым стал?

— Да нет, — Гиря помотал головой, хотя в глубине души чувствовал себя именно таким крутым, — просто нужно будет сказать…

— Кавказцы. Наехали ребята с Кавказа. Кстати, их и вправду нужно немного прижать. Еще есть вопросы?

— Нету, — торопливо ответил Гиря.

— Снова все знаешь?

— А чего там? Проект готов, можно строить рынок. С Мэрией поладили, как только поставим первые ряды, начнутся проверки всех городских рынков. Там еще автобусы сюда пустим от вокзала, бесплатные для торговцев. Все, кажись…

— В общих чертах — все, — кивнул Андрей Петрович. — Только небольшие проблемки. Ты не забыл, что нужно еще разогнать этих бомжей в овраге?

— Крыс? Сегодня же мои пацаны…

— А если бомжи не послушают? Менты их погнать не смогли.

— Подгоню пару бочек с бензином, и не одна скотина из оврага не вылезет.

— Козел! — оскорбление прозвучало громко и резко.

Андрей Петрович встал с кресла и подошел к замершему Гире:

— Козел, ты так ничего и не понял? Тебе ведь ясно было сказано — тихо. Ты со своим взрывом выбрал уже весь лимит шума и дыма. Весь. Полностью. Даже я не смогу прикрыть твою задницу после этого. С этими Крысами ты должен будешь разобраться тихо. Иначе я тебя зарою. Усек?

— Да, я просто не подумал, я сделаю… Как надо… Все будет тихо…

— И без покойников.

— И без покойников.

— Вот и ладно. Вот и хорошо. Пообщайся с ментами, может они тебе в этом деле помогут, — Андрей Петрович взял со стола портфель и подошел к двери.

— До свидания, — сказал Гиря.

— Чуть не забыл, деньги за переоформление покупки, бабки ментам и журналистам я вычту из твоих. Не возражаешь?

— Нет базара, без проблем! — Гиря так и не встал из-за стола.

— Не провожай, — сказал Андрей Петрович и вышел.

Гиря закрыл лицо руками. Посидел молча с минуту, потом резко выдохнул и выпрямился в кресле. Пронесло. На этот раз пронесло… Нужно быть осторожней. Андрей Петрович прав. Сволочь, но прав.

Неожиданно Гиря зевнул, раз и еще раз. Судорожно, со стоном, как собака. Страх выходил, и с каждым глубоким вздохом Гиря снова превращался в Геннадия Федоровича.

Нужно будет сегодня же вечером отправить пацанов к Крысам. Предупредить, чтобы аккуратно. Еще следак сегодня придет… Ладно…

Геннадий Федорович достал из кармана пиджака «паркер» и сделал пометку в ежедневнике.

Подал голос телефон.

— Да?

— Чуть не забыл, — раздалось в трубке, и по спине Гири пробежал холодок, — тот пиротехник, что готовил фейерверк…

— Да-да…

— Его стоит уволить. Совсем. Не возражаешь?

— Сегодня же!

— Вот и отлично. До свидания.

Геннадий Федорович осторожно положил трубку на телефон, вынул носовой платок и отер лицо.

Подрывника нужно убрать. «Паркер» замер над листом бумаги. Лучше не записывать, одернул себя Геннадий Федорович.

Это можно назвать случайностью, но лучше это называть рикошетом. Любой случайности можно избежать, практически любой рикошет можно предусмотреть. В момент выстрела нужно не только стараться поразить цель, но и внимательно следить за возможным рикошетом. Опытный стрелок всегда отвечает за свой выстрел, но он не может всего предусмотреть. Это может быть невидимая помеха, или что-то, попавшее на директрису выстрела уже после вылета пули.

Точно также и ты. Твое движение может быть нарушено помехой, не подвластной тебе, не поддающейся контролю или расчету. В этом случае ты должен помнить — это не случайность, это рикошет. Первое, что ты должен сделать в этом случае — остановиться. Замереть и проанализировать все произошедшее, оценить возникшую помеху, попытаться выйти на прежнюю траекторию, или рассчитать новую, которая приведет тебя к цели.

Если по какой-то причине цель поставлена не будет — определи ее сам. Никогда и ничего не делай бесцельно. Иначе ты потеряешь контроль над собой.

Ничто так не мешает тебе, как непредусмотренный рикошет. И ничто так не помогает, как рикошет тщательно рассчитанный. Пусть со стороны это выглядит как случайность, как стечение обстоятельств. Для других. Ты же должен знать, что это тщательно рассчитанный рикошет. И тщательно его рассчитывать.

— Как дела у нашего Маугли, — спросил Доктор у Ирины.

— Пошел ты… — Ирина бросила недовольный взгляд на некстати припершегося соседа, потом перевела этот недовольный взгляд на шалаш.

— Так и не вспомнил ничего? — спросил Доктор, спокойно устраиваясь возле костра. Ему было не привыкать к холодному приему у Ирины.

— Ничего не вспомнил, — жизнерадостно подтвердил Тотошка. — Все напрочь. Как корова языком. Как, говоришь, это называется?

— Травматическая амнезия.

— Во-во. Ам-незия. Это что, теперь на всю жизнь?

— Бывает по-всякому, но чаще всего проходит достаточно быстро. Зависит от обстоятельств.

— Ага, — подтвердила Ирина, — чем-нибудь шандарахнуть по макушке — он все и вспомнит.

— Если ты шандарахнешь, тогда ничего не вспомнит, — съязвил Тотошка и подмигнул Доктору, — легче под трамвай попасть, чем под ее удар.

— Уж ты бы не умничал, дурак старый, это ты повесил обузу нам на шею. «Заплатит, заплатит!» Черта лысого он заплатит.

— Это точно, — согласился Тотошка, — он, даже если бы захотел, теперь не сможет вспомнить, где у него деньги лежат.

— А где он, кстати, — спросил Доктор.

— Пошел прогуляться, — ответила Ирина, — осмотреться.

— Походить перед обедом для аппетита, — хихикнул Тотошка.

Ирина промолчала, но весь ее вид ясно продемонстрировал, что делает это она из последних сил. Тотошка и сам почувствовал, что хватил лишку и замолчал. Проблема и правду становилась серьезной. Спасенный парень напрочь не помнил ничего о себе.

После своего счастливого пробуждения он был подвергнут допросу почти всеми жителями Норы, но, ко всеобщему разочарованию, ничего внятного рассказать о себе не смог.

Простой и благородный способ обогащения Ирины и Тотошки оказался под угрозой. Кто-то из Крыс посочувствовал старикам, кто-то позлорадствовал. Ирина, улучив минуту, все высказала деду о его уме и предусмотрительности. Тотошка не возражал. Он просто кротко спросил у Ирины, что теперь дальше делать.

«Гнать его к чертовой матери!» — решительно заявила было Ирина, но потом немного сникла.

Гнать нахлебника, конечно, стоило, но куда и, самое главное, как? Кроме этого где-то в глубине давно не чищенной души и у Ирины, и у Тотошки холодным червячком копошилось чувство вины. Его деньги, доллары, были надежно спрятаны стариками.

И старики понимали, что с этими деньгами парню было бы гораздо проще найти свои следы и людей, которые напомнили бы ему его прошлое.

Решение проблемы было отложено до возвращения парня с прогулки.

— Имя ему надо хоть какое-нибудь придумать, — задумчиво сказал Доктор, — без имени человеку нельзя.

— Нельзя, — подтвердил Тотошка.

— И ты туда же, козел старый! — снова взорвалась Ирина, — Без имени человеку нельзя! Сами вон обходитесь собачьими кличками! Тотошка, апорт! Доктор, сидеть!

— Так то — мы, — неожиданно серьезно сказал Тотошка, — а то — люди.

— Как ни прискорбно, Ирочка, но нас с вами к людям уже отнести нельзя, — согласился Доктор, — хоть обижайтесь, хоть нет.

— Так пусть тебя люди и кормят, Айболит задрипанный! — Ирина зло сплюнула и пнула ногой некстати подвернувшийся под ноги картонный ящик.

— А я, между прочим, не напрашиваюсь, — гордо сказал Доктор, — в этой вашей кастрюле, если мне не изменяет память, варится и моя картошка с куском мяса, который я сегодня утром принес.

— А миски ты не помыл? Все за вас делать нужно, бездельники, — Ирина взяла со стола, сложенного из трех зиловских покрышек, накрытых сверху листом фанеры, стопу мисок и ушла в кусты, к струйке воды, вытекавшей из склона оврага, и которую Крысы гордо именовали родником.

— Не обращай на нее внимания, — сказал Тотошка, — это она только на словах…

— Да знаю я, не первый год знакомы.

— И не жадная она. Вон нашему найденышу с собой дала денег. Мне столько никогда не давала, — Тотошка покачал головой, вспоминая, каких трудов обычно ему стоило получить у Ирины хоть маленькую толику наличности.

— Ирина умная женщина. Теперь этот ваш Тарзан может решить — оставаться ему у вас, или уехать куда подальше. Обратиться в ту же милицию.

— Вот чего не хватало! Начнут таскать: кто, куда, откуда, как?

Доктор задумчиво покивал. Отношения с милицией у него, как и у всех остальных Крыс, были напряженными. Время от времени стражи порядка, вдохновленные приказами сверху, либо начинали гнать Крыс из Норы, либо принимались изгонять их из мест возможного заработка. И то, как милиция могла использовать случай с потерявшим память, можно было себе только представить. Причем, ничего хорошего при этом в голову не лезло.

— Как же его все-таки называть? — сам у себя спросил Доктор.

— Да что он, шавка, чтобы ему кликуху цеплять, сам себе и придумает, — заключил Тотошка. — Ты мне вот лучше скажи, он вернется? Как думаешь?

— Не знаю, — ответил серьезно Доктор, — не знаю. И вернется к нему память или нет — тоже не знаю. Честно.

В кустах шумно завозились.

— Могу поспорить, это наши близнецы идут, — Доктор оглянулся через плечо.

— И не с пустыми руками, — сказал, присмотревшись, Тотошка, — откуда это вы, красавцы?

— Мы…

— Это… — Кошкины потоптались возле костра, держа перед собой объемистые картонные коробки.

— Имущество можете поставить на землю, — скомандовал Тотошка, — что это там у вас?

Он встал со своей табуретки, неторопливо подошел к коробкам, осторожно опущенным Кошкиными на землю, и заглянул.

— Ни хрена себе! — вырвалось у Тотошки.

Доктор, подошедший на секунду позже, выразился примерно в том же духе:

— Мать моя!

Потом оба подозрительно посмотрели на близнецов.

— Стибрили? — спросил Тотошка.

— Где украли? — спросил Доктор.

— Что украли? — громогласно спросила Ирина, вернувшаяся с вымытой посудой к столу, — Кошкины, что ль, украли?

— Сама посмотри, — сказал Тотошка, — не иначе, супермаркет возле метро вынесли почти весь наши близнецы. Наконец-то и им Бог немного соображения послал.

Ирина наклонилась над одним из ящиков, осторожно переложила какие-то пакеты, потом выпрямилась и сердито посмотрела на Кошкиных, снизу вверх:

— Вам что, в детстве не говорили, дубины безголовые, что таким дуракам как вы, воровать нельзя? Вас же сразу же посадят, а из зоны вы не вернетесь. Там и сгинете. А я вас разве не предупреждала? Ну? Где украли?

— Это как они только успели… — покачал головой Доктор, присевший возле ящиков на корточках, — и выпивка, и закуска, и даже мыло, зубная щетка и паста…

— Чего? — обернулась Ирина.

— Паста, говорю, зубная и щетка. И еще туалетная бумага.

Все замолчали, переваривая новое открытие. Если с ворованными продуктами, с большой натяжкой, Кошкины еще как-то ассоциировались, то с зубной пастой и туалетной бумагой…

— Это, наверное, кто-то купил, а они позаимствовали, — предположил Доктор.

— Да перестаньте вы мычать! — Ирина, наконец, не смогла больше терпеть неопределенного мычания близнецов, и две звонкие оплеухи припечатались к небритым физиономиям Кошкиных.

— Да мы…

— Не это… Не воровали…

— Нам он…

— Ну, этот — жест в сторону шалаша, — этот дал.

— Возьмите, говорит…

— Ирине отдайте…

— Мы и принесли… — Кошкины попятились от Ирины, не переставая оправдываться.

— Ты сколько нашему приемному денег дала? — спросил Тотошка, вытаскивая из коробки бутылку и внимательно рассматривая на свет этикетку, — Ничего себе!

— Совершенно с вами согласен, — удивленным голосом сказал Доктор, — какое бы сегодня хорошее настроение ни было у нашей хозяйки, но то, что она дала бы денег на бутылку такого напитка…

— Положи на место! — приказала Ирина.

— Я только посмотреть!

— И кроме этого, Кошкины сказали, что им приказано отнести это к тебе.

— Сказали — мазали! — отрезала Ирина, — Будете ужинать супом.

— А? — Тотошка указал взглядом на бутылку.

— Не засохнешь.

— Минуточку, — Доктор решил поставить все точки над «i», — Что вам еще сказал Маугли?

— А? — литературные познания Кошкиных не распространялись настолько далеко.

— Ну, подкидыш наш, этот вот, — Доктор повторил жест в сторону шалаша, который недавно проделал один из близнецов.

— А, — Кошкины синхронно кивнули.

— Что он вам еще сказал?

— Это…

— Сказал…

— Что сказал?

— Сказал, чтобы это…

— Ели…

— Что в коробках…

Силы Кошкиных подошли к концу, и они замолчали, тяжело переводя дыхание.

— Слышала? — спросил обрадованный Тотошка, — Сказал наш подкидыш, чтобы все, значит, ели.

— Тебе туалетную бумагу зубной пастой намазать? — хладнокровно осведомилась Ирина.

— Змея…

— Напрасно вы так, Ирина, ведь Кошкины достаточно внятно… — сказал Доктор.

Кошкины на минуту оторвались от тазика с супом, который перед ними только что поставила Ирина, и покивали давно нечесаными головами.

— А близнецы никогда не врут, — подвел черту Доктор.

— У них на это мозгов не хватает, — поддержал Тотошка.

Ирина промолчала, и сожитель решил принять это молчание, как утвердительный ответ. Он тихонько встал с ящика и медленно стал пробираться к коробкам. Даже братья Кошкины перестали хлебать варево и напряженно уставились на Тотошку. Доктор нервно потер руки.

Взгляд Ирины тяжело скользнул по Тотошке, потом остановился на коробках…

— Ладно, черт с вами, — Ирина махнула рукой и поставила на стол три кружки, — наливай.

— Вот это совсем другое дело! — оживился Тотошка, — это правильно. Закусочку тоже брать?

— Бери, — вздохнула Ирина.

— Рыбки или балычок? — Доктор мгновенно оказался возле коробок.

— Балычок, — сказала Ирина.

— Точно, сколько той жизни, — Тотошка отвинтил пробку с бутылки и принюхался, блаженно закрыв глаза.

— Помню, в семьдесят втором… — начал Доктор.

— Может, он вспомнил о себе все, и вот теперь решил отметить это дело? Отблагодарить? — вслух подумала Ирина.

— Ага, ага, — Тотошка мелко покивал головой, торопливо разливая в кружки коньяк.

— Вряд ли, — сказал Доктор, не отрывая взгляда от кружки, — зачем бы он стал покупать туалетную бумагу, зубную пасту, щетку? Для нас? Не похоже. Только для себя… Да осторожнее, ты!

Тотошка поставил бутылку и печально поглядел на лужицу коньяка на столе.

— Заставь дурака… — проворчала Ирина и взяла свою кружку.

— За что выпьем? — Доктор поднял кружку почти над головой.

— За присутствующих здесь дам! — хихикнул Тотошка.

Кошкины одновременно прикончили свою порцию супа и теперь с интересом присматривались ко всему происходящему.

— Козел, — сказала Ирина.

— Чего ты? — Тотошка осознал, что перегнул палку и попытался исправить ошибку, — Ты ж и, это, тоже… ну, почти… дама.

— Я предлагаю выпить за нашего найденыша! — провозгласил Доктор, — Пусть он станет символом новой, хорошей жизни, которая…

— Рай на земле, — бросила Ирина.

— Нет, вы не правы, мы первый раз пьем здесь такой напиток. Помню, в семьдесят втором…

— Пей уже, пророк, — оборвала его Ирина.

Тотошка поспешил и поперхнулся. Он мучительно закашлялся, засипел, на глазах выступили слезы.

Доктор выпил свою порцию коньяка медленно, словно процеживая напиток сквозь зубы. Глаза его были мечтательно закрыты.

— Да, — сказал Доктор, допив, — это великолепно. Просто великолепно.

— Ешь, давай, — приказала Ирина, выпившая коньяк без эмоций, как воду, — и ты, козел старый, тоже закусывай, а то развезет…

Ирина отрезала два толстых куска балыка и сунула их Кошкиным. Те повертели в руках непривычную еду, потом разом сунули куски в рот. Зачавкали. Одновременно проглотили. И снова посмотрели на Ирину.

— Хватит вам, вас проглотов не прокормишь. Что в вас, что в огонь, только сильнее горит.

— А может, Доктор и прав? — откашлявшись и закусив, сказал Тотошка, — Может, и вправду, парень нам чего-нибудь поможет? В старости поддержит…

— Ты себе лучше снегурочку в декабре слепи. Или я тебе колобка испеку.

— Вечно ты, ненормальная, — обиделся Тотошка, — вот где он, по-твоему, денег на все это взял?

— Украл.

— Скажешь сразу — украл!

— А где еще он мог столько сразу взять? — Ирина отрезала еще два куска балыка и дала Кошкиным, — Заработать?

— Боюсь, что тут Ирина права, — Доктор отодвинул опустевшую миску и потянулся за мясом, — и украл, судя по всему, немало. А это создает угрозу поисков вора. Это вам не палку колбасы украсть. И даже не бутылку водки. Тут деньги.

— Думаешь, наш парень вор?

— Не знаю.

— Да чего там рассуждать, придет, сразу и узнаем. Он, может, просто в карты выиграл, — Тотошку немного повело от коньяка, движения стали порывистыми и неточными.

— У метро, на лоходроме! — съязвила Ирина.

— Вот тут почти точно нет, чтобы выиграть на лоходроме, нужно быть волшебником, — уверенно сказал Доктор.

Даже Кошкины кивнули. На лоходроме были жесткие правила, а самое главное из них гласило: «Лохи не выигрывают». Немногие случаи попыток некоторых клиентов уйти, не закончив игры, оборачивались насильственной экспроприацией оставшихся средств.

— Вот придет, мы у него спросим, — заявил Тотошка, — а сейчас, предлагаю по второй кружечке.

— Хватит тебе, разошелся уже совсем!

Из-за деревьев внезапно почти выбежал Конь:

— Жрете?

— Обедаем, — поправил его подобревший от выпитого Тотошка.

— Там на нас наехали, — выпалил Конь, — там еще Петровичу врезали, лежит, не шевелится. Ты, Доктор, пойди глянь.

— Кто наехал? — спросила Ирина, — Менты?

— Хуже, быки от ночного клуба, говорят, хозяин клуба приказал всем сваливать. Петрович, было, заикнулся, что не пойдем — вот и схлопотал. Пошли.

— Сидеть здесь! — приказала Ирина вставшим Кошкиным, — Сидеть тут и ждать! Понятно?

Кошкины кивнули. Туда, где могла произойти драка, Крысы Кошкиных не пускали. И всячески уводили от возможных потасовок.

У близнецов был еще один пунктик — они не переносили, когда люди били друг друга. В этом случае братья брали инициативу в свои руки и не успокаивались, пока драчуны не переставали шевелиться.

Ответных ударов Кошкины просто не чувствовали. Доктор, потыкав их, в свое время, несколько раз иголками, заявил, что у пациентов очень высокий болевой порог, настолько высокий, что лично он, Доктор, не станет даже пытаться этого порога достичь.

Посему Кошкиных оставили возле печи с приказом следить и никуда не отходить, а сами быстро пошли к месту очередной неприятности. К наездам милиции, санитарных врачей и прочих представителей власти Крысы привыкли давно. В самых тяжелых случаях при темном социалистическом прошлом кое-кто мог сесть на год-два за тунеядство, в не менее темном капиталистическом настоящем большую часть Крыс могли загнать в санприемник, продезинфицировать и попытаться некоторых из них засунуть в лечебницы или дома престарелых.

Максимальным сроком восстановления популяции Крыс в Норе был срок в две недели.

Так что сегодняшний наезд представителей криминалитета был событием, близким к эпохальным.

Значимость визита Крысы осознали, особенно после того, как один из визитеров отправил Петровича в нокаут. За несдержанный язык и взрывной характер Петровича недолюбливали сами Крысы. Иногда даже, когда Петрович, с точки зрения Норы, преступал приличия, его били свои, но предельно аккуратно, так, чтобы напомнить правила общежития, но при этом не нанести ущерб трудоспособности.

Сейчас же Петрович лежал, не шевелясь, а тот, кто его вырубил несколькими ударами, стоял над ним, разглядывая лица Крыс, словно выбирая, кому еще попортить эти самые лица.

Героя звали Глыбой. Сколько он себя помнил, он всегда занимался боксом, особых спортивных вершин не достиг, но умение одним ударом организовать ближнему своему широкий диапазон повреждений от перелома челюсти, до сотрясения мозга, выдвинули его в первые ряды исполнителей суровой воли Геннадия Федоровича.

На сегодняшний вечер воля Геннадия Федоровича требовала припугнуть этот бомжатник, а потом проследить, чтобы все эти Крысы покинули места обитания.

— И не вздумай никого мочить или еще какой хипеш поднимать. Чтоб все было тихо, без мокроты, но так, чтобы к завтрашнему дню никого в овраге уже не было, — сказал шеф. Глыба остограмился в баре и убыл в Нору.

Если бы в свое время Глыба не прогуливал практически все занятия в школе, он бы мог представить себя конкистодором среди несчастных индейцев. Сейчас же его переполняло просто чувство собственного превосходства и силы. Настроение у него было бы еще лучше, если бы ему в напарники Геннадий Федорович не дал Димыча.

Глыба признавал за Димычем множество достоинств, уважительно относился к таланту Димыча придумать план и отправить по этому плану на тот свет любого заказанного человека, но мочить все равно никто никого не собирался. Значит, присутствие Димыча в овраге не только не помогало, но даже мешало. Как круто выглядел бы Глыба, в одиночку разогнавший Нору.

Димыч, правда, в разборку не вмешивался, держался чуть позади, подстраховывая.

— Еще раз повторяю, — Глыба повысил голос и усмехнулся, — чтобы завтра к вечеру никого здесь не было. Куда хотите — на Хутора к цыганам, на другой конец города, в Лесопарк, но ежели я кого здесь застану — тут и зарою. И вот это вот чудо, — Глыба ткнул ногой в лежащего Петровича, — будет по сравнению с вами еще красавчиком.

Крысы помимо воли взглянули на залитое кровью лицо Петровича. По их рядам пронесся сдавленный стон. В то, что Глыба говорит правду, поверили все и сразу. А это значило, что привычное место придется покидать.

— Тем, кто только пришел, — Глыба сурово взглянул на подошедших сбоку Ирину, Тотошку и Доктора, в сопровождении Коня, — тоже скажите. Чтобы никто случайно не пострадал.

Довольный гладко и официально построенной фразой, Глыба захохотал и оглянулся на Димыча. Тот кивнул.

— Ну, покеда! — Глыба посмотрел на часы, — Нам пора.

Никто из Крыс не пошевелился, пока посетители не скрылись за деревьями.

Первым с места сдвинулся Доктор. Он присел на корточки над Петровичем, присвистнул.

— Вот и все, — сказал Старый, выполняющий обычно в Норе роль третейского судьи.

Какая-то баба всхлипнула.

— Че ревешь, дура! — прикрикнула на нее Ирина.

— А че делать? Завтра вон как придет, как начнет…

— И пожаловаться некому, — добавил кто-то из стариков.

— Отцу Варфоломею пожалуйся, он тебе на Ночлежке ямку посуше выберет и отпоет.

Теперь заговорили все разом. Понять что-либо из всего этого гомона было невозможно, но общая мысль сводилась к неизбежности исхода из Норы.

Ирина махнула рукой и двинулась к своему шалашу. За ней поплелся Тотошка. Опьянение уже прошло, и мысли у Тотошки были одна темнее другой. Отправляться на Хутора к цыганам, как посоветовал Глыба, было бессмысленно и опасно. Цыганский барон рассматривал Крыс как конкурентов, и помощи от него ждать не приходилось. Лесопарк тоже отпадал по причине большой удаленности от рынков и центра города.

— Может, того… вправду к Варфоломею попросимся? — неуверенно спросил Тотошка.

— Ну, нас он, может, еще потерпит. А всех остальных. И сколько мы там сможем на Ночлежке прожить? Месяц? Два?

— Это точно, — вздохнул Тотошка.

— Добрый вечер, — фигура постояльца вынырнула из кустов совершенно бесшумно.

— Хреновый вечер, — сказал Тотошка, — за выпивку спасибо, а вечер все равно хреновый.

— Что случилось? — спросил парень.

— Ничего хорошего, — Тотошка в двух словах описал все, произошедшее в Норе, и парой сочных выражений обрисовал безрадостные перспективы. — Сказал, завтра придет, проверит.

— Тебя-то как зовут? — вмешалась Ирина, — Вспомнил? Где живешь?

— Не вспомнил, — ответил парень.

— Тогда придется тебе, парень, имя самому придумать, и самому шукать где приткнуться, — тяжело вздохнул Тотошка.

— Придется, — сказал парень задумчиво.

— Пошли, допьем твое угощение, с горя! — предложил Тотошка.

— Значит так, — внезапно решительным тоном сказал парень, — Звать меня будем Михаил. Без фамилии пока обойдемся. Всем скажите, чтоб пока, до моего возвращения ничего не предпринимали. До утра я вернусь.

— Ты чего задумал, парень? — насторожилась Ирина.

— Ничего, все нормально. Говорите, двое было гостей?

— Двое, один такой здоровый, сказал, что его зовут Глыбой, а второй тоже, крепкий такой, только не боксер. В рубашке такой, джинсовой и в брюках, тоже джинсах. Голубых, — быстро ответил Тотошка, — Только ты за ними не ходи. Не нужно…

— До утра я вернусь, — сказал Михаил, повернулся и упругим шагом двинулся вверх по крутому склону оврага.

— Второго, вроде, Димычем боксер звал, — крикнул вдогонку Тотошка.

— Чего улыбаешься, идиот старый? — подала, наконец, голос Ирина.

— Чего-чего, может, все еще и нормально получится. Вон как Михаил кинулся.

— Что получится? Что он им сделает? Все вы, мужики, не головой думаете…

— А чем? — съехидничал Тотошка.

— Чем попало. Иди, лучше, скажи всем, чтобы до утра подождали собираться.

— Думаешь, у него что-нибудь получится?

— Не знаю. — Ирина тяжело вздохнула, — Ты его глаза разглядел?

— Глаза как глаза. А чего?

— Ничего. Страшные у него были глаза. Неживые.

— Придумаешь тоже, — оборвал сожительницу Тотошка и двинулся предупреждать всех.

«Страшные глаза» — Тотошка хмыкнул, придумает старуха. Однако обычно Ирина в людях не ошибалась. Тотошка покачал головой. И что оно будет?