Первое поле

Александр Зиновьев, 2023

1961 год. Двое московских старшеклассников попадают в состав геологической экспедиции и отправляются в Якутию. Их ждут необыкновенные приключения, живописная природа Сибири, суровый быт и тяжёлый труд геологов. Главный герой истории юноша Матвей узнаёт много нового и интересного, приобретает навыки выживания в суровых условиях, становится настоящим мужчиной и встречает свою первую любовь.

Полёт

А ты улетающий вдаль самолёт в сердце своём сбереги

Утром в гостинице только и слышно было — борт, борт. Вот борт вылетает. Вот где-то летит. Вот борт скоро будет. Даже дежурный из диспетчерской (в полуавиационной форме одежды, курточка и фуражка были голубыми, авиационными) связывался с помощью чёрного микрофона, переключая на радиостанции тумблер:

— Алё, борт. Как меня слышно. Как слышно?

Возвращал тумблер обратно, в комнатку врывался эфирный шорох, потрескивания. Дежурный, мягко поворачивая ручку настройки, отсекая чью-то торопливую морзянку, искал борт. Снова переключал тумблер, снова:

— Как слышно, как слышно?

Наконец (а ребята стояли в комнате, и дежурный их не прогонял) услышали:

— Магдагачи, я борт 81269, вас слышу, вас слышу. Как погода, ветер? Приём.

Повеселевший дежурный щёлкнул тумблером.

— Борт, я Магдагачи. Погода безоблачная, ветер, — дежурный покосился на конус, — минимальный, посадку разрешаю.

Снова перевёл тумблер на приём, и все услышали спокойный голос пилота:

— Магдагачи, вас понял. Будем минут через пятнадцать.

— Ждём. Я на приёме.

— Понял вас.

Ребята, сдерживая радость, побежали в комнату за рюкзаками. «Летим, летим…» Но до «летим» прошло два часа, и хотя все спешили, носили, укладывали, но дань пословице «Там, где начинается аэрофлот, кончается порядок», которую они услышали через полтора часа суеты вокруг да около самолёта, была ребятами принята и понята как аксиома. Пока ждали самолёт, ребята запихивали в рюкзаки всё, что самой собою оказалось вне и обратно не хотело лезть. А пока ребята собираются, расскажу о друзьях. Анатолий — сын крупных дипломатических работников, настолько крупных, что он даже родился за границей, что и было записано в паспорте. Черноволос в маму, с открытым лбом и густыми бровями, рельефными губами под старательно сложенным носом, был красив, строен и вдумчив. Любил читать и совершенно не умел петь. Пел, конечно, но так, что уши заворачивались. Матвей до той минуты, как Толик запел, даже не догадывался, что неумение петь бывает столь сильно выражено! А запел Анатоль такое:

Раз в Московском кабаке сидели,

И Иван Столбов туда попал.

Мы уже порядком окосели,

На Алдан он нас завербовал.

Как показалось Матвею, это была настоящая геологоразведочная песня. Он тут же её выучил. Анатолий и учился хорошо, и разный спорт любил, и экспедиция для него скорее была необходима как самоутверждение. Основательный (наверное, в папу), трудолюбивый настолько, что если уже точно нечего было делать, то скорее читал, или пе-е-ел этим жутким голосом, или спал. Книги читал серьёзные, про художников, учёных. Если ставил себе какую цель, то добивался её исполнения. Даже такую простую, как тридцать раз подтягиваться на турнике.

Матвей фигурой, пожалуй, был даже покрепче Толика, потому как лет с двенадцати, как познакомились во дворе с настоящим штангистом, чемпионом Олимпийских игр в Японии, дядей Трофимом Ломакиным, который запросто выходил к ребятам во двор и показывал невероятные чудеса силы и сноровки, пригрелся сердцем к штанге. Причём дядя Трофим не хвалился, а просто показывал, на что человек способен. То через высокий забор с места перепрыгнет, то самого большого из мальчиков Кольку Леонова за пояс на вытянутую руку подымет перед собой. Дядя Трофим был ну просто богатырём в глазах всех ребят.

Вскоре Матвей с другом Колей, с этим самым, которого подымал Ломакин, в разных местах раздобыли металлические круги с дырками посередине, совсем как штангистские блины. Колькин отец притащил с работы основу штанги — длинный металлический гриф. И ребята организовали на чёрной лестнице леоновского подъезда спортзал. Кто не знает, дома и при царях, и сколько-то после проектировали и строили так, чтобы на всякий случай был ещё один вход или выход в квартиру. Он находился по другую сторону дома, с выходом во двор. По нему в царские времена дрова заносили, воду, пока водопровода не было, молоко приносили, картошку с капустой и морковью. Хозяйский ход. Мусор через него выносили. Лестницы были узкими, а межэтажные площадки — большими. Чёрный ход со временем перестал использоваться, и поэтому можно было сколько угодно тягать железо! Через неделю занятий пришло на ум взвесить свои блины, и друзья стащили их в соседний овощной. Взвесили, удивив этим грузчика, дядю Славу.

— Металлолом, что ли, взялись собирать?

— Да нет, дядь Слав, мы уже неделю штангисты. Дядя Ломакин научил, — ответил Колька.

Дядя Слава хмыкнул, но произнёс:

— Добре. Силы наберёте — приходите помогать.

Вернувшись с блинами, в столбик произвели сложение — оказалось девяносто килограммов. Для двенадцатилетних ребят, конечно, много, но, занимаясь вот так на чёрном ходу несколько лет, друзья к восьмому классу осилили в толчке эти самые девяносто! То есть к шестнадцати годам и плечи у них округлели, и походка остойчивая, и в случае чего им и драться не было необходимости, потому как любой, кто задирался, а иногда (дело дворовое) и старшие пацаны лезли что-то доказать, хватало только сбросить с себя нападавших, как тут же пропадало всякое желание драться! Так вот на Матвея штанга повлияла. Светлый, открытый и сильный. Такой располагающий к себе с первой минуты взгляд. Волосы летом выгорали, зимой темнели. А к пятнадцати годам синие его глаза, видно, стали нравиться девочкам. У Толика были карие, а Матвей всегда светился самыми настоящими синими красками глаз. Правда, он об этом не догадывался до одного дня, который когда-то, но наступает и у мальчишек. Как, впрочем, и у девочек, но об этом позже. Ещё пробивались юношеские конопушки; желваки, когда надо, показывали упорство; вообще лицо к этому первому полю было вполне волевое. Одежду ребята в те послевоенные годы носили самую простецкую, потому как после неё страна долго ещё жила в бедности. Родители почём зря за ботинки ругали, заставляли беречь, банки консервные по улицам не гонять. Так что одевались ребята, не ломая голову… Что было, то и носили. Точно так же были одеты все ребята и девочки во дворах Москвы между «Белорусской», «Маяковской» и «Новослободской», где жили наши геологи. Так же жили все, за редким исключением, дети Страны Советов. Но вот энцефалитные костюмы, как только их надели, полюбили сразу. И уже перед самым отправлением в экспедицию успели изготовить себе по ножу, как они решили, охотничьему. А к ним настоящие деревянные, в коже, как у индейцев, ножны, чтобы можно было на поясе носить. Избегались, но достали по широкому офицерскому ремню. В магазине военной одежды их кому попало не продавали. А ремни были очень хороши и чтобы на них висели ножи. И когда они в очередной раз появились в самом большом магазине Москвы на Воздвиженке, дом номер десять, пришла на ум идея попросить подходящего военного купить им по ремню. Стали выглядывать, к кому бы обратиться, и без пяти минут геологам очень даже повезло. Товарищ капитан выслушал ребят, покивал, улыбнулся и сказал стоять здесь. Пока наши геологи летят в тайгу, расскажу ещё вот о чём.