Адрес неизвестен

Александр Зелёный (2024)

Ночное такси, управляемое общительным водителем, перевозит самых разных пассажиров. Все они не похожи друг на друга, но есть нечто общее в их историях: в них есть что-то странное и недосказанное. А за окном, под непрерывным дождем, возможно, скрывается совсем другой город, не такой, каким кажется.

Глава 2.

Фигура скрылась за пеленой дождя. Убедившись, что никого нет, водитель достал сигарету и с наслаждением закурил. Сизый дым клубами уходил к потолку, тщетно пытаясь выбраться из такси. Включенные фары освещали насквозь проржавевший рекламный стенд, рассказывающий о прелестях отдыха на тропических островах.

Он выбросил недокуренную сигарету и такси вновь тронулось с места. За окном тянулись угрюмые дома, во всех окнах было темно. Дождь как будто бы стал тише.

Такси ловко остановилось возле голосовавшего. Дверь открылась, и внутрь залез крепкий парень средних лет. Мешковатая куртка цвета хаки не скрывала развитую мускулатуру. Штаны такого же цвета, ниже колен, были сплошь заляпаны грязью. Парень уперся руками в сиденье.

— Шеф, трогай!

Водитель кивнул, и такси рвануло с места так, что парня вдавило в сиденье.

— Э, поаккуратней, алё! Не дрова везёшь!

— Простите.

— Простите, — съязвил парень. Он устроился поудобнее. — Ты, между прочим, ветерана везёшь! Прояви чуточку уважения!

Парень протянул руку.

— Я Джон.

— Дорога, — водитель кивнул на свои руки, положенные на руль, — так вы участник боевых действий?

— А то, — гордо ответил Джон, — я ж не один из этих крысёнышей! Которые бегают чё-то, скулят. Прячутся!

— Доброволец, — понимающе кивнул таксист.

Он прибавил скорости, такси взревело и рвануло вперед, разметая брызги воды, словно катер. Желтые фонари за окном слились в сплошную полосу. Старенькая машина стала угрожающе покачиваться.

— Нет, — с неохотой ответил пассажир, — меня это, призвали.

Джон тёр ноги в районе ступней. Кажется, он совсем замёрз, пока ждал такси. Водитель внимательно посмотрел на него. Машина замедлила ход, вошла в поворот и уже не разгонялась.

— Братан, я как бы не спешу. Можно так не гнать, — с нервным смешком сказал Джон и устроился поудобнее. — Короче, да, призвали меня. Не, ну а чё? В армии я в десанте был, страну нашу люблю. А раз надо, значит, надо, верно?

— Гм, — ответил водитель, — а до войны чем занимались?

Джон заметно расслабился и вальяжно развалился на сиденье.

— Вообще-то у меня свой бизнес. Ремонты, знаешь ли. Трубы, потолки. Всё по высшему разряду. Тебе не надо, кстати?

Водитель отрицательно мотнул головой.

— Точно? Ну ладно. А то смотри — мы всё чётко делаем. Без косяков.

— Так вы сами и работаете?

Джон чуть замялся.

— Ну, типа, да. Понимаешь, щас заказов немного, так что проще самому делать. Да и выгоднее так, правда?

Водитель усмехнулся. На все свои заключения пассажир требовал подтверждения своих слов. Как будто сам не был уверен в своей правоте. Джон поморщился и вновь ощупал ноги.

— Ну а кроме работы? Какие у вас ещё увлечения? — Водитель стал коситься на рычаг коробки переключения передач, подумывая прибавить скорости.

— Спорт, конечно! — фыркнул Джон. — Какой настоящий мужик спорт не любит? Вообще, я с детства спортом увлекаюсь. Знаешь, бокс, плаванье там. Всяко интереснее, чем за учебниками сидеть. И от тёлок никогда отбоя не было. И в жбан можно дать кому-нибудь, чтоб это, уважали чтоб.

— Кто уважали? — не понял водитель.

— Да все! — ни на секунду не задумываясь, ответил Джон. — Вот, например, надо тебе по учёбе что — ботанику промеж очков дал, и глядишь: у тебя уже все ответы на руках. Или, например, с пацанчиками стоишь, чилишь, и глянь: хмырь какой-то с нормальной девочкой идёт. Ну, попрессуешь его чуток, он и слиняет. А девочка-то останется.

Джон закинул руки за кресло и с облегчением вздохнул. Широкая грудь вздымалась, под курткой перекатывались могучие мускулы.

— Должно быть, много тренировались для такой формы, — безучастно сказал водитель, не отвлекаясь от дороги.

Джон поморщился.

— Да не. Я это, от рождения крепкий. Бывало, приходишь в зал заниматься, а там эти доходяги часами тренируются, чтоб как я стать! Или жиробасы эти.

Джон махнул рукой. Видимо, на жиробасов. Он чуть склонил голову и со снисхождением посмотрел на водителя. Вообще, мало кто слушал его хвастовство о собственной жизни, а в таксисте он нашёл благодарного слушателя.

— Так что всё чётенько у меня, — подытожил он и сложил руки «в замок», зажав их между колен. — Работаю на себя, жёнка — красавица у меня, сын. Рыбалка, машина, все дела. Вон недавно хату новую взял в кредит. Щас с войны вернусь — тебе и почёт, и слава, и льготы. Сына тоже норм воспитываю, чтоб слюнтяем не вырос: бокс там, все дела.

— Не страшно на войне?

— Кхе, — Джон вновь закинул руки за сиденье. — Я чё, по-твоему — ссыкло? Это пусть они нас боятся!

Водитель быстро взглянул на него и его глаза блеснули.

— Почему не пошли добровольцем?

Джон осёкся и вновь сел ровно. Затем поморщился и потер ступни.

— Дык это, не призвали тогда ещё. Чего впереди паровоза бежать? Не нужен я им был тогда, значит. Да и сам понимаешь: война, там же неизвестно, как сложится. А я хочу посмотреть, как сын растёт. Я ж не за себя боюсь, а за то, что он без меня тут будет, понимаешь?

— У других солдат тоже есть сыновья, — заметил водитель. — И у тех, кто пошел добровольцами. И они тоже наверняка хотят увидеть своих детей.

С минуту Джон непонимающе смотрел на него. Он даже побагровел. Водитель прямо физически ощущал, насколько тяжело пассажиру дается мыслительный процесс.

— Ну и страшно немного, — наконец ответил Джон. — Тут же как: одно дело — на День Независимости бухнуть под салют, а другое дело — того, под пули идти.

— Не всё в жизни дается легко, — понимающе кивнул таксист.

— А? Да, прям не всё! Тут ты прав. Знаешь, а я ведь теперь стал понимать всех этих ботаников, которых чмырил в школе. Когда тебе страшно, обидно, а сделать ты ничего не можешь… — Джон помолчал. — Это мне всё легко давалось. Телосложение, девчонки. Вся молодость так прошла. Короче, по-настоящему напрягаться никогда не приходилось.

— Ну, у вас свой бизнес, — подбодрил его таксист.

Джон отмахнулся.

— Да какой там бизнес. Ерунда. В день-то нормально получается по деньгам, да только сколько таких дней в году? Это только кажется, что всё прям на мази. С кредитом и машиной предки помогли. Да и сейчас помогают, кстати. Всегда гордился, что у меня жена — первая красавица на районе. А что толку с этого, если нам с ней поговорить не о чем? Мы совсем разные с ней. Так что все наши разговоры — это ссоры и ругань. А отдых? Друзья, рыбалка — они ж не со мной дружат, им просто бухнуть с кем-то надо.

А сын? Я как-то не задумывался, но он же туп, как пробка. А чему я могу его научить? Что я сам умею-то, если всё мне доставалось готовеньким?

Водитель безучастно пожал плечами и чуть сбавил скорость. Джон теперь морщился, не переставая, и постоянно тёр ноги. Таксисту показалось, что грязь на штанинах имеет красноватый оттенок.

Джон обессиленно развалился в кресле и вздохнул.

— А на войне я понял многое. И я не про патриотизм. Причем патриотизм настоящий, а не про пьяные вопли под салютом. Я стал понимать других людей. Понимать, что по ту сторону такие же люди, как я. Что им тоже больно, страшно.

Помню, мы как-то в село вошли. Враг отступил, ну а мы стали осматриваться. Знаешь, недобитков искать, схроны там, может, ценное что. И вот слышим писк из подвала. А дом разрушен совсем, даже не подлезешь. Мужики сначала забить хотели: писк явно не человека, а из-за зверюги камни тягать неохота. Ну а во мне что-то щелкнуло. Стал разгребать. Мужики помолчали, да стали помогать. Через полчасика камни раскидали и оттуда мальчишка вылез, чумазый весь, еле на ногах стоит, худющий. Лет десять ему было, наверное. А на руках у него котёнок, крошечный совсем. Мальчишка его обнимает, будто боится, что мы отнимем. У обоих глаза серьёзные-серьёзные! Ничего в них от детства не осталось.

Потом оказалось, что эта парочка в подвале три недели сидела. Тогда село утюжили — будь здоров! Без еды, в темноте. Мальчишка говорил, что из щели вода текла. Так вот он её в ладошки набирал и пил. И котёнка своего также с ладошек поил. У меня аж сердце чуть не разорвалось: мой-то почти его ровесник!

Три недели в темноте с котёнком! Можешь себе представить? Это сколько силы, сколько воли в этом мальчишке! Я тебе точно говорю: я в этой жизни не знаю ни одного человека, который на такое способен. Ни один солдат, ни один генерал не обладают такой силой. И все наши завоевания, все наши победы или проигрыши не стоят того, чтобы эти два малыша медленно погибали в грязном подвале, а не дурачились на заднем дворе.

А еще я понял из-за войны, что если человек слабее меня — это не значит, что над ним надо смеяться. Любой может оказаться гораздо сильнее тебя, даже котенок или инвалид! Быть может, ему в этой жизни пришлось выдержать гораздо больше, чем мне. А ведь ему тяжелее, гораздо тяжелее делать даже самые простые, для меня, вещи. Мы все в неравных условиях, это правда. У кого-то деньги, у кого-то здоровье. А у кого-то ни того, ни другого. Так и что же, он не человек теперь, что ли?

— Не зря вы хотите вырастить и воспитать сына, — хмыкнул таксист и посмотрел на спидометр.

— Да, сын… Он ведь этого не понимает. Да я и сам это понял только сейчас! Бокс — это классно, конечно, но важно понимать, что это не всё. А ведь для того, чтобы понять, так мало надо! Простая доброта, простая помощь другому человеку. Вода, собранная в чумазые ладошки, гораздо сильнее миллиона долларов на благотворительность, которую платит миллиардер. Даже простая улыбка, в конце концов! Я, как вернусь, обязательно ему всё объясню, всё расскажу. Черт, до чего же ноги болят… Он ведь может стать лучше меня! Мне-то просто везло, а так, если подумать…

— Приехали.

Джон осёкся. Водитель смотрел прямо перед собой, положив руки на руль.

— Уже?

— Уже. Приятно было познакомиться.