Эффект бумеранга

Александр Звягинцев, 2016

За майором спецназа Сарматовым охотятся люди из таинственной восточной секты. С его помощью они намерены совершить устрашающую для всего человечества крупномасштабную террористическую акцию, которая приведет заговорщиков к мировому господству. Древний монастырь в Гонконге… Здесь сектанты содержат потерявшего память Сарматова. Но они и не подозревают, что благодаря усилиям профессора Осиры, последнего из рода бродячих самураев, майор начинает вспоминать, кто он. Еще немного, и профессионал предложит фанатикам свою игру…

Гонконг, 6 декабря 1991 года

Еще две недели назад полковник Метлоу направил своему шефу в Ленгли шифровку, в которой настаивал на своем срочном прилете в Штаты для сугубо конфиденциального разговора, связанного с безопасностью Соединенных Штатов. Ответа на нее он так и не получил. Но сегодня утром его разбудил звонок шефа, прибывшего собственной персоной в Гонконг. Собственно, Метлоу его приезду не особенно удивился — неожиданно нагрянуть в регионы резидентов ЦРУ было у шефа в обычае. Но делал он это в случае серьезных недостатков в их работе или крупного провала, грозящего международным скандалом.

«В Ленгли мной недовольны», — сделал вывод Метлоу. Скорее всего, из-за того, что выпестованное американской и пакистанской разведками движение афганских студентов-фанатиков «Талибан» выходит из-под контроля, становясь все более неуправляемым и агрессивным. Талибы до того обнаглели, что не считают нужным скрывать, что их конечная цель — беспощадный джихад против всех неверных и создание всемирного мусульманского халифата. Причем их экспансия направлена не только на населенные мусульманами бывшие территории советской империи, но в первую очередь на подконтрольные США богатые нефтью и газом мусульманские страны Ближнего Востока. На практике с подобным мусульманским фанатизмом западной цивилизации еще не приходилось сталкиваться. Одни в Штатах попросту стремились не замечать его, по привычке уповая на то, что Америка далеко от Востока, другие из кожи вон лезли, чтобы направить разрушительную энергию фундаменталистов против разваливающейся советской империи, и лишь немногие дальновидные били тревогу, но их мало кто слышал.

«Что ж, — вздохнул Метлоу. — Я много раз предупреждал руководство, что ставка на мусульманских фанатиков опасна для долгосрочных интересов Штатов. Джинна, выпущенного из бутылки, невозможно заставить быть послушным домашним псом. К сожалению, к моим предупреждениям отнеслись предвзято. Ястребы холодной войны даже заподозрили, что для меня интересы России важнее интересов Америки!.. Ну и черт с ними, плетью обуха не перешибешь, как говорят русские! Отставка так отставка. Долг Штатам я отдал с процентами не только за себя, грешного, но и за деда и отца… В семейном шале в Австрийских Альпах среди альпийской благодати буду разводить пчел», — решил он.

Кстати, от Альп и до России ближе. Неисповедимы пути твои, Господи, может, еще и придется вернуться в нее…

Метлоу даже рассмеялся от такой перспективы. Дело в том, что с постепенным затуханием холодной войны с Советским Союзом и особенно после недавних «Беловежских соглашений», вызвавших хаотичный распад советской империи, он вдруг впервые почувствовал бессмысленность продолжения своей работы на ЦРУ. Но главное заключалось в другом: до злополучного «путешествия» по Гиндукушу с захватившей его группой Сарматова человек из Советской России был для Метлоу скорее литературно-идеологическим понятием. Изучал он его по эссе платных советологов и озлобленных диссидентов-невозвращенцев, в основном нерусского происхождения. Из этих эссе следовал лишь один вывод: Россия — «империя зла», а каждый русский — кровожадный большевик, а потому враг не только Америки, но и всего рода человеческого. При близком знакомстве с «мужиками» Сарматова, несмотря на всю трагичность положения Метлоу, этот вывод стал рассыпаться как карточный домик. Для него было полной неожиданностью, что каждый из сарматовских «мужиков» не только имел свою точку зрения на происходящее в мире и в своей стране, но и не считал нужным скрывать ее, не боясь стукачей, которые непременно присутствуют в подобных спецгруппах всех стран. Сама коммунистическая идеология была для них, пожалуй, за исключением капитана Савелова, чем-то недостойным даже обсуждения, а существенными были воинский долг и естественный патриотизм, впитанный с молоком их русских матерей. По образованности и интеллектуальному потенциалу люди Сарматова намного превосходили его коллег из аналогичных западных спецслужб.

Однако он не мог постигнуть того, что их высочайший воинский профессионализм практически никак не оплачивается государством. Если не оплачивается, то, значит, и не ценится, размышлял Метлоу. Но еще больше его удивило, что они сами воспринимают это как должное… Понять это было выше его сил.

Он вдруг осознал, что чувство острой враждебности к русским из Совдепии стало невольно сменяться у него уважением к ним. Более того, в какой-то момент он вдруг отчетливо почувствовал себя таким же, или почти таким же, русским, как и они. Метлоу не исключал, что его шеф в Ленгли, почувствовав произошедшие в нем перемены, решил лично убедиться в его лояльности Штатам.

Шеф был человеком консервативных взглядов, сформировавшихся в период холодной войны. А точнее, был специалистом в той ее части, где холодная война и соперничество США и СССР на чужих территориях перерастали в горячие стадии. Вьетнам, Камбоджа, Ближний Восток, Ангола и Мозамбик, Чили и Никарагуа, Афганистан и курдские коммунистические повстанцы были объектами тайной деятельности возглавляемого им подразделения ЦРУ. За непритязательной внешностью шефа, эдакого среднестатистического янки, скрывался человек выдающихся аналитических способностей, умеющий по малозначимым фактам и случайным оговоркам политиков безошибочно определить тенденцию развития событий в их странах. Несмотря на скандальные провалы его сотрудников и разоблачительные статьи в мировой прессе о грязных методах их деятельности в независимых странах, шеф пользовался неизменным доверием в президентских структурах и Конгрессе США.

За многие годы службы Метлоу хорошо изучил особенности характера своего шефа, его привычки и человеческие слабости. Одной из них была не проходящая со студенческих лет любовь к познанию роковых тайн и мистики древнего Востока. Собственно, на нее и уповал Метлоу, настаивая в шифровке на встрече с шефом с глазу на глаз.

Простояв битый час в автомобильных пробках, он наконец остановил машину перед трехэтажным особняком викторианской эпохи, над которым полоскался на ветру звездно-полосатый американский флаг, а перед глухими воротами лениво жевали жвачку два чернокожих морских пехотинца.

— Наконец-то, Джордж! — воскликнул лысый небрежно одетый пожилой крепыш, выходя из-за стола в небольшом кабинете. — Извини, что не мог сразу прилететь на таинственный зов Ястреба Востока.

— Русские в таком случае говорят, сэр: «Лучше поздно, чем никогда», — отшутился Метлоу, с удовлетворением констатируя, что шеф явился к нему не с инспекторским визитом, а именно по его просьбе.

— Политический пейзаж в Европе и России настолько стремительно меняется, что наши оперативные планы и долгосрочные прогнозы летят к чертовой матери… Но что за проблема, о которой ты можешь говорить со мной только с глазу на глаз? Предполагаю, что она чрезвычайно серьезна.

— Да, сэр, похоже, возникла такая проблема, — подтвердил Метлоу, пожимая его крепкую руку.

— Почему ты не сообщил, что ранен, Джордж? — нахмурился тот, увидев пластырь на его шее. — Что произошло?

— Об этом позже, — отмахнулся Метлоу. — Прежде чем говорить о возникшей проблеме, я хотел бы кое-что услышать от тебя, Крис.

— Надеюсь, ты не устроишь мне допрос с пристрастием?

— Именно это я собираюсь сделать. Говорят, что ты дока в истории Востока, не так ли?

— Надеюсь, тебя интересуют не тайны гаремов восточных деспотов и не количество отрубленных голов евнухов?

— Евнухи и гаремы меня не интересуют. Не мог бы ты познакомить меня с тайнами исмаилитов?

— О-ля-ля-ля!.. — вскинул лохматые брови шеф. — Твой интерес к ним имеет отношение к безопасности Соединенных Штатов?

— Решать тебе, Крис, но…

— Если «но», то слушай и не говори, что не слышал! — голосом средневекового базарного глашатая буквально прокричал шеф. — С какого века достойнейшего Ястреба Востока интересуют их дела?

— С самого начала, Крис…

— О-ля-ля!.. Но зачем ворошить их давно сгнившие кости?

— На Востоке ни в чем нельзя быть уверенным, Крис.

— Это верно, — бросив на Метлоу цепкий взгляд, согласился тот и проворчал по-стариковски: — Летел сюда, думал, развлекусь в злачных местах юго-восточного «Вавилона», а меня сразу заставляют читать нудную лекцию на покрытую пылью забвения тему.

— Крис, мне доставит удовольствие показать тебе злачные места «Вавилона», но сейчас мне необходима лекция.

— Ловлю на слове, Джордж, — проворчал шеф и, удобно устроившись в кресле, с удовольствием оседлал любимого конька. — Ястреб Востока, — менторским тоном начал он, — если ты был хорошим кадетом, то должен знать о том, что в третьем веке от Рождества Христова из ледяных сибирских просторов, подобно всемирному потопу, в Европу хлынули орды гуннов.

— Из алтайских просторов, — уточнил Метлоу.

— Не перебивай, не то останешься без яблочного пудинга, — возмутился шеф. — Итак: уже в четвертом веке гунны под предводительством Аттилы, названного безвольными и развратными потомками древних римлян Бичом Божьим, достигли Британских островов. Однако, не найдя в Европе несметных пастбищ для своего скота и не обогатившись ее культурой, лежащей по их милости в смраде пожарищ, гунны отхлынули назад в Восточную Европу и в Центральную Азию. Зализав за три века раны, они устремили свой алчный взор теперь уже в южном направлении. А на юге тем временем по всей лоскутной империи Аббасидов, преодолевая мечом и огнем сопротивление язычников-бедуинов и огнепоклонников-персов, победоносно шествовала новая религия — ислам. У ислама хватало внешних смертных врагов, но наибольший вред ему несли враги внутренние, из так называемой секты кармалитов, или исмаилитов, возникшей в VIII веке и укрывшейся под личиной мусульман-шиитов. Свою борьбу с исламом исмаилиты основывали на тезисе «батин», что означает — внутренний смысл.

— То есть?..

— То есть для избранных, посвященных в некую тайную мудрость, возможно любое толкование Корана, а непосвященные профаны должны лишь безоговорочно подчиняться им. Основным принципом исмаилитов было лицемерие, то есть — право посвященных на ложь. Основателем и теоретиком их учения считается Абдулла ибн Маймун из Мидии, кстати, по профессии глазной врач.

Одним из первых успешных дел исмаилитов было возведение на трон в Тунисе Убей-даллаха, якобы потомка седьмого имама Исмаила, ведущего свой род от Фатимы — дочери пророка Мухаммеда. К двенадцатому веку династия халифов-исмаилитов, получившая название Фатимидов, завоевала Египет, Сирию, Северную Африку и даже Сицилию. В Каире Фатимиды под видом университета основали тайную ложу «Дойяль-Доат», что означает «Дом мудрости». Глава ложи тайно разделял власть с самим халифом, а люди, прошедшие курс обучения в «Доме мудрости», вне зависимости от их происхождения и национальности, занимали видные должности в халифате. Ложа обладала несметными сокровищами, редкими рукописями египетских жрецов, книгами по различным отраслям знаний и, разумеется, «мудрецами» — наставниками неокрепших юношеских душ. «Мудрецы» заботились об общем образовании воспитанников, но главной их задачей было полное изменение человеческой сущности своих подопечных, что на современном языке зовется зомбированием. Трудились над этим «мудрецы» ежечасно и в глубокой тайне…

Для этого они выработали устав с девятью степенями посвящения. Первые четыре для профанов, с целью внушения им, что несправедливости этого мира исправит махди, то есть новый мессия — спаситель человечества. Новообращенному под страшным секретом сообщалось об истинных имамах, потомках Али, и о семи пророках, равных Мухаммеду. Поверив в это, прозелит навсегда переставал быть мусульманином, так как это в корне противоречит основному догмату ислама: «Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк его на земле». Заметь, Джордж, Мухаммед — единственный пророк.

— Я знаю основной постулат ислама, шеф, — заметил Метлоу. — Кстати, по твоей милости.

Шеф хохотнул и продолжил лекцию:

— На последующих пяти ступенях прозелиту открывалось, что и самого Аллаха на небе нет, а есть иной мир, противоположный этому миру, и правит им могущественный Имам Времени Фатимид — вместилище духа и истинный владыка, иначе говоря — Сатана, которому неизбежно покорится весь подлунный мир. Единственное, что имеет в жизни исмаилита значение, — это безоговорочное служение Имаму Времени. Посвященный крепко усваивал, что в этой жизни никому и ничему нельзя верить, все религии и философские науки, по сути, ложь и обман. Имеет значение лишь действие, и оно всегда законно, если совершено во имя Фатимида. Все мусульмане и христиане — враги, в отношении которых дозволены любая ложь, предательство и даже убийство.

Чтобы не быть разоблаченными правоверными мусульманами, исмаилиты умело прятались за знанием Корана, обрядностью и за самой философией ислама. Да и свое название в целях конспирации они меняли много раз: равендиты, батиниты, джаннибиты, мухаммире, талими и так далее. Но всегда неизменными оставались их ненависть к истинному исламу и любовь к золотому тельцу, ради которого можно пойти на самое грязное преступление.

Зомбированные выпускники «Дома мудрости» растекались по всему Востоку. Разумеется, они несли его народам и плоды просвещения, но все же их главной задачей было в глубокой тайне плодить себе подобных.

В начале тысячелетия одна из ветвей гуннов — турки-сельджуки вторглись из Центральной Азии в Переднюю. Исмаилиты активно способствовали тому, чтобы многие древние государства Востока были растоптаны копытами тюркских коней. Турецкие султаны, основавшие на развалинах империи Аббасидов династию Сельджукидов, знали силу и коварство исмаилитов, поэтому предпочитали иметь их в союзниках, подкупая золотом, почестями и высшими государственными должностями.

Второй представитель этой династии султан Алп-Арслан приблизил к своему дворцу трех выдающихся учеников имама Мувафига — неистового исмаилита из нишапурского медресе. Эти трое — все сыновья ремесленников — еще в детстве поклялись во всем помогать друг другу. Один из них, Низам эль-Мульк, впервые в подлунном мире взялся за разработку науки по административному управлению государством. Его усердие было оценено султаном, и он сделал Низама визирем своего государства. Пользуясь расположением султана, Низам выхлопотал пожизненную пенсию второму. Имя Омар Хайям Гиясаддин Абу-эль-Фахт ибн Ибрахим тебе что-нибудь говорит, Джордж? — хитро уставился шеф на Метлоу.

— Э-э-э… Кажется, какой-то восточный звездочет, — наморщил лоб тот.

— Сам ты звездочет, Джордж, — хохотнул шеф и с удовольствием процитировал:

Человек, словно в зеркале мир, — многолик.

Он ничтожен — и он же безмерно велик!

Он источник веселья — и скорби рудник.

Он вместилище скверны — и чистый родник.

Благородство и подлость, отвага и страх —

Все с рожденья заложено в наших телах.

Мы до смерти не станем ни лучше, ни хуже —

Мы такие, какими нас создал Аллах!

Эти стихи, Джордж, называются рубаи, и принадлежат они великому математику Востока, философу и поэту Омару Хайяму — второму из нишапурской троицы.

— В восточной поэзии я полный профан, Крис, — развел руками Метлоу. — Полагаю, что и третий ученик неистового имама Мувафига оставил след в истории?

— Еще какой! — хохотнул шеф. — В те времена при одном упоминании имени Хасана ибн Саббаха у правителей могущественных европейских государств под стальными доспехами мороз гулял от страха…

— Внимательно слушаю тебя, шеф.

— Слушай, слушай и не говори потом, что не слышал! — опять голосом базарного глашатая прокричал тот. — Итак, пока один в поте лица трудился над государственным устройством Турции, а второй, не заботясь о куске хлеба, занимался Эвклидовой геометрией, пьянствовал и писал гениальные рубаи, Хасан ибн Саббах с фанатичным упорством выискивал нестойких в вере мусульман и приобщал их к сокровенным знаниям «Дома мудрости». И лишь после гибели в бою султана Алп-Арслана он попросил своего друга Низама эль-Мулька составить ему протекцию у нового султана Мелик-шаха, сына Алп-Арслана, надеясь и из него сделать приверженца Имама Времени Фатимида. Юный Мелик-шах благосклонно воспринимал сокровенные тайны «Дома мудрости», осторожно, но последовательно открываемые ему опытным и образованным исмаилитом. Влияние Хасана ибн Саббаха на султана быстро росло. Но неожиданно против него восстал его друг — могущественный визирь Низам эль-Мульк, увидевший в этом угрозу своему положению при дворе. Между друзьями детства разгорелась яростная вражда с подковерными интригами и ударами ниже пояса. В конце концов Низам эль-Мульк открыл султану истинную подоплеку вкрадчивых речей исмаилита. Разгневанный Мелик-шах, осознавший, в какие сети увлекал его Хасан, с позором изгнал того из дворца.

Добравшись до своей родины в долине Мулеба на севере Персии, Хасан ибн Саббах, одержимый жаждой мести султану и его визирю, стал усиленно вербовать в секту исмаилитов новых прозелитов и так преуспел в этом, что скоро объявил себя великим имамом и новым мессией. Коварством и подкупом султанской стражи исмаилиты под его руководством захватили расположенную на неприступной вершине турецкую крепость Аламут, что переводится как «Орлиное гнездо». Отбив все попытки турок вернуть крепость штурмом, Хасан еще более возгордился и переименовал крепость в «Дом богатства». Весь Восток, ненавидевший завоевателей-сельджуков, стал величать новоявленного мессию Старцем Горы.

В долине Мулеба Хасан ибн Саббах создал нечто похожее на рай, описанный в Коране. В роскошном саду, среди фонтанов, деревьев с дивными плодами и благовонных цветов, он построил несколько изящных восточных дворцов, украсив их золотом и драгоценными коврами, но главным их украшением были искусные в пении и танцах гурии, умеющие подвигнуть на любовные подвиги даже столетних старцев. Одурманенный гашишем до бессознательного состояния прозелит, придя в себя среди этого великолепия, считал, что находится в раю. Через несколько дней изощренных плотских утех его возвращали в полубессознательном состоянии из «рая» на грешную землю и объясняли, что сам Старец Горы посылал его туда, чтобы он мог убедиться в наличии загробного рая для тех, кто во всем исполняет его приказы. Старец становился для прозелита выше самого Аллаха, и он готов был выполнить любой его приказ, чтобы скорее и навсегда вернуться в тот рай, который он познал.

Кроме этого, Хасан ибн Саббах собрал в Аламут со всего Востока самых знаменитых выпускников каирского «Дома мудрости»: философов, ученых, алхимиков и оккультистов. Им была поставлена задача выработки методов подчинения чужой воли, передачи мыслей и приказов на расстоянии и тому подобное.

— Сказки Шахерезады! — не удержался Метлоу. — Особенно про передачу мыслей на расстоянии…

— Не скажи, Джордж, — покачал головой шеф. — Именно в этой области Хасан ибн Саббах добился поразительных успехов. Современники рассказывали, что по его мысленному приказу с большого расстояния воины-исмаилиты, охранявшие замок Аламут, могли поодиночке или скопом броситься вниз головой со стен, могли перерезать глотки друг другу, а толпа базарных торговцев и покупателей вдруг ни с того ни с сего превращалась в объятое ужасом стадо животных и скопом бросалась с высоченного утеса в мутные воды Мулеба.

— Скажи, Крис, а что еще известно о его способах зомбирования? — спросил крайне заинтересованный Метлоу.

— К сожалению, очень мало, — покачал головой шеф. — Известно про гашиш, гипноз…

— Гипноз? — вскинулся Метлоу.

— Ястреб Востока, да будет тебе известно: обучение гипнозу входило в основной тайный курс подготовки исмаилитов в «Доме мудрости». Что тебя так удивило, Джордж?

— Потом объясню.

— Из крепости Аламут влияние исмаилитов распространилось на всю Переднюю Азию, — продолжил шеф. — Но Хасану ибн Саббаху этого было мало, он замахнулся ни много ни мало — на владение миром.

— Завидный аппетит!

— Персонажи ярмарки тщеславия вечны, Джордж! — усмехнулся шеф. — Орудием исполнения своих замыслов он, разумеется, избрал закаленных в кровавых делах братьев-исмаилитов. Для укрепления секты и быстрого пополнения ее рядов в 1090 году Хасан ибн Саббах разработал упрощенный кодекс убийц-ассасинов, состоящий только из семи степеней посвящения.

— Ассасинов?.. Подробнее, Крис!

— Изволь… Слово «ассасин» происходит от арабского «гашишиюн» — обкурившийся гашиша. Первая ступень: путем психологической обработки в духе Корана у будущих ассасинов вырабатывался твердый характер. Вторая: путем дальнейшей психологической обработки и повязывания кровью, как в любой банде, у них развивались свойственные всем смертным слабости и пороки, в том числе и зависимость от гашиша. Уже на третьей ступени посвящения развращенным прозелитам внушалось сомнение в истинности догматов Корана. На четвертой ступени полностью отбрасывались Коран и вера в Аллаха, который заменялся Великим Имамом Времени — Фатимидом. Прозелит клялся на крови в полном повиновении Хасану ибн Саббаху. На пятой ступени прозелиту открывали, что многие государственные мужи и вельможи стран Востока — тайные слуги Имама Времени. На шестой ступени проверялась лояльность прозелита к их братству. И лишь на последней, седьмой ступени посвящения, называемой «Изложением аллегории», прозелит становился полноправным ассасином и законченным наркоманом. По некоторым сведениям, таких зомби у Хасана ибн Саббаха было около сорока тысяч… Отступничество беспощадно каралось смертью. Сам Хасан ибн Саббах собственноручно зарезал двух своих сыновей, заподозрив у них сомнения в существовании Имама Времени. Умер Хасан в девяносто лет, намного пережив друзей своей юности — Низама эль-Мулька и Омара Хайяма. Так как наследников у него не осталось, то после него кинжалами ассасинов распоряжался Совет Старцев Горы…

— Нда-а-а… Удивил ты меня, Крис!.. Не думал, что в зомбировании людей средневековый Восток так преуспел, — произнес ошеломленный Метлоу. — Однако хотелось бы еще больше узнать про чертовых ассасинов.

— Они делились на две категории, — менторским тоном продолжал шеф. — Самопожертвователи — федави и искатели. Искатели по приговору Старцев Горы наводили федави на жертву, а те исполняли их волю, и ничто не могло их остановить. Они принимали любое обличье: странствующих рыцарей, католических монахов, менестрелей, богатых восточных купцов или юродивых дервишей. Могли дать любую клятву на Коране или на Библии и терпеливо, порой годами, выслеживать жертву. Приговоренный, как бы высоко он ни стоял, рано или поздно умирал от их кинжалов, ядов или от дьявольских козней, на которые они были непревзойденные мастера…

— Об их участии в европейских делах есть какие-нибудь сведения?

— И ты еще спрашиваешь? Конечно. Во время первого Крестового похода исмаилиты наладили тесную связь с европейскими рыцарями-храмовниками, названными позднее тамплиерами, и с тех пор их связь не прерывалась. Они по праву считали друг друга кровными братьями. Сблизила их не ненависть к сарацинам, а общность целей и страсть к золотому тельцу.

— Общность целей, Крис?..

— Ничто не меняется под луной, дорогой Джордж, — снисходительно улыбнулся шеф. — Ассасины и тамплиеры одинаково жаждали господства над миром, а достичь желаемого они могли лишь при условии взаимоистребления крестоносцев и сарацинов. Исходя из этого, они опутали станы противников невидимой паутиной лжи и интриг. Военную информацию они поставляли за золото обоим противникам. Этим объясняется отсутствие успехов у той и другой стороны, несмотря на реки пролитой ими крови.

— Поистине, ничто не меняется в этом мире, — согласился Метлоу.

— Храмовники-тамплиеры, не желая пачкать кровью родовые рыцарские гербы, тайно поручали ассасинам самые грязные дела, зная, что их кинжалы не ведают милосердия. От их рук в 1192 году пал Конрад Монфератский, государь Иерусалимского королевства. В 1314 году ассасины убили короля французов Филиппа Красивого и его министра Генриха Наваррского, отомстив им за избиение братьев-тамплиеров. За смерть Великого магистра Рыцарей Храма Жака де Моле, сожженного на костре инквизиции, они приговорили к смерти папу Климента Пятого и вскоре его зарезали… Ими был убит герцог Баварии и совершено покушение на Фридриха Барбароссу. Цепь их преступлений в Азии и Европе бесконечна, Джордж! — И, давая понять, что лекция закончилась, шеф поднялся из кресла…

— Крис, не увиливай. — Метлоу почти силой снова усадил его в кресло. — Коли начал просвечивать ассасинов, просвечивай до конца.

— До конца? — удивился тот его настойчивости. — Историки Средневековья Европы и Азии, видимо, ослепли и оглохли от грома пушек междоусобных баталий и не зафиксировали их конец.

— Рассказывай все, что знаешь о них, Крис. Все, что знаешь! — стоял на своем Метлоу.

Шеф нахмурился, но уступил его настойчивости:

— Первое поражение исмаилитам и их «спецназу» — ассасинам, как ни странно, нанесли монголы под предводительством Хулагу-хана, внука Батыя, узревшего в них конкурента в борьбе за владение миром. Отпрыск Батыя с несметными полчищами ураганом пронесся по Передней Азии. Взяв штурмом крепость Аламут, он отдал приказ беспощадно истреблять исмаилитов везде, где бы они ни находились. Спасаясь от свирепых монголов, исмаилиты частично укрылись в Европе и Африке, но большая часть их рассеялась по всему Востоку под обличьем правоверных мусульман, индуистов, буддистов и даже огнепоклонников-зороастрийцев, оставаясь при этом тем, кем они были изначально, — врагами традиционного ислама. Ассасины, видимо, тогда же придумали дьявольский способ конспирации — «хвост ящерицы».

— Спасать голову за счет хвоста?

— Верно. В Индии, например, в честь индуистской богини Черной Кали орудовала до двадцатого века благодаря «хвосту ящерицы» сатанинская секта наследных душителей «тхаги». Сами душители не раз попадались в руки правосудия, но те, кто посылал их на преступления, остались неизвестны. Благодаря такой изощренной конспирации ассасины никогда не горели на кострах инквизиции и не были побиваемы камнями по приговорам шариатских судов в странах Востока.

— А в обозримом прошлом обнаруживался ли след их кинжальных дел?

— Об этом лишь можно погадать на кофейной гуще…

— Погадай, Крис, очень прошу тебя!..

— Не берусь, Джордж!.. Однако некоторые источники утверждают, что Гитлер проявлял прямо-таки дьявольский интерес к исмаилитам, но, заметь, не к прямым наследникам Старцев Горы из ныне мирной секты «Низари исмаили», а к каким-то исмаилистской окраски мистическим сектам Востока. Из архивных материалов трудно судить о характере этих сект, но доподлинно известно, что на рандеву с ними он послал несколько отрядов, состоявших из наиболее фанатичных и физически подготовленных эсэсовцев. Правда, по другой версии, они искали там таинственную Шамбалу…

— Стало быть, после войны они засветились? — загорелись глаза у Метлоу.

— Если бы… Никто из тех эсэсовцев не дожил до конца войны. И заметь — в мир иной все они уходили при весьма странных обстоятельствах.

— То есть?..

— Или сами сводили счеты с жизнью с помощью кривых кинжалов, или кто-то умело помогал им в этом. Впрочем, нацисты обожали мистификации… Возможно, в парагвайских или эквадорских джунглях еще доживают свой век те ходоки на Гималаи, но ими я, увы, не занимался.

— Значит, есть основания думать, что ассасины не фантомы, — уточнил Метлоу. — Или у тебя другое мнение, Крис?

— Тайны Востока накрепко запечатаны традиционализмом, — усмехнулся тот. — Я не могу отрицать или подтверждать их существование в современном мире. Радикальные исламистские группировки, возникающие в последние годы на Востоке как грибы после дождя, провозгласили способом достижения политических целей террор, но все же я не могу поверить, что, как и в младенчестве Европы, их кукловоды — кровавые ассасины…

— Почему, шеф?..

— Тебе ли не знать, что погоду в современном мире делают не фанатики с кинжалами, а хозяева межнациональных корпораций и финансовые воротилы через купленных с потрохами политиков, журналистов и нас, грешных…

— Крис, это может показаться полным бредом, но, похоже, они сохранились, — перебил его Метлоу.

— Ассасины?.. Надеюсь, у тебя нет проблем с головой?

Метлоу успел заметить, как запульсировала вена на его шее.

— С головой у меня полный порядок, — прикрыв дверь в коридор, проворчал он. — А доказательство их присутствия в Гонконге — царапина на моем горле.

— Хочешь сказать, что ты вошел с ними в физический контакт?

— Да, сэр!

— Я весь внимание, полковник! — напрягся шеф, и еще сильнее запульсировала вена на его шее.

— Разумеется, ты читал мой рапорт о русском майоре…

— Опять ты с русским майором! — разочарованно протянул шеф. — Он инвалид, не пригодный для агентурной разработки.

— Зато для них он вполне пригоден…

— Для кого, черт возьми?

— Для ассасинов, сэр. В Гонконге сейчас находится по крайней мере несколько «самопожертвователей», и… и они всерьез занимаются его разработкой.

— С какой целью?

— Не знаю, сэр. Но ясно одно: им нужен манкурт европейской внешности, виртуозно владеющий оружием.

— Такой человек нужен всем преступным синдикатам мира… Но как ты вышел на них?

— Миром правит случай, — отозвался Метлоу. — Сопровождать русского майора в клинику профессора Осиры, практикующего здесь, в Гонконге, я нанял в Пешаваре набожного мусульманина, врача-нейрохирурга, некоего Юсуфа. Он несколько лет находился в клинике доктора Аюб-хана на положении раба.

— Нейрохирург на положении раба! Полный бред!

— Видишь ли, Крис, по словам Али-хана, резидента пакистанской разведки при Хекматеаре, Юсуф, получивший медицинское образование в России, работал в госпитале афганского ХАДа. Каким-то образом он был захвачен хекматеаровцами, и его должны были расстрелять. Али-хан якобы выкупил его и переправил в Пешавар, чтобы использовать его знания в клинике своего брата Аюб-хана. Впрочем, теперь я понимаю, что тогда на мои уши черный паук Али-хан навесил очень длинные макароны.

— В какие годы Юсуф служил в госпитале ХАДа? — поинтересовался шеф.

— С восемьдесят третьего по восемьдесят шестой.

— Именно в это время мы отмечали почти поголовную, ничем не объяснимую смертность раненых в этом госпитале.

— Не удивлюсь, если их души переправлял к Аллаху лично док Юсуф, — усмехнулся Метлоу.

— Почему, прежде чем поручать ему русского, ты не просветил его насквозь своим «ястребиным оком»?

— Просветил, но ничего, что бы не совпадало с его легендой, не нашел… Щуплый, забитый и крайне религиозный… Чтобы быть уверенным, что он не бросит беспомощного русского в Гонконге на произвол судьбы, я попросил муллу Нагматуллу взять с Юсуфа клятву на древнем Коране из Мекки.

Конец ознакомительного фрагмента.