Эффект бумеранга

Александр Звягинцев, 2016

За майором спецназа Сарматовым охотятся люди из таинственной восточной секты. С его помощью они намерены совершить устрашающую для всего человечества крупномасштабную террористическую акцию, которая приведет заговорщиков к мировому господству. Древний монастырь в Гонконге… Здесь сектанты содержат потерявшего память Сарматова. Но они и не подозревают, что благодаря усилиям профессора Осиры, последнего из рода бродячих самураев, майор начинает вспоминать, кто он. Еще немного, и профессионал предложит фанатикам свою игру…

Гонконг, 7 апреля 1991 года

Профессор Осира не спеша вошел в кабинет и распахнул окно. Глаза его нашли притулившиеся к древним стенам монастыря хрупкие сакуры. Земля под их кронами была усеяна облетевшими нежно-розовыми лепестками. Осире почудилось даже, что деревца стоят среди выпавшего за ночь розового снега. Внезапно пахнувший с моря свежий ветерок взметнул розовые лепестки в воздух и легкими мотыльками закружил их по монастырскому подворью. Несколько из них, влетев в окно кабинета, кружась, опустились на протянутые ладони старика.

— Ишь, зазнайки, ветер быстро собьет с вас спесь… — с улыбкой проворчал Осира и, вздохнув, добавил: — Печальный мир! Даже когда расцветают вишни. Даже тогда…

Согнав с лица умиротворенную грусть, Осира решительно позвонил в серебряный колокольчик.

Появившийся на пороге монах приветствовал его низким поклоном.

— Пригласите ко мне Джона, — попросил Осира.

Когда Джон вошел, Осира усадил его на циновку рядом с собой и сказал:

— Я очень рад, мой друг, что Создатель оценил твое усердие и вернул тебя к полноценной жизни.

— Благодарю вас, сенсей, и господа бога за эту милость.

— Меня не за что благодарить. Я всего лишь исполнял свой долг, протаптывая тропинку, которая рано или поздно должна была вывести тебя к храму твоей памяти.

— Обрушившиеся на меня воспоминания, сенсей, распирают череп. Мне кажется, что, если я сейчас не поделюсь ими с вами, он просто взорвется.

— Ты уверен, что мне все нужно знать о твоей прошлой жизни? — осторожно спросил Осира.

— Да, уверен! — твердо ответил Сарматов, его обезображенное шрамами лицо было спокойно. — По крайней мере, кто я и откуда родом, мой сенсей должен знать.

Профессор Осира согласно кивнул и, достав из ящика письменного стола диктофон, положил его рядом с собой.

— Не против? — спросил он.

— Нет, — ответил Сарматов. — В своей жизни я не сделал ничего такого, чего мне надо стыдиться. По крайней мере, мне кажется так…

Уже заканчивалась пленка в кассете диктофона, а Сарматов все говорил и говорил, вспоминая свою жизнь. Перед старым японцем Осирой прошло его скорбное сиротское детство в глухой казачьей станице, с именами и даже с уличными прозвищами его сверстников. Вспомнил Сарматов и соседей по родному куреню, и всех дорогих ему станичников. Узнал Осира и о том, что в далекой Москве чужой человек воспитывает его родного сына, названного белокурой красавицей-матерью, дочерью большого начальника, Платоном. Прошли перед старым самураем боевые побратимы Сарматова, прошли чередой все — и живые, и погибшие в разных странах на чужих континентах. Но их подлинных имен и мест их боевых операций он не назвал. Впрочем, Осира и не настаивал на этом. Рассказал Сарматов и о своем пленнике — американце, полковнике ЦРУ Джордже Метлоу, не сдавшем его в горах Гиндукуша афганским полевым командирам, которым за его голову была обещана награда в миллион долларов.

В своем рассказе Сарматов дошел до того момента, когда на караван афганских моджахедов, пробирающихся тайной горной тропой в Пакистан, обрушились русские вертолеты и… И вдруг голос его осекся и сорвался на хрип, глаза помутнели, а в уголках губ запузырилась кровавая пена.

— Довольно, хватит! — спохватился Осира, но было уже поздно.

Прежде чем потерять сознание, Сарматов успел пробормотать сквозь стиснутые зубы:

— Голова, сенсей!.. Господи, как больно-о-о!.. Как больно!..

На следующий день с первыми лучами солнца, даже не полюбовавшись отцветающими деревцами сакуры, Осира поспешил в монастырскую келью Сарматова. К его удивлению, келья была пуста.

— Джон медитирует на берегу моря, — сообщил привратник.

— Как он провел ночь, Ямасита?

— Крепко спал, как обычно…

— После медитации жду его у себя.

— Хорошо, сенсей.

В ожидании Сарматова Осира долго созерцал картину-такемоне — единственное украшение его аскетического кабинета. По мере созерцания простенького пейзажа с одинокой, вцепившейся в скалу сосной глаза старого самурая светлели, а в уголках губ появилась умиротворенная улыбка. Когда в кабинет заглянул Сарматов, Осира торопливо согнал ее и предложил гостю место на циновке.

— Как ты себя чувствуешь? — скрывая тревогу, спросил он.

— Хорошо, сенсей.

— Помнишь, что произошло с тобой вчера?

— Смутно, — признался Сарматов. — Я был у какой-то церкви… Очень красиво звонили колокола… Больше, к сожалению, ничего не могу вспомнить.

— А помнишь ли ты, что было три дня или месяц назад?

— Отлично помню, сенсей. Как всегда, я каждодневно постигал путь воина-бусидо в духе искусства дзен.

— Не вспомнил ли, Джон, что ты делал года три назад?

— К сожалению, пока не вспомнил, сенсей.

Осира легко, как юноша, поднялся и подошел к раскрытому окну кабинета. Полюбовавшись отцветающей сакурой, он повернул просветлевшее лицо к Сарматову.

— Признаться, жизнь не часто преподносила мне подарки, Джон. Я начал было сомневаться в твоем выздоровлении, но вчерашний день наконец-то дал мне надежду.

— Что необычного произошло вчера, сенсей? — удивился Сарматов.

— Позволь мне не ответить на этот вопрос.

— Но почему?

— В интересах твоего полного излечения, — отвел глаза в сторону Осира. — Но обещаю, что в свое время ты узнаешь обо всем.

— Я во всем полагаюсь на моего сенсея, — поклонился Сарматов.

— Однако могу сказать и сейчас, что ты не англичанин… Ты русский офицер. Но этого в монастыре никто не должен знать. Оставайся пока английским подданным Джоном Ли Карпентером, иначе тобой и мной заинтересуется полиция и я не смогу продолжить твое лечение.

— Джордж Метлоу — мой американский друг — тоже просил никому не говорить о том, что я русский офицер.

— Надеюсь, что у твоего друга великодушное сердце воина, — вздохнул Осира. — Однако каковы мотивы его такого странного поведения?

— Не знаю, сенсей, но уверен, что мистер Метлоу не желает мне зла.

— Что ж, — покачал седой головой старик, — как говорят в твоей огромной холодной стране — поживем — увидим…

После ухода Сарматова Осира позвал привратника. Протянув ему заклеенный конверт, когда-то оставленный Метлоу, он сказал:

— Ямасита — верный спутник бродячего самурая Осиры, мои дни улетают, как с зимней сучковатой сливы последние листья… Когда сорвется последний лист, поклянись, что ты отдашь этот пакет Джону, и никому другому.

— Клянусь, — положил ладонь на короткий самурайский меч катана привратник, — Ямасита отдаст этот пакет Джону, и никому другому.

— Хочешь о чем-то спросить, Ямасита?

— Ямасита хочет знать, не означает ли это, что единственный шанс Джона вчера слетел, как последний лист с зимней сливы?

— Напротив, Ямасита, — рассердился Осира, — вчера шансы Джона на полное выздоровление во много раз увеличились. Под звон колоколов православной церкви к нему на время вернулась память. Но, к сожалению, нагрузка оказалась для его психики пока непосильной. Но это ничего… Главное состоит в том, что вчера в его мозгу вновь начались химические процессы, отвечающие за долговременную память. Теперь я совершенно уверен, что полное выздоровление нашего пролетного дикого гуся лишь вопрос времени. Но боюсь, что это произойдет после того, как моя душа улетит в штормовой сумрак южных морей. В конверте, оставленном мне американцем Метлоу, есть информация, но она, к сожалению, касается работы Джона на его страну. Все, что Джон вспомнил вчера, я, разумеется, с его согласия записал на диктофон, чтобы он знал, где ему после моего ухода приклонить свою голову.

— Но, сенсей, после вашего ухода в сумрак южных морей Джон мог бы навсегда остаться в монастыре. Лучшего наставника нам не сыскать в Юго-Восточной Азии и во всем Китае.

— В Японии тоже, — потеплев глазами, уточнил Осира. — Нет, Ямасита. Еще в детстве наш пролетный дикий гусь выбрал путь воина. Поверь, он полетит по нему до конца.

— Ямасита выполнит все, что приказал сенсей, — прежде чем удалиться, еще раз заверил привратник.

Осира задумчиво посмотрел ему вслед. У него не было сомнений в твердости клятвы Ямаситы. Но он знал, что жизнь — вещь непредсказуемая и что ни в ком и ни в чем нельзя быть уверенным до конца.

«Боинг» пакистанской авиакомпании, взметнув из-под шасси снопы искр, тяжело плюхнулся на взлетно-посадочную полосу и, погасив скорость, скоро замер у суперсовременного здания аэропорта. Метлоу тепло приветствовал вышедшего из пункта пограничного контроля муллу Нагматуллу с незнакомым ему молодым спутником.

— Рад видеть тебя, дорогой друг! — пожал он обе руки муллы. — Извинишь ли ты великодушно своего старого друга, которому пришлось оторвать тебя от изучения религиозных трактатов древнего Востока и просить о столь тяжелом путешествии?

— О, дорогой Джирджис, изучать современность не менее полезное занятие, — успокоил Метлоу мулла Нагматулла. — Мог ли я не откликнуться на зов Ястреба Востока и оставить без должного внимания то, что правоверный мусульманин, поклявшийся в моем присутствии на священном Коране из Мекки, так коварно нарушил клятву?

— Да обрушит всемогущий Аллах испепеляющий гнев на голову клятвоотступника! — с жаром воскликнул его молодой спутник.

— Джирджис, позволь познакомить тебя с моим младшим сыном Музафаром — отрадой моего старого сердца и добровольным продолжателем моих научных изысканий по истории Востока, — c нескрываемой гордостью показал мулла на стоявшего рядом молодого человека.

— Очень рад знакомству, уважаемый сэр, — улыбнулся тот открытой юношеской улыбкой и склонился в почтительном поклоне.

— И я рад, Музафар, что ты оказался достойным сыном твоего достойного родителя. Кстати, я поздравляю тебя с окончанием университета.

— Спасибо, сэр.

— Как я только что услышал, твое будущее уже определено.

— Да, сэр, история Востока — мое будущее. Отец мне много рассказывал о вас. Особенно я рад, что вы не разделяете точку зрения сэра Редьярда Киплинга о несовместимости Востока и Запада. При всем нашем различии у нас, несомненно, больше общего.

— Значит, Музафар, обучение в Кембридже пошло тебе на пользу, — улыбнулся Метлоу. — А общее у нас — это небольшой хрупкий шарик под названием планета Земля.

— Согласен, сэр.

— Уважаемый старый друг, — взял под руку муллу Метлоу, — сначала я отвезу вас в отель, потом мы устроим прогулку по современному китайскому вертепу, а под вечер можем заглянуть к клятвоотступнику Юсуфу. Ну а поздним вечером, как в добрые старые времена, я надеюсь, ты опять поведешь меня по тайным лабиринтам восточной мудрости…

— Нет, Джирджис, — качнул пышной чалмой Нагматулла, — сначала закончим неприятное дело с клятвоотступником, а на вечер оставим лишь приятную беседу на тему восточной мудрости в каком-нибудь пристойном китайском ресторанчике.

— Дело в том, что с нами должен был пойти к Юсуфу мой друг, полицейский комиссар Рич Корвилл, — смутился Метлоу. — Но, к сожалению, сейчас он занят по службе в Управлении Королевской полиции…

— Чтобы посмотреть в глаза клятвоотступника, разрешения полиции не требуется. Нагрянем к негодяю врасплох, прямо сейчас, — решительно заявил старый мулла.

— О’кей! — вынужден был уступить его настойчивости Метлоу. — Если ты настаиваешь, поедем сейчас.

Длинная очередь бедно одетых людей, в основном арабского и африканского происхождения, тянулась от дверей большого и ухоженного особняка, выглядевшего дворцом среди убогих лачуг в одном из пригородов Гонконга. На двери дома как-то нелепо среди такой нищеты сияла золотом табличка с надписью на арабском и английском языках: «Доктор Юсуф — нейрохирург и травматолог».

— Вот и его резиденция, уважаемый Нагматулла, — останавливая машину, показал на особняк Метлоу. — Он купил ее около года назад.

— Сколько ты отпустил ему на лечение твоего друга?

— Сто пятьдесят тысяч долларов, но все они были сняты со счета в банке «Белый лотос» тоже год назад. И, как недавно выяснилось, профессор Осира не получил из них на содержание и лечение моего друга ни цента. При этом, по сведениям полиции, доктор Юсуф зарабатывает немалые деньги, нещадно обирая этих несчастных, — кивнул он на людей у входа. — Пользуясь тем, что они не могут обратиться в муниципальные клиники, потому что не имеют от властей вида на жительство в этом городе. Однако, по сведениям полиции, главный доход Юсуфу приносят не эти несчастные, а тайное врачевание черепно-мозговых и огнестрельных ран у темных личностей из криминальных сообществ Гонконга. Каким-то образом среди них он поразительно быстро заработал непререкаемый авторитет.

— О, шакал!.. Презренный внук и сын шакала! — воспылал гневом Нагматулла. — Пойдем к нему скорее, Джирджис!

Очередь перед дверями особняка испуганно расступилась перед Метлоу и его пышными азиатскими спутниками. Они вошли в дом и сразу оказались в полутемном и прохладном холле.

— У мужа ленч, куда лезете, грязные попрошайки! — закричала на них неопределенного возраста китаянка, но, увидев перед собой Метлоу, всплеснула пухлыми ручками и с китайского перешла на дурной английский: — О-о-о, простите, сэр!.. Я приняла вас за одного из тех мерзавцев, что вечно торчат у двери нашей клиники. Как прикажете доложить о вас мужу? — попятилась она к высокой резной двери.

Музафар схватил ее за руку и толкнул к дивану.

— Сидеть тихо, косоглазая крыса! — приказал он по-английски и еще что-то добавил на незнакомом Метлоу языке.

Китаянка от ужаса округлила глаза и часто закивала головой.

Доктор Юсуф возлежал с закрытыми глазами в мягком кресле и отрешенно курил кальян.

Нагматулла, принюхавшись к дыму кальяна, многозначительно посмотрел на Метлоу.

— Где тебя шайтан носит? — услышав стук двери, лениво проворчал Юсуф и протянул в сторону Метлоу унизанную перстнями руку: — Иди, моя тигрица, иди скорее к своему повелителю!

Метлоу сжал протянутую руку и рывком выбросил его из кресла. Юсуф вскрикнул и с кошачьей ловкостью метнулся к двери, но путь ему преградили Нагматулла и Музафар. Положив руки на кривые кинжалы, засунутые за пояса, они с брезгливым спокойствием смотрели на него. Юсуф попятился от их взглядов. Метлоу показал ему на пол, и тот послушно сел, поджав по-восточному ноги под себя. Метлоу стал с интересом рассматривать дорогие перстни на его пальцах.

— Сколько заплатил за эти цацки, док?

Но тот лишь ошалело пучил на него тусклые глаза.

— Обкурился гашиша, нечестивый пес! — пнул его ногой Нагматулла.

— А во сколько обошлось гнездышко? — оглядев заполненную дорогой мебелью комнату, спросил Метлоу и опять не дождался ответа. — Что ж, напомню, в сто тысяч долларов. А сколько я тебе дал на лечение Джона Ли Карпентера?

Юсуф скривил в злобной ухмылке губы:

— Ненавижу, христианская собака.

Музафар вдруг издал изумленный вскрик и показал отцу на массивный серебряный перстень на безымянном пальце Юсуфа, на котором была выгравирована рука с занесенным кривым кинжалом. Старый мулла, взглянув на перстень, побледнел. Положив руку на рукоять кинжала, он вперил вспыхнувший ненавистью взгляд в Юсуфа и процедил сквозь зубы:

— Я думал, что ты просто заблудшая овца, а ты, оказывается, вон из какой клоаки… Будь проклят ты, питающийся падалью! Будь проклят до седьмого колена род твой, слуга шайтана!

Юсуф лишь засмеялся в ответ.

Метлоу была непонятна бурная реакция Нагматуллы и его сына на обыкновенный, как ему показалось, серебряный перстень на пальце Юсуфа. Нагматулла, приказав сыну не спускать с Юсуфа глаз, кивком головы показал Метлоу на дверь.

За дверью он крикнул что-то жене Юсуфа, и китаянку будто ветром вымело из холла.

— На каком наречии ты шуганул эту накрашенную китайскую куклу? — поинтересовался Метлоу.

— Она китайская уйгурка-мусульманка. Я пообещал ей на ее тюркском наречии скорый шариатский суд за распутство и соучастие в преступлениях мужа.

Заперев входную дверь на ключ, Нагматулла показал Метлоу на диван.

— Присядь, Джирджис! — в чрезвычайном волнении сказал он. — Мне надо сообщить тебе что-то очень важное.

— Внимательно слушаю тебя, дорогой друг.

— Похоже, тебя совсем не удивил перстень на руке Юсуфа?

— Признаться, не очень.

— Тебе знакомо имя: Хасан ибн Саббах?

— Кажется, одиннадцатый век, — потер виски Метлоу. — Основатель какой-то мистической секты. Кажется, исмаилитов.

Нагматулла согласно кивнул.

— Я что-то читал о прошлых темных делах исмаилитов, — продолжил Метлоу, — но нынешние их наследники, насколько я знаю, представляют собой уникальное религиозное объединение во главе с единым духовным лидером — они разбросаны по всему миру и мало имеют общего с теми средневековыми фанатиками. Их лидер Карим Ага-хан IV — достойнейший и уважаемый в мире человек, меценат и благотворитель. Он, так же как и твой сын Музафар, получил в Англии отличное образование…

— Это правда, — согласился Нагматулла. — Но, к сожалению, вам, европейцам, трудно протянуть нить познания из одиннадцатого века к веку двадцатому, а мы, люди Востока, знаем, что нити добра и зла бесконечны в истории народов. Для нас яркие события прошлого не тускнеют от времени и не покрываются пылью забвения. Деяния тысячелетней давности мы помним так же отчетливо, как и деяния, случившиеся вчера. Мы их взвешиваем на одних и тех же весах. На весах нашей мусульманской истины и благочестия.

— Ты хочешь сказать, что люди Востока ближе к истине, чем мы — европейцы?

— Милостью Аллаха это так, несмотря на то что вы опередили нас в экономике и технике.

— Меня всегда интересовали извилистые лабиринты вашей восточной истины.

— Наша истина проста, Джирджис: Добро и Жизнь — от Аллаха. Зло — от шайтана. Добро является в мир с открытым лицом, а Зло неизменно принимает множество обличий, чтобы коварством и хитростью победить доброе начало в душе правоверного мусульманина. Оно идет на совершение любого поступка для того, чтобы слуги шайтана однажды восторжествовали во всем подлунном мире.

— Насколько я понял, перстень открыл вам принадлежность Юсуфа к какой-то религиозной секте? — догадался Метлоу.

— Истинно так! Арабское «хашишиюн» означает «курящий гашиш», что в эллинской транскрипции — ассасин. Вспомни, что означает это слово у англичан?

— Убийца. У французов — тоже. Но, прости меня, все, что я читал об ассасинах, напоминает скорее занимательный миф…

— У европейцев слишком короткая память! — вспыхнул Нагматулла. — Река времени может изменить свое русло, но не может прерваться совсем, — качнул он тюрбаном и предложил: — Поговорим лучше с этим нечестивцем, пока он не пришел в себя от шока, вызванного нашим появлением. Разговор веди ты, я задам мерзавцу лишь несколько вопросов, чтобы окончательно убедиться, что он действительно тот, кто имеет право носить страшный знак шайтана.

Юсуф сидел в той же позе, с поджатыми под себя ногами, и, казалось, дремал с открытыми глазами.

— Ты изменился за эти годы, док Юсуф, — встряхнул его за плечо Метлоу. — В Пешаваре я, признаться, не распознал в тебе гениальных способностей к перевоплощению…

— Откуда ты взялся в Гонконге, американский кяфир? — оскалился тот. — Неужели забота о русском идиоте привела тебя сюда?

— Именно она…

— И с чего ты решил, что деньги на лечение русского я вложил в покупку особняка?

— Все достаточно банально. Полиция просто сверила время их снятия со счета в банке «Белый лотос» и время покупки особняка. Кстати, денег было больше, чем ты заплатил за дворец… Где остальные пятьдесят тысяч? Только не уверяй, что передал их профессору Осире.

— Они принадлежат тому, кому должны принадлежать, — с гортанным смешком ответил Юсуф.

— Тому, у кого такой же знак шайтана? — указал на перстень Нагматулла. — Его имя?

— Глупый старик, ты не знаешь его имя? Напомню. Имам Времени Фатимид его имя.

Музафар занес над Юсуфом кинжал, но Нагматулла остановил его и снова вперил горящий гневом взор в Юсуфа.

— Клялся ли ты на древнем Коране, привезенном из священной Мекки, в том, что до полного выздоровления не оставишь поручаемого тебе человека, что не употребишь во зло его беспомощность, что не воспользуешься его деньгами? Отвечай, недостойный милости Аллаха!

— Коран не требует соблюдения клятвы, если она касается кяфира.

— Нечестивый пес! — пнул его ногой Нагматулла. — В жилище Аллаха ты клялся на священном Коране не кяфиру, а мне, наставнику правоверных!

— Совершенно глупый старик! — скривился Юсуф.

— Тебя будут судить по законам шариата.

— На таких, как я, не распространяются законы шариата! — равнодушно посмотрел на него Юсуф. — А до Аллаха мне нет дела, как и ему до меня.

— И много вас таких? — поинтересовался Метлоу. — Тех, кто служит этому имаму Фатимиду?

— Мы везде! — с заблестевшими глазами выкрикнул Юсуф. — Мы во дворцах президентов и великих правителей, в их армиях и парламентах. Мы в торговых компаниях и банках. Мы в синагогах, мечетях, в ваших христианских храмах, в политических партиях и средствах массовой информации.

— Ваши цели? — напористо спросил Метлоу.

— Выполнить предначертанное нам пророком Хасаном ибн Саббахом… Столетия мы таились во мраке и ждали своего часа. И вот наш час настал. Теперь мы как никогда близки к цели, и помешать нам уже никто не может…

— Презренный, ты достоин смерти! — схватился за кинжал Нагматулла.

Юсуф оскалился и плюнул на его бороду.

— Это ты, старый индюк, достоин смерти за рабское поклонение твоему Аллаху.

Метлоу едва успел перехватить у горла Юсуфа кинжал Музафара.

— Гнев — плохой поводырь, юноша! — сказал он. — Тем более что дело принимает неожиданный оборот…

— Ты прав, Джирджис, — согласился мулла. — Там, где водятся караси, плавают и крупные щуки… Его надо скорее посадить под надежный замок.

Метлоу протянул Музафару визитку.

— Позвони по этому телефону в Управление Королевской полиции Гонконга и пригласи сюда комиссара Рича Корвилла.

Юсуф зашелся в смехе.

— Ха-ха-ха! Наконец-то ЦРУ узнает от полиции Гонконга, что их знаменитый Ястреб Востока прикрывает своего соплеменника, майора КГБ. Ха-ха-ха-ха-ха!!!

— Должен огорчить тебя, док, ЦРУ давно известно об этом. Иди, Музафар, вызывай сюда Рича Корвилла с нарядом копов.

Когда Музафар вышел из комнаты, Метлоу вложил в руку Нагматуллы пистолет:

— Подержи его под прицелом, уважаемый ага, а я, пока не прибыли копы, осмотрю его берлогу.

— Шевельнешься, прихвостень шайтана, пристрелю! — сдерживая ярость, сказал Нагматулла и направил пистолет на Юсуфа.

Не отводя от него взгляда, Юсуф лишь усмехнулся.

Оставив на ковре кальян, на котором был вырезан тот же знак — рука с занесенным кинжалом, Метлоу приступил к осмотру содержимого большого письменного стола, стоящего в углу комнаты.

А тем временем почтенный Нагматулла хоть и старался изо всех сил, но никак не мог отвести взгляд от черных немигающих глаз Юсуфа. Внезапно веки старого муллы стали наливаться свинцом. Не в силах бороться с их тяжестью, он опустился в кресло и с благостной улыбкой закрыл глаза. Бросив быстрый взгляд на отвернувшегося от него Метлоу, Юсуф выхватил из-за пояса Нагматуллы кинжал и вонзил его кривое лезвие в грудь старца. Тот даже не вскрикнул. Юсуф вырвал из его обмякшей руки пистолет и, с занесенным над головой кинжалом, стал бесшумно подкрадываться к Метлоу.

Боковым зрением уловив за спиной опасность, полковник резко ушел в сторону, и кинжал вонзился в крышку стола. Юсуф кошкой отпрыгнул назад и направил на него пистолет, но Метлоу удалось ударом ноги выбить его. Ударившись о стол, пистолет выстрелил — Метлоу почувствовал ожог под подбородком. На звук выстрела в комнату вбежал Музафар. При виде его Юсуф с отвагой загнанного зверя выпрыгнул в окно. Раздались звон разбитого стекла и крики людей. Опомнившийся Метлоу схватил со стола пистолет и, подбежав к окну, прицелился. Но фигура Юсуфа уже мелькала среди плотной уличной толпы…

— Вы ранены, сэр! — заволновался Музафар.

— Царапина! — вытирая платком кровь с шеи, ответил Метлоу. И тут его взгляд упал на лужу крови у ног Нагматуллы. — А вот твоему отцу, юноша, кажется, повезло меньше! — сказал он, бросившись к старому мулле.

Через несколько минут за окнами раздался вой сирен, и особняк заполнили полицейские, прибывшие с комиссаром Королевской полиции Ричем Корвиллом.

— На этот раз ты слишком долго ехал, Рич, — упреком встретил его Метлоу.

Тому оставалось лишь развести руками.

Обследовав комнату, комиссар Корвилл с сочувствием посмотрел на лежащее в кресле тело Нагматуллы, вокруг которого суетились детектив, судмедэксперт и фотограф.

— Что тут произошло, Джордж?

— Поговорим в управлении, Рич, — кинув взгляд на окаменевшего от горя Музафара, ответил тот. — Но просьба: об этом убийстве ничего не должно попасть в прессу.

— Понял, Джордж! — усмехнулся Корвилл. — У тебя, как всегда, воняет большой политикой?

— Обсудим потом, Рич!..

— О’кей, Джордж, если тут есть что обсуждать.

В комнату протиснулся здоровяк Рыжий Бейли и виновато промямлил:

— Шеф, мы все углы обшарили — китаеза как сквозь землю провалилась. Похоже, успела под шумок смыться!

— Она уйгурка, — поправил его Метлоу. — Уйгуры — тюрки-мусульмане с северо-запада континентального Китая.

— По мне, один дьявол — косоглазая! — отмахнулся Бейли и бросил взгляд на кипу свадебных фотографий в руке Корвилла.

— Шеф, если я действительно Рыжий Бейли, то я знаю этого парня! — показал он на улыбающегося Юсуфа, стоящего рядом с одетой в свадебное платье уйгуркой. — Помнишь, шеф, более года назад копы Чен-Ю захомутали в веселом квартале этого парня и того здоровенного англичанина, которому русские в Афганистане отшибли память?.. Ну и отделал он тогда их!.. Черт, как же его звали?..

— Джон Ли Карпентер? — подсказал Корвилл.

— Точно, шеф! — обрадовался Рыжий Бейли. — Я их еще подвез в клинику старого Осиры… Интересно, удалось ли старому самураю отремонтировать его чердак?

— Пока нет, — ответил Метлоу. — Но надежда на успех у профессора есть.

— Янки, ты тоже знаешь того парня? — удивился Рыжий Бейли.

— Встречались… Кстати, эту фотографию надо бы размножить.

— Без проблем, сэр.

В разговор вмешался пожилой китаец-детектив.

— Сэр, — озабоченно обратился он к Метлоу, — кто закрыл убитому глаза?

— Я не закрывал, — ответил тот и показал глазами на застывшего у трупа Музафара.

— Вы закрыли глаза покойника, сэр? — дотронулся детектив до его плеча.

Музафар отрицательно качнул чалмой.

— Странно! — почесал лысину китаец. — Выходит, покойник спал глубоким сном… Он даже не проснулся, когда убийца вонзил кинжал в его сердце! Лицо спокойное, а на губах улыбка… И эфиром не пахнет, мистер Корвилл, — пробормотал он, обнюхав, как ищейка, лицо покойника.

— Что это может означать, детектив Линь?

— Только одно, мистер Корвилл, — смерть наступила, когда этот человек находился в глубоком гипнотическом трансе. Старой полицейской ищейке Линь-Го лишь однажды, много лет тому назад, пришлось встретиться с подобным случаем.

— А ну-ка напряги свою память, старина Линь! — уставился на него Корвилл.

— Помнится, тот случай не имел отношения к разборкам триады, — наморщил лоб старый детектив. — Тогда, кажется, это было ритуальное убийство члена какой-то мистической мусульманской секты.

— Что это была за секта, постарайтесь вспомнить, детектив Линь, — с нарастающим интересом посмотрел на китайца Метлоу.

— Вроде бы это была какая-то арабская секта профессиональных киллеров, но за давностью лет я могу напутать что-то, сэр…

— Старина Линь, ты толкуешь о том, что убийца владеет гипнозом? — не смог скрыть удивления Корвилл.

— Не сомневаюсь, мистер Корвилл. Невероятно, но преступнику хватило двух-трех минут, чтобы погрузить в глубокий транс свою жертву. Убитый улыбается, а где вы видели, чтобы человек улыбался, когда в его сердце вонзается кинжал?

— Признаться, не приходилось.

— Отдайте распоряжения, мистер Корвилл, перекрыть убийце все пути бегства из Гонконга. Он невероятно опасен.

— Ты прав, детектив Линь! — согласился Корвилл и повернулся к Метлоу: — Что скажешь на это, Джордж?

— Это подтверждает худшие мои опасения, Рич. Я должен срочно вылететь в Штаты для доклада моему шефу. Извини, дружище, но только после разговора с ним я буду готов ответить на твои вопросы.

— Ладно, не к спеху, — проворчал Корвилл. — Пока я займусь поиском этого типа.

— Кстати, у убийцы в Гонконге, кажется, есть важные дела. Я не думаю, что ему удастся быстро закончить их, — добавил Метлоу.

— Ты в курсе его дел, Джордж? — удивился Корвилл.

— На уровне догадок… Еще имей в виду, Рич, жена убийцы — мусульманка, а мусульмане в диаспорах проживают компактно.

— О’кей! Мы установим наблюдение за всеми мечетями и ночлежками мусульман в Гонконге.

— Мистер Метлоу, — шагнул к ним Музафар, — сегодня же я должен увезти прах отца в Пакистан, чтобы предать земле его тело на нашем родовом кладбище. Поверьте, я сделаю все, чтобы отомстить его убийцам…

— Убийце, — поправил его Корвилл. — Здесь больше никого не было.

— Убийцам! — не внял его словам юноша. — Клянусь Аллахом, мистер Метлоу, отныне моя жизнь будет посвящена только мщению презренным слугам шайтана.

— Прими мое глубочайшее соболезнование, достойный сын достойнейшего отца, — положил руку на его плечо Метлоу. — Можешь всегда рассчитывать на меня, Музафар.

— Я знаю это, сэр, — прижав к сердцу руку, поклонился тот. — А сейчас разрешите мне выполнить последний сыновний долг перед тем, кто вдохнул в мою неокрепшую душу свет гуманной мусульманской истины.

— Еще раз прими мои соболезнования и прости меня, дорогой Музафар.

— Простить вас, сэр? — грустно улыбнулся юноша. — Разве вы виноваты в том, что в наш век зло повсеместно побеждает добро?

— Порой и мне так кажется, Музафар, — прижал его к себе Метлоу.

Комиссар Корвилл поручил Рыжему Бейли доставить тело Нагматуллы в аэропорт. Когда были закончены все формальности и увезен труп, он наконец остался наедине с Метлоу.

— Признаться, у меня голова идет кругом, старина, — сказал он. — Оказывается, убийца был не один, и это не уголовщина и не политика. Что же это, черт подери?

— Наберись терпения, Рич, — остудил его Метлоу. — Я знаю ненамного больше твоего, но сейчас меня больше всего беспокоит безопасность моего русского друга.

— Почему?..

— Убийца хорошо знает дорогу в его монастырь.

— А ты не допускаешь, что они одна шайка?

— Не допускаю.

— В таком случае я позабочусь о его безопасности.

— О’кей, Рич.