Рядовой для Афганистана

Александр Елизарэ, 2018

СССР, 1984 год. Александр Одуванчиков, следуя своей мечте, оказывается в воздушно-десантных войсках. Начинается суровая школа и преодоление себя. Предчувствия сбываются, после окончания учебного подразделения в Каунасе его направляют в Афганистан, город Кабул. Молодой солдат не представляет, что его ждет в древней и опасной стране. Лейтенант разведки США направляется в Афганистан для слежения за подразделениями ВДВ ОКСВА в Панджшере. Двое юношей – два взгляда на войну. Две дороги над пропастью. Действия романа основаны на реальных событиях. Автор проходил службу в ДРА в 1985-86 гг.

Глава VI. Шаг в небо. Каунас. Декабрь, 1984 год

Командир батальона проводил с офицерами оперативное совещание.

— Товарищи офицеры! Ну, что, все идет по плану, «летуны» дают добро на небо! Сейчас думаем и живем, спим и видим только прыжки. Все должны прыгнуть. А не как прошлый курс — двое из трехсот курсантов не прыгнули. Правда, один не прыгнул, отказался значит, второй по болезни не подошел. Парни, личная просьба, ну давайте, поработаем так, чтобы все наши орлята прыгнули! Смогем, а? Гвардейцы! Все свободны, а товарищи лейтенанты и вы, товарищ старший лейтенант, останьтесь!

— Есть, — ответили дружно младшие офицеры.

В канцелярии остались три взводных командира, два совсем еще «зеленых» лейтенанта и старший лейтенант Александр Семенов.

— Вот какое дело, офицеры ВДВ, — медленно начал комбат, — гм… все офицеры должны пройти, так скажем, боевую стажировку! Это требование командующего и честь наших войск. Вы знаете, что из нашего батальона сейчас в Республике Афганистан служат два командира взвода. Я и ротный третьей роты отвоевали уже…

Комбат заметил, что лейтенанты уставились в пол и стали входить в некоторое подобие мозгового штопора. «Совсем еще «зеленые», — задумался гвардейский полковник, — первый год в десантуре, после Рязанского училища связи посылать таких страшно. Черт с ним, доложу в штабе, что офицеров смогу выделить только к следующей осени. Похоже, струхнули летехи малость. А Семенов напротив, держится молодцом, виду не показывает, но напряжение по рукам и желвакам пошло, меня не обманешь. Этот, похоже, созрел — орел».

— Так вот, товарищи, — после недолгой паузы продолжил комбат, — надо готовиться, возможно, не сейчас, но через полгодика точно нужно лететь. В командировку. В Демократическую республику Афганистан! Строить социализм для братского народа. Все, лейтенанты свободны, старший лейтенант, а вас попрошу задержаться, — жестко закончил командир батальона.

— Есть, товарищ гвардии полковник, — ответили молодые офицеры и спешно вышли.

Семенов остался в кабинете. Он смотрит в окно на мягкий снег, падающий словно пух и замедляющий течение времени. Он давно был готов к этому разговору с комбатом и ждал его, как неминуемо ждут весну в марте или гильотину те, кто не смог свергнуть своего короля. Старший лейтенант был офицером десантных войск и даже больше. Он получил все секретные допуски для работы на всевозможных радиостанциях засекреченной связи. Он был невысок, коренаст и упрям с детства и ждал своего назначения, как новую ступень в своей романтической карьере. Он был настоящий профессионал, диверсант шифровального ключа, радиочастот и диапазонов, тумблеров и антенн. Почему был, он и есть.

— Присаживайся, Саша, как известно в ногах правды нет. Как дома дела? Супруга, дочурка — здоровы? — мягко спросил комбат.

— Все нормально, спасибо.

— Чаю сейчас выпьем и поговорим, отказа не услышу, и так редко с тобой видимся. Не засиделся еще во взводных?

— Пока нет, но…

— Знаю, знаю, с твоей-то головой, надо бы и роту принимать, — сказал комбат и поставил на стол китайский сервиз. — Знаешь, откуда фарфор?

— Догадался, с Афгана.

— Да, из Кабула. Чай невероятно вкусный из него. Не знаю, почему так? Наверное, потому, что офицеры подарили мне под дембель. Там есть такая улица, в Кабуле — «Зеленый ряд», купцы со всей Азии торгуют. Чего там только нет, товары со всего мира, красиво, мирно. Район весь в зелени, в смысле богатой растительности. Торгуют за «афошки»⁵⁷, чеки и наши червонцы. Тебе обязательно понравится. Эх, хорошо там, я бы жить остался, если бы не война. Слушай, а на Панджшере какие красоты. Ладно, все увидишь сам. А домой я его не понесу, здесь люблю почаевничать, — сказал комбат и заварил свежий индийский чай. — Знаешь, не могу я отвыкнуть от Афгана. Вроде бы, отслужил там не сказать, что совсем легко, но по-божески. И ведь тянет назад, что за чертовщина? Горы, пыль, нищета, мрак! Раненые, убитые. Снилась там вот эта природа, снежок наш. Я даже рапорт написал и обратно чуть не полетел. Жена дома такой вой подняла, не вернешься ты, кричит, и на пол падает. Порвал я рапорт и знаешь, правильно. Синдром это, нужно уметь переключаться на мирную жизнь.

Полковник разлил крепкий чай по чашкам и продолжил свой тяжелый монолог.

— В общем, нужно тебе лететь, сам понимаешь в ВДВ и без Афгана нам никак нельзя. Карьера, брат, офицерская, не выбросишь. Служить будешь в Кабуле, в нашем батальоне связи в 103-ей Витебской дивизии, в апреле нужно вылетать, а то должность ротного займут. Куда потом, в Кандагар? — поразмыслил полковник. — Ну его… нам ни к чему, там спецназ работает. Сашок не дай бог, работа для киллеров — «зверобоев», караваны бить. После Афгана примешь учебную роту, а дальше может в радиоразведку или в штаб ВДВ начальником узла спецсвязи, я порекомендую! Смотри сам, но без службы «за речкой» могут квартиру и не дать.

— Я готов, командир, вылететь весной, выпущу свой взвод и могу лететь.

— Отлично, смотри, если есть подходящие орлы, можешь взять с каждой роты. Нужно по десять связистов в Афган. Выбери ребят пошустрее, посмелее и покрепче. Потом вместе покумекаем, кто из них подходит. Вот еще, ты видел, я этих желторотиков отправил, рано им еще… сосунки, в училище поступили после школы. Твое мнение?

— Правильно, слишком «зеленые», «пожелтеть» должны, — пошутил Семенов. — Едва женились, жинки у них беременные. Если их сейчас перед Афганом поставить, они могут с армии вообще свалить. Ну, а если отважатся и полетят, то шансов вернуться у них маловато. Да и прыжков у них совсем ничего, по двадцать… рано им, командир.

— А у тебя, сколько прыжков с парашютом, восемьдесят есть? — поинтересовался комбат.

— Нет, шестьдесят пять, из них с Ил–76 — пятнашка, из вертушки — девять.

— Короче, Александр Анатольевич, если к вылету в Афган у тебя будет сто прыжков, не важно, с каких кораблей, то денежный оклад там, «за речкой», будет приличнее и намного. Лишние ведь не будут? Еще чаю?

Командир батальона остался доволен настроем молодого офицера.

— Чай очень вкусный! Разрешите идти, готовить взвод к прыжкам, — сказал Семенов, встал, козырнул и вышел из кабинета.

Цибулевский ходит хмурый. Никто из курсантов не знаком с укладкой парашюта, а значит, работы сержанту прибавилось и на «дискотеки» по ночам, времени нет. Наш взвод на плацу растянул полотнища для укладки парашютов. Мы разбились по двое. Хозяин парашюта — укладывающий, располагается у нижней кромки купола. Помогающий — лучше, если это будет друг, сидит на одном колене в вершине купола. Купол похож на огромный белый цветок, а у каждого лепестка стропа. Укладываем аккуратно и бережно, начинаем с четырнадцатой стропы, на нее кладем пятнадцатую стропу…

Кроме сержантов и командиров взводов, на плацу офицеры воздушно-десантной службы, они внимательно и зорко следят за нашими действиями, подсказывают и проверяют этапы укладки парашюта. Их пальцы рук распухли от постоянного нахождения на морозном воздухе. Лица красные от ветра. Сейчас я начинаю понимать, почему в десанте не увидишь офицера с сигаретой. Эта привычка и рефлекс выработанная за долгие годы службы. Как же курить, если вокруг шелковые купола, вспыхивающие от любой искры.

Самым сложным и пока непонятным для нас стал пятый этап. Монтаж страхующего прибора принудительного раскрытия парашюта и монтаж двух-конусного замка. Эту сложную операцию выполняют сержанты под присмотром офицеров воздушно-десантной службы. После укладки основных парашютов, мы начинаем укладывать запасные купола. Темнеет, другие роты уже поужинали. Мы не уйдем с плаца, пока каждый десантник не будет стоять в строю в полностью подготовленной подвесной системе с парашютами за спиной и на брюхе. В двадцать три часа все было готово, мы расписались в паспортах парашютов, уложили их в сумки и опечатали. Теперь в холодном складе, на полочке, спит частичка каждого из нас — личный парашютик, вернее два.

Парашюты уложены и ждут нас. Через две, может три недели, наша рота прыгнет с самолета Ан–2, в народе просто — «кукурузника».

Началась прибалтийская зима. Морской ветер с Рижского Залива несет пургу и мокрый снег. На десантном городке ежедневные тренировки. «Цибуля» зверствует и тренирует нас до остервенения. Молодец, правильно делает. Нам нравиться выпрыгивать из «крокодила», и катиться в подвесной системе по стальным желобкам. Мой земляк Костя Дунаев ржет и кричит, что «крокодил» создан для развлечения десантников, а не для выработки смелости. «Крокодил» — огромный стальной тренажер, целый Ил–76, только без крыльев. Такой есть не в каждой десантной части, и мы гордимся нашим поржавевшим «кайманчиком». Мы выпрыгиваем из него бесконечное количество раз и мне кажется, что мы уже прыгнули с настоящего небесного корабля.

В десятке метров от «крокодила», стоит на вечной стоянке железный макет «кукурузника». Он не менее важен для нас. Мы должны правильно расположиться в салоне, согласно весу каждого солдата, тяжеловесы выпрыгивают первые.

Цибулевский в роли сирены и выпускающего.

— Мо-мо! — прокричал он, изображая сирену. — Приготовиться к прыжку!

Мы встали в стойку парашютистов, и вдруг сержант объявил.

— Пролетаем над Антарктидой! Самолет попал в снежную бурю, скорость ветра сто метров в секунду! — выкрикнул он, схватил каждого из нас по очереди и начал трясти, пытаясь сбить с ног.

Мы падаем почти все, куча из солдат и парашютных ранцев.

— Встать, живо приготовиться к прыжку! Боевой задачи никто не отменял! Первый пошел! Второй готов? Пошел! — закричал он, выталкивая нас из ржавого тренажера на опилки.

Мы встаем и по очереди ныряем в дверь, расположенную с правого борта. Нужно оттолкнуться левой ногой, так чтобы отделиться от корабля на два метра. В противном случае неминуема встреча лица десантника с клепками обшивки борта самолета.

— Взвоо-д, смир-на! — прокричал сержант.

На десантном городке появляется командир роты.

— Вольно, продолжать тренировку!

Ротный гвардии майор Падалко внимательно следит за тем, как мы отрабатываем приземление. Но ему важно другое, он сканирует наши чувства, наш настрой на первый прыжок. По взгляду солдата все видно, старого командира не проведешь.

«Удав» делает легкий взмах рукой, и Цибулевский строит взвод в две шеренги. Будучи всегда молчаливым, на этот раз он решил с нами поговорить.

— Орлы! Прыгать все готовы? Только честно, по-мужски.

— Так точно, товарищ гвардии майор! — отрапортовали мы дружно.

— Ну, браво, браво! А кто мне скажет, что главное для десантника перед самым прыжком, вот прямо после команды «приготовиться»?

— Встать и крепко стоять на ногах! Быть готовым выпрыгнуть по команде выпускающего! — доложил курсант Саня Вялых.

В строю раздался легкий смешок.

— В принципе, все это важно, ты хотел сказать, стоять уверенно, чтобы коленки не дрожали, да? Ну ладно, стоять, конечно, надо уверенно и спокойно, не перенапрягая ноги и все туловище, — объяснил нам Падалко. — Нужно чувствовать летящий самолет и амортизировать ступнями ног. Гм… конечно в валенках это не очень удобно, но если есть внутреннее спокойствие, то все в порядке. Но, я хотел услышать, что же самое главное?

— Нужно помолиться и перекреститься, — тихо ответил курсант из второй шеренги.

— Еще мысли есть? — ротный сурово посмотрел на строй.

— Самое главное, перед прыжком проверить визуально, зацеплен ли карабин вытяжного парашюта за трос-удлинитель у впереди стоящего товарища и если нет, и срочно предупредить его об этом! И выпускающего также…

— Фамилия и имя, курсант? — спросил довольным тоном майор.

— Дунаев Константин!

— Ну что, молодец курсант. Ответ отличный. Прыгали на гражданке?

— Успел, три раза, товарищ гвардии майор! — отрапортовал курсант Дунаев.

— Все, все, сержант, — обратился ротный к Цибулевскому, — давайте, ведите на обед взвод. После обеда в классы, получить учебники сержантов и учить, разбирать действия парашютиста в самолете и дальше. Вольно, — ротный отошел в сторону и подозвал к себе сержанта.

— Иди сюда, Цибулевский, что ты «еж-твою», со своей Антарктикой совсем задолбал пацанов. Теорию давай. Ясно? Сегодня хватит их держать на морозе, не дай бог перед прыжками кто-нибудь простынет. Ефрейтором на дембель пойдешь! Ферштейн?

После обеда мы занимаемся теорией, но с поправкой на мировоззрение сержанта. Мы качаемся на кулачках в проходах между рядами учебных радиостанций, и на выдохе выкрикиваем как заклинание: «501, 502, 503, Кольцо! Купол! Есть купол. 501, 502, 503…»

— Ладно, салаги, это все хрен с капустой! Я вам расскажу, как надо делать, чтобы не потерять вытяжное кольцо основного парашюта! Встать, — раскочегарился Цибулевский, — встряхнули клешни и сели за парты. Читаем самую интересную книгу в мире — «Учебник сержанта ВДВ». Внимательно читаем на обложке в правом верхнем углу: «Для служебного пользования, экз. №…» У каждого — свой экземпляр. Это значит, что книжка секретная, из учебного класса выносить строго запрещено! Нас с вами интересует часть вторая. Нашли страницу двадцать пять, и все внимательно читаем! Бляха, читаем, а не спим! — рявкнул на нас Цибулевский. — Все прочитали?

— Так точно, товарищ сержант, — дружно проворчали мы.

На занятиях громко орать и кричать строго запрещается. Ведь мы радисты-диверсанты и должны учиться сохранять режим тишины и секретности. Так нас учит командир взвода и сержант. В случае нарушения получаешь воздушно-десантную «калабаху» от сержанта.

— А вы знаете, что здесь было во время оккупации Литвы фашистами? Ха, не знаете, а я думаю, здесь была школа радистов «Абвера»! — понесло «Цибулю».

— Серьезно, товарищ сержант? — крикнул кто-то смелый.

— А как вы думали, салаги, просто так, что ли мы тут? Слышал я, тут по всей округе склады с немецким оружием и формой… Так вот, что там, в учебнике написано про выдергивание кольца? Гончаров первый, читай.

— Есть! По команде «пошел!» парашютисты, не задерживаясь, энергично, отделяются от самолета. После отделения нужно сгруппироваться и начать отсчет времени: «501, 502, 503…». Отсчитав положенное время, резко выдернуть кольцо и тут же прижать руку к груди, ближе к запасному парашюту. После провала и динамического удара откроется купол. Быстро осматриваем купол и стропы, и заправляем кольцо под резинку запаски! После, необходимо осмотреться вокруг, нет ли опасного сближения с другими парашютами и если нет, то готовиться к приземлению в заданном квадрате! — прокричал Гончаров.

— Не ори! Иди сюда, нагибайся на «калабаху», — шутливо сказал Цибулевский. — Про квадрат там ничего не было!

Курсант получил заслуженный подзатыльник и сел на место.

— А теперь маленький эксперимент, взвод. К доске выйдут братья Гончаровы и Дунаев — отличник блин. Закрыли глаза, курсанты, типа прыгаете ночью или в условиях плохой видимости и тому подобное. Принять стойку парашютиста, приготовились! Первый пошел, второй пошел, третий пошел! Делаем дальше как учили.

Курсанты быстро считают, прыгая на месте и, почти одновременно, рвут воображаемое кольцо парашюта.

— О-о! Стоп, открыли глаза, смирно! Все трое трупы! — неожиданно закричал сержант. — Кто, что понял? Молчите, слушайте «страшного» сержанта Цибулевского и мотайте на ус! Эти трое считали быстро и с разной скоростью, поэтому парашюты открыли раньше, влетели в купола друг друга и, конечно загасили их и разбились! Страшно? Чтобы такого не было, считаем очень спокойно и медленно. И после этого делаем спокойный выдох и дергаем колечко! Дальше по книжке. Вокруг мат приближающихся парашютистов, купола «целуются». После этого многие горе-десантники теряются и выпускают кольцо из рук! Оно улетает в снег, на память лабусам. На площадке приземления наш дорогой прапорщик Закидухин, бегает и матерится, половина колец потеряна. Откуда он каждый раз их только берет? — закончил Цибулевский и выдохнул.

— Что же делать, товарищ сержант? — спросил Костя.

— А ничего не делать. Чтобы в небе избежать схождений, надо просто хладнокровно считать и… и ждать, когда прибор сам откроет купол. Во, но это дело для смельчаков, зато купол выходит ровно через три минуты! Тьфу, на… секунды! Короче, если считали медленно, а он не открылся, считаем во второй раз, и если снова купол не вышел, дергаем себя за яйца! Ха-ха, за кольцо конечно, — засмеялся «Цибуля». — Но такого еще не было, чтобы прибор, не сработал. И не забывайте, что за успешный прыжок — премия в размере трех рублей, но за потерю кольца — штраф шесть рублей! Хоть оно стоит дороже. Короче, кто кольцо проморгает — чмо, а не десантник. Занятие закончено. Вопросы есть, пехотинцы? Я не ошибся, пока не увижу на ваших грудных клетках значки «парашютист СССР», вы для меня пехота, значит пустое место. Вопросы есть?

— Есть, товарищ серж…

— Ну, живее, «слон», — перебил солдата Цибулевский, а то жрать опоздаем.

— За прыжок успешный три рубля премия, а за не успешный, ноль?

— Почему же ноль, так же три рубля! Ха-ха, только посмертно, на звездочку! Выходим строиться на обед! Взво-д! Смир-но! С песней шагом марш! Весело, запевай! — звонко скомандовал сержант.

Мне все нравится в ВДВ. Мы горланим нашу песню и, несмотря на сегодняшний мороз, воротнички наши разглажены под третью пуговицу сверху и под горлышком сверкает треугольник десантного тельника. Нужно прыгнуть, все остальное в прошлом и будущем, то есть этого всего не существует. Только прыжок! Я жду тебя, мой первый учебно-боевой прыжок!

Лишь недавно учились мы в классе десятом,

И часы проверяли по школьным звонкам!

А теперь привыкайте ребята к десантным,

Продуваемым всеми ветрами войскам!

А теперь привыкаем ребята к десантным!

Мы теперь привыкаем ребята к десантным!

Продуваемым всеми ветрами — войскам…

Ночью мы закрепляем усвоенный материал. Качаем мышцы брюшного пресса, уже «на автомате» качаемся на кулачках, отрабатываем элементы прыжка с парашютом, пока с табуреток. Иногда стоим на «гератском мостике»⁵⁸ или сидим на «электрическом стульчике»⁵⁹. Ничего, скоро прыгнем, получим десантные береты, значок парашютиста и, оборзеем, наверное.

Звучит долгожданная команда из уст нашего воспитателя «Цибульки».

— Отбой, в ВДВ! Упали в койки и не шевелись! Напра-во! Спокойной ночи, товарищи курсанты.

— Спокойной ночи, товарищ сержант! — громко ответил ввод. — День прошел, да и хрен с ним. Дембель стал на день короче, дембелям спокойной ночи! Пусть приснится дом у речки, баба голая на печке, самогона полный таз и Устинова приказ! Х-р, х-р…

На утреннем осмотре к нам подошел прапорщик Грибанов — старшина нашей роты и вручил почтовые квитанции на получение посылок.

— Так, посылочки пришли дорогие мои «ланцепупы». Мамочки заботятся о своих мальчиках. Одуванчиков, братья Гончаровы, Дунаев, Пушкарев, Иванов, Агафонцев, Бутаков, Соколов… Всего десять посылок. Сегодня надобно получить.

— Товарищ гвардии прапорщик, давайте прямо сейчас пойдем и получим! — вставил смело курсант Соколов.

Строй громко загоготал.

— Прямо сейчас рота идет на завтрак, далее на прыжок с парашютной вышки, — улыбаясь, продолжил Грибанов. — А вот потом, если разрешит командир роты, мы с вами и отправимся на почту. Но содержание посылочек я буду лично проверять. Припоминаю пару случаев, когда в посылках находились вещи, которые были просто опасны. К примеру, когда я служил в молдавской «пьяной дивизии», одному солдатику дагестанцу брат прислал настоящий кинжаль! Зачем он ему понадобился трудно сказать, может в караул хотел с ним ходить? Скорее всего, к смуглянке молдаванке в самоход! В виноградники, ха! А подарок изъял особый отдел и конечно, с концами. Так что, родне скажите, мол, ценные вещи присылать запрещено, тем более холодное оружие! Сало, колбасы, консервы, все в помойку.

Прапорщик Грибанов остался в моей памяти, как настоящий «кусок», в лучшем значении этого слова. Человек от природы мягкий и неконфликтный, он ходил все время в рубашке с галстуком, брюках и парадных ботиночках. Всем своим образом подчеркивающий принадлежность к доблестным прапорщикам — завхозам. Он имел огромный рост, не меньше метра девяноста сантиметров и увесистые кулаки. Рассказывали, что в юности он был чемпионом десантной дивизии по боксу. Предложили остаться на сверхсрочную, он остался и закончил учебный центр прапорщиков. Несколько лет был командиром взвода, начальником радиостанции «Чайка». Недавно наш старшина женился и стал путать нас, курсантов, со своими карапузами. Наверное, поэтому все мы для него стали «ланцепупами». Странное слово, связанное с Литвой, ее жителями — лабусами и чьими-то пупками. Может быть, это, отдыхающие на прибалтийских курортах дети?

Служба нашего старшины вошла в спокойное русло, ограниченное в основном выдачей солдатам мыльных принадлежностей и чистого нательного и постельного белья. Мы были благодарны ему за это, ведь самое страшное, что он мог сделать каждому из нас — взять за ухо и отправить мыть руки с мылом. «Козлы» его побаивались, мягким он был с курсантами, считая нас детьми, сержантов он гонял, прекрасно понимая их нравы и видя в них «лисов». Мы прозвали его просто и ласково «Му-му».

Афганистан не волновал прапорщика Грибанова, и он туда не просился, считая войну делом романтиков и политиков. Какая может быть война для молодого отца двух младенцев, сорокалетнего завхоза, ждущего увольнения в запас и имеющего каждую ночь молоденькую красавицу жену, коренную каунасочку.

Времени до прыжка оставалось совсем мало, неделя. Сегодня будем прыгать с парашютной вышки. Прыжок с нее обязателен, кто не прыгнет, не допускается к прыжку из самолета. Командир взвода остается внизу, на страховке. Сержант поднимается на самый верх и ждет курсантов. Мы по двое выходим на трамплин. Ветер раскачивает двадцати пяти метровую вышку так, что, кажется, она сложится и развалится.

Сержант прицепляет на первого десантника подвесную систему и командует.

— Приготовиться! Готов?

Солдат принимает стойку парашютиста и бойко отвечает.

— Готов!

— Первый! По-шел!

Курсант энергично отталкивается от платформы и группируется. Купол, раскрытый над ним, обеспечивает плавный спуск.

Я забрался на самый верх, реально страшно, вернее не страшно, но почему-то ноги стали слабыми и неуверенными. Мокрый снег летит в глаза, делая очертания горизонта неразличимыми. Сколько под тобой метров не определенно и, в сущности, не важно.

Сержант зацепил на мне подвесную систему, подергал за карабины и заорал в ухо.

— Готов?

Я подтверждаю готовность кивком головы, слышу команду «пошел!», бегу и плавно отрываюсь от края трамплина. В последний миг чувствую сапог сержанта в моих напрягшихся ягодицах.

Приземлился я отлично и, задрав голову в небо, смотрю на летящий вверх купол. Здорово, теперь меня этим не проймешь, быстрей бы в настоящее небо!

Ближе к вечеру, курсанты счастливчики под командой прапорщика Грибанова отправляются в город за посылками. Возвращаемся мы перед самым ужином, складываем посылки в каптерке старшины и бежим к столовой догонять строй.

После ужина нас по одному приглашают в каптерку, я оказываюсь первый.

— Курсант Одуван-чиков! Заходы, дарагой! — весело пошутил прапорщик.

— Товарищ гвардии прапорщик, курсант Одуванчиков по вашему приказанию прибыл! — отчеканил я.

— Я вижу, что прибыл. Давай посмотрим, что у тебя в посылке, — сказал старшина, поставил коробку на стол и вскрыл ее при помощи штык-ножа. — Угу, письмо от родителей, держи курсант. Так, коробка конфет «Белочка», еще одна «Три медведя», еще «Ассорти». Книжка — не положено, оставляем до весны. Банка варенья, понюхаем, чпок! — со своеобразным звуком прапорщик открыл банку. — А, малина, ладно, разрешаю завтра в столовой за ужином. Конфеты карамель, конверты, подшива⁶⁰, две пачки… нет, три пачки печенья, все парень забирай и позови курсанта Соколова, — сказал Грибанов, пододвигая мне посылку.

— Товарищ прапорщик, это вам от чистого сердца, — я протянул старшине коробку шоколадных конфет «Ассорти».

— Уу-мм! Даже не знаю, ну спасибо, побалую своих домашних «ланцепупов». Слушай, а если не жалко, можно я другую коробочку возьму? — старшина сладко посмотрел на «Белочку».

— Разумеется, берите, эти очень вкусные, с орешками.

— Спасибо, спасибо, ну, позови следующего, — улыбнулся старшина, убирая коробку конфет к себе на полку.

В этот момент в каптерку постучался и сразу вошел наш командир взвода.

— А, Александр Анатольевич, проходи, погрейся, — поприветствовал Грибанов Семенова.

— Гм, товарищ стар-лейтенант, это вам, — четко сказал я, протягивая коробку «Трех медведей» своему командиру.

— К-хм… не нужно, это не обязательно вовсе, — засомневался взводный.

— Товарищ командир, это от души, прошу вас принять.

— Уф, ну спасибо, Одуванчиков.

— Разрешите идти товарищи, товарищ стар-лейтенант…

— Спасибо, конечно идите, — расплылся в доброй улыбке Семенов.

Когда я подошел к своей кровати, чтобы выложить содержимое посылки в тумбочку, ко мне подвалили сержанты во главе с «дорогим замком» Цибулевским.

— Одуванчик, не хочешь угостить непосредственных начальников? — нагло и в тоже время заискивающе спросил он.

— Разумеется, выбирайте, — сказал я, показывая, что «можете брать, что хотите». Мне уже было все равно.

— Вот, коробочку «Ассорти» и пару пачек печенья, спасибо! Отдыхай и готовься к завтрашнему дню, сынок…

Сержанты взяли то, что нужно и ушли по направлению к остальным обладателям посылок. Я молча проглотил незаметную и непрошеную слезу, и принялся читать письмо из дома.

Самое главное, что дома все в порядке. Мама пишет, что все здоровы, отец рисует свои любимые картины и стоит с ними в сквере, на «Площади 1905 года». Иногда по мелочи удается продать некоторые из них, правда хватает только на хлеб. Сестренка хорошо учится в школе и занимается танцами во «Дворце молодежи». Кошка Мурка все та же, вновь ждет котят. Зима стоит необычайно суровая и какая-то угрюмая. Мама жалеет, что не смогла приехать ко мне на присягу, но весной, когда меня направят в линейную войсковую часть, они все ко мне приедут. Обязательно! Отец жмет мне руку, но настоятельно просит, чтобы я не показывал излишнего геройства и не лез «вперед батьки у пекло». Среди простого народа только и разговоров, что все про Афганистан. Много солдат привозят убитых в цинковых ящиках с маленьким окошечком, а то и без него.

Я дочитал письмо до конца и убрал его в конверт. Мне почему-то показалось, что и в часть, после учебки, они ко мне не приедут. Ведь она может быть не в Союзе. А где же тогда?

Курсанту Соколову, родители прислали сало, мед, различные маринады и соленья. Так что осталась у него одна только литровая банка меда, которую, мы решили, есть всем взводом помаленьку на ночь и, растянуть, таким образом, на недельку. Этим же вечером нам удалось попробовать по маленькой ложечке, мед оказался удивительно вкусным.

На следующее утро, прямо с подъема, Соколова увезли в гарнизонный госпиталь с распухшим лицом и заплывшими глазами. Парень всю ночь, под одеялом, на ощупь, ел мед, засовывая свою пятерню в банку и, облизывая лапу на манер медведя, спящего в берлоге. Кроме меда он пожирал шоколадные конфеты, а фантики засовывал под матрац. Наша сладкая неделя, не успев начаться, тут же и завершилась. Прапорщик и сержанты взвода получили выговоры за недосмотр.

— Ро-та! Подьем! — прокричал сбор дневальный. — Учебная тревога! Получить «РД», валенки и зимние комбинезоны, выбегаем строиться на завтрак!

Четыре часа утра. Началось… командиры взводов ставят учебно-боевую задачу на выезд на аэродром и совершение первого прыжка с самолета Ан–2 с оружием в составе нескольких парашютно-десантных батальонов. Сердце прыгает в груди и никак не может угомониться. Роты бегут на завтрак. Надо признать, ракушки по-флотски с большими кусками мяса и жира удались на славу. На завтраке сам комбат и «удав». Приказ сержантам звучит жестко: «Курсантов не торопить, съедать все, обеда не будет точно, на площадке приземления будет не до приема пищи».

В 5:00, мы бежим на склад хранения уложенных парашютов. Прапорщик Закидухин читает списки десантников, мы подхватываем свои сумки с парашютами и грузим их в подъезжающие «Уралы». В пять сорок мы вновь в роте; на этот раз получаем свои АКС–У⁶¹ и специальные чехлы, в которые кутаем автоматы, словно младенцев. Приходит прапорщик Грибанов, в руках он несет большую тяжелую сумку. Каждый курсант под роспись получает фантастический нож-стропорез, похожий на маленькую «рыбу-пилу». Кстати, страшный дефицит в войсках.

Теперь у каждого из нас есть двадцать минут на гальюн и полную готовность. В туалете очередь, как в ночном поезде перед прибытием в Сочи или Москву.

В 6:00 третья рота курсантов построилась напротив казармы. Ротный командир майор Падалко принимает доклад от взводных о наличии курсантов в строю. Один в госпитале. Да, видно перенервничал соколик перед прыжком и решил заесть тревогу медом. Роты движутся на построение батальона, на плац.

— Здравствуйте, курсанты-десантники! — пориветсвовал нас комбат.

— Здравия желаем товарищ гвардии полковник!

— Вольно! Солдаты, через несколько часов каждый из вас сдаст свой сложнейший экзамен перед десантными войсками! — строго сказал комбат. — Знаю, что половина курсантов, стоящих в строю уже прыгали с парашютом. Это хорошо, но это не делает ваш первый прыжок в войсках легче. Сегодня все равны, все максимально настроены на прыжок. Уверен, что в нашем строю нет трусов, а есть лишь настоящие десантники! Уволитесь в запас, все красивые женщины будут ваши! Советские десантники, лучшие в мире! Напоминаю о правильном выполнении прыжка и действиях в случае схождения куполов и приземлении на лес. Все еще раз прокрутите в своем мозгу. Желаю всем мягкой посадки! — договорил он, отошел от микрофона и незаметно перекрестился.

«Удав» скомандовал «по машинам!», и мы заняли свои места в «Уралах». Двинулись. Едем по хорошей дороге, видимо по центру Каунаса, тент закрыт, нас не видно. В кузове тепло и темно, ребята кемарят в зимнем обмундировании, как медвежата. Я тоже уснул, снов нет, размышлений о прыжке тоже.

Я и так думал о нем последние две ночи. Снится мне, как я выпрыгиваю из самолета в белое молоко зимнего неба. Купол мой мягко наполняется клеточками неба и раскрывается. Сон повторяется снова и снова как наваждение. Я уверен в своем парашюте, он раскроется, а дальше все зависит от меня и от судьбы. Свернули на грунтовую дорогу, машину раскачивает. Часов у курсантов нет. Примерно едем полтора часа, как вдруг наш «Урал» встал.

— К машинам! — дали команду офицеры.

Мы выпрыгиваем из машин и топаем по тропинкам среди сугробов к грузовикам с парашютами. Ничего не видно, снежная пурга и ветер, не холодно. Курсанты получают сумки с парашютами. Роты располагаются на расчищенных от снега площадках.

Сержанты командуют, мы достаем парашюты и начинаем надевать подвесные системы. За плечами, под ранцем с основным парашютом, рюкзак десантника и автомат. Я прячу нож-стропорез в специальный карман за пазуху, а карабинчиком со шнурком прикрепляю его к грудной лямке. Не дай Бог придется им воспользоваться резать стропы. Пусть просто спит в теплом кармане. Семенов зачитывает списки десантников по кораблям. Я с ним в одном самолете и прыгать буду прямо за взводным. Он первый, я второй! Мы продолжаем стоять в полной боевой готовности, нас заметает снегом, самолеты не появляются. Командиры рот и комбат куда-то ушли, Семенов с нами, стоит также в подвесной системе. «Цибулька» стоит с закрытыми глазами, жмурится от ветра, его усы в снегу, и он похож на моржа, которому наплевать на северный полюс и любимую Антарктиду. Наконец, кто-то появляется из снежной пелены. Это офицеры парашютной службы. Они еще раз проверяют всю подвесную систему каждого десантника, включая офицеров и сержантов. Самолетов нет, снег и ветер усиливаются. Мы стоим в позе отдыхающего десантника: ноги в валенках чуть шире плеч, наклон вперед.

Откуда-то с правого фланга послышался голос комбата.

— Батальон, снимать парашюты! Уложить в сумки! Построение поротно!

— Все братцы, «Алес капут!». Сегодня, кажется, приземлились, не взлетая! Первый блин комом.

Курсанты отряхивают ранцы от снега, складывают их в сумки и хохмят.

— Твою медь! Задрали эти зимние прыжки, какой пес их придумал? Снегу по горло, на хрен надо… — тихо стали ругаться сержанты и со злостью впихивать парашюты обратно в сумки.

Семенов все слышит, но молча отходит, о чем-то размышляя.

Кажется, на сегодня все. Начальник десантной службы дивизии, он же ответственный за безопасность десантирования не дал добро на небо. Ветер и снег. Мы едем «домой». Жалко конечно, но в такую погоду прыгать будут, пожалуй, или дураки, или самоубийцы.

Вечером весь батальон отправляется в клуб на кино — сеанс. Интересно, что нам покажут, может «Бриллиантовую руку», или «Джентльмены удачи». Мы ржем в строю и не можем с собой ничего поделать, стресс выходит. В клубе почти тепло, в шинелях просто рай.

Перед началом фильма на сцену поднялся незнакомый офицер гвардии майор ВДВ.

— Курсанты, я офицер из особого отдела. Немного разочарую вас, комедию сегодня вы не увидите, но фильмы, которые командование приняло решение вам продемонстрировать, не менее интересны. Они будут полезны для вашей подготовки. Кинолента для служебного пользования, так что не нужно рассказывать никому! Даже родственникам. Приятного просмотра и не спать, гвардия, — сказал майор, энергично сбежал в зал и расположился в первом ряду.

Наши офицеры расположились на задних рядах. Выключили свет, пошла пленка.

Голос диктора за кадром: «Фильм студии Министерства Обороны СССР для служебного просмотра. Советские ВДВ приступили к зимнему периоду обучения. Зима требует от каждого десантника особой выдержки и закалки. По легенде, одна из северных стран, участниц империалистического блока НАТО, совершила авианалет на территорию Ленинградской области и планирует бомбовый удар по столице СССР. По тревоге поднята 103-я дивизия ВДВ. Вы наблюдаете выброску парашютного-десантного полка и разведывательного батальона Витебской ВДД. Десантники под белыми куполами приземляются в глубокий снег, с помощью купола вытягивают себя на более удобную площадку. Собирают купол и направляются на пункты выдачи лыж. Для быстроты выполнения задачи в этом им помогают экипажи БМД. И вот уже десантники стремительно передвигаются в составе лыжных отрядов, и захватывают важные стратегические объекты в тылу вероятного противника, армии страны члена НАТО. Здесь никто не ожидал увидеть Советских Солдат в белых маскировочных халатах, в сотнях километрах от линии фронта. Действуя дерзко и решительно, разведывательно-диверсионные роты полка захватывают командный пункт военного аэродрома, уничтожают узел связи. Отдельная разведывательная рота берет под контроль и прослушивание подземный кабель спецсвязи. Офицеры разведки приступают к допросу старших офицеров противника. Саперная рота минирует самолеты, средства РЛС и ПВО. Через час на захваченный аэродром приземляются самолеты Ил–76 с десантно-штурмовыми батальонами на борту. Высаживаются основные ударные силы воздушно-десантной дивизии, включая самоходную артиллерию и минометы. Дивизия оборудует мощный опорный пункт-базу, а при получении приказа развивает наступление на важные стратегические объекты противника. Боевая задача выполнена при минимальных потерях в личном составе. Солдаты принимают горячую пищу на полевой кухне. Вооруженные силы противника на большом театре военных действий парализованы и готовы прекратить агрессию против стран членов Варшавского Договора. Советские ВДВ способны выполнять любые боевые и учебные задачи, в любых климатических условиях от Африканских пустынь до снежных пустынь Антарктики. Еще раз посмотрим в подробностях действия парашютистов в составе лыжных отрядов в глубоком тылу противника по захвату военного аэродрома. Снятие часового при помощи штык-ножа, специальных средств и приклада автомата. Минирование и подрыв узлов связи противника. Овладение средствами ПВО».

Конец фильма.

— Встать! Батальон, выходи строиться на ужин, — скомандовал замполит батальона, седой, коротко подстриженный подполковник, похожий на профессора. — Ну как бойцы — кино понравилось? — спросил он, словно писатель Корней Чуковский.

— Так точно, товарищ гвардии подполковник! — хором ответили сразу все курсанты. — Классный фильм! Лучше, чем «Джентльмены удачи»!

— Теперь вам понятно, к чему мы должны с вами стремиться?

— Да, быть круче, чем солдаты из блока НАТО! Еще бы посмотреть, здорово работает наш десант!

— Точно, молодцы гвардейцы, политику Партии понимаете правильно. Еще посмотрим, обязательно, а пока приятного аппетита и бегом на просмотр программы «Время», — замполит козырнул строю курсантов и тихо отправился по своим делам.

Ночью я ворочаюсь в постели и все размышляю о фильме; снято все классно и реально, действия Советского десанта впечатляют. Как снег упали на голову врага. Наверняка это кино видели парашютисты из блока НАТО, явно снято для устрашения противника, ну и правильно, пусть боятся нашего брата…

Весь следующий день до обеда, мы болтаемся в подвесных системах на тренажерах — стапелях. Ветер справа, слева, в лицо. Опасность схождения, сильный ветер… Погода стоит хорошая, и взводный решает пропустить нас через парашютную вышку. Еще разок, для закрепления смелости и пренебрежения к страху высоты. На городок прибегает выписанный из госпиталя курсант Соколов. Все внимание — на залетчика, ведь в любой день, в любой час может прозвучать сигнал на десантирование. С вышки мы все прыгнули на ура, командир взвода и даже вечно ворчливый Цибулевский, остались довольны.

Тревога прозвучала через три дня, батальон спал чутко, все бойцы и офицеры жили как на иголках, ведь невыполненный прыжок стоит как кусок в горле, все сны и думы только о нем. Если так будет продолжаться, то мы, новобранцы, можем перегореть. Появится чуть ощутимая неуверенность в себе и, может быть, в своем парашюте.

В 8:00, мы стояли на взлетном поле в ожидании своих кораблей. Первая рота улетела и по слухам уже прыгнула. В самолеты грузится вторая рота. Наша третья стоит в полной готовности к акту «крещения» в небе. Майор парашютно-десантной службы дает добро, рота в полном составе готова к прыжкам. Ветер усиливается. «Удав» подтверждает, что рота будет прыгать по любому. «Слава яйцам», к нам подруливают наши корабли. Я иду вслед за взводным, он меньше меня на голову и легче, но командир должен прыгать первым в корабле. Наш борт №13, ну-и-ну! Что это за знак? В салоне нас встречает огромный прапорщик-выпускающий с идиотской улыбкой палача. Семенов заходит последний, выпускающий закрывает за ним дверь и кричит в кабину пилотам «Поехали!» Мы разгоняемся по взлетке, в иллюминаторах лишь белый шквал ветра и снега.

В салоне самолета командир взвода повернулся в мою сторону и крикнул, наверное, всем пацанам.

— Ну, как настроение?

— Отлично! — ответили мы в ответ и сделали красноречивый жест большим пальцем правой руки.

Кто-то хохмит и добавляет еще и вытянутый мизинец. «Зеленая» десантура смеется, пытаясь заглушить бешеное сердцебиение.

Прапор все также лыбится, як кот на сметану и бросает крылатую фразу.

— Ну что братцы — смертнички, полетаем?

— И попрыгаем тоже, — добавил один нерастерявшийся курсант.

Прапорщик одобрительно кивнул нашему командиру, мол, смелые засранцы — новобранцы.

— Двести метров! — крикнул пилот в салон самолета.

— Зацепить карабины! — дал команду выпускающий.

Мы зацепляем карабины своих стабилизирующих парашютов за металлический трос, протянутый под потолком салона. Есть время уйти в себя и сосредоточиться. Говорить ни с кем не хочется, надо унять сердце и успокоить дыхание. Кажется, получилось, у-фу, у-фу.

— Все, восемьсот метров! — прокричал прапор.

Зажглась сирена «Приготовиться!», я резко встаю вслед за командиром, поднимаю сидение и принимаю стойку парашютиста. Прапор ржет и открывает дверь, ему кажется все до лампочки, как патологоанатому с тридцатилетним опытом работы. Холодный ветер врывается в салон, сильный и резкий не то, что на земле.

Выпускающий положил свою руку в черной кожаной перчатке на плечо взводному и прокричал ему в ухо.

— Готов, командир?

— Готов! — ответил офицер.

— Ну, тогда первый пошел!

Командир прыгает вперед и исчезает в белом шквале.

Я стою у открытой двери всего-то полсекунды и пытаюсь оценить бездну подомной. Не думал, что будет так… безнадежно страшно, безумная пустота и холодный, мертвый ветер. Какая уже разница, решение было принято еще десять лет назад. Слабым быть нельзя!

— Готов, герой?! — крикнул прапор мне в ухо.

— Да! Готов!

— Пошел! — рявкнул он, и легко и сильно подтолкнул меня вперед.

— Ма-а-а! Ма… — закричал я, сильно оттолкнулся, прыгнул и упал в серое небо.

Холодный бездонный океан. 501! Сгруппировался! Иду камнем, кольцо дергать рано! Не зря мы в тельняшках. 502! Я все-таки прыгнул, прыгнул, в небо, я десант. 503! Удивительно, страх улетучился, его нет! Ничего, динамического удара нет, тихо! Лечу вниз. Снова считаю: «501! Не буду дергать кольцо. 502–503!» За моей спиной все застрекотало и затрещало, будто огромная стрекоза уселась на мои плечи. Меня подбросило вверх и с приятным хлопком над моей головой открылся сказочно белый… мой белый купол! Я парю в небе, вокруг белые парашютики моих друзей! Ура, мое небо…

Приземлился я нормально, даже смог облететь лес, как заправский «рейнджер». Плюхнулся в глубокий снег, а потом вытащил себя с помощью вновь наполненного ветром купола. Снега по пояс, я снял подвесную систему и запаску, бережно свернул основной купол и уложил все в сумку для переноски парашютов. Потом нашел едва заметную тропу, дополз до нее на брюхе и двинулся на пункт сбора десантников. Ориентировался я по змейкам парашютистов идущих на холм, словно муравьи, и, по скоплению бронетехники и автомобилей. Удивительно преобразилась природа, стало тепло и безветренно, сквозь тучи лезет солнце. Я расстегнул свой бушлат и расправил воротник так, чтобы была видна тельняшка. Жарко. Идти очень тяжело, снег рыхлый и я проваливаюсь по колено. Ничего, до точки осталось не больше километра. Кажется, пахнет гречневой кашей, я проголодался.

Ко мне вплотную, подрулил БМД, с незнакомыми и борзыми десантниками на броне. Солдаты предлагают мне лезть на броню.

— Эй, перворазник! Бросай к нам сумку и давай руку!

— Не, ребята, благодарю! Я сам дойду! — отказался я, припоминая рассказы сержантов о том, как у молодых солдат вот такие ухари забирают парашюты и мгновенно уезжают. А ведь у меня еще при себе стропорез, раритет для любого «деда», отымут, моргнуть не успеешь. А парашюты позже находят без строп и разных дорогих деталей, а солдат покрывает себя позором до самого дембеля.

— Не, в натуре, чижик, ты что? Залезай к нам и поехали! — закричал конопатый сержант в зеленом тулупе и шапке-ушанке набекрень. — Мы сверхсрочники, на прапоров учимся, чего боишься?

— Нет! Я сам! — уперся я и закинул сумку с парашютами за спину.

— Странные они какие-то сегодня. А, так это спецназовец, смотри у него автомат короткий, а может радист? Не, это точно спецназ, смотри, у него даже стропорез есть, вон шнурок из кармана торчит, — наперебой обсуждали меня солдаты. — Ладно, поехали к лесу, там кажется, кто-то снова висит! Ну, давай брат, с первым прыжком тебя! — дружелюбно крикнули они мне.

БМД рванула с места и поплыла по глубокому снегу, словно пушинка.

— Спасибо, братаны! Вам тоже не хворать! — захрипел я, стараясь быть солиднее.

Боевая машина десанта виртуозно и стремительно побежала в сторону соснового леска снимать с деревьев незадачливых парашютистов. Я бодро зашагал вперед, радуясь и светясь от счастья. Особенно меня радовало то, что я разобрался с управлением парашюта и не упал на сосну. Что толку от такого диверсанта: висит как елочная игрушка, подходи и бери в плен. Только зря учили олуха. Жалко такого, как мотылек в паутине трепыхается…

На пункте сбора собрались офицеры и наблюдают за снижающимися парашютистами в бинокли. Я доложил старшему лейтенанту Семенову, который уже пил чай с баранками, об успешном выполнении прыжка и отправился на обед в расположенную по близости походную кухню. Повар отвалил в мой котелок огромную порцию гречневой каши с тушенкой, выдал масло, налил в кружку сладкого горячего чая и предложил хлеба столько, сколько смогу съесть.

— Боец, смотри внимательнее! — улыбнулся повар.

— А что? — не понял его я.

— Стропу не проглоти!

— В каком смысле?

— Улыбка очень широкая, не ровен час, купол в рот залетит!

— Серьезно?

— Так говорят. С первым прыжком тебя!

— Спасибо, конечно! А у тебя сколько прыжков? — поинтересовался я и отпил немного чая.

— Ох-ты, шустрый какой! Между прочим, я старшина сверхсрочной службы, в десанте уже четыре года. И у меня уже целых сорок пять прыжков. Есть и ночные, а это братан, не днем прыгать. Как филин летишь, когда ноги ставить к приземлению не видно.

— Круто, и что все годы на кухне кашеварите товарищ старшина? Все четыре года?

— Конечно, а что плохого? Солдата кормить надо, десантник, он пожрать горазд.

— А домой когда собираешься?

— А чо я там делать буду! Здесь я уже привык и зарплата не хилая.

— А, где живешь? Вкусно, блин, готовишь, — все не унимался я.

— Спасибо, ку-щяй, поправляйся, — улыбаясь, с акцентом сказал повар. — Живу я в Фергане, почти на границе с Афганистаном. Домой не хочу, я семью кормлю: отца, мать, сестер и маленького брата. Вот, написал рапорт в Афганистан, жду вызова из штаба, через месяц надеюсь, что полечу. Там знаешь, какая зарплата? Хорошая, брат, очень хорошая.

— Хрен с ней, с зарплатой. Не боишься, там ведь не санаторий, раз десантуру посылают?

— Честно? Боюсь, очень! Вообще не люблю войну, ненавижу! А ехать надо, служить, выполнять интернациональный долг. На свадьбу копить, на калым. Знаешь, какая у мэнэ невеста? У-у, мой персик, сок Ферганской долины. А если убьют, что ж, плохо будет всем, очень плохо. Плакать будут…

— Тебя не убьют, — тихо сказал я и приступил к поеданию каши.

— Почем знаешь?

— Кто тебя убивать станет? Ты и басмачам обед сваришь, да такой, что все довольны будут!

— Э-э, зачем так говоришь? — слегка обиделся повар.

— Шучу я, хороший ты мужик, за что тебя убивать-то? У тебя и тюбетейка, наверное, есть?

— Конечно, и не одна. Почему спросил? Масло еще хочешь? — улыбнулся повар.

— Нет, объелся, спасибо большое и ни пера, ни пуха тебе, в Афганистане!

Через полчаса собралась почти вся рота, кроме двух курсантов, приземлившихся на лес. «Батя» и «папа» ротный объявили торжественное построение. Ротный вызывает каждого новоиспеченного десантника из строя, жмет руку, вручает «Берет ВДВ» и знак «Парашютист СССР». Я сжимаю свой значок в кулаке, он тяжелый и приятно покалывает ладонь острием звездочки на куполе. Голубые береты сверкают на наших стриженых затылках, над нами высокое синее небо. А в небе белые как снежинки купола. Прыгают офицеры дивизии. Скоро весна…

Старшие прапорщики Закидухин и Грибанов тоже здесь. Они прыгнули вместе с нами и их лица помолодели и зарумянились. Прыжок с парашютом, по их словам, отличная прививка от старости и хандры. Закидухин собирает у курсантов вытяжные парашютные кольца, все же три парня упустили свои кольца в снег. Теперь их можно найти только летом, если не опередит местная детвора. Грибанов собирает стропорезы, все в наличии, отлично. На желтых и добрых гражданских автобусах «Икарусах» мы едем домой.

После отбоя взвод поднял Цибулевский, чтобы лично поздравить нас с первым прыжком и предупредить.

— Десантники! Теперь у каждого из вас есть знак и берет! В батальоне были случаи воровства. Если узнаю, что у нас есть вор, придушу лично и дисбата не побоюсь! Но и того, кто потеряет свой берет или знак, тоже не пожалею! Чмошник получит дюлей, а потом будет рожать потерю! Ясно?

— Так точно, товарищ сержант! — гаркнул взвод.

— Усе, салаги, теперь я старший сержант! Поздравляйте командира! Завтра хочу молока и турбинок…

— Тов-стар-сержант! У нас ведь денег нет, — сказали братья Гончаровы.

— Есть, завтра зарплата за два месяца придет.

— О-о! Ура! — раздался радостный гул по всему строю.

— Смир-на! Так, кто прыгнул и не дергал за кольцо, как я учил? Есть хоть один?

— Я, курсант Одуванчиков! — зачем-то сказал я.

— Курсант Кинжибалов! — поддержал меня Витек.

— Гм, честно не ожидал, курсанты! Держи краба! — «замок» крепко пожал мою ладонь, неужели дружба?

Ро-та, отбой в ВДВ! И не шевелись…

Новый день принес нам новые старты. Началась специальная лыжная подготовка. Мы получили нулевые лыжи, березовые и широкие, почти как охотничьи. До обеда роты смолят свои лыжи. Через пару дней нам обещан пробный марш-бросок на лыжах на десять км. Цибулевский не обманул, за пару часов до ужина в роту явился старшина Грибанов с парашютной сумкой наперевес. Опять что-то принес? Посреди центрального прохода поставили стол и накрыли его куском зеленого сукна. Прапорщик разложил на столе списки роты на денежное довольствие. Вызывает по одному. Дошла моя очередь.

— Одуванчиков? Ага! Подходи, получай денежное довольствие и расписывайся, — сказал Грибанов, потирая у себя под носом.

— Есть!

Я изучаю наименование столбцов, из которых складывается наша зарплата. Оклад рядового Советской Армии — семь рублей, прыжок с парашютом — три рубля пятьдесят копеек. Ага, вот еще интересный столбик — доплата за службу в войсках специального назначения — один рубль. Итого одиннадцать рублей, пятьдесят копеек за декабрь 1984. И за ноябрь, неполный месяц — пять рублей.

Штрафы за потерянное вытяжное кольцо — шесть рублей, за потерянный нож-стропорез — сорок семь рублей. Но это не про нас, в нашей роте «штрафников» нет…

Мы летим над Северным Ледовитым Океаном. Семенов стоит и молча смотрит в бездну за открытой дверью самолета, ранца с парашютом на нем нет. Я как всегда стою за командиром с парашютом и в ужасе наблюдаю, как «Фантомас», он же наш выпускающий, отрывает болтающуюся на одном крючке дверь и бросает ее в проплывающее мимо облако. Потом кладет свою единственную руку в черной перчатке, вторая безвольно висит похожая на муляж, на плечо взводного и спрашивает трубным голосом:

— Готов? Герой!

— Нет! Не готов, где мой парашют? — спрашивает Семенов, оглядываясь на Фантомаса.

— Меня это мало волнует! Ха, — страшно смеется фантомас. — Когда я воевал в Индо-Китае в составе «Иностранного легиона» Франции и был «зеленым лягушонком», меня выбросили без зацепленного карабина! Ха-ха! Считай без парашюта! Запасные мы не брали, чтобы взять больше патронов и гранат. Мне повезло, я зацепился за ногу, пролетавшего мимо нашего парашютиста. Потом я вынес его труп с поля боя, за что и получил медаль за личную смелость. Этакий кругляш из серебра не самой первой пробы. Жалко Боба, у него было сто прыжков и такая накаченная задница. Это только боевых, на джунгли. Его подстрелили прямо в воздухе. В том бою мы потеряли почти батальон парашютистов. Батальон отличных парней, мечтающих о невестах и детях. Их больше нет здесь, а я есть, я помню их и плачу, но слез моих не видно. Я приземлился без царапины! Или мне это только кажется, и я не могу смериться, что такой же труп, как и они? Нет, вроде живой!

— А руку вы там потеряли? — спрашивает удивленный Семенов.

— Ха-ха, нет, это фальшивая, настоящая всегда под пиджаком, на револьвере! Вдруг этот коротышка инспектор Жуфь нарисуется, — негодует фантом.

— За что вы так ненавидите его?

— Скорее это он меня! Эта скотина стояла сзади меня во время того десантирования в джунгли и не предупредила, что мой карабин не пристегнут! Это они, так потешались над молодыми парашютистами. В том бою его контузило, и он получил такую же медаль как у меня, провалявшись пять часов под пальмами. Везунчик и выскочка! Ну, приготовься, и только попробуй потерять кольцо или стропорез, зачмырю, лягушонок!

— У меня нет кольца! Только один рубль в кармане за службу в войсках специального назначения и значок парашютиста!

— Вот и купишь мне на него турбинок и молока! Ха-ха! Пошел! Если приземлишься!? Ха-ха-ха!

— Ма-ма-аа…! — кричит взводный, выпрыгивает из самолета и успевает при этом схватить Фантомаса за лицо.

Я оборачиваюсь на мгновение и вижу ухмыляющегося Жана Маре. В ужасе я устремляюсь вслед за командиром в надежде поймать и спасти его. Я лечу в небе и вижу внизу маленького командира. Сейчас я долечу до него, схвачу и только тогда дерну кольцо. Огромный серебряный самолет удаляется от меня медленно, сверкая цифрой «13» на хвосте… Звучит непонятно откуда, запоздалая сирена…

— Сашок, вставай, учебная тревога, опять нас куда-то забросят! — услышал я сквозь сон голос Вити Кинжибалова, теребившего меня за плечо.

— Может, прямо во Вьетнам или Афган! На Вашингтон, Париж, Лондон? Чего уж мелочиться! Мы же радисты-диверсанты, нам по фигу, все равно куда! За рубль! — я ворчал, потер заспанные глаза и быстро оделся. Любопытно, смог я спасти взводного во сне. А вот он и сам пришел! В теплом и широком зимнем бушлате, в овечьей шапке-ушанке, словно колобок. Странный сон, но интересный.

— Взвод, становись! Равняйсь! Смирно! — командует взводный. — Получен приказ «Совершить лыжный марш на пятнадцать километров и провести боевые стрельбы из автомата». Получать оружие! Вперед, солдаты…

Примечания

57

Афо́шки, афо́ни, афга́ни — модификации названий денег в Афганистане. Существует версия, что деньги для Афганистана печатали в Ленинграде по заказу Коммунистического Афганского руководства.

58

«Гератский мостик» — элемент неуставных взаимоотношений между сержантами и курсантами учебного подразделения. Солдат становился руками на переднюю душку кровати, а ногами на заднюю. Голыми пятками упирался в заднюю душку. Продолжал так стоять, пока не начиналась дрожь по всему телу. Стойка могла продолжаться — 3, 5, 10 минут.

59

«Электрический стульчик» — физическое упражнение, элемент неуставных взаимоотношений. Солдаты по приказу сержанта садились полу-присяди, вдоль стены, спина опиралась на стену. Так солдаты продолжали сидеть до тех пор, пока не начиналась дрожь в ногах.

60

Подшива — чистый белый подворотничок. Средство гигиены солдат и офицеров.

61

АКС–У — автомат Калашникова складывающийся, укороченный. Калибром 5,45 мм. В Афганистане использовался в основном экипажами вертолетов для самообороны в случае подбития вертушки и окружения экипажа вертолета душманами.