Рядовой для Афганистана

Александр Елизарэ, 2018

СССР, 1984 год. Александр Одуванчиков, следуя своей мечте, оказывается в воздушно-десантных войсках. Начинается суровая школа и преодоление себя. Предчувствия сбываются, после окончания учебного подразделения в Каунасе его направляют в Афганистан, город Кабул. Молодой солдат не представляет, что его ждет в древней и опасной стране. Лейтенант разведки США направляется в Афганистан для слежения за подразделениями ВДВ ОКСВА в Панджшере. Двое юношей – два взгляда на войну. Две дороги над пропастью. Действия романа основаны на реальных событиях. Автор проходил службу в ДРА в 1985-86 гг.

Глава II. Учебный батальон. Каунас. Осень, 1984 год

Мне нравится все в ВДВ. К остальному и незначительному нужно просто приспособиться и постараться соответствовать реальности. Конечно, есть такие особые случаи, с которыми мириться не представляется никакой возможности. Таким особым случаем в нашей учебной роте стал для меня заместитель командира взвода «Цибуля», он же сержант Иван Цибулевский. В этом рано возмужавшем юноше перемешалось все, что необходимо для отличного солдата: смелость, сила, быстрота реакции, выносливость, отличное знание вооружения, парашюта и средств связи. По сути, наш «замок» настоящий универсальный солдат, но его боевой дух явно застрял где-то в сороковых. Ему бы дать снайперскую винтовочку и послать на передовую под Сталинград или Кенигсберг. По слухам, после окончания учебки, он, ефрейтор, штурмовал командование батальона рапортами о направлении в Афган, но получил отказ. «Там головорезов и без вас хватает, остаетесь здесь, обучать молодых солдат азам десантной службы!» — осадил тогда его комбат. Так он стал командиром отделения, а позже «замком» третьего взвода третьей учебной роты курсантов.

С первой минуты моего пребывания в учебке он заточил на меня зуб, видимо, не найдя в моих глазах овечьего трепета и преклонения перед его талантом. Талант у него был один — он мог вызывать у подчиненных чувство животного страха и бессилия перед жестокостью и силой инструктора «Цибули». У меня же его вид и приказной тон вызывал лишь злость и отвращение.

Все началось с того, что старший сержант отобрал у меня в первый же вечер нашего знакомства сборник стихов Александра Пушкина и после, на вечерней проверке демонстративно, в строю, постучал любимой книжкой по моей выбритой голове, приговаривая, что здесь все будут читать совсем другую литературу. Потом открыл наугад и, коверкая слова, прочитал:

«Пока швободою гарим,

Пока сардца для чести живы,

Мой друг, отчизны посвя-джин,

«Душар» прекрасные порывы!»

— Так, ага… — немного помолчав, продолжил Цибулевский.

«Товарисч вер, взайдет ана,

Звезда пленительного счастья,

Россия вспранет ото шна,

И на обломках сладострастья,

Напишут наши имена!»

— В общем, неплохо, но я бы написал лучше! Например: «Салага верь, взойдет она, звезда пленительного счастья… Мой друг, сержанту посвяти, души и мысли и зарплату!» — закончил инструктор, сияя, словно начищенный краник в умывальнике.

— Зря вы так, сержант, зря! — попробовал я восстановить честь, но был грубо поставлен на место ударом — ребром ладони — в подготовленный пресс.

Больше свою книжку я не видел. Многие курсанты восприняли его поступок как благо и волю командира, незначительная же часть непокорных поняла, что с этого дня их честь проверять будут регулярно и нагло, пока не заберут безвозвратно или, в крайнем случае, на полгода.

Общим для всех курсантов эталоном развития личности стал турник, он же гимнастическая перекладина. Если молодой курсант, он же «слон», смог подтянуться десять раз и больше — живи пока, если нет — то хуже. Звание тебе, чмо и недоносок. Ежедневные тренировки под руководством «Цибули» не заставили ждать своих плодов. Не обошла сия чаша и меня. Если по прибытию в учебку я подтягивался пятнадцать раз и легко выполнял подъем силой с переворотом — десять раз, то уже через два месяца бесконечного болтания на турнике, я мог подтянуться всего лишь шесть раз. Под конец учебки все мы стали слабаками и закоренелыми сардельками. Пинки и тычки сержантов вызывали у нас только смех, истерический смех от осознания неизбежности выпуска из этого дурдома.

Конечно, жизнь в учебном батальоне не замыкалась на отношениях между курсантами и инструкторами-сержантами. Мы жили полнокровной интересной жизнью, называемой просто — юность в ВДВ. Во главе всего обучения была поставлена физическая культура. Каждое утро, ровно в семь ноль пять, мы выбегали из нашей казармы по форме одежды «голый торс», строились и бежали кросс три км. После, на плацу с нами работал молоденький нач. физо, старлей. Мы выстраивались в шахматном порядке и изучали гимнастические упражнения для общего разогрева организма. Дальше начиналось самое интересное: изучение связок и ударов специального курса рукопашного боя для солдат и сержантов ВДВ и армейской разведки.

Многие парни не понимают смысла ударов по предполагаемому противнику, который существует лишь в твоей фантазии. Но я знаю, что главное здесь — это работа воображения, ровное дыхание и координация движений. Каждый удар должен быть зафиксирован в твоем мозгу: смотри и впитывай малейший жест инструктора, повторяй прыжки, развороты и выпады. Не смейся над неловкостью товарища. Не хвастай, что ты великий мастер джиу-джитсу и твой брат мастер спорта по боксу. В десанте это не проходит, рукопашная схватка с реальным врагом безжалостна и бескомпромиссна. Две секунды и один из вас мертв, а второй или жив, или тяжело ранен. Конечно, вначале ничего не получается, сапоги скользят по обледенелому плацу, ты лупишь ногами воздух будто пьяный пингвин-желторотик. Поверь, парень, совсем скоро, твои движения станут увереннее, выброс колена резче, удар локтем и ребром ладони сокрушительнее.

Для начала необходимо было выучить, где находятся основные зоны поражения на теле условного противника, а затем, как правильно наносить удары по этим зонам или точкам. Кисти твоих рук должны стать настоящими боевыми блоками и сокрушающим оружием. И тогда, в рукопашной схватке с «Зеленым беретом» армии США у тебя появится шанс остаться в живых, пока твой друг не придет к тебе на помощь. Конечно, это мало вероятно, но то, что умение ставить блоки и наносить ответные удары пригодятся в схватке с «козлами», не вызывало у меня сомнений. Посмотрим.

После отработки приемов «РБ»³⁵, под руководством сержантов, мы отправляемся на «великий и ужасный гимнастический городок» с его замерзшими брусьями и перекладинами.

Кроме ежедневного часа утренней зарядки, в течение учебного дня был обязательно предусмотрен марш-бросок или кросс. Три раза в неделю — тренировка по рукопашному бою с оружием в составе взводов под руководством офицеров роты. Удары прикладом автомата в лицо, рожком в горло и солнечное сплетение. Уколы пристегнутым штыком в любые части тела противника, в зависимости от ситуации. В основном в лицо и ноги, там, где не может быть броневой защиты. Мы колем и орем «кь-я»! Каждый выпад доводим до абсолюта. Офицер не очень доволен и ставит взводу твердую тройку.

Упражнения на городке воздушно-десантной подготовки — отдельная, не менее интересная тема. И, конечно, любимое упражнение десантника — отжимание на кулачках в любое время суток, в любую погоду, от любых поверхностей. Я подсчитал количество отжиманий, сделанных мною за один день, вернее за сутки, получилось не слабо, около семисот, дальше я сбился со счета.

Ночью, когда дежурный офицер отлучался из казармы по делам службы или к жене и детям у нас начинались ночные маневры. План и сценарий целиком зависели от настроения сержантов в данный момент времени. Очень жалею, что никто из нас не мог оказать должного сопротивления «козлам», мы просто решили потерпеть еще немного, до весны. Да какое может быть сопротивление двадцатилетнему бугаю, облаченному рычагами власти. Ведь в уставе по-русски написано, что солдат обязан беспрекословно выполнять все приказы и распоряжения непосредственного начальника своего «комода»³⁶ или «замка». Пока было можно, мы терпели, пытаясь извлечь пользу даже из самых нелепых и унизительных занятий.

Обычно «Цибуля» и его друзья, сержанты из других взводов, долго шастали после отбоя; подмывались в умывальнике, брились, наглаживали воротнички на завтрашний день и громко ржали в курилке, хотя курили из них не многие.

Как-то раз, один «козел» из соседней роты пришел ночью в нашу казарму и объявил дружбанам, что его отпускают в отпуск. Отпуск это было что-то фантастическое и нереальное, особенно после 1980 года, когда офицеры положили на это «хрен» и солдат отпускали только по причинам болезни, смерти близких родственников или родов любимой жены. Что-то подобное произошло и в этот раз. Младший сержант Линьков отъезжал в отпуск и решил поделиться хорошей новостью с друзьями. Вид у него был совсем не богатырский, не то, что у нашего верзилы, тем не менее, его оставили в учебке инструктором — иногда, это происходило случайно: сломает солдатик ногу из-за неудачного прыжка с парашютной вышки, под выпуск, а в это время всех разбирают по частям и гарнизонам, а кому нужен хромой, вот так и остается дослуживать вояка в «инкубаторе» до дембеля. Зато в отпуск по всей форме, отличник боевой и политической.

Сержанты встретили Линькова с большим энтузиазмом, ведь пришел он не один, а с бутылочкой «Русской». В своей роте отмечать было опасно, а на нейтральной территории вроде бы спокойней.

Сержанты пили водку тихо, но нас разбудил их идиотский шепот, а потом общая команда.

— Третья рота подъем, учебная тревога! — слово взял старший сержант Гришка Кондратьев, «замок» первого взвода. Этого «Геракла» опасался даже наш «Цибуля». — Смирно, воины! Маленький праздничный концерт в честь нашего друга, отбывающего на Родину, в… в краткосрочный отпуск! Кто умеет петь? Ге-ге! Музыка щас будет! — он подошел к музыкальному городку, выдернул из пакетика пластинку Валерия Леонтьева, дунул на нее для большей наглядности и поставил под иглу.

Казарма наполнилась оглушительным криком: «Несет меня! Мой дельта-пла-ан!», видимо кто-то из дневальных протирал пыль на проигрывателе и задел уровень звука. Строй заспанных курсантов ответил гробовым молчанием.

— Я не понял, «слоны»! Опухли совсем! — закипел Кондратьев. — Упор лежа принять! Раз-внизу, два-вверху! Работаем, кто там шлангует, встали все на кулачки. Качаемся, пока кто-то не вспомнит, где у нас певец!

Исполнитель не находился. Мы добросовестно качались. Некоторые курсанты спали, руки работают, а мозг спит — такое можно увидеть только в ВДВ.

— Хорошо, недоноски, петь не хотим, будем ползать, и уворачиваться от противотанковых гранат! Кто жопу поднимет, получит гранатой по голове! — рассвирепел Кондрат.

— Гоша, не дай Бог принесет кого-нибудь из «шакалов»! Получим по репе! — вступился за курсантов его заместитель, младший сержант Цехмистро, пожалуй, один нормальный мужик из всей банды. Родился он где-то в деревне на юге России и носил маленький медный нательный крестик. В этот момент я узнал кто такие «шакалы».

— Не ссы, младшой, еще праздничная программа не закончена! — закричал в ответ Кондратьев.

Не обращая на своих курсантов никакого внимания, «Цибуля» сидел на койке и намазывался каким-то кремом для тела, то и дело играя раскаченными бицепсами. Лицо его не выражало никаких эмоций. Он думал о том, что действительно неплохо было бы уже соснуть. Его лощеное лицо с мелкими усиками, торчащими в разные стороны под крупным грушевидным носом, напоминало лицо поросенка, случайно скрещенного с волком. Я мельком посматриваю на своего «замка» и думаю, что по внешнему виду он неплохой парень, смелый, не дурак, много знает, но строит из себя сволочь. Ведь Цехмистро тоже «Геркулес» и в морду может дать любому так, что не соберешься, но справедливый, своих курсантов не унижает. Наверное, что-то не дает покоя «Цибуле», может то, что его не направляют в Афганистан? А что он там забыл, может, хочет отомстить за убитого друга? А что, все может быть.

Мы ползем под кроватями по-пластунски. У меня получается хорошо, сапоги, имитирующие гранаты, пролетают «по другим адресам». Так вот зачем в армии все подписывается, чтобы солдаты могли сразу найти свою амуницию после ночных развлечений сержантов. После маневров начались танцы. Каждый взвод приглашает на белый танец курсантов другого взвода, изображая кавалеров. Приглашенные должны танцевать мягко, словно девицы из романа «Война и Мир», потом все меняются ролями. Танец, безусловно, белый, мы танцуем в белых зимних кальсонах и в таких же рубахах, в казарме прохладно — плюс десять. Сержанты ржут, довольные и почти счастливые.

Уже через пять минут в казарме все спят. Отпускник возвращается по свежему снежку в свою роту, чтобы с рассветом убыть из Литвы на Родину, в маленький городок в Ивановской области.

После зарядки и утреннего осмотра мы строимся напротив казармы в три шеренги. Наша казарма, как и весь городок батальона, это не просто комплекс безликих коробок послевоенной постройки. Двухэтажные здания из темно-красного кирпича с большими полукруглыми окнами были построены еще в начале девятнадцатого века специально для Российской царской армии. Говорят, в них квартировался то ли драгунский, то ли гусарский, лейб-гвардии кавалерийский полк. На первых этажах размещались конюшни, на вторых сами солдаты и офицеры. В правде не приходится сомневаться, ведь об этом нам рассказывал сам комбат. Я с гордостью смотрю на мрачные, метровые в толщину стены нашей казармы и понимаю, что мы являемся наследниками истории нашей Родины, и как в старину стоим на переднем крае обороны. «Эх, если бы я жил в то время, сделал бы все, чтобы стать гусарским офицером. А может, так оно все и было, и я не в первый раз здесь?»

Приходит наш командир взвода старший лейтенант Александр Анатольевич Семенов, которого мы еще пока плохо знаем. Невысокий молодой офицер спортивного телосложения, почти юноша. Лицо правильное, славянского типа, чисто выбритое, взгляд спокойный и уверенный, глаза серые, нос крупный. Цибулевский докладывает ему о наличии личного состава. Смешно звучит, но по уставу.

— Равняйсь, смирно! Здравствуйте, курсанты-десантники! — поприветствовал нас взводный.

— Здравия желаем, товарищ гвардии старший лейтенант!

— Без гвардии пока! Когда будем служить в боевой части, тогда обязательно, а учебная часть ВДВ — не гвардейская. Как настроение, курсанты, больные есть? — после этих слов взводного «сержанта-замка» передергивает, словно уголовника на электрическом стуле. Он морщит лоб и строго исподлобья смотрит на нас, при этом почесывает свои кулаки. Жест понятен, в строю больных нет.

— Р-рота! На-ле… во-о! На завтрак строевым, шагом марш! — скомандовал Кондратьев ротой курсантов.

Мы чеканим шаг по мокрому асфальту. Ночью была оттепель, и прошел сильный дождь, принесшийся с Балтики.

— Песню запевай! — закричал старший сержант.

Мы дружно выкрикиваем слова песни, которую раньше из нас никто не слышал. От ее слов веет духом приключений и свободы.

«В Каунасе городе, на Немане реке! Га!

Живут ребята смелые, они из ВДВ!

Тельняшка неба синего и голубой берет,

Смелее и надежнее ребят на свете нет!

А нам, пара-шю-тистам!

Привольно под небом чистым!

Легки ребята на подъем!

Задирам мы совет даем!

Шутить не сле-ду-ет с огне-ем!»

Порой мне кажется, что мы новобранцы парашютного полка «Иностранного французского легиона». Что там впереди никто из нас не знает, но нам уже сейчас, «зеленым» салагам, не совершившим ни одного учебно-боевого прыжка с парашютом, светит звезда удачи военных побед. От строевой песни настроение выравнивается, легкие расправляются, дыхание становится ровным и сильным. Мне нравится маршировать в строю таких же пацанов, как и я, мечтавших о десантном тельнике и берете ВДВ всю свою сознательную жизнь.

Случайных людей здесь нет. Ты должен быть отъявленным романтиком и смелым авантюристом, но продумывающим каждый свой поступок. Ведь впереди — шаг в небо, который нужно сделать осознано и смело. От него зависит дальнейшая служба и возможно, судьба. Не в смысле приземлишься мягко или вдребезги, нет, совсем в другом, философском смысле; примет ли тебя небо и поднимет ли над серой реальностью и скукой, или напротив, даст понять, что ты ничтожество, рожденное лишь для одной цели — ползать и пресмыкаться под более сильным.

Мы дружно, в колонну по одному, заходим в столовую, снимаем шапки, встаем по десять человек за каждым столом. По команде сержантов можно садиться и приступать к завтраку. К нашему удивлению, на завтрак, дежурный по столу — один из курсантов — разливал по тарелкам красный борщ. Кто-то из курсантов за соседним столом неосторожно выказывает недовольство, что в бачке с борщом нет ни единого кусочка мяса или хотя бы косточки.

— Жрать охота, едим одни овощи, как ослы. Гоняют как львов, а мяса не дают! Хлеба мало! Повар и хлеборез все мясо съели? Или кто-нибудь другие? Ка-злы!

В столовке воцарилась гробовая тишина. Намек более чем прозрачен и, объяснять, кто такие «другие», нет необходимости. Сержанты прекратили есть и встали. Я понял, что сейчас что-то произойдет, но проникся истинным уважением к тому солдатику… Было ясно, что сержанты этого базара просто так не оставят. «В противном случае не мы, а они в следующую ночь будут жарить нам картошку», — подумал я и улыбнулся своим смелым мечтам…

Цибулевский поправил ремень, вытер усики и заорал, словно освежеванный боров. Крик был направлен в комнату повара «деда»³⁷.

— Эй, на камбузе, рысью сюда!

— Ну, шо? — донесся из комнатушки голосок повара.

— Хто мясо у «слонов» схавал, не знаешь? — смеясь, крикнул Цибулевский.

— Ча надо, Ванятка? Кому тут мало мяса? — явился жирный повар, совсем не похожий на десанта.

— «Слоны» голодают, бунтуют, не ровен час, затопчут нас! Бегом за мясцом! — прикрикнул «Цибуля».

— Мяса нет. Прапора съели, еще вчера. Осталось только на костях, — начал оправдываться повар.

— Неси, то, что «куски»³⁸ не доели, резче давай! Жирный котяра! Ха-ха! — заржал наш «замок». А мы узнали, что «кусок» — это и есть прапорщик Советской Армии.

— Щас будет мяско! — повар зло засмеялся и убежал, тряся своими ляжками.

Сержанты дружно ржут в предвкушении представления. Через минуту повар появляется с большим баком, наполненным, видимо, припрятанным мясом. Он носится с важным видом между столами и раскладывает содержимое своего десятилитрового бака по столам. Вот и в наш бачок, с остатками борща, плюхается огромная кость. И через мгновенье, мы видим перед собой нижнюю челюсть то ли коровы, то ли лошади, с ровным рядом желтых зубов. Один курсант выскакивает из-за стола и выбегает на улицу, зажимая свой рот. Сержанты и повара держатся за животы от хохота. Завтрак закончен, время вышло. «Цибуля» ворчит себе под нос, что хавать сытно будем ночью, и чтоб наелись надолго. Нам жаль, что концерт прошел без зрителей — офицеров, а то этим сволочам было бы несдобровать. Но кто доложит взводному или ротному? Взять на себя роль стукача — желающих нет. Мы наивные дети и не могли предположить, что вся эта ситуация была спровоцирована, а правильней сказать спланирована командованием дивизии как неотъемлемая часть подготовки солдата войск специального назначения.

Через полчаса мы вновь стоим в строю. Командиры взводов настойчиво и строго спрашивают еще раз: «Все ли из нас здоровы, нет ли потертостей и мозолей на ногах». Пять, шесть курсантов выходят из строя. Остальные по учебной тревоге бегут в роту. Мы получаем оружие, каски, противогазы и отправляемся в лес. В батальоне марш-бросок на десять километров, с полной выкладкой.

Бежать в зимнем бушлате под холодным дождем и мокрым ветром, мерзкое занятие. Тропа намокла, превратилась в пластилиновую массу. Офицер, все тот же лейтенант по физподготовке, сигналами показывает нам, что можно бежать по асфальтированной дороге, идущей рядом. Сержанты подгоняют курсантов и матерят сырую литовскую погоду за ее непредсказуемость. Многие пацаны раскисли и переходят на шаг, каски съехали на нос и здорово мешают бегу. Честно, наши пехотные каски образца 1943–1947 годов — просто беда. Тяжелые, неустойчивые на «черепе» солдата, серьезно уменьшающие скорость подразделения при скрытной смене позиции или кроссе, они давно устарели. Хороши они, пожалуй, только в глубоком окопе, когда ты свернулся калачиком и с замиранием сердца ждешь окончания артналета фашисткой гаубичной батареи. В современном бою они бессильны против пуль и осколков, и только счастливый случай, и молитва спасет от усталого осколка, падающего на голову бедного новобранца.

Сержанты, бегущие без касок, продолжают ругаться и пинками заставляют бежать, теряющих волю салаг. Офицеры бегут молча впереди, иногда поглядывая на свои часы. Через час, больше половины батальона растянулось по старой дороге на полкилометра, по которой навстречу нам проехала лишь телега с хмурым крестьянином, запряженная старенькой лошаденкой. Здесь, в Литве, на нас смотрят неохотно, словно мы прозрачные и нереальные. Будто нас вовсе не существует.

Эти десять километров уже похожи на бесконечность. У меня начинается приступ нервного смеха, я не чувствую своих ватных ног. Ничего, это всего лишь новая нагрузка, незнакомая мышцам. Это вам не в хоккейной спортшколе бегать по зеленой роще в кедах. Бег с оружием, это полная выкладка. Позже, многие из нас, солдат, поймут, что полная выкладка это нечто другое, а сейчас это лишь учебная имитация.

— Батальон, не в ногу марш! — скомандовал комбат, появившийся откуда-то из параллельного мира. — Мы почти у цели, десантники. Поправить обмундирование на ходу, восстановить дыхание. Легко бегом, марш!

Мы снова бежим, ветер, и дождь ненадолго стихают. Мне легко бежать, наверное, открылось второе дыхание. Мой укороченный АКС³⁹ и так легкий, теперь напоминает пушинку. Хороший автомат — и на грудь его повесить, и за спину забросить, но годится он только для ближнего боя. Когда я первый раз взял его в руки, подумал, что это космический бластер, стреляющий пучками лазерных лучей. Но «деды» назвали укороченный вариант просто «недоносок акаэса», обидно, конечно, но автомат начинает «мазать» при удалении мишени на двести метров. Ну что же, у каждого свои недостатки.

«Цибуля», бегущий рядом, удивлен моей настырности, но сохраняет мрачный вид и злобное выражение лица. Я не смотрю на сержанта, бегу вперед, только вперед. «Пускай ждет, — думаю я, — он не дождется, чтобы я перешел на шаг или вовсе остановился. Он ведь совсем ничего не знает обо мне. Возможно, он думает, если «слон» привез из дома томик Пушкина, то нет сомнения, что он ботаник, слабак и ничтожество. Однако, бывает все наоборот, и Пушкин не был маменькиным сынком. Да, этот «супермен» и предположить не может, что многие его десантные приколы, я узнал еще в школе, в седьмом классе».

Мне иногда кажется, что все в моей жизни, начиная лет с пяти, закручивается вокруг этой ситуации: этого строя мокрых солдат, бегущих под проливным дождем в прибалтийских дюнах, этих казарм, пропитанных потом лошадей и всадников, давно ушедших в небеса, этого лязга оружия, похожего на звон доспехов воинов средневековья. В этом есть какой-то смысл, тайный для многих, но не для тех, кто сейчас в этом, промокшем до нитки железном потоке, направляется навстречу со своими судьбами. «Еще посмотрим, сержант, посмотрим, кто на что способен!»

Всем мучениям приходит конец, и наш первый марш-бросок прекратил свое существование на опушке соснового леса у неизвестной тихой речушки. Мы попадали на сырой и теплый прибалтийский песок. Командир батальона, седой и здоровый полковник, построил всех своих солдат и офицеров, поздравил с первым полевым выходом и первым броском на пятнадцать км. Молодые солдаты переглянулись и расплылись в улыбке. Пятнадцать — это уже неплохо. Подъехала полевая кухня, мы набили наши пустые «барабаны» гречневой кашей с тушенкой и улеглись отдыхать, пользуясь всеобщим затишьем и благоденствием.

Яркое солнце блеснуло над нами, наполнив нас надеждой на лучшее. Через полчаса, или чуть более, мы двинулись в обратный путь. Шли мы бодро и весело, не считая небольшого променада, устроенного сержантами первой роты для своих «слонов». Несколько солдат стали отставать и сбивать строй. Тогда сержанты приказали всем своим одеть противогазы и перейти на шаг. Дурной пример заразителен. «Делай как мы!» — крикнули сержанты. Через минуту весь батальон преодолевал участок «зараженной местности». Это действо внесло незабываемую изюминку в наш поход.

Перед ржавыми железными воротами запасного въезда в батальон, когда многие из нас едва волочили ноги, с неба засыпал снег похожий на крупу. «Козлы» гаркнули: «Противогазы долой!» Я поднял свою «железную зеленую голову» к небесам и стал хватать открытым ртом эту чистейшую манну небесную. Снежинки таяли во рту, в моих открытых глазах, смывая соленый пот со лба и висков и унося усталость в былую пропасть. Хороший знак. Какой прохладный и сладкий снег…

Не прошло и нескольких дней, как мы все, включая сержантов и офицеров, сделали доброе дело. Сдали по четыреста граммов своей родной крови. Наверное, нашим раненым товарищам… Впрочем, я ошибся, «удав» сказал, что наша молодая кровь будет направлена нуждающимся детям Литовской ССР. Весь прибалтийский округ два — три раза в год сдавал свою кровь для граждан этих республик. Оказалось, что в Советской армии не только учат стрелять и уничтожать противника, но и сдавать кровь. После сдачи крови каждому курсанту вписали в военный билет его личную группу крови и резус фактор. У меня первая положительная.

Врач сказал.

— У тебя, юноша, очень хорошая и универсальная кровь. Хоть завтра на войну. Такой крови много должно быть!

— Это хорошая новость, доктор? — удивленно спросил я.

— Ну, не знаю! Раньше в десант вообще только с этой группой и резусом брать старались…

«Вот ведь, ворона, каркает на весь колхоз, — размышлял я, — я пока не планировал на войну. Неплохо бы поехать в ГДР или Молдавию, там виноград. Если честно, хочу на Кубу, страсть как хочу. Эх, там наши морпехи. Десантура сидит в горах, выполняет интернациональный долг. Серьезные у меня все-таки войска. Это тебе брат не на палубе пузо греть, акул на удочку ловить, и кубиночкам грудь волосатую показывать. Наш десант самый сильный и боевой в мире. Одна дивизия способна за три часа блокировать такую страну как Германия или Чехия, а за пять, всю Европу. И держать трое суток, пока не высадятся другие войска для подмоги. Нас семь гвардейских дивизий, не считая учебных. А еще есть секретные батальоны спецназа ВДВ. Да, это сила, не то, что дивизия и три бригады морпехов».

В обед нам дали больше мяса, чем в обычные дни и по плитке горького летного шоколада для восстановления сил. После обеда комбат приказал писать письма домой и отдыхать. Кто хотел, мог завалиться спать. Я разделся, залез под одеяло и улетел в страну снов…

Примечания

35

РБ — рукопашный бой. Комплекс упражнений для подготовки солдата, сержанта ВДВ, разведки и Морской пехоты.

36

«Комод» — командир отделения.

37

«Деды» — они же «дедушки» — солдаты и сержанты ОКСВА, прослужившие в Афганистане более одного года и имеющие опыт участия в боевых действиях. Почетное неуставное солдатское звание.

38

«Кусо́к» — оскорбительное обозначение прапорщика. Обычно, так обзывали прапорщиков, замеченных в торговле продуктами или вещами с воинских складов.

39

АКС — автомат Калашникова складывающийся, со стальной рамкой — прикладом. Калибр 5,45 мм.