Разгром Деникина

Александр Егоров, 1931

Воспоминания А.И. Егорова рассказывают о переломном моменте в истории Гражданской войны в России – 1919 годе. Автор, находясь на руководящих должностях в Рабоче-крестьянской Красной армии, был непосредственным участником боев на Южном фронте. Своей книге, впервые увидевшей свет в 1931 году, он дал громкое название, на ее страницах нашлось место всем руководителям Советского Союза. Однако ни знакомство со Сталиным, ни совместная служба с Буденным, Ворошиловым и Шапошниковым не спасли Маршала Советского Союза Егорова от репрессий – 23 февраля 1939 года талантливейший советский военачальник был казнен.

Часть первая. Общая характеристика сторон

Глава первая. Фронт Гражданской войны на рубеже 1918 и 1919 гг.

Начало нового этапа Гражданской войны надо отнести ко второй половине ноября 1918 г., т. е. к началу эвакуации германских войск из оккупированных ими областей после поражения Германии в мировой войне. Но на смену германской интервенции явилась интервенция Антанты. Советская республика вступила в этот этап со всеми тяжелыми последствиями империалистической войны — в состоянии блокады, в урезанных со всех сторон пределах, с границами, обозначенными военными фронтами, которые уже успели к этому времени сложиться в направлении всех стран света.

На севере фронт тянулся от верхнего течения реки Печоры южнее Шенкурска, Обозерской, Чекуева (на реке Онеге) и Сороки; на западе — по границе с Финляндией, а затем через Ямбург, восточнее Пскова и Острова и далее по демаркационной линии, которая шла через Себеж, восточнее Полоцка, западнее Орши, восточнее Новозыбкова на Стародуб, хутор Михайловский (севернее Глухова), Корнево, Белгород, Волчанск, Валуйки. Далее, в сторону области Войска Донского, демаркационная линия проходила через Миллерово и Ростов-на-Дону. От Валуек фронт ко второй половине ноября огибал область Войска Донского по дуге севернее Кантемировки, южнее Боброва, Новохоперска и Балашова, западнее Царицына и далее шел на юго-запад через верховья рек Сал и Маныч, через село Петровское, Кисловодск, Грозный, Кизляр, Старо-Теречная на Каспийском море. На востоке после успехов на Волге красные армии продвигались к линии Александров-Гай, Шипово, Бузулук, Белебей, Бугуруслан, Мензелинск, река Пыз (восточнее Сарапула) и далее занимали фронт от Оса, западнее Кунгура, через Лысвенский завод, западнее Верхотурья.

По первым признакам интервенция держав Антанты должна была принять грозные размеры. По условиям перемирия 27 октября 1918 г. Германия должна была отвести войска на границы 1914 г., эвакуировать порты Черного моря с выдачей союзникам всех судов и портовых материалов и обеспечить свободный проход союзного флота в Балтийское море. В двадцатых числах ноября 1918 г. союзная эскадра появилась в Новороссийске, Севастополе и Одессе, несколько позднее английская эскадра — в Ревеле. С 14 по 23 ноября на состоявшемся в Яссах совещании «российских» политических деятелей с участием посланников Англии, Франции и САСШ была выработана программа интервенции с широким использованием вооруженных сил Антанты; в то же время в Одессе агент французского посланника в Яссах Энно в обращении к «населению юга» в форме торжественного обещания возвестил о немедленной помощи союзников.

Представитель Добровольческой армии в Яссах генерал Щербачев по соглашению с главнокомандующим союзными силами в Румынии, Трансильвании и на юге России французским генералом Вертело в письме Деникину от 18 ноября передал целую программу интервенции, которой предусматривались высадка 12 французских и греческих дивизий и занятие союзными войсками, кроме Одессы и Севастополя, еще Киева, Харькова, Криворожского и Донецкого бассейнов, Дона и Кубани, чтобы обеспечить Добровольческой и Донской армиям возможность наступления на Москву. На основании этого заявления Деникин составил свой план наступления на Москву при широком участии союзников. Но и без этих обещаний интервенция представлялась вероятной, в особенности на юге, где французская буржуазия имела реальные интересы в Донецком бассейне, на Украине, в Новороссийске и в Крыму, а английская — в Закавказье и в Закаспийской области. Кроме того, были реальные признаки интервенции и на западе. В Финляндии германская ориентация быстро сменилась французской. Эстония оказалась под английским протекторатом. В Польше борьба политических партий в середине ноября 1918 г. закончилась победой буржуазно-шовинистического правительства и диктатурой Пилсудского, после чего начались поспешное формирование армии под руководством французской миссии генерала Анри и ожесточенная борьба с германскими гарнизонами, прекращенная лишь вмешательством Верховного союзного совета. Новое польское правительство (кабинет Морачевского), с первых же шагов заняв враждебное положение по отношению к советскому правительству, опротестовало 22 декабря продвижение красных войск на запад и усвоило вызывающий способ действий, готовя разрыв дипломатических отношений.

Двадцать шестого января 1918 г., пользуясь тем, что части старой царской армии стихийно самодемобилизовывались, а командование румынским фронтом во главе с генералом Щербачевым стало на сторону врагов пролетарской революции, румынские войска заняли главный город Бессарабии — Кишинев. Захват Кишинева румынскими оккупантами был объявлен штабом генерала Щербачева началом очищения Бессарабии от большевиков. Военные оккупанты Румынии потребовали, чтобы молдавский краевой совет, так называемый Сфатул цэрий, объявил Бессарабию «независимой народной республикой». После беспощадного террора и массовых расстрелов Бессарабия 24 января старого стиля была провозглашена «независимой», т. е. тем самым насильственно была отторгнута от Советской России.

В ответ на этот насильственный захват Бессарабии Румынией советское правительство арестовало, а затем выслало румынского посла Диаманди, кроме того, наложило арест на румынский золотой фонд, хранившийся в Госбанке. Восьмого — двадцать первого февраля 1918 г. представители Англии, Франции и Италии обратились к советскому правительству якобы для ликвидации конфликта мирным путем. Советское правительство согласилось. Договор, подписанный обеими сторонами (Раковским и генерал Авереску), об очищении румынскими войсками Бессарабии в двухмесячный срок фактически остался на бумаге. Румыния уклонилась от его выполнения. В ноябре декретом короля Сфатул цэрий был распущен, и 19 декабря 1918 г. решением румынского парламента Бессарабия была обращена в провинцию Румынского королевства.

К началу 1919 г., однако, обнаружилось, что угроза по крайней мере непосредственной интервенции не так велика, как могло казаться. На севере деятельность союзных и белогвардейских частей не усилилась. Английский флот в Финском заливе не проявлял активности. Финляндия вела сдержанную политику. Попытка российских зарубежных контрреволюционных кругов организовать новый северо-западный фронт разбилась о недостаток единства в действиях Англии и Франции, который все сильнее сказывался с того момента, как Германия была побеждена и исчезла опасность со стороны общего врага. Все это обусловило широкие успехи красных войск по всему Западному фронту, от побережья Финского залива до Припяти, где 7-я и Западная армии двигались вперед, не встречая сильного сопротивления. Седьмая армия до 19 февраля входила в состав Северного фронта. Западная армия лишь 15 ноября была образована из Западного района обороны.

К началу января 1919 г. были уже заняты Нарва, Тале, Валк, Юрьев, и операции развивались в направлении на Ревель и Ригу. 10 декабря 1918 г. был занят Минск, и Советская Белоруссия вошла в состав РСФСР. 23 декабря состоялось постановление ВЦИК о независимости Советской Эстляндии, Латвии и Литвы. 5 января 1919 г. революционным взрывом изнутри была взята Рига, и к половине января латвийские красные войска отбросили белые германско-латвийско-российские части за линию Туккум — Митава — Валк — Паневеж. На остальном протяжении красные войска достигли линии Сморгонь — Листопады — Мир — Несвиж, приближаясь к линии Вильно — Лида — Барановичи — Лунинец^[1].

На Украине директория самостийной Украинской республики, возвестившая 15 ноября 1918 г. о переходе власти в ее руки, к 13 декабря фактически заменила правительство гетмана. Однако власть директории с ее двуличной, обманчивой политикой, без всякой опоры в трудящихся массах Украины, была непрочна. Возвещенный директорией «дружественный нейтралитет» по отношению к германским войскам оказался в полном противоречии с чувством ненависти к немецкому командованию, охватившим всю Украину и вызвавшим широкое партизанское движение против немцев, которые вывозили хлеб, и против помещиков и кулаков, которые этот хлеб продавали под защитой штыков немецких оккупантов. Недопущение новой оккупации союзниками было пустым звуком и не мешало директории вести переговоры с представителями Антанты о совместных действиях для защиты самостийности от большевиков. Одновременно велись насквозь фальшивые переговоры с советским правительством.

Французская оккупация до середины января 1919 г. не выходила за пределы Одессы и Севастополя; Одесса 11 декабря даже была сдана без боя петлюровским войскам. Не была сдана лишь часть Николаевского (Приморского) бульвара, оцепленная французскими матросами и постами польской бригады Малаховского. Бригада эта была сформирована на Дону стараниями генерала Алексеева, широко раскрывшего двери для польской регулярной армии на началах союзных войск в Добровольческой армии, но затем отправлена на родину. Затем город был очищен уже деникинскими добровольцами по инициативе Гришина-Алмазова (бывшего министра сибирского правительства, уволенного в отставку и перешедшего на службу к Деникину). Петлюровцы же продолжали окружать город и даже занимали водопровод.

Лишь со второй половины января 1919 г., когда прибыли остальные части французской и двух греческих дивизий, французы заняли Николаев и Херсон, что было необходимо для обеспечения Одессы продовольствием, но на этой расширенной территории было оставлено управление директории, с которой французское командование продолжало вести переговоры. Французское командование плохо разбиралось в политической обстановке, но проявляло всяческую заботу, чтобы предупредить «большевистскую заразу» и революционное движение среди французских матросов и солдат, признаки которых уже были налицо.

Хотя по директиве Военно-революционного комитета рабочие дружины 20 декабря должны были покинуть Одессу, но некоторые из них продолжали действовать на окраинах^[2].

Оставшиеся рабочие продолжали волноваться, а политика белого террора обостряла классовую борьбу. В то же время выделенная коммунистической партией «иностранная коллегия» вела успешную пропаганду среди союзных войск.

Подготовка к возвращению на Украину красных войск, в сущности, не прерывалась с момента их вытеснения германцами. Остатки Красной гвардии и партизанские отряды с осени 1918 г. постепенно стягивались с Украины в нейтральную зону, которая тянулась на 20–30 км по обе стороны границы. В то же время «девятка» ЦК КП(б)У во главе с популярными на Украине товарищами Пятаковым и Бубновым продолжала организовывать восстания через свою «пятерку», или «главный повстанческий штаб», находя благоприятную почву в революционном движении бедняцкого и середняцкого крестьянства.

Хотя переговоры с украинской директорией продолжались, но уже 11 ноября последовало распоряжение о приведении в боевую готовность вновь формировавшихся украинских дивизий. С 17 ноября была образована так называемая группа Курского направления под командованием товарища Антонова-Овсеенко, которая должна была послужить ядром для будущего Украинского фронта. Первоначально эта группа, усиленная в декабре отрядом товарища Кожевникова (с Восточного фронта), получила другое направление. Еще в директиве от 11 ноября главком приказывал товарищу Антонову-Овсеенко развернуть его отряд вдоль демаркационной линии от Обояни до Бирюча и в то же время сформировать ударную группу из полка конницы, трех пехотных полков и отряда Кожевникова для содействия 8-й армии Южного фронта ударом в тыл красновских войск в направлении на Миллерово, прикрываясь со стороны Харькова ожидающей в Курске Московской рабочей дивизией^[3]. Отсюда видно, что по крайней мере в конце ноября главное командование еще не имело в виду развития широкого плана действий на Украине, стремясь пока сосредоточить усилия против Донского войска. Эта идея получила еще более определенное выражение в приказе 19 декабря товарищу Антонову-Овсеенко — сдать командование всей группой Курского направления товарищу Кожевникову, передав ее в подчинение Южному фронту. Таким образом, в распоряжении товарища Антонова-Овсеенко остались две недоформированные украинские полупартизанские дивизии.

Но события вызвали почти одновременно постановку этим дивизиям активных задач в пределах Украины. К концу декабря революционное движение на Украине усилилось, началось стягивание партизан через нейтральную зону. Войска директории, обманутые в своих ожиданиях различных благ (в том числе земельных наделов), расходились по домам, унося оружие и частично пополняя ряды партизан. Остались лишь поддерживающие директорию галицийские сечевики. 27 декабря местный ревком поднял восстание в Екатеринославе и захватил город. Одновременно началось движение украинских дивизий из нейтральной полосы на Чернигов и Харьков. 3 января 1919 г. после короткого боя Харьков был взят. Наступление быстро развивалось как в направлении на Киев, так и к черноморским портам, встречая на всех направлениях благоприятные условия для своего распространения. Наиболее значительная группа украинских войск атамана Григорьева уже в середине января открыто перешла на сторону советской власти.

Четвертого января, как бы закрепляя уже создавшееся положение, последовал приказ Революционного военного совета республики об образовании Украинского фронта, в состав которого вошли все наличные украинские отряды^[4], части пограничной охраны и бригада 9-й стрелковой дивизии. Для руководства фронтом был учрежден Реввоенсовет в составе командующего товарища Антонова-Овсеенко и членов по назначению украинского правительства, что дало этому фронту известную самостоятельность в ущерб общим задачам Южного фронта. Начальником штаба был назначен товарищ Глаголев, которому было передано все управление резервной армии, что также было не в пользу Южного фронта. Разграничительные линии были установлены:

а) между Украинским и Южным фронтами: Елец — Старый Оскол — Купянск (все пункты включительно для Украинского фронта), охватывая таким образом все железнодорожные пути в Донбасс через Харьков и непосредственно из Центра;

б) между Украинским фронтом и Западной армией: река Сож и линия Гомель — Овруч, все пункты также включительно для Украинского фронта. Тем самым общий Западный фронт (даже против белой Польши) был разделен на две самостоятельные части, а пределы Украинского фронта широко раздвинуты на запад, к границам с Польшей и Румынией.

На Южном фронте во второй половине ноября 1918 т. Донская армия генерала Краснова продолжала развивать план действий, одобренный еще в сентябре войсковым кругом и направленный к захвату Калача, Новохоперска, Балашова, Камышина и Царицына как стратегических пунктов, необходимых для обеспечения границ области Войска Донского. К этому времени силы Донской армии достигали приблизительно 56 000 бойцов (в том числе около 10 000 сабель) и 278 орудий, причем в 8-й и 9-й армиях, образованных из южной завесы, было около 17 000 пехоты, 2300 конницы и около 40 орудий, а в 10-й армии, в районе Царицына, числилось свыше 30 000 пехоты и около 8000 конницы с большим количеством артиллерии. Эти цифры, само собой понятно, нельзя признать без оговорки, считаясь с тем, что учет в войсках и штабах в то время страдал большими недочетами. Произведенная реорганизация, естественно, повлекла за собой значительные изменения в учете сил армии, конечно, в сторону преуменьшения.

Царицын, лежавший в углу сухопутных и водных путей, связывавших Южный и Юго-Восточный (Каспийско-Кавказский) фронты^[5], в полосе, отделяющей область Войска Донского от областей уральского и оренбургского казачества, и на фланге всех операционных направлений Донской армии на Саратов, Тамбов и Воронеж, имел особо важное военно-политическое и стратегическое значение. Этим и объясняются указанная группировка сил и самый план действий донских казаков, имевший целью покончить с геройским оплотом пролетарской революции на Волге, с «Красным Верденом», и выйти на линию Лиски — Поворино — Балашов, чтобы таким образом прервать сообщение Южного фронта с Царицыном и Камышином и воспрепятствовать всяким переброскам в охват правого восточного фланга Донской армии. В период этих операций, начатых еще в октябре 1918 г., другой фланг белых, обращенный к Донбассу, не внушал еще беспокойства, будучи, как казалось, надежно прикрыт германской оккупацией.

Изучая события, связанные с защитой Царицына, и обращаясь не только к этому периоду, но и ко всей эпохе Гражданской войны, каждый из нас со всей ясностью видит, какую грандиозную по своему объему и творческую по своему значению работу провел на всех фронтах, в частности, на Царицынском фронте И.В. Сталин.

К.Е. Ворошилов в своем очерке, посвященном пятидесятилетию товарища Сталина, пишет^[6]: «Свою военную работу товарищ Сталин начал с Царицынского фронта и довольно случайно. В начале июня 1918 г. товарищ Сталин с отрядом красноармейцев и двумя автоброневиками направляется в Царицын в качестве руководителя всем продовольственным делом юга России. В Царицыне он застает невероятный хаос не только в советских, профессиональных и партийных организациях, но еще большую путаницу и неразбериху в органах военного командования. Товарищ Сталин на каждом шагу наталкивается на препятствия общего характера, мешающие ему выполнить его прямую задачу. Эти препятствия обусловливались прежде всего быстро растущей казачьей контрреволюцией, которая получала в это время обильную поддержку от немецких оккупантов, окончательно занявших Украину. Казачьи контрреволюционные банды вскоре захватывают ряд близлежащих от Царицына пунктов и тем самым не только срывают возможность планомерной заготовки хлеба для голодающих Москвы и Ленинграда, но и для Царицына создают чрезвычайную опасность.

Не лучше обстоит в это время дело и в других местах. В Москве происходит левоэсеровское восстание, на востоке изменяет Муравьев, на Урале развивается и крепнет чехословацкая контрреволюция, на крайнем юге — к Баку подбираются англичане. Все горит в огненном кольце. Революция переживает величайшие испытания. Телеграмма за телеграммой летят по проводам к товарищу Сталину в Царицын от Ленина и обратно. Ленин предупреждает об опасностях, ободряет, требует решительных мер. Положение Царицына приобретает громадное значение. При восстании на Дону и при потере Царицына мы рискуем потерять весь производящий богатый хлебный Северный Кавказ. И товарищ Сталин это отчетливо понимает. Как опытный революционер, он скоро приходит к убеждению, что его работа будет иметь какой-нибудь смысл только при условии, если он сможет влиять на военное командование, роль которого в данных условиях становится решающей.

“Линия южнее Царицына еще не восстановлена”, — пишет он Ленину в записке от 7 июля, переданной с характерной надписью: “Спешу на фронт, пишу только по делу”.

“Гоню и ругаю всех, кого нужно, надеюсь, скоро восстановим. Можете быть уверены, что не пощадим никого — ни себя, ни других, а хлеб все же дадим. Если бы наши военные “специалисты” (сапожники!) не спали и не бездельничали, линия не была бы прервана; и если линия будет восстановлена, то не благодаря военным, а вопреки им”.

И далее, отвечая на беспокойство Ленина по поводу возможного выступления левых эсеров в Царицыне, он пишет кратко, но твердо и ясно: “Что касается истеричных, будьте уверены, у нас рука не дрогнет, с врагами будем действовать по-вражески”.

Все более присматриваясь к военному аппарату, товарищ Сталин убеждается в его полной беспомощности, а в некоторой своей части и прямом нежелании организовать отпор наглеющей контрреволюции.

И уже 11 июля 1918 г. товарищ Сталин телеграфирует Ленину: “Дело осложняется тем, что штаб Северокавказского округа оказался совершенно неприспособленным к условиям борьбы с контрреволюцией. Дело не только в том, что наши “специалисты” психологически неспособны к решительной войне с контрреволюцией, но также в том, что они как “штабные” работники, умеющие лишь “чертить чертежи” и давать планы переформировки, абсолютно равнодушны к оперативным действиям… и вообще чувствуют себя как посторонние люди, гости. Военкомы не смогли восполнить пробел…

Товарищ Сталин не ограничивается этой уничтожающей характеристикой, в этой же записке он делает для себя действенный вывод:

“Смотреть на это равнодушно, когда фронт Кальнина (командующий в то время на Северном Кавказе) оторван от пункта снабжения, а Север — от хлебного района, считаю себя не вправе. Я буду исправлять эти и многие другие недочеты на местах, я принимаю ряд мер и буду принимать, вплоть до смещения губящих дело чинов и командиров, несмотря на формальные затруднения, которые при необходимости буду ломать. При этом понятно, что беру на себя всю ответственность перед всеми высшими учреждениями”.

Обстановка становилась все более и более напряженной. Товарищ Сталин развивает колоссальную энергию и в самое короткое время из чрезвычайного уполномоченного по продовольствию превращается в фактического руководителя всех красных сил Царицынского фронта. Это положение получает оформление в Москве, и на товарища Сталина возлагаются задачи “навести порядок, объединить отряды в регулярные части, установить правильное командование, изгнав всех неповинующихся” (из телеграммы РВСР с надписью: “Настоящая телеграмма отправляется по согласованию с Лениным”).

К этому времени к Царицыну подошли остатки украинских революционных армий, отступающих под натиском германских войск через донские степи.

Во главе с товарищем Сталиным создается Революционный военный совет, который приступает к организации регулярной армии. Кипучая натура товарища Сталина, его энергия и воля сделали то, что казалось еще вчера невозможным. В течение самого короткого времени создаются дивизии, бригады и полки. Штабы, органы снабжения и весь тыл радикальнейшим образом очищаются от контрреволюционных и враждебных элементов. Советский и партийный аппарат улучшается и подтягивается. Вокруг товарища Сталина объединяется группа старых большевиков и революционных рабочих, и вместо беспомощного штаба вырастает на юге, у ворот контрреволюционного Дона, красная, большевистская крепость.

Царицын в тот период был переполнен контрреволюционерами всевозможных мастей, от правых эсеров и террористов до махровых монархистов. Все эти господа до появления товарища Сталина и прибытия революционных отрядов с Украины чувствовали себя почти свободно и жили, выжидая лучших дней. Чтобы обеспечить реорганизацию красных сил на фронте, нужно было железной, беспощадной метлой прочистить тыл. Реввоенсовет, во главе с товарищем Сталиным, создает специальную Чека и возлагает на нее обязанность очистить Царицын от контрреволюции.

Свидетельство врага иногда бывает ценно и интересно. Вот как в белогвардейском журнале “Донская волна” от 3 февраля 1919 г. описывает этот период и роль товарища Сталина изменивший нам и перебежавший к красновцам полковник Носович (б. начальник оперативного управления армии):

“Главное назначение Сталина было снабжение продовольствием северных губерний, и для выполнения этой задачи он обладал неограниченными полномочиями…

Линия Грязи — Царицын оказалась окончательно перерезанной. На севере осталась лишь одна возможность получать припасы и поддерживать связь: это — Волга. На юге, после занятия добровольцами Тихорецкой, положение стало тоже весьма шатким. А для Сталина, черпающего свои запасы исключительно из Ставропольской губернии, такое положение граничило с окончанием его миссии на юге. Не в правилах, очевидно, такого человека, как Сталин, уходить от раз начатого им дела. Надо отдать справедливость ему, что его энергии может позавидовать любой из старых администраторов, а способности применяться к делу и обстоятельствам следовало бы поучиться многим.

Постепенно, по мере того как он оставался без дела, вернее, попутно с уменьшением его прямой задачи Сталин начал входить во все отделы управления городом, а главным образом в широкие задачи обороны Царицына, в частности, и всего Кавказского, так называемого революционного, фронта вообще”.

И далее, переходя к характеристике положения в Царицыне, Носович пишет:

“К этому времени в Царицыне вообще атмосфера сгустилась. Царицынская чрезвычайка работала полным темпом. Не проходило дня без того, чтобы в самых, казалось, надежных и потайных местах не открывались различные заговоры. Все тюрьмы города переполнились…

Борьба на фронте достигла крайнего напряжения…

Главным двигателем и главным вершителем всего с 20 июля оказался Сталин; простой переговор по прямому проводу с центром о неудобстве и несоответствии для дела настоящего устройства управления краем привел к тому, что по прямому проводу Москва отдала приказ, которым Сталин ставился во главе всего военного… и гражданского управления…”

Но сам Носович признает дальше, насколько эти репрессии имели основание. Вот что он пишет о контрреволюционных организациях Царицына:

“К этому времени и местная контрреволюционная организация, стоящая на платформе Учредительного собрания, значительно окрепла и, получив из Москвы деньги, готовилась к активному выступлению для помощи донским казакам в деле освобождения Царицына.

К большому сожалению, прибывший из Москвы глава этой организации инженер Алексеев и его два сына были мало знакомы с настоящей обстановкой, и благодаря неправильно составленному плану, основанному на привлечении в ряды активно выступающих сербского батальона, состоявшего при чрезвычайке, организация оказалась раскрытой…

Резолюция Сталина была короткая: “расстрелять”. Инженер Алексеев, его два сына, а вместе с ними значительное количество офицеров, которые частью состояли в организации, а частью по подозрению в соучастии в ней были схвачены чрезвычайкой и немедленно без всякого суда расстреляны”.

Переходя затем к разгрому и очищению тыла (штаба Северокавказского округа и его учреждений) от белогвардейцев, Носович пишет:

“Характерной особенностью этого разгона было отношение Сталина к руководящим телеграммам из Центра. Когда Троцкий, обеспокоенный разрушением с таким трудом налаженного им управления округов, прислал телеграмму о необходимости оставить штаб и комиссариат на прежних условиях и дать им возможность работать, то Сталин сделал категорическую и многозначащую надпись на телеграмме:

— Не принимать во внимание.

Так эту телеграмму и не приняли во внимание, а все артиллерийское и часть штабного управления продолжает сидеть на барже в Царицыне”.

Физиономия Царицына в короткий срок стала совершенно неузнаваема. Город, в котором еще недавно в садах гремела музыка, где сбежавшаяся буржуазия вместе с белым офицерством открыто толпами бродила по улицам, превращается в красный военный лагерь, где строжайший порядок и воинская дисциплина господствовали надо всем. Это укрепление тыла немедленно сказывается благотворно на настроении наших полков, сражающихся на фронте. Командный и политический состав и вся красноармейская масса начинают чувствовать, что ими управляет твердая революционная рука, которая ведет борьбу за интересы рабочих и крестьян, беспощадно карая всех, кто встречается на пути этой борьбы.

Руководство товарища Сталина не ограничивается кабинетом. Когда необходимый порядок наведен, когда восстановлена революционная организация, он отправляется на фронт, который к тому времени растянулся на 600 с лишком километров. И нужно было быть Сталиным и обладать его крупнейшими организаторскими способностями, чтобы, не имея никакой военной подготовки (товарищ Сталин никогда не служил на военной службе!), так хорошо понимать специальные военные вопросы в чрезмерно трудной обстановке.

Помню, как сейчас, начало августа 1918 г. Красновские казачьи части ведут наступление на Царицын, пытаясь концентрическим ударом сбросить красные полки на Волгу. В течение многих дней красные войска во главе с коммунистической дивизией, сплошь состоявшей из рабочих Донбасса, отражают исключительной силы натиск прекрасно организованных казачьих частей. Это были дни величайшего напряжения. Нужно было видеть товарища Сталина в это время. Как всегда, спокойный, углубленный в свои мысли, он буквально целыми сутками не спал, распределяя свою интенсивнейшую работу между боевыми позициями и штабом армии. Положение на фронте становилось почти катастрофическим. Красновские части под командованием Фицхалаурова, Мамонтова и других хорошо продуманным маневром теснили наши измотанные, несшие огромные потери войска. Фронт противника, построенный подковой, упиравшейся своими флангами в Волгу, с каждым днем сжимался все больше и больше. У нас не было путей отхода. Но Сталин о них и не заботился, он был проникнут одним сознанием, одной-единственной мыслью — победить, разбить врага во что бы то ни стало. И эта несокрушимая воля Сталина передавалась всем его ближайшим соратникам, и, невзирая на почти безвыходное положение, никто не сомневался в победе.

И мы победили. Разгромленный враг был отброшен далеко к Дону».

К.Е. Ворошилов, из работы которого взята эта выдержка, — ближайший друг и соратник товарища Сталина по работе и в подполье, и в период Октябрьской революции, на боевых фронтах Гражданской войны. Он одновременно с товарищем Сталиным проводил в Царицыне гигантскую работу по организации и сколачиванию из многочисленных архипартизанских отрядов того времени крепких войсковых частей и соединений с правильной системой управления ими в бою. Эта работа была крайне тяжелой и трудной как в силу новизны дела и партизанского настроения большинства отрядов, стремившихся быть самостоятельными, так и потому, что одновременно приходилось вести колоссальную и напряженную борьбу на фронте с наседавшими полчищами генерала Краснова. Только железная и непоколебимая воля к победе дала возможность товарищу Сталину и товарищу Ворошилову, этим двум революционерам-большевикам, лучшим представителям старой ленинской гвардии, не только сорганизовать и сплотить живую силу вокруг задач обороны Царицына, но и отстоять «Красный Верден» в ожесточенных схватках с казачьей контрреволюцией.

Царицын белым взять не удалось, но, оттеснив к Царицыну части 10-й армии, Донская армия к началу декабря рядом отчаянных усилий овладела линией Лиски — Бобров — Новохоперск. Между тем к этому времени с уходом немцев обстановка совершенно изменилась, и весь план действий, построенный на германской ориентации, потерял смысл и значение. К тому же чрезвычайные усилия истощили Донскую армию как физически, так и в морально-политическом отношении. Движение в Воронежскую и Саратовскую губернии не отвечало оборонческим идеям казачества, тяжелые потери и лишения, завершившиеся провалом германской ориентации, подорвали уверенность в правильности избранной политической линии поведения. Тем не менее казаки еще крепко держались на захваченных позициях и активно обороняли подступы к своим пределам, угрожая в то же время Царицыну.

На Северном Кавказе за время с середины ноября 1918 г. до начала января 1919 г. обстановка резко изменилась. Добровольческая армия Деникина, начав в июне 1918 г. свой «второй кубанский поход» из района станиц Кагальницкая — Мечетинская — Егорлыкская в составе всего 7–8 тысяч бойцов, к концу октября 1918 г., усиленная притоком пополнений и присоединением кубанских казачьих частей, в составе до 40 000 бойцов, после целого ряда операций и боев занимала почти всю Кубанскую область и часть Ставропольской губернии. Красная Северо-Кавказская армия, воссоединенная с половины сентября в районе Армавира с пробившейся к ней Таманской армией, после упорных боев под Ставрополем с 23 октября по 20 ноября с большими потерями отходила на фронт от верхнего течения реки Маныч через село Петровское — Донская Балка — Выгоцкое к Кисловодску, слабо поддерживая связь с 10-й армией через партизанские части так называемого Степного фронта (восточнее станицы Великокняжеской). Здесь они составили 11-ю красную армию.

В то же время красные войска, очищавшие Терскую область от белогвардейских и казачьих отрядов, вошли в состав 12-й армии, занявшей фронт Грозный — Кизляр — Старо-Теречная на Каспийском море. Владикавказ и Астрахань обеспечивались частями местного формирования. Лишь с ноября 1918 г. были начаты организация и объединение войск Северного Кавказа, которые до того действовали без связи с Центром или хотя бы с Южным фронтом, находясь лишь в общем подчинении Реввоенсовету Северного Кавказа в Царицыне, с которым связь была потеряна с июня 1918 г. С прибытием из Центра в Астрахань товарища Шляпникова сперва был образован отдел Южного фронта, а с начала декабря — Реввоенсовет Каспийско-Кавказского фронта^[7]. В связи с планом главкома, намечавшим наступление на Южном фронте против Донской армии, 20 декабря Каспийско-Кавказский фронт получил задачу: обеспечивая сообщение с Астраханью и базируясь на Пятигорский район, наступать вдоль Владикавказской железной дороги с целью привлечь на себя силы Добровольческой армии и удержать их от перебросок на Дон. Несмотря на тяжелое состояние войск, не законченную организацию и не налаженное снабжение, 11-я армия 2 января 1919 г. перешла в наступление, которое вначале развивалось успешно. Но уже со следующего дня контрнаступление белых расстроило центр армии и повлекло ее отход на линию Святой Крест — Минеральные Воды — Кисловодск. Впрочем, до середины января еще приходили известия об успехах армии и не было сведений о ее критическом положении, которое обнаружилось после 17 января (с потерей Св. Креста). Хотя затем последовал разгром всего Каспийско-Кавказского фронта (в первой половине февраля), его войска до известной степени выполнили свою задачу. Деникин лишь 19 декабря (6 декабря старого стиля) 1918 г. отправил в район Юзовки 3-ю дивизию генерала Май-Маевского в составе всего 4000 бойцов, но усиленную бронесилами и авиационными средствами^[8]. Лишь в конце января была переброшена в Донбасс еще одна дивизия (1-я), и лишь после занятия Владикавказа и Грозного, т. е. около середины февраля, были двинуты на Дон кубанские конные дивизии.

На Восточном фронте к концу 1918 г. красные армии продолжали теснить на путях к Уралу остатки «народной армии» Комуча^[9], поддержанные на некоторых участках чешскими и белогвардейскими войсками. Но на фронте оставался еще целый ряд неразрешенных задач: весь Урал и Уфа (вся Башкирия) оставались в руках белых, левый фланг фронта был еще в 20 км от Екатеринбурга, правому флангу угрожали уральские и оренбургские казачьи войска, преграждая в то же время путь на Туркестан. В этот период произошло выступление на сцену Колчака (18 ноября 1918 г.), которому с первых же дней понадобились громкие военные успехи.

Несмотря на это, обстановка на других фронтах (в особенности на Западном и на Южном) вынуждала черпать силы с Восточного фронта за недостатком готовых стратегических резервов. Так, в первой половине ноября были предположения о переброске на Южный фронт сперва 1-й, а затем 2-й армии; в действительности были взяты Инзенская дивизия из 5-й армии, Уральская из 4-й армии и, кроме того, отряд Кожевникова и латышские полки. В то же время на Восточный фронт подкрепления подавались с трудом. Уже со второй половины ноября обнаружилась неустойчивость 3-й армии: для ликвидации так называемой Осинской впадины на правом фланге этой армии было приказано наступать на Красноуфимск, но с 9 декабря противник начал теснить левый фланг 3-й армии. В середине декабря 1918 г., после временной потери 5-й армией Белебея, положение здесь было восстановлено и было развернуто наступление на Оренбург. Пермь в это время продолжала требовать срочной помощи. Помощь эта в виде одной бригады 7-й стрелковой дивизии запоздала, и 25 декабря Пермь была захвачена частями Средне-Сибирского корпуса генерала Пепеляева. К середине января 1919 г. противник был уже в 100 км западнее Перми. Тем временем 2-я армия, захватив станцию Щучье Озеро Казанской железной дороги и выдвинув заслон в сторону Красноуфимска, продолжала обеспечивать вывоз по Казанбургской железной дороге значительных хлебных и иных грузов и в то же время развивать наступление на Кунгур, в тыл противнику, действовавшему на Пермском направлении. Одновременно 5-я армия 31 декабря заняла Уфу. В последних числах декабря было получено радио из Ташкента о движении Туркестанской армии товарища Зиновьева на Актюбинск, что вызвало распоряжение об ускорении наступления 4-й и 1-й армий на Уральск и Оренбург. В двадцатых числах января очерченная выше обстановка изменилась в том смысле, что на левом фланге противник путем перегруппировки ослабил нажим на Пермском направлении против 3-й армии, но обрушился на левый фланг 2-й армии, которая, находясь на расстоянии около 50 км от Кунгура, вынуждена была начать отход на линию Оса — Щучье Озеро. Зато на правом фланге красные 22 января овладели Оренбургом, а 24 января — Уральском; в Оренбурге произошло соединение с туркестанскими войсками и на некоторое время открылась связь с Туркестаном.

Глава вторая. Экономическое положение Советской России

К концу 1917 г. страна переживала три грозных кризиса — транспортный, топливный и продовольственный. Запасов угля на железных дорогах к моменту Октябрьской революции было только на 10 дней^[10]. Движение по железным дорогам должно было остановиться. В свою очередь, замирала вся промышленная жизнь страны. Крупные предприятия консервировались. Рабочие покидали остановившиеся заводы и расходились по деревням. В деревне положение было не лучше, ибо за период с начала мировой войны интенсивность сельского хозяйства безудержно падала и доходила до минимума.

Наконец, жесточайшая блокада Советской России со стороны капиталистических государств усугубляла разруху и определяла неслыханно тяжелые условия создания первой пролетарской республики.

Таково было экономическое положение, которое не могло не отразиться на строительстве Красной армии и на ходе Гражданской войны.

Рассмотрим теперь экономическое состояние страны в динамике его изменений за период 1918 и 1919 гг. Нам представляется, что некоторые этапы и явления в жизни Красной армии могут быть поняты только после выяснения хотя бы вкратце этой стороны вопроса.

Промышленность

Из всех основных отраслей промышленности — горной, металлообрабатывающей, текстильной и по обработке питательных веществ — первая и вторая находились в наиболее плохом положении. Для армии состояние металлообрабатывающей промышленности имело прямое и решающее значение и прежде всего отражалось на характере ведения борьбы на вооруженном фронте. Поэтому наше краткое описание экономики страны мы и начинаем именно с этой отрасли.

Данная отрасль промышленности и в мирное время более других нуждалась в весьма значительном подкреплении за счет ввоза из-за границы. Это характеризуется следующими цифрами: стоимость производства оборудования для транспорта составляла в 1912 г. 97 млн руб., стоимость производства сельскохозяйственных машин — 67 млн руб. при дополнительном заграничном ввозе изделий на сумму 65 млн руб., стоимость производства прочих металлических изделий (кроме военных) — 90 млн руб. при ввозе на сумму 107 млн руб. и, наконец, стоимость производства предметов военной промышленности — 249 млн руб. при заграничном ввозе на сумму в 110 млн руб. Отсюда — два основных вывода:

1) из всей металлообрабатывающей промышленности первое место по стоимости внутреннего производства занимает военная промышленность;

2) громадная зависимость всего производства этой отрасли, и больше всего военной промышленности, от заграничного ввоза.

Следует отметить, что именно здесь острее всего — для армии — сказывалась та жесточайшая блокада, которая железным кольцом сжимала Советскую республику и лишала ее самого необходимого, самого насущного для поддержания экономики страны хотя бы на полуголодном уровне.

По своему состоянию и техническому оборудованию русские заводы имели возможность производить в год до 1500 паровозов и 67 000 вагонов^[11]. В 1919 г. на территории Великоруссии было произведено всего 94 паровоза и 1900 вагонов. Разница между возможностями по техническому оборудованию и фактически произведенным весьма разительна и красноречиво свидетельствует о том низком экономическом уровне, в каком страна находилась в результате империалистической войны, и о той исключительно тяжелой обстановке, в которой молодая республика вынуждена была вести борьбу с контрреволюционными армиями.

Производство сельскохозяйственных машин начало свертываться еще с самого начала империалистической войны: из 43 крупных заводов к октябрю 1914 г. вследствие мобилизации рабочих закрылось 15 заводов, а прочие постепенно переходили на выработку снарядов; а так как с 1915 г. уже окончательно прекратился ввоз сельскохозяйственных орудий из-за границы, то можно считать эту отрасль металлообрабатывающей промышленности к моменту Октябрьской революции уже не существующей. Только в 1918 г. советская власть приступила к возобновлению деятельности этих заводов под влиянием настоятельных требований нашего сельского хозяйства, и в 1919 г., в этот год величайшей разрухи, было произведено 160 000 плугов (от годовой потребности последующего периода), 12 000 уборочных машин, свыше 200 000 кос, 700 000 серпов, была удовлетворена потребность в веялках и молотилках и т. д.

Что касается военной промышленности, то мы должны указать на высокую работоспособность всех заводов и на использование всех возможностей производства; и если вся боевая потребность Красной армии не могла быть покрыта полностью, то причины этого лежали за пределами технических возможностей данной отрасли промышленности.

Переходим теперь к горной промышленности. В дореволюционной России первое место занимала добыча угля (174 тысячи рабочих в 1909 г.), затем шла добыча нефти (47 тысяч рабочих), руды, золота и соли. В мирное время ежегодно добывалось около 1800 млн пудов^[12] угля, причем на Донецкий бассейн падало до 1500 млн пудов и на Сибирь до 150 млн. Поэтому, лишившись Урала, Сибири, Донецкого бассейна^[13], Советская Россия в 1919 г. добыла только 13,2 млн пудов в первом полугодии и 23,7 млн во втором, что при отсутствии нефтяных источников и незначительности нефтяных запасов питать транспорт, промышленность и обслуживать прочие потребности государства в минеральном топливе, конечно, не могло. Об этом было уже упомянуто выше.

Соляные промыслы (районы Перми, Астрахани и Донецкий) находились в течение большей части 1919 г. в руках белых, почему страна переживала и соляной кризис. За весь 1919 г. удалось добыть лишь 11,6 млн пудов соли.

Что касается добычи металлических руд и обработки их, то эта отрасль находилась в наихудшем состоянии. Именно эта область промышленности как в силу технически-организационных причин, так и в силу своего территориального расположения понесла наибольшие тяготы и подвергалась наиболее разрушительному влиянию войн — и империалистической, и Гражданской. Следующие данные ярко характеризуют это положение. В 1913 г. в России было выплавлено 257 млн пудов чугуна, причем Донецкий бассейн дал 189 млн пудов, Урал — 56 млн пудов и Подмосковный — 12 млн пудов. А с сентября 1918 г. все 165 доменных печей Юга окончательно затухают и не работают до 1920 г. Не в лучшем положении находилась выплавка чугуна и на Урале, где за 1917 г. было выплавлено только 45 млн пудов, а в первом полугодии 1918 г. всего 14 млн пудов. Став ареной борьбы, Урал почти перестает давать продукцию, и за последнюю треть 1919 г., когда территория Урала окончательно переходит в руки красных, выплавка чугуна дает не более 2,5 млн пудов. Цифру — 2 млн пудов — дает за весь год Подмосковье. Таким образом, страна переживает подлинный чугунный голод.

Что касается производства железа и стали, то оно почти полностью прекращается, и страна за весь период 1918, 1919 и отчасти 1920 гг. питается жалкими крохами имевшихся к началу 1918 г. запасов.

Для текстильной промышленности немалую, если не решающую роль играл кризис сырья, ибо районы разведения хлопка (Туркестан) были надолго отрезаны от Советской России; к тому же и там в силу отсутствия привоза из России хлеба площадь хлопководства катастрофически сократилась. В результате все производство текстиля в России оказалось под угрозой полной остановки, так как ввоз заграничного хлопка (египетского и американского) вследствие блокады не налаживался. В 1919 г. хлопка в Туркестане собрано было всего около 4 млн пудов, и могло быть отправлено в Россию только 2 млн пудов. Количество это дает не более 500 млн аршин ткани, тогда как средняя потребность России в тканях составляла не менее 700 млн аршин^[14].

Транспорт и топливо

Если транспорт сравнивают с нервной системой живого организма, то топливо является тем питательным элементом, без которого совершенно немыслимо ни функционирование этой нервной системы, ни жизнь самого организма.

Если голод в известной степени объяснялся и транспортными затруднениями, то работа самого транспорта обусловливалась топливными возможностями. Последние определяли и всю промышленную жизнь страны, о чем речь будет ниже.

То положение, которое Советская Россия занимала в территориальном отношении в 1919 г. и которое лишало ее почти всех топливных местонахождений, было близким к катастрофе, ибо Кавказ, Донецкий бассейн, Урал были вне сферы ее влияния. Оставался только один Подмосковный угольный бассейн, возможности которого не превышали 40–45 млн пудов угля в год, тогда как общая потребность в угле (по всей территории бывшей Российской империи) составляла около 3,5 миллиарда пудов, а потребность Советской России — половину этого количества. В равной степени Советская Россия была лишена и нефтяных источников. В 1918 г. из Баку удалось вывезти всего треть годовой потребности — 66,84 млн пудов; годовая же потребность в нефти составляла около 200 млн пудов.

Таким образом, вся тяжесть снабжения страны топливом ложилась исключительно на дровозаготовки и торф. Если учесть, что нормальное распределение по тепловым коэффициентам каждого рода топлива соответствует приведенной ниже таблице (в %), то очевидной станет та громадная задача, которая встала перед страной по замене основных видов топлива дровами.

Уголь — 20

Нефть — 65

Дрова — 13,5

Торф — 1,5

В переводе на дрова территория Советской России потребляла^[15] (в млн куб. саж,):

1916 г. — 17

1917 г. — 13

1918 г. — 9,5

1919 г. — 7

Последняя цифра ярко характеризует всю промышленность и работу транспорта за 1919 г.

Помимо этого, работа транспорта обусловливалась еще катастрофическим состоянием вагонного и паровозного парков. Вот цифры^[16], характеризующие эту сторону состояния транспорта:

По отношению к общему протяжению железнодорожной сети, постоянно изменявшемуся в связи с ходом военных действий, на каждую тысячу верст приходилось здоровых паровозов:

1/I 1918 г. — 273

1/Х 1918 г. — 241

1/ХII 1919 г. — 88

Затем количество паровозов начинает возрастать, достигая 130 паровозов к 1 июля 1920 г. Отсюда вывод: 1919 г. в отношении работы железнодорожного транспорта был наиболее тяжелым периодом. Если учесть к тому же, что общее количество военных перевозок в этом году требовало свыше 50 % паровозов, то легко представить себе характер обслуживания транспортом всех прочих нужд Советской республики.

Сельское хозяйство

Три года тяжелой, изнурительной империалистической войны и начавшаяся Гражданская война, упадок промышленности и неблагоприятные транспортные и топливные возможности не могли не пошатнуть сельского хозяйства, тяжелое положение которого, в свою очередь, оказало свое влияние и на состояние промышленности.

Постепенное возрастание недосева даже по сравнению с 1916 г., если принять последний за 100 %, характеризуется цифрами: 1917 г. — 92,6 %, 1919 г. — 86,3 %.

Цифры эти^[17] охватывают все зерновые продовольственные и кормовые хлеба, равно как и все технические культуры. Одновременно с этим сокращалась и урожайность крестьянских полей: если, например, сбор озимой ржи с десятины в среднем давал в 1913 г. 49 пудов — в 1918 г. мы имели 46 пудов, а в 1919 г. — только 43 пуда, Помощь государства в снабжении семенами характеризуется следующей таблицей^[18] за 1919 г.:

Резкий упадок наблюдался и в области животноводства. Сказанное нами выше наглядно рисует те трудности, которые стояли перед пролетарским государством в области продовольственной политики. Задачи снабжения армии и рабочего населения страны, по существу, покрывались задачей организации борьбы с голодом.

Огромную роль в деле ликвидации голода играла Украина. За четыре месяца 1919 г. (до июля), когда Украина имела связь с РСФСР, было вывезено из украинских губерний 1 766 505 пудов различных продуктов, в том числе:

На этом закончим оценку экономического положения Советской России эпохи 1918–1919 гг. Несмотря на всю краткость этого очерка, мы вправе, подводя итоги, указать, что фактически Советская Россия этого периода с ее населением около 123 миллионов, с ее громадными потребностями и малыми возможностями была вынуждена вести напряженнейшую борьбу за существование в крайне неблагоприятных и неимоверно тяжелых условиях. Советская республика должна была не только жить и развиваться, но и вести, как мы сказали, отчаянно напряженную борьбу на всех направлениях, питать и содержать огромную армию, изготовлять для нее одежду, снаряжение, вооружение и боеприпасы.

Только подлинный героизм пролетариата и его авангарда — большевистской партии, только действительный революционный энтузиазм и непреклонная воля к победе смогли преодолеть эти трудности в период Гражданской войны.

Глава третья. Социально-политическое положение противника

Доброволия

Под названием «Доброволия» можно объединить всю ту сложную коалицию разных правительственных образований Юга России, с которыми пришлось иметь дело Красной армии в период 1918–1920 гг. Хотя Деникин более всего опасался именно всякого рода коалиций и федераций, выдвигая всюду принципы «единой, неделимой России» и военной диктатуры, но деникинщина явилась попыткой объединить военным режимом именно сложную коалицию казачьей сословной контрреволюции (федералистической по своему существу) со всероссийской буржуазно-помещичьей контрреволюцией и с анархо-кулацкой контрреволюцией на Украине.

Однако действительной силой, создавшей эту коалицию, был англо-французский империализм. А потому и вся южная контрреволюция, или деникинщина, оказалась преимущественно одной из форм этой интервенции. В этом именно смысле и надо понимать определение Ленина, что «Южный фронт не был фронтом единичным, но фронтом против всего англо-французского империализма». Отсюда следует также, что анализ сил Доброволии необходимо начать с оценки условий и способов интервенции.

Обращаясь к этой оценке, надо прежде всего констатировать, что интервенция создала неимоверно трудные условия для борьбы Советской России с контрреволюцией. Интервенция со стороны коалиции обладала недостатками и слабостями, свойственными всем коалициям империалистических держав. Известные противоречия между интересами английской и французской буржуазии, коренившиеся еще в отношениях к дореволюционной России, были отодвинуты на задний план, пока существовал общий враг в виде могущественной Германии. Затем понадобилось соглашение для направления общих усилий против «большевистской опасности». Но противоречия остались и давали себя знать на протяжении всей Гражданской войны, на всех фронтах, а в особенности на Южном, где как английский, так и французский капиталы имели наиболее существенные интересы.

Разделение сфер влияния по соглашению от 23 декабря 1918 г.^[19] не устранило столкновений, вытекавших из общего противоречия между интересами Англии и Франции.

Англия вовсе не была заинтересована в восстановлении «единой, неделимой России». Глава либерального правительства Ллойд Джордж прямо говорил, что «традиции и жизненные интересы Англии требуют разрушения Российской империи, чтобы обезопасить английское господство в Индии и реализовать английские интересы в Закавказье и Передней Азии». В итоге Англия готова была поддерживать не столько именно Деникина, но белое движение вообще и даже осуществляла эту готовность реальнее, чем Франция, стремясь создать опорные пункты для антисоветского фронта в лице новых лимитрофных образований (Эстония, Латвия, Литва и пр.).

Франция в противоположность Англии была заинтересована в восстановлении «единой, неделимой России» как союзника против Германии и Англии и как «единого» платежеспособного должника. В расчете на будущую уплату долгов Франция ратовала за воссоздание единого государства на территории всей бывшей Российской империи, выходя тем самым за пределы своей сферы влияния. При этом в отличие от Англии она ориентировалась главным образом на круги русской мелкой буржуазии, поскольку они были податливее, не преследовали чисто реставрационных целей и, как казалось французам, скорее могли получить поддержку народных масс. К тому же такая политика была необходима для оправдания интервенции в глазах французской мелкой буржуазии.

Наконец, если Англия относилась к Деникину более или менее осторожно и не требовала подчинения Добровольческой армии своим представителям, то Франция, намереваясь действовать во всероссийском масштабе, определенно, стремилась к подчинению себе Деникина.

Таким образом, как цели интервенции, так и те общественные группировки, на которые опирались Англия и Франция, а также и самый характер или формы интервенции были различны. Немудрено поэтому, что в серьезных случаях обе державы выступали по-разному, конкурируя друг с другом.

Соединенные штаты Северной Америки вели линию политики в интересах «единой, неделимой», но делали это ради соперничества с Англией и по отношению к Деникину держались выжидательной тактики.

В политике союзников за 1918 г. и первую половину 1919 г. было несколько этапов, которые оставили более или менее резкий отпечаток на ходе Гражданской войны.

Первым этапом была непосредственная интервенция, которая началась на севере в июле — августе, а на юге — в середине ноября 1918 г. Французы строили широкие планы, но все ограничилось занятием черноморских портов — Севастополя, Николаева, Херсона, Одессы. К концу марта в Одесском районе было все же сосредоточено 1,5 французской дивизии и 2 греческие (вместо 12, как предполагалось), но затем, в начале апреля последовала внезапная эвакуация всех этих войск. Большую роль сыграло разложение оккупационных войск под действием подпольной работы большевистских организаций города Одессы, но не обошлось и без давления Англии, которая не хотела допустить утверждения Франции на юге России.

Этот отказ от непосредственной интервенции был сильным ударом для Деникина, который сам называет его роковым. Отказ в иностранной помощи был предвестником неудачи. Перед тем, во второй половине января 1919 г., якобы по инициативе Президента САСШ Вильсона, а в действительности по проискам английского правительства Ллойд Джорджа было опубликовано (от имени 5 держав) предложение о созыве конференции «русских правительств» на Принцевых островах. Маневр этот был рассчитан одновременно:

а) на приостановку наступления красных войск на западе (где были взяты Рига и Вильно), на юге (красные войска овладели Харьковом и Полтавой и начали теснить Донское войско) и на востоке (взята Уфа);

б) на закрепление уже достигнутого расчленения России;

в) на неблагоприятную ситуацию для советского правительства в случае его отказа от участия в конференции.

Конференция не состоялась вследствие отказа белых правительств, но переговоры по этому поводу имели некоторые последствия. Одним из этих последствий был вообще отказ от непосредственной интервенции. В связи с этим англичане в июле 1919 г., несмотря на просьбы Деникина, ушли из Закавказья. Так окончился первый этап интервенции, который затянулся лишь на севере России.

Тем временем под шумок приглашения на Принцевы острова шла подготовка общего наступления Колчака, которое частично уже началось с конца декабря 1918 г. (захват Перми) и развернулось в начале марта 1919 г. Одновременно произошло выступление на сцену Черчилля с английским планом наступления на Советскую республику 14 государств, которое должно было начать второй этап интервенции. Но этот поход сорвался вследствие открыто империалистической политики Колчака, Деникина, Юденича и др., а также благодаря исключительно миролюбивой политике советского правительства, которое «неизменно повторяло свои мирные предложения соседним с нами государствам» (Ленин).

В апреле 1919 г.^[20] правительства Антанты выдвигают план концентрического наступления одних только российских белых армий, что означало переход к новому, третьему этапу интервенции. Ставка делается на Колчака; новый Северо-Западный фронт должен отвлечь внимание и силы советского правительства к Петрограду. Деникину в Париже придается второстепенное значение, что можно отчасти поставить в связь с его отношением к кадетскому парижскому совещанию и к французскому командованию в Севастополе и Одессе^[21]. Но и этот этап интервенции не удается вследствие успехов Красной армии на Восточном фронте и неудачи петроградской операции северо-западной группы белых.

Между тем к Деникину с февраля 1919 г. начался подвоз английского боевого снабжения. К апрелю его силы значительно возросли, и к июню 1919 г. его наступление на Южном фронте достигло крупных успехов, после чего внимание союзников сосредоточивается на Добровольческой армии и Северо-Западной армии генерала Юденича. Так продолжалось до октября 1919 г., когда окончательный разгром Колчака сделался вопросом времени и в то же время Деникин развил свое наступление до Орла. Дальнейшая поддержка представлялась для Англии не только бесцельной, но и нарушающей ее интересы. Франция была настроена против переговоров с «большевиками». Наконец, на совещании Пуанкаре с Ллойд Джорджем было решено, что ни одна из сторон не начнет переговоров, которые могли бы укрепить большевиков, но что вместе с тем силы, борющиеся против советской власти, достаточно снабжены и дальнейших жертв ни Англия, ни Франция нести не будут. Этот начавшийся «политический холодок» со стороны Антанты, который влек за собой уменьшение материального снабжения белых, а также исключительно тяжелое состояние тыла армии Деникина (работа подпольных революционных организаций, крестьянские восстания, действия партизанских отрядов и т. д.) не могли не сыграть свою значительную роль в дальнейшей судьбе деникинской диктатуры.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Наступление на Ревель окончилось неудачей и потерей Валка, Верро, Печоры и Изборска, что впоследствии отразилось и на Рижском направлении. На остальном протяжении Западного фронта наступление было замедлено противодействием польских легионеров, а на юге — и петлюровских частей, но это случилось уже в конце января и в начале февраля 1919 г. (Здесь и далее примечания автора.)

2

«Черная книга». Госиздат Украины, 1925 г., статья Ф. Анулова «Союзный десант на Украине». (Здесь и далее ссылки приводятся в авторском оформлении.)

3

Дивизия эта была впоследствии направлена на Южный фронт.

4

Их было приказано свести в одну стрелковую и одну кавалерийскую дивизии, но в действительности создались две стрелковые дивизии.

5

При образовании Каспийско-Кавказского фронта с базой в Астрахани Царицын служил базой для Северокавказской армии; снабжение для этой армии должно было проходить через царицынский военный комиссариат.

6

К. Ворошилов. «Сталин и Красная армия». Гиз, 1929 г.

7

Общая численность войск фронта достигала 150 000, но в том числе лишь 60 000 штыков и сабель, которые почти целиком приходились на 11-ю армию; в 12-й армии было около 2000 бойцов; в тылу находилось до 30 000 больных тифом, 40 000 раненых и 20 000 дезертиров.

8

Деникин. Очерки русской смуты, т. IV, с. 73.

9

Комитет Учредительного собрания.

10

Ларин и Крицман. Очерк хозяйственной жизни и организации народного хозяйства Советской России. Гиз, 1920 г.

11

Ларин и Крицман, с. 68.

12

Мы приводим здесь цифровые данные в старых русских мерах — как они даны в тех источниках, откуда мы их заимствуем. Полагаем, что приводимое сопоставление цифр достаточно отчетливо рисует изменения в экономике России, а потому нет необходимости переводить эти данные в метрические меры.

13

Только на очень незначительный промежуток времени Советская Россия получила в 1919 г. возможность эксплуатации Донецкого бассейна.

14

Газета «Экономическая жизнь» № 175 от 9 августа 1919 г.

15

Ларин и Крицман, с. 29.

16

Газета «Экономическая жизнь» № 177, 1919 г.

17

Ларин и Крицман, с. 15.

18

Газета «Экономическая жизнь» № 179 от 14 июля 1919 г.

19

Разграничительная линия проходила от Босфора через Керченский пролив к устью Дона и по Дону на Царицын и дальше на север, не принимая в расчет единства Южного фронта, отделяя первоначальную базу Деникина — Кубань — от его операционной линии на Харьков и даже разделяя область Войска Донского.

20

4 апреля нового стиля в Париже состоялось англо-французское соглашение по вопросу об интервенции на юге России.

21

Деникин, т. IV.