Шмары шпики и лимоны зелени

Александр Евгеньевич Нерозников, 2021

Подполковник в отставке ищет маньяка, из-за неудачи с которым его и проводили не пенсию. Ему (совсем не по своей воле!) помогает бологовский бомж. А освободившаяся из заключения гражданка Эстонии (и дочь вора в законе) влюбляется в маньяка, помогает преступнику пленить сыщика и использовать его в зловещем сексуальном ритуале. Но русский бомж оказывается умнее… Содержит нецензурную брань.

17. Ева

(перевод с эстонского)

Все предки по маме были сельские учителя, скотоводы и огородники, абсолютно спокойные эстонские почти интеллигенты, обожающие Лутца, Тамсаре, Ленарта Мери и"Калевипоэг". Из тех, кто много трудился и немного читал по вечерам, к счастью, не только Библию. Мама порвала со всей родней одним махом, поступив в Театральное училище. В те годы это была одна из самых постыдных профессий в Эстонии. Это было примерно то же, как если бы она пошла в проститутки или воровки. К тому же мама не стала вести приличный, по общему мнению, образ жизни. Она не вышла замуж и меняла кавалеров, как перчатки, и пила, как лошадь после скачки. Вообще-то блядство на моей родине вполне допустимо и не очень осуждаемо. Но только в том случае, когда у бляди есть муж с хозяйством, и нет пристрастия к горячительным напиткам. Если баба — рабочая лошадка, ей можно и расслабиться иногда, если втихаря и без скандалов. Там даже Отелло не понимают на подкорковом уровне!

Ну вот, а мама всегда, насколько я помню, была честной и открытой блядью и алкоголичкой. И никогда не стеснялась своего образа жизни, и никогда не умела притворяться. Хотя и служила в Театре, где притворство должно бы становиться искусством.

Потоптавшись на балконе, я решила все ж не рисковать костями, а поискать возможность слезть. Вспомнила о простынях в пакетах, вернулась в комнату, распечатала и связала их в подобие каната. Получилось четыре метра, ништяк! Примотав свой канат к решетке балкона, полезла вниз. Но из-за темноты и суеты узел получился слабым, вес моей необъятной задницы развязал его, и я с диким воплем рухнула в чьи-то крепкие объятия. Ловец даже не захотел ставить меня на ноги, так и понес. В дыхании его запах курева мешался с запахом свежего пива. А я глотала слезы отчаяния и обиды на судьбу. Амбал, без особого напряжения поднялся на крыльцо, пнул ногой дверь и внес меня, как младенца. И бережно, очень бережно опустил на подгибающиеся босые ноги. Тапочки я где-то потеряла.

При свете настольной лампы старикашка выглядел еще страшней. Он пил пиво из большой кружки и задумчиво смотрел на меня своими оловянными глазами. Как настоящий людоед. В пепельнице дымился окурок папиросы, а за его спиной дотлевал огонь в камине. На каминной полке была собрана целая коллекция бутылок разных конфигураций и разной степени наполненности. В огромной зияющей топке вполне можно было бы зажарить сразу двоих, таких как я. Ну, слегка укоротив ноги и отрезав пустые глупые головы.

— Мы думали, ты будешь прыгать… — устало, даже без усмешки прохрипел людоед, сверкнув железными зубами. — Пацаны, эвон, натаскали кучу песку под балкон!

Я всхлипнула:

— Вам нужен мой кости? Целый?

— Не реви! — вздохнул он. — Вчера ты была повеселей.

Я напряглась:

— А что вчера был? Вы смешали мне что-то в выпивка? Хотели отъебать втихую, силком?

— В этом не было нужды. Ты выпила литр коньяку, запивая его пивом. Без закуски. Даже я в молодости такого бы не осилил!

— Ты маленький, а я большой! — я оглянулась на возвышающегося надо мной негра и добавила грустно. — Относительно.

— Ну и Коляну столько не выжрать за раз! — ухмыльнулся дед.

Мой носильщик шагнул вперед:

— На что забьем? — в его басе зарокотал вызов с оттенком обиды.

— Не будем. Вам бы только ужраться в хлам! — он почесал стриженую голову. — Чего там Гаврюша у Сковороды застрял? Позвони ему!

Я встрепенулась:

— Ты знаешь Виолетту?! Сковороду?! — хотя сама знала ее только понаслышке, видела пару раз издалека на пересылке.

Об этой даме в наших кругах рассказывали, как она одним ударом сковородки (при такой фамилии!) убила измывавшегося над ней полжизни мужа, а потом и мента, пришедшего арестовывать ее. В тверской тюрьме она работала поваром и решала непосильные даже для администрации вопросы. Однажды к Новому году, когда нас стали кормить сплошной тухлятиной, ей (лично ей!) прислали целый вагон китайской тушенки. А снабженца заведения нашли повешенным у себя в туалете. Со ртом под завязку набитым той самой тухлятиной.

Мой вопрос старикашка проигнорировал, придвинув по столу бутылку пива:

— Глотни, легче будет!

Во рту у меня, как я уже говорила, была пустыня Гоби, а может и Сахара вместе с ней. Поэтому я без слов жадно припала к горлышку. В голове немного прояснилось, и страхи стали отступать — если они вызвали Виолетту, значит, на органы разбирать точно не будут. Хотя хрен их, блатных, знает! Сама я никогда в их мир не лезла, хотя и не опускалась до пиздолизки и уборщицы отхожих мест. Всегда была обычной работягой, давала по пачке чая в месяц на общак. Но и ее отдавала с умыслом, что в изоляторе, куда я из-за своего поганого характера частенько попадала, меня будут греть. И грели.

Прикончив бутылку, я отдышалась, разглядывая обстановку. Передо мной, как я уже упоминала, был камин со столом перед ним. Вокруг стола стояли обычные струганные лавки, где и восседал сам Хозяин в тельняшке. За спиной же была длинная барная стойка с высокими деревянными табуретами перед ней. Зеркальные стеллажи за стойкой были тоже заставлены разнообразными бутылками. Спиртное в этом доме уважали. На противоположной от входа стене была деревянная лестница на второй этаж. Откуда я пыталась смыться. Безуспешно.

Старичок кивнул с усмешкой:

— Вчера ты тут давала концерт!

Я напряглась:

— Буянил?

— Ну что ты! Ты ж у нас артистка! Хорошие, между прочим, стихи читала! Даже я прослезился!

Поверить в такое было трудно.

— Нет, я и русский язык не знай! С трудом говори!

— Ну, там был не только русский. И не только стихи.

— Что еще? — мне стало страшновато.

— Еще ты пела и играла на гитаре… — вздох. — Ее больше нет.

— У меня нет музыкальный слух!

— Мы это заметили, когда ты разбила инструмент о стойку бара.

Я опустила голову.

— Извините меня! Пожалуйста!

Позади меня хмыкнул негр:

— Лучше всего у тебя получился стриптиз на стойке бара!

У меня закружилась голова:

— Стриптиз?! На стойке?! Да я высоты боюсь! И танцевать не умею! Особенно стриптиз!

Негр достал смартфон, но старик остановил его:

— Коля, не надо! Девице и так туго!

— Как скажешь, Зюйд-Вест!..

Так я впервые услышала погоняло их старшого. Стыдно было конечно жутко, просто невмоготу! Хотелось сквозь землю провалиться! Ноженьки мои подкосились, и я присела бочком на скамейку с низко опущенным пылающим лицом.

Зюйд-Вест закурил новую папиросу и, положив зажигалку на пачку, придвинул мне:

— Кури, если хочешь!

— Я не курить. Или вчера?..

Он вздохнул:

— Увы! И не только табак.

Все стало ясно. Я поджала губы, открыто глядя ему в водянистые глаза:

— Это нечестно! Вы давать мне наркотик! — и опять заплакала, — Я некрасивая!.. Никто меня не захотел!..

Он налил стопку из фаянсовой бутылки:

— Тут лекарство для прочистки мозгов. Выпей! И запомни, я не желаю тебе зла.

— Что это? Опять наркота?

— Это всего лишь чача.

С рыданиями в груди я выпила, поперхнувшись, крепчайший напиток и, вытаращив глаза, поскакала наверх по лестнице. В поисках покоя.

Дверь"моей"комнаты была распахнута, как для приглашения. В голове моей постепенно наступало затишье, тело тяжелело. Я ввалилась, забыв прикрыть дверь, и рухнула на кушетку. Последнее, о чем я, уже без эмоций подумала, это то, что меня никто не хочет.