Шмары шпики и лимоны зелени

Александр Евгеньевич Нерозников, 2021

Подполковник в отставке ищет маньяка, из-за неудачи с которым его и проводили не пенсию. Ему (совсем не по своей воле!) помогает бологовский бомж. А освободившаяся из заключения гражданка Эстонии (и дочь вора в законе) влюбляется в маньяка, помогает преступнику пленить сыщика и использовать его в зловещем сексуальном ритуале. Но русский бомж оказывается умнее… Содержит нецензурную брань.

13. Ева

(перевод с эстонского)

Оперша-суперсука дожидалась моего возвращения из отряда с личными вещами. А там, кроме дневальной из ментовских, завхоза и смотрящей с группой поддержки, в рабочее время никому и быть не положено. Меня выдернули с промки из-за швейной машинки, чему я несказанно обрадовалась.

— Чо дернули-то? — прогундосила одна из подстилок смотрящей.

Я пожала плечами:

— Не знаю. Сказали вещи собрать.

— Мож на родину?

До меня, медленно думающей чухонки, только теперь стало доходить, что меня ведь могут экстрадировать в родную Эстонию. Не скажу, что это порадовало, меня будто пыльным мешком огрели. Я очень растерялась.

Личных вещей я не нажила. Кроме средств гигиены, смены белья и конфет с чаем, ничего. На большее я рукавиц не настрочила. Короче, с двумя пакетами я побежала назад к суперсуке. Кроме нее в кабинете уже был парень из внешней охраны. Из тех, что сидят на вышках и КПП. Маргарита кивнула на картонный ящик с письмами:

— Забирай!

И я, как клуша, с двумя пакетами и коробкой пошла за весело насвистывающим парнишкой.

Все произошло очень быстро и как в тумане. В каком-то там серо-зеленом боксе меня заставили раздеться до гола, пройти через рамку, наскоро одеться и расписаться в получении каких-то еще вещей.

Я даже не сразу узнала свое платье в зеленый горошек, белые босоножки и сумочку!..

Все вещи в руках уже не помещались. Но конвоиры и не думали помочь! Со слезами на глазах от перенапряжения и физического и морального меня вытолкнули за дверь. На улицу.

Ну да, я эстонка, я из народа, который не славится сообразительностью. Но мне кажется, что любой после почти шести лет нахождения внутри бетонных стен, когда оказывается на открытом пространстве…

А передо мной неожиданно оказалась улица. Улица с неторопливым автомобильным движением, с ярко одетыми не суетливыми прохожими: парнями в шортах и трениках, девчонками в мини и джинсах, детишками и мамашами с колясками… У меня закружилась голова, я выронила все свои поклажи и замерла на месте.

Мне давным-давно уже не снились сны о воле. Даже в эротических сновидениях меня всегда окружали стены и потолки, а тут…

С автостоянки ко мне подошли двое атлетов в черных футболках, под которыми бугрились весьма возбуждающие мускулы. Один из которых был негр. Оба на голову выше меня.

— Ева? — сверкнул ослепительными зубами, будто намазанный ваксой парень. — Пайдес?

Другой, с лошадиной, вытянутой физиономией молча стал собирать с асфальта мои поклажи.

Я растерянно кивнула. К нам подошел еще один, совсем маленький, метра полтора ростом, старикашка с рыбьими безразличными глазами.

— По тебе и не скажешь… — сипло прошелестел он. — Пошли, что ли?

Все еще находясь в полной прострации, ничего не понимая и не соображая, я залезла на заднее сиденье огромного черного внедорожника. Я бы может и воспротивилась бы, если бы меня стали насильно заталкивать или тянуть за руки. Но этого не было. Барахло мое небрежно закинули в багажник и открыли передо мной дверь, дескать,"милости просим!"Но без всяких притязаний на вежливость. Никто даже не улыбнулся.

"Господи! — содрогнулась я от накатившего ужаса. — Что я делаю?!"И закричала в шоке на эстонском:

— Постой! Вы меня с кем-то спутали! Я вас совсем не знаю! И знать не хочу! Я боюсь вас! Кто вы такие?!

Старикашка с переднего сиденья обернулся:

— Чо блажишь-то? Спужалась?

— Да! — заговорила я уже на русском, — я вас не знать! И не хочу! Куда вы меня везешь?!

Он осклабился:

— Слушай, деточка, ты на воле! Разве это не ништяк?!

— Пока не знать! Кто вы?

Ответа не последовало.

В наше время все, наверное, слыхали о сексуальном рабстве. Некоторые, изголодавшиеся по мужикам зэчки, рассказывали о нем с придыханием мечтательности. Дескать, делать ничего не надо, только ноги раздвигай! Ебут по семь раз на дню! Но это те, кто не бывал там. А те, кто бывал, просто помалкивал, опуская глаза. Красивые глаза. Не такие, как у меня, косые и разноцветные. Если уж быть честной, то я никак не тянула на прозвище"красотка", о которых крутые мужики слюни пускают. Надо это признать. Хотя и не хочется, когда тебе двадцать с хвостиком.

Машина остановилась у магазинчика одежды, старикашка опять обернулся:

— Слушай сюда! Сейчас двинем в эту лавку прикупить тебе шмотье. Вольное шмотье! Выбирай все, что хочешь. Только без фортелей! Согласна?

Я кивнула. Я уже поняла, что меня хотят разобрать на органы. В тюряге у всех берут анализы. И кому-то подошли мои молодые почки, печенка или сердечко. Надо было рвать когти.

"Да, — поняла я тогда, — меня хотят разобрать на органы!" — и решила делать ноги.

Магазинчик был двухэтажный, с неширокой лестницей в два пролета. Не такой, какие бывают в американских боевиках, где герой палит из автомата направо и налево, теряясь в примерочных, — по сути, совсем крохотный, на два зала: мужской на первом и женский на втором. Людей было совсем мало, в основном служащие в синих халатах, какие-то заторможенные бабы с рыбьими накрашенными глазами. Эти слонялись по залу, куда меня приволокли атлеты с негром. Водила почему-то тоже пошел с нами. Все три головореза плелись за мной по пятам. Я очень пожалела, что не занималась в свое время спортом, хорошо хоть, что в тюрьме пришлось бросить курить из-за недостатка средств.

А вот старикашка, припершийся за нами по пятам, курить бросать не собирался. Даже в запрещенных законом местах! Один из мордоворотов притащил откуда-то стул, поставив его посреди узкого прохода. Старикашка важно уселся, закинув ногу на ногу в начищенных до блеска кирзухах, и закурил папиросу, стряхивая пепел прямо на линолеум. К нему, разумеется, сразу же подскочила ответственная служащая со змеиным шипением. Огромный негр с ослепительной улыбкой что-то сказал ей на ухо, и она утерлась. Т.е. воще исчезла из поля зрения. Зато появился упитанный и бледный охранник с дубинкой. Которому тоже что-то сказали такое, что он просто увял, как помидор без поливки.

— Что мне брать? — засмущалась и я.

Амбалы заржали, хмыкнул и старикашка:

— А что хошь!

Я растерялась от многообразия одежек всех покроев и цветов радуги. Я даже не знала, что теперь тут, на воле в России, модно! Но, перебирая шмотье, вдруг сообразила, что бежать-то мне будет лучше всего в спортивном костюме и обуви. Ну, уж никак не в тюремном сером халате и говнодавах, в которых пришла.

Когда я, наконец, вышла из примерочной в сером спортивном костюме и неприметных кроссовках, мое сопровождение слегка обалдело. Старик даже закашлялся:

— Все, что ли?!

— А что? — я пожала плечами, — будем балаболка о вкус?

— Да-а!.. — заржал дед. — Узнаю!.. Узнаю!..

Я не поняла, о чем он, пока не обратила внимание, что сам-то старик одет в линялое тюремное хэбэ с тельником и кепчонкой. Да еще в эти сапожищи.

А на выходе из зала я чуть в обморок не упала — там стоял вооруженный наряд полиции. На которых старикашка с его и моим сопровождением просто внимания не обратили. Хотя те жгли дырки глазами в нас.

Я молча заплакала, потому что сорваться тут уж не было никакой возможности. Надежды таяли, как льды Антарктиды, только быстрей.

— Ну, а чем мордашку мазать не купишь? — без всякого воодушевления поинтересовался дедок.

Я отрицательно мотнула опущенной головой и щелкнула по горлу:

— Я б тяпнул напоследок!

Полутораметровый хозяин, а судя по всему, он и был в этом городе хозяином, достал из внутреннего кармана спецовки плоскую бутылочку. И протянул мне.

— Чего эт ты решила, что напоследок?

Я глотнула обжигающе крепкий напиток из горлышка, отдышалась и еще раз приложилась, потому что он жестом разрешил оставить его весь себе.

— Ну, вы ж меня на органы разберете! Для чего еще меня надо было вытаскивать?!

В себя я приходила постепенно. Сперва включилось ощущение пустыни Сахары во рту, тяжкая истома во всем теле, будто я вчера мешки с картошкой таскала, полная пустота в голове… Подключилось острое чувство неисполненного долга. Что-то необходимо было сделать, но все пропало, поезд ушел. Что?

Вместо обычной старой пижамы на мне был мягкий спортивный костюм. А вокруг стояла непривычно жуткая тишина. И темень. Ведь в бараке всегда горел свет, и стоял какой-то шум: кто-то храпел после работы, кто-то с кем-то шептался — ругался или миловался, а кто-то и стонал, мастурбируя или тоскуя. Тут же было тихо и темно, как в могиле.

Боясь расплескать разжиженные мозги, я поднялась. Сразу обнаружив, что лифчика на мне нет, а футболка одета задом наперед. В трусах было сухо, как и во рту. Хотя писать хотелось до невозможного, мочевой пузырь был переполнен. Надо было искать дальняк, сортир, по-вашему.

В полной темноте я поднялась и, расставив руки и ноги, куда-то пошла. Наткнулась на столик у зеркала трюмо, нащупала стену, оклеенную бумагой. В бараке все стены просто оштукатурены. Добралась до двери, которая свободно отворилась. За ней сильно пахло дорогим дезодорантом. Не для тела. Коленом больно стукнулась. Как выяснилось наощупь, об унитаз. Я застонала от благодарности Богу — Он все-таки где-то есть! Подняла крышку и присела, спустив, разумеется, штанишки. И лишь облегчившись, нашла на внешней, за дверью, стене выключатель.

Я находилась в туалете, совмещенном с душевой. А помочилась в биде рядом с унитазом. Ну что ж, заодно можно и подмыться. Обалдеть! Я давно отвыкла от таких удобств. В небольшом настенном зеркале отражалась жутко испуганная, опухшая от пьянки, косоглазая толстушка. С растрепанными как попало волосенками на голове. И в серой, застегнутой до горла олимпийке.

Лишь теперь до меня стало доходить, где я. Вспомнилось, как меня куда-то везли, а я, как дура, накачивалась спиртным на заднем сиденье и спорила о чем-то с маленьким, плюгавеньким Хозяином с железными зубами и оловянными глазами. Муторно, конечно, стало до невозможности!

Лишь теперь разглядела внутренний запор на двери. Закрывшись, я чуть не заплакала от благодарности Господу Богу. Хотя и считала себя не очень верующей. Все-таки Он есть! И пока что Он на моей стороне. Я так давно не была в одиночестве!

Я спокойно разделась и долго мылась под душем. На полочке нашлись и мыло с шампунем. Господи Иисусе, такого кайфа я не испытывала уже сто лет! Опиздинеть просто! Полоскаться под душем в полном одиночестве за закрытой дверью! Пахучим мылом и хорошим шампунем! Я уже успела и позабыть, что такое вообще существует!

Заодно простирнула свои тюремные панталончики с футболкой, но одевать их сырыми не решилась. Уж хоть бы кто изнасиловал, что ли! Натянула свои новенькие спортивные брюки прямо на голое тело. Как и курточку.

При включенном в туалете свете быстро нашла и комнатный выключатель. Это оказалась небольшая спальня с кушеткой, трюмо и плоским теликом в углу. Ах, нет, тут еще был абсолютно пустой, вделанный в стену шкаф с раздвижными дверями. В ящиках трюмо тоже ничего не было. Все было абсолютно новым, еще не пользованным. Более того, под новенькими подушками лежало новенькое, даже не распечатанное еще постельное белье. И подушки эти, две(!), были не барачные, к которым я привыкла, со сбившейся в камни, пропахшей потом ватой, а нечто совершенно воздушное, легчайшее и мягчайшее. И аккуратно сложенный в кресле (да-да! в настоящем кресле перед ящиком) легчайший плед — все было очень чистым, пахучим и явно ни разу до меня не пользованным. По крайней мере, от всего пахло складом или магазином. И вообще, запах постороннего, особенно бабы, а это была бабская спальня, — я бы сразу уловила. Даже с такого похмела, в котором находилась!

Плотные двойные шторы на огромном окне с дверью на балкон я открыть не смогла — они просто так не раздвигались. За пластиковым окном была лунная ночь. А я луну уж и забыла, когда видела в последний раз! Что это со мной? Куда я попала? Дверь мягко и бесшумно открылась, я оказалась на балконе.

Еще совсем недавно я полжизни бы отдала, чтобы вот так выйти на балкон под луну и посмотреть на крыши и деревья вокруг! Нет, мне не верилось, что все происходит в действительности. Все было слишком сказочно. С этими мыслями я вдохнула пахучий майский ветерок, ясно понимая, что все это мне только снится.

Мне париться еще пять лет. На досрочку рассчитывать не приходится из-за неуживчивого характера и регулярных отсидок в шизо. Пять долгих лет мне слушать ночной шум барака, и мастурбировать под лай собак на запретке, страшиться неожиданных шмонов и ждать отоварки в ларьке. А днем мечтать под стрекот швейной машинки о письмах от вероятных заочников, которые лично мне почему-то никогда не отвечали. Даже не видя моего фото. А по вечерам пялиться на мыльные сериалы по ящику в комнате отдыха и чифирить с якобы подругами. Которые легко сдавали за одну заварку. А за то царапать их единственные сокровища — вывески, которой у меня никогда не было. Вот моя настоящая жизнь!

А может у меня крыша съехала, и теперь меня глючит вовсю? Так размышляла я, стоя на балконе"сказочного замка сказочного принца". Потом всплыли вчерашние подозрения по поводу отъема органов. В конце концов, я ведь не знаю своего отца, не знаю, что за ДНК во мне, у кого они, мои органы, могут прижиться…